По-другому

Сакура, не шевелясь, сидит в коридоре на крайне неудобном стуле. Она кусает губы, мнёт дрожащими пальцами перчатки и старается целиком обратиться в слух, но по ту сторону стен безмолвие. Вернее, там печать, которая не позволяет даже нарочно подслушать, поэтому Сакура считает вдохи и выдохи, чтобы не сорваться и не удариться грудью в запертую наглухо дверь. Она едва удерживается, чтобы не завыть, не начать колотить её кулаками, умоляя пустить её. Пустить к нему.

Временами мимо пробегают взмыленные ассистенты и шиноби. Пару раз в поле зрения появляется грозная Тсунаде: она выбегает из злополучного зала заседаний разъярённой фурией и зычно призывает к себе бледную от недосыпа и усталости Шизуне, требуя чернила и бумагу, а затем опять исчезает, не удостоив умоляюще смотрящую на неё Сакуру взглядом. Однако та не спешит обижаться, потому что всё прекрасно понимает. Тсунаде не хочет давать ей лишние надежды, иначе жалости будет не избежать. Тсунаде — Хокаге. Ей нельзя проявлять такие чувства, особенно когда в зале находится опасный преступник, которого надо осудить, несмотря на то, что это может смертельно ранить Сакуру.

Это может её даже убить.

Сакура вздыхает и вновь возвращается к созерцанию небольшой щербинки в полу. Ей одиноко, больно и страшно. А ещё ей почти жизненно необходимо знать, о чём они там, за стеной, говорят. Заседание длится уже третий день, и за это время ей ни разу не разрешили увидеться ни с Саске, ни с Наруто. Неизвестность жжёт, выедает нутро кислотой. Сакура физически ощущает образовавшуюся в животе дыру, поэтому неосознанно сжимается в комок, словно это может уменьшить неприятное сосущее чувство. Она хочет находиться на заседании, слышать всё и видеть, а ещё — помогать, подставлять плечо, закрывать спину и лаяться со старейшинами, чем бы ей это ни грозило. Ведь Саске не виноват — они просто обязаны это понимать!

Сакура прикусывает покрытые незаживающими болячками губы и зажмуривается. Она хочет быть рядом с ним, чтобы защитить, но боится. И не столько неодобрения Тсунаде или гнева старейшин, сколько того, что Саске снова отвергнет её привязанность. Отмахнётся, как от назойливой мухи, и опять останется наедине со своими проблемами. Это ударит сильнее любой техники, поэтому Сакура усилием воли сдерживается. Пока никто не просит её помощи, навязываться не стоит — это она выучила назубок.

«Наруто, помоги ему, — мысленно шепчет Сакура, подхватывая пальцами скатывающиеся по щекам слёзы, — пожалуйста, сделай всё, что в твоих силах!»

— Лобастая. — Сакура не вздрагивает, услышав голос Ино. Она поднимает голову и сталкивается взглядом с тусклыми голубыми глазами, в которых с трудом можно угадать былой задорный блеск. — Хочешь, я применю сенсорную технику?

Внутри всё замирает от этого предложения, ведь Ино действительно сможет пробиться сквозь защиту безмолвного барьера и аккуратно подслушать, но Сакура, посомневавшись, отметает эту идею. Ведь если Ино засекут, она до пенсии будет доказывать, что не верблюд, а превращать её из героя войны в бытового шпиона в угоду своему горю Сакура не хочет. Свинка и так который день ходит серая от свалившихся на её голову неприятностей: начиная от мамы, которая никак не может пережить смерть Иноичи, и заканчивая собственным покалеченным страшными событиями сознанием. Ино не рассказывает, но ей снятся кошмары — Сакура знает это. Как знает и то, что всё происходящее само по себе напоминает пресловутый кошмар. Слишком страшные события творятся вокруг. И одно из них вершится именно сейчас. В зале заседаний, до которого не достучаться и не докричаться.

— Не надо.

Сакура качает головой и поднимается. Спину сводит от долгого сидения, ноги подкашиваются, но её это мало заботит. Она распрямляется и бледно улыбается, глядя в сосредоточенное лицо Ино.

— Давай лучше прогуляемся.

Та устало вздыхает, поняв, что её бравада — всего лишь ширма. Однако спорить или противиться она не станет. Теперь не станет. Слишком велика собственная усталость, чтобы пытаться разгрести тараканов в чужой голове.

Ино кивает и поворачивается в сторону выхода, а Сакура несколько секунд медлит, въедаясь взглядом в её поникшие размякшие плечи. От гордой останки не остаётся и следа, но Сакура очень надеется, что когда-нибудь и Ино, и окружающие снова посмотрят в небо прояснившимся взглядом.

«Война по всем ударила, — думает она, шагнув, наконец, следом, — никто не ушёл невредимым».

Саске приходит к ней сам.

Когда на город опускаются густые душные сумерки, окрашивая небо в размытые оранжево-красные тона, Сакура поднимает взгляд к окну, чтобы как следует разглядеть сочный закат, и замирает, словно громом поражённая. На подоконнике, свесив ноги на улицу, сидит Саске. Его спина сгорблена, плечи опущены, и Сакура снова кусает покрытые сухой корочкой губы, из-за чего они опять начинают кровоточить. Но боль не отрезвляет её. Скорее, наоборот.

Сакура неслышно выдыхает, подходит к подоконнику и, повернувшись, аккуратно опирается на него. Лопатки едва касаются спины Саске. Её прошивает насквозь его молчанием, потому что в нём концентрируется сумасшедшее количество невысказанных эмоций, но не яростных и мстительных, как раньше, а больше усталых и немного обречённых.

Сакура поворачивает голову, проглатывает застрявший в горле ком и не может даже рта раскрыть. Ей так много хочется ему сказать, но слова застревают, превращаясь в растущее под рёбрами сожаление.

«Мне жаль, что так получилось с твоей семьёй».

«Мне жаль, что ты лишился всего».

«Мне жаль, что я не могу тебе помочь».

«Мне жаль, Саске-кун».

«Мне так жаль…»

Слёзы накатывают жаркой волной, но Сакура усилием воли прогоняет их, решив, что теперь она точно не имеет права плакать. Ведь она должна не только казаться, но и быть сильной. Иначе всё напрасно. Иначе она просто не заслуживает того, чтобы находиться рядом…

— Мне жаль, — тихо говорит Саске и выдыхает так протяжно, что у Сакуры замирает всё внутри.

Он расслабляется и аккуратно прислоняется спиной к её спине, разрушив последнюю видимость отчуждения. И в этом жесте столько информации, столько смысла и затаённых ощущений, что по затылку бьёт тупой болью осознания.

Он здесь.

Саске здесь.

Так близко…

Сакура зажимает рот рукой и зажмуривается. Глаза обжигает подкатившими слезами, но она не хочет так легко сдаваться, поэтому изо всех сил терпит, боясь, что если что-то скажет — позорно разревётся. Как девчонка… как слабачка.

Как всегда, когда дело касается Учиха Саске.

Саске наверняка чувствует, как Сакура дрожит — острые лопатки напряжённо впиваются в его спину, — но не показывает вида. Он молчит ровно столько, чтобы она успела взять себя в руки, а затем ёрзает, устраиваясь поудобнее, и тихо шипит, неуклюже зацепившись культей за оконную раму. Ему непривычно без руки, и Сакура запоздало думает, что эта потеря сродни той, что она испытала, когда он уходил к Орочимару.

«Мне жаль, Саске-кун, мне так жаль!»

Губы кривятся в попытках выдавить хоть слово, но в груди до сих пор булькают глухие рыдания, поэтому Сакура лишь судорожно дышит, моргая так быстро, как только может.

— Утром я покидаю деревню, — говорит Саске после некоторого молчания.

Сакура задерживает дыхание, круглыми глазами впивается в висящие на стене небольшие часы. Время — половина второго ночи. На улице царит непроглядная темень, нарушаемая лишь редкими огнями в окнах соседних домов: кто-то просто не спит, кто-то оплакивает.

А Сакура пытается быть полезной хотя бы сейчас, когда столь долгожданный человек пришёл к ней сам.

Она честно старается, но у неё опять ничего не выходит. Она по-прежнему слишком много чувствует к нему, чтобы уместить это в слова.

— Это не изгнание, — запоздало уточняет Саске, и Сакура едва не оседает на пол от облегчения. — Я решил, что мне нужно время, чтобы смириться… со всем.

«Ты же придёшь со мной попрощаться?» — слышит Сакура между строк и не может сдержать улыбки.

— Саске-кун… — зовёт она, решившись, наконец, и замолкает, когда спину обдаёт холодом.

Она резко поворачивается, но Саске уже нет: ни на подоконнике, ни на улице. Он испаряется в ночи так быстро, словно сам соткан из тьмы и тусклого лунного света, но в этот раз Сакуру не пугает его поведение. Она знает, что с этого дня начнётся новая история. И для Саске, и для Наруто, и для неё. Она вытирает тыльной стороной ладони мокрые щёки — слёзы всё-таки не удаётся сдержать — и думает, что теперь всё точно будет по-другому.