Сонное утро заполняет комнаты блока женского общежития. Ранняя весна рвётся в окна теплом и солнцем, радуя глаз, поэтому подпорченное будильником настроение улучшается почти сразу после пробуждения.
Мин Тхай держит в руках кружку с крепким чаем — самое то, чтобы воскреснуть, потому что проснуться у неё так и не получается. Она сидит на стуле, покачиваясь в такт выдохам, тщетно пытается открыть слипающиеся глаза, почти засыпает, и аромат чая, даже такого крутого и чёрного, никак не может вытащить её из дрёмы. А всё потому, что минувшим вечером — или уже ночью? — они всей группой допоздна просидели перед телевизором, обсуждая выпуск MAMA. Они тоже присутствовали там, во всей этой кутерьме, участвовали, выступали. Премий, правда, никаких не взяли, но они и не рассчитывали на это, поэтому ушли довольными, а потом с восторгом всё пересмотрели по телевизору. Это было настоящее счастье, поэтому они совсем не заметили, как провозились до глубокой ночи.
И теперь Мин Тхай расплачивается за свою беспечность, ведь этим утром именно она дежурит по общежитию, а потому, пока остальные спят, она обязана навести порядок — или его подобие, — а также приготовить остальным завтрак. Вернее, попытаться не сжечь омлет, воткнувшись бровями в стену возле плиты, чтобы доспать упущенное.
Дурацкие женские привычки, блин! Почему они не могут как парни? В смысле, месяцами копить срач, а потом, когда потребуется сделать запись в месте обиталища, просто быстренько затолкать его ногами под кровати? Но нет, они же де-е-евочки… Да и Вонг Рин закопает, если зайдёт с внеплановой проверкой и увидит разбросанные по всему дому лифчики.
Погрязнув в вялых размышлениях, Мин Тхай незаметно проваливается в дрёму, застыв над кружкой, а затем конвульсивно вздрагивает, заслышав тихий хлопок двери.
— Я не сплю! — хриплым голосом почти выкрикивает она и, с трудом разлепив один глаз, поворачивается.
— Я вижу, — насмешливо отзывается Джун Йонг. Она до сих пор в пижаме, тоже сонная, но всё равно выглядит не в пример бодрее Мин Тхай. Это почти обидно, потому что спать она легла позже всех — наверняка до последнего слала поцелуйчики в какао-чат одной известной личности.
Мин Тхай цыкает, поразившись вспыхнувшему в ней едкому сарказму. В последнее время ехидство возникает в ней чаще желания что-нибудь пожевать, а есть Мин Тхай хочет почти постоянно, что тоже, кстати, удивительно — не такая уж она прожорливая. Наверное, скоро женские радости привалят — только они способны превратить её из вполне оптимистичного человека в зловещую кучу негатива, которой кажется, что все живут лучше неё. У Джун Йонг вон тени под глазами на щёки сползают, да и вид, на самом деле, даже с учётом нарочитой бодрости оставляет желать лучшего, а она всё равно встала, несмотря на возможность поспать подольше. Наверняка только ради того, чтобы помочь клюющей носом Мин Тхай.
В груди становится тесно и жарко от стыда.
— Иди обратно в кровать, конфетка, сегодня я несу вахту, — сипит Мин Тхай, с отвращением глядя в кружку. Успевший остыть чай внезапно кажется ей настолько омерзительным, что желудок скручивает рвотным спазмом. Это тоже странно, ведь чай Мин Тхай любит.
— Я всё равно уже не усну, — спокойно замечает Джун Йонг, плюхнувшись на соседний стул. — А в отношении тебя у меня складывается ощущение, что это вахта тебя несёт, так что давай поделим уборку и готовку, раз уж мне всё равно нехрен делать.
Мин Тхай сентиментально шмыгает носом. Вот как не любить этих придурочных ведьмочек? Они же любое утро умудряются делать красочнее и теплее, особенно когда ты по уши в плохом настроении и обязанностях.
— Тогда становись к плите. Я знаю, как сильно ты ненавидишь протирать пыль.
Джун Йонг тихо смеётся, забавно сморщив нос, и, забрав из рук Мин Тхай кружку, делает глоток.
— Договорились. — Она кривится от сладкого привкуса, потому что три ложки сахара с утра — самое оно для полного пробуждения, а затем с внезапным беспокойством заглядывает Мин Тхай в лицо. — Ты в порядке?
Та, отвлекшись от раздумий, в недоумении моргает.
— Лучше всех. А что?
Джун Йонг, пожав плечами, касается её лба прохладной ладонью, и Мин Тхай только в этот момент понимает, что вся покрыта испариной. Её почти лихорадит.
— На температуру не похоже, — задумчиво тянет Джун Йонг, ощупывая её лицо. — Пончик, может, приляжешь? Я всё сама сделаю…
Мин Тхай, снова рассердившись непонятно на что, перебивает:
— Глупости! Я живее всех живых. Это просто недосып.
Соскочив со стула, чтобы продемонстрировать своё прекрасное самочувствие, она охает от рассыпавшегося перед глазами поля чёрных мушек и, покачнувшись, хватается за столешницу. Джун Йонг в ту же секунду оказывается за спиной, а её руки мягко подхватывают оседающее тело подмышками.
— Тогда иди и доспи, — с нажимом говорит она. — И не вздумай спорить!
Мин Тхай недовольно поджимает губы, но, сдавшись после некоторых раздумий, всё-таки послушно ковыляет к спальне. Когда душечка-няшечка Джун Йонг выбирает такой тон, её внутренняя доброта заменяется железобетонным стержнем, так что бороться с ней бесполезно — затопчет аргументами. Остаётся только согласиться и смириться.
Что Мин Тхай и делает. В конце концов, лишние полчаса сна пойдут ей только на пользу, а потом можно будет подняться и резво нестись на помощь. При всём своём упрямстве Джун Йонг вряд ли успеет закончить за такой короткий срок.
***
Спустя три недели самочувствие Мин Тхай не улучшается. Её слегка мутит по утрам, а настроение скачет так, что даже терпеливая Шин Мэй не выдерживает и осаживает её после очередной выволочки за непопадание в ноты на общей распевке. Мин Тхай бесит всё, включая криво развешанные полотенца, поэтому ей приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы сдержать рвущегося наружу монстра негодования. Девочки сперва шутят про пмс, затем вяло огрызаются, а когда перегнутая палка с треском ломается, срываются сами, и в мирном дружном блоке, где находится их комната, на время воцаряются уныние и тлен.
Сидя на своей кровати, Мин Тхай кусает губы. Она загибает пальцы, подсчитывает что-то в уме, цыкает, замирает и снова начинает считать. В её голове творится сложная математика, которая не всякому загруженному по уши айдолу по зубам: она пытается вычислить, когда именно в прошлом месяце у неё наступали любимые всеми женщинами дни, но каждый раз стопорится, потому что память никак не может собраться в кучку. И всё потому, что календарик с любовно отмеченными кружочками Мин Тхай умудрилась просрать на одном из фотосетов. Гениальность в степени плюс бесконечность.
Но Мин Тхай не унывает. Вернее, пытается не унывать, потому что даже с учётом всех погрешностей, даже с учётом плохой памяти и прочих атрибутов забывчивости, прогнозы получаются неутешительными.
Шин Мэй появляется в спальне в момент, когда напряжение достигает апогея. Мин Тхай почти скрипит зубами, в двадцатый раз начиная загибать дрожащие пальцы. Она хмурится и старается притянуть за хвосты начало и конец месяца, но всё упорно сводится к тому, что она опять натыкается на страшную в своей простоте истину — у неё задержка. Или на неделю, или на целых две, что совсем-совсем не радует.
Сжав заледеневшие руки в кулаки, Мин Тхай поднимает взгляд на Шин Мэй и целое мгновение пытается улыбнуться, однако у неё никак не получается справиться с онемевшими губами. Если это то, о чём она думает, всё плохо. Всё очень, чертовски, охренительно плохо. И теперь ей придётся расхлёбывать это самостоятельно, потому что подруги к случившемуся непричастны, а энная личность едва ли захочет брать на себя такую ответственность. Потому что это означает крах. Всего.
Надежды, планы, карьера, группа — всё коту под хвост.
Шин Мэй не нужно слов. Перехватив воспалённый от ужаса взгляд Мин Тхай, она не медля подходит, садится на кровать и притягивает её голову к своей груди. Несколько секунд она гладит её по волосам, а затем, когда Мин Тхай перестаёт нервно трястись, говорит:
— Знаешь, иногда нужно просто пореветь. Легче станет, точно говорю. А на меня не обращай внимания, я — декорация.
Мин Тхай дёргается, прижимает ладонь к прыгающим губам и, зажмурившись, всхлипывает.
Всё просто пиздец.
Ей по-настоящему страшно.
***
Ещё неделю Мин Тхай ходит сама не своя. Она каждый день гипнотизирует взглядом календарь в надежде, что это хоть как-то может поправить ситуацию, и несётся в уборную, едва почувствовав слабый спазм внизу живота. Однако месячных нет, несмотря на то, что грудь теперь больше напоминает два очага боли и ненависти, утренняя тошнота только усиливается, а настроение продолжает скакать буйным горным козликом, нервируя и её, и окружающих.
Мин Тхай не хочет паниковать попусту и баламутить почём зря остальных, но желание разораться и устроить истерику вскоре пересиливает здравый смысл. Она долго сопротивляется, крепится, старательно улыбается, корчит из себя жизнерадостного человека, однако когда на глаза попадается Чонгук, она всё-таки не выдерживает.
Случается всё весьма тривиально: на очередной церемонии вручения премий Urban Witches и BTS идут друг за другом в выступлениях, так что на репетициях они едва не держатся за ручки, как лучшие подружки. Джун Йонг и Шин Мэй очень демонстративно строят из себя деловых и занятых, стоически игнорируя все посланные в их сторону улыбки. Близняшки слишком заняты расковыриванием лейблов на рукавах своих пуховиков, так что приходится регулярно бить их по рукам. И только Мин Тхай, остолбенев от вероломства кармы, потеет так, что визажист, в очередной раз подправляющий её плывущий макияж, только укоризненно вздыхает. На репетициях не принято сильно краситься — бесполезно, да и не стоит вынужденных затрат, но так как их даже в таких условиях снимают фанаты, приходится напрягаться.
Смахнув скатившуюся по виску каплю, Мин Тхай становится рядом с Джун Йонг в причудливую позу и напряжённо ждёт начала мелодии их песни. Она старается сосредоточиться на выступлении, но взгляд всё никак не отлипает от кучкующихся неподалёку бантанов. Те что-то бурно обсуждают с менеджером, смеются и, кажется, совсем не обращают на репетирующих «ведьм» внимания. Один Чонгук время от времени быстро косится в сторону сцены, и Мин Тхай бросает в жар каждый раз, когда его глаза останавливаются на ней.
Она облизывает губы, опускает голову, готовясь вступить в свою партию, однако в момент, когда из колонок бодро доносится фонограмма её голоса, её практически прошивает осознанием: Чонгуку придётся всё рассказать — хочет она того или нет. Потому что это настолько же его проблема, как и её.
Опешив и снова вспотев, Мин Тхай неловко запинается о собственную ногу и с рёвом летит вперёд. Стоящая впереди Шин Мэй в ужасе оборачивается, но сносящий всё на своём пути бронепоезд уже не остановить: падая, Мин Тхай цепляется одеревеневшими пальцами за её пуховик и виснет так, что трещит ткань. К вскрикнувшей Шин Мэй тут же подлетают остальные «ведьмы», стафф и, кажется, даже кто-то из бантанов. Калейдоскоп из лиц и голосов вертится вокруг хрипло дышащей Мин Тхай, ни на секунду не останавливаясь, так что когда к горлу мощным напором снова подкатывает тошнота, она выхватывает из толпы оторопелый взгляд Чонгука и, криво улыбнувшись, наконец-то проваливается в темноту.
***
В себя Мин Тхай приходит в гримёрке. Повсюду царят темнота и тишина, а издалека слышатся грохочущие биты из колонок, которые бьют по барабанным перепонкам глухим эхом. Премерзкое ощущение, от которого катающаяся в желудке вялая тошнота становится ярче и сильнее.
С трудом разлепив глаза, Мин Тхай садится и со стоном прижимает ладони к горящему лицу. Во рту сухо, а где-то в глубине головы стоит противный звон. Из-за этого она никак не может сообразить, что случилось и почему она оказалась тут. Лишь когда в чуть приоткрытые губы тыкается прохладный край стакана, она будто просыпается от затяжного ступора и более-менее приходит в себя.
Благодарно замычав, Мин Тхай обхватывает стакан дрожащими пальцами и делает несколько жадных глотков. Сознание почти сразу проясняется, а картинки произошедшего всплывают перед глазами с быстротой слайдов. Мин Тхай стыдно и перед организаторами, и перед подругами за свой промах, но организм временами сложно перехитрить, особенно если он ведёт себя настолько паскудно. Хорошо хоть она прямо под ноги Вонг Рин не рухнула — вот уж была бы потеха.
Утолив жажду, Мин Тхай протягивает стакан обратно и, повернувшись следом, хочет душевно поблагодарить своего спасителя, но слова застревают в горле так крепко, что даже челюсти разомкнуть не получается. Рядом с импровизированной кушеткой, собранной из нескольких стульев и укрытой сверху толстовками, сидит Чонгук. В его взгляде причудливо смешиваются изумление, недоверчивость и издевка, будто Мин Тхай придуривается, изображая обморок, однако говорить что-либо он не торопится. И, к слову, правильно делает.
«Нужно ему рассказать», — шепчет рассудок, и Мин Тхай едва не вздрагивает от прокатившегося по внутренностям холодка.
Чон Чонгук стоит последним в списке людей, которым она доверяется в случае беды, так что говорить ему что-либо о своём положении не хочется совершенно. И дело тут не в том, что Мин Тхай не знает наверняка — беременна она или нет. Положа руку на сердце, она даже в случае худшего исхода предпочла бы держать язык за зубами. Но совесть твердит обратное. Если она действительно в положении, Чонгук имеет право знать, а уж как он к этому отнесётся — пусть останется на откуп его принципам. Мин Тхай, честно говоря, мало на что надеется.
— Спасибо, — покрепче сжав зубы, чтобы подбородок не задрожал, выдавливает она.
— Не за что, — равнодушно бросает в ответ Чонгук.
«Вот и пообщались», — ехидно замечает внутренний голос.
Мин Тхай отмахивается от него как от назойливой мухи. У неё сейчас не то состояние, чтобы искромётно парировать сарказм.
Быстро осмотревшись и не обнаружив никого из подруг поблизости, она вздёргивает бровь и снова смотрит на Чонгука. Тот, поймав её недоумевающий взгляд, пожимает плечами.
— Репетиция в самом разгаре. Им сказали обязательно прогнать свою часть, чтобы не задерживать остальных.
— Ясно, — буркает Мин Тхай.
Выходит, она подводит не только девчонок, но и остальные группы. Замечательно…
Сжав губы, она снова прижимает ладонь к лицу и сдавленно мычит от очередного прилива тошноты. Ей стыдно и муторно, и Чонгук только ухудшает её состояние. Мин Тхай чувствует его присутствие каждой клеткой организма, и от этого волосы становятся дыбом. Она слышит, как он дышит, ощущает исходящий от него аромат туалетной воды и едва не дёргается от пронизывающего насквозь внимательного взгляда.
Святые боги, ну почему он просто не может встать и уйти?.. Почему он никак не хочет оставить её в покое?!
— Скверно выглядишь, — хмыкает Чонгук, когда молчание затягивается.
Мин Тхай, оскорбившись, уязвлённо кривится. Легко ему рассуждать! Это не его последние несколько недель тошнит по утрам, не он вслух умоляет календарик отмотать несколько дней назад, потому что «очень надо!», не он, в конце концов, может оказаться беременной женщиной с разрушенной карьерой и жизнью…
Глянув на Чонгука, Мин Тхай собирается высказать ему всё, что накипело, но не успевает выдавить ни звука, потому что тот внезапно протягивает руку и касается её лба. Опешив на долю секунды, она в ужасе отшатывается с такой силой, что едва не валится со стульев, а затем, зло отпихнув его ладонь, шипит:
— Ты чего удумал?!
Чонгук, поджав губы, отстраняется. Его задевает такое отношение — это заметно по тому, как вздуваются желваки, но вместо привычных ехидных замечаний по поводу её истеричного поведения он говорит совершенно другое:
— Ничего. Просто показалось, что у тебя температура.
Мин Тхай до скрипа сжимает зубы, ощутив внутри сосущую пустоту после его слов, потому что в них таится то, что она ни за какие сокровища не хочет признавать в Чонгуке. Он ведь совершенно не умеет быть заботливым. В конце концов, подобные вещи противоречат его сущности! Не следует это забывать.
— Нет у меня температуры, отвали! — огрызается Мин Тхай, вернув сбившееся от волнения дыхание в норму.
Её жжёт изнутри стыдом и страхом, а давно накапливаемая злость на свою беспечность, регулярные припадки страсти, когда под рукой не оказывается презервативов, и безумную тягу к Чонгуку наконец-то прорывается наружу. И первой же жертвой этого всплеска становится сам Чонгук.
Он проводит ладонью по волосам, а затем скрещивает руки на груди. Недовольство отпечатывается на его лице кривой ухмылкой, которая, что удивительно, нисколько не портит его безупречную внешность, и Мин Тхай невольно передёргивает плечами. Чонгук сердится, но ей сейчас всё равно. Её опять колотит от того, что у неё задержка уже три, мать их, недели, а от мыслей о покупке тестов на беременность конечности превращаются в варёные макароны. Мин Тхай боится до спазмов, и из-за этого более-менее успокоившаяся тошнота снова усиливается.
— Я бы рад отвалить, но хёны и нуны меня потом с говном съедят. Они слишком уж о тебе пекутся, поэтому взяли с меня слово, что я никуда не уйду, пока они не вернутся.
Мин Тхай становится обидно. Их вообще-то никто не просил заботиться о ней руками самого неприспособленного для этого человека! Могли бы оставить Тэхёна или, допустим, Юнги — с ними точно не возникло бы никаких проблем. Но нет же! Надо было попросить об одолжении самого раздражающего человека!
Мин Тхай фыркает.
— Тогда ты свободен. С остальными я разберусь, не переживай.
Глаза Чонгука превращаются в щёлки.
— Нет уж, — с нажимом говорит он, — сказал, что дождусь их, — значит, дождусь.
Мин Тхай бросает в его сторону злой взгляд. Прицепился же как банный лист к жопе, ну!
— Вот и жди за дверью! — выплёвывает она. — Ты меня раздражаешь!
— Взаимно! — мгновенно реагирует Чонгук, и на несколько секунд в гримёрке становится неправдоподобно тихо.
Мин Тхай судорожно собирается с мыслями, пытаясь придумать предлог, чтобы выдворить Чонгука, а тот, в свою очередь, напряжённо молчит, глядя куда-то в угол. Лишь когда сгустившаяся атмосфера начинает стекать по коже вместе с испариной, он всё-таки не выдерживает.
— Да что с тобой творится? — Чонгук взъерошивает волосы. — Последний раз ты так чуралась меня после того, как мы переспали в бельевом шкафу. Но тогда было худо-бедно понятно, в чём причина. А сейчас-то что произошло? Что опять не так?!
Мин Тхай в запальчивости открывает рот, чтобы обрушить на него всю правду-матку — пусть тоже мучается, как и она! — но, подумав, закрывает его. До тех пор, пока она не будет уверена, незачем баламутить воду. Чонгука, конечно, не жалко — ему давно пора устроить встряску, но обрекать себя на очередное разочарование в мужчинах пока что-то не хочется. Пусть она и не надеется на «они жили долго и счастливо», но робкая мысль, что Чонгук, узнав правду, не бросит её по уши в дерьме, помогает держаться на плаву.
— Ничего, — бросает Мин Тхай. — Не твоё дело.
Она расскажет ему, но только не сейчас, не когда она слишком уязвима для сильных эмоций.
Услышав это, Чонгук подскакивает на месте от возмущения. Шумно втянув носом воздух, он хватает Мин Тхай за руку и дёргает её на себя.
— Нет, моё! — шипит он, бешено сверкая глазами. — И ты тоже моя, так что я имею право знать, какого хрена с тобой творится!
Мин Тхай, оторопев от такого напора, пару мгновений осмысливает произнесённое, а затем, опомнившись, начинает вырываться. Это что ещё за новости?! Да, они спят друг с другом, но это ещё ничего не значит! То есть никто из них в верности не клялся и в любви не признавался, так что у него нет никакого морального права требовать от неё что-либо!
— Да ничего не творится! — сквозь зубы цедит Мин Тхай, пытаясь вывернуть руку из хватки. — И отпусти уже, блять, мне больно!
Взгляд Чонгука вспыхивает так, словно к глазам подносят спичку. Мин Тхай почти робеет от того, с какой свирепостью он смотрит на неё.
— Не беси меня! — тихо говорит он. — Ты ведёшь себя хуже обычного, выглядишь так, будто в перерывах между выступлениями разгружаешь контейнеры с мясом, а ещё валишься в обморок на репетиции и совершенно неубедительно врёшь, что всё нормально! Рин Мин Тхай, твою мать, ты меня до белого каления доводишь своей тупостью!
Мин Тхай в очередной раз становится обидно.
— А ты меня — своей приставучестью! — рявкает она. Её не на шутку задевает подобное отношение, поэтому в глазах моментально вскипают слёзы, которые она уже не может подавить. — Оставь меня в покое, тебя это не касается!
Чонгук заметно бледнеет и разжимает пальцы. Мин Тхай вообще-то сложно заставить плакать, особенно в его присутствии, поэтому он с трудом приходит в себя и, едва оправившись, в полном изнеможении стонет:
— Я уже не знаю, что думать. Ты и так не подарок, но сейчас у меня ощущение, будто тебя одновременно ёбнули месячные, климакс и задержка в развитии! — Он хлопает ладонью по лицу и некоторое время ругается, понося на чём свет стоит женщин и их физиологию, а потом замолкает, поняв, что ответных шпилек почему-то не следует. Его это чрезвычайно настораживает.
Отняв ладонь от лица, Чонгук поворачивается к бледной от шока Мин Тхай и недоверчиво округляет глаза. Та сидит ни жива, ни мертва, потому что он умудряется с ходу попасть в десятку. Мажет только в том, что месячных у неё на самом деле нет. Вот уже три долбанных недели.
— Так… — Чонгук поднимается на ноги. — Сдаётся мне, тебе очень хочется кое-что мне рассказать.
— Не хочется! — вяло отрезает Мин Тхай, уже не пытаясь дёргаться. Она понимает, что сейчас её сопротивление будет выглядеть ещё более смехотворным, но всё равно старается оттянуть момент истины как можно сильнее. Почти как с покупкой теста на беременность.
Чонгук наклоняется к её лицу и прищуривается. Весь его вид говорит, что он не отступится ни за какие коврижки, и Мин Тхай впервые за долгое время с внутренней дрожью вспоминает, что в первую очередь Чон Чонгук всё-таки не надоедливый пиздюк, которого перманентно хочется огреть чем потяжелее за наглость, а мужчина — уже вполне взрослый, чтобы осознавать свою мужественность, и сильный. Достаточно сильный, чтобы заставить её испуганно сжаться.
— Нет, хочется. Сейчас же, — спокойно говорит он.
Мин Тхай напрягается от его тона и того, с какой силой он на неё давит. Он ей никто, он не имеет права требовать что-либо… однако если ему так хочется всё узнать — пожалуйста, пусть подавится.
— У меня задержка, — взяв себя в руки, роняет Мин Тхай — так спокойно и обыденно, что сама удивляется. — Три недели.
Чонгук замирает на секунду, а затем отшатывается так, будто она плюёт ему в глаз. За один миг по его лицу тенями проносятся растерянность, испуг и шок, а затем он обессилено опускается на стул и зарывается пальцами в волосы. Он не говорит ни слова, никак не комментирует такое откровение — наверное, слишком удивлён, и Мин Тхай не может его за это винить. Она в таком состоянии находится всю последнюю неделю и понимает его как никто.
Опустив голову, она подтягивает колени к подбородку и глухо добавляет:
— Тест я ещё не делала, так что не знаю наверняка. Может, всё это — ложная тревога.
Чонгук на её слова почти не реагирует. Видно, как он напрягается — ткань футболки крепче натягивается на плечах, но в остальном он выглядит изумительно невозмутимым. Мин Тхай почти завидует его выдержке.
Они сидят в молчании до тех пор, пока не возвращаются друзья с репетиции. Те кучно обступают Мин Тхай, наперебой спрашивая о её здоровье, а затем рассыпаются на две группы: парни утаскивают оглушенного новостями Чонгука, гомоня что-то про поход в магазин перед возвращением в общагу, девушки остаются с пострадавшей подругой.
Когда дверь в гримёрку хлопает, они как по команде поворачиваются с Мин Тхай, разом растеряв улыбчивое настроение. Их лица становятся серьёзнее, а взгляды — напряжённее.
— Итак, — на стул, где до этого сидел Чонгук, присаживается Шин Мэй, — думаю, у тебя есть что нам рассказать.
Мин Тхай усмехается. Люди разные, а методы, оказывается, у всех одинаковые. Хотя ей уже нечего терять. Всё, что могло произойти, уже произошло, ведь он так и не сказал ей ни слова…
***
За тестом на беременность Мин Тхай идёт на следующий же день. Шин Мэй безапелляционно заявляет, что без теста не пустит её на порог, а Джун Йонг честно предлагает сходить за компанию — проследить, так сказать, за выполнением миссии. Но Мин Тхай решает пойти самостоятельно. Ей нужно преодолеть первый шаг самой. А вот результат теста будут смотреть они, потому что у неё духа не хватит!
Из аптеки Мин Тхай выходит вспотевшей и похудевшей килограмма на три. Фармацевт за прилавком оказывается милейшей девушкой, которая, судя по незамутнённому взгляду, ни в зуб ногой в кей-попе, но Мин Тхай всё равно преследует ощущение, что её снимают на все смартфоны мира. Она не выживет, если по сети разлетится скандальная новость «Член группы Urban Witches была обнаружена за покупкой теста на беременность!». Вернее, её за такие дела закопает живьём Кобра, а затем она ещё и попрыгает сверху для острастки!
Стерев испарину со лба, Мин Тхай крепче стискивает ремешок сумки. Она шагает в сторону перекрёстка, чтобы там свернуть на узкий проулок, но тут её бесцеремонно хватают за руку и почти силком уволакивают за угол. Вопль ужаса замирает на губах, а позвоночник по гибкости становится похожим на стальной штырь. Оторопев, Мин Тхай некоторое время безвольным бычком идёт следом за высоким широкоплечим парнем, укутанным в толстовку, как жареная говядина в листья салата, а затем наконец-то приходит в себя.
— Вы кто, блин?! Что происходит?! — рычит она, дёргая руку в тщетных попытках вырваться.
Однако похититель не реагирует и не сбавляет шага, вынуждая её практически лететь за ним по узкой улочке. И когда Мин Тхай уже готова открыть рот и взвыть сиреной, призывая на помощь всех встречающихся по пути свидетелей, он на мгновение поворачивается. Респираторная маска, натянутая по самые глаза, скрывает почти всё его лицо, однако Мин Тхай всё равно повторно за последние пять минут разбивает умственный паралич, ведь этот взгляд — острый, тяжёлый, не терпящий возражений — она узнает из тысячи.
— Да ты издеваешься… — сдавленно выдыхает она, ни к кому конкретно не обращаясь.
Чонгук, хмыкнув, ускоряет шаг.
Понуро замолчав, Мин Тхай опускает голову и смиряется. Он всё равно притащит её туда, куда ему надо, а поднимать лишний шум и привлекать к себе внимание означает нарваться на кучу слухов и домыслов. Дело ли — участник популярнейшего бойз-бэнда под ручку с девицей из группы филиала Big Hit. Их порвут на сувениры на первом же фанмитинге.
Завернув в очередной переулок, Чонгук останавливается перед неприметным с виду зданием и звякает ключами. Мин Тхай, оглядевшись, в недоумении вздёргивает бровь.
— Что это за место?
— Студия, — сухо отвечает Чонгук, продолжая возиться с замком.
Исчерпывающая информация.
Мин Тхай поджимает губы. И на что она, спрашивается, надеялась…
Распахнув дверь, Чонгук бесцеремонно вталкивает Мин Тхай внутрь и заходит следом. По ушам мгновенно бьёт эхо безлюдного здания, а в нос тысячью оттенков забиваются ставшие родными запахи.
В их студии пахнет так же. Ну, может, чуточку по-другому, но всё равно не узнать эти ароматы невозможно.
Неуверенно переступив с ноги на ногу, Мин Тхай оборачивается, но спросить что-либо не успевает. На спину ложится широко распахнутая ладонь.
— Сюда, — буркает Чонгук и не особенно нежно пихает её в сторону ещё одной двери — меньше размером и не такой тяжёлой с виду.
Запнувшись о порожек, Мин Тхай с шипением вваливается в небольшую комнатушку, заваленную стульями, колонками и пустыми сумками. Она быстро выхватывает взглядом стоящие возле стены шкафчики, на дверцах которых висят толстовки, а затем по глазам бьёт яркий свет.
— Раздевайся, — командует Чонгук, стаскивая с себя верхнюю одежду. Он стягивает респираторную маску и сердито смотрит на остолбеневшую Мин Тхай, которая всё никак не может проморгаться от навернувшихся слёз. — Туалет вон там, — он указывает рукой на неприметную дверь возле одного из шкафчиков, — и давай быстрее, у меня не так много времени.
Мин Тхай вздрагивает от его тона, убирает руки от лица и неожиданно до краёв наполняется негодованием — так, словно её эмоции наконец-то снимают с длительной паузы. Она вспыхивает с быстротой бензинового пятна, так что когда Чонгук поворачивается и вопросительно вздёргивает бровь, явно недоумевая по поводу такой медлительности, она упирает руки в бока и рыкает:
— Я с места не сдвинусь, пока ты не объяснишь, какого хуя происходит!
Чонгук закатывает глаза.
— Давай не сейчас? Просто иди в туалет и сделай… ну, свои дела там.
У Мин Тхай пропадает дар речи. Это про какие такие дела он говорит? Неужели проследил за ней, когда она закупалась в аптеке?! Вот ведь жучара! Никакими методами не брезгует!
— Я не следил за тобой, — ехидно говорит Чонгук, догадавшись о ходе её мыслей, — мне нуны подсказали, где тебя искать. Передашь им потом спасибо.
«Пиздюлей я им передам, а не «спасибо»!» — сердито думает Мин Тхай. Нет, от Джун Йонг она ещё могла ждать подляны — приснопамятный слив номера телефона Чимину рано или поздно обязан был всплыть, но Шин Мэй… Вот уж кто действительно оказывается вероломным предателем!
Мин Тхай ещё некоторое время пыхтит, не желая так быстро сдаваться, но потом всё равно понимает, что так просто ей отсюда не уйти. Поэтому она мысленно расслабляется, растягивает губы в ехидной усмешке и скрещивает руки на груди.
— Что, — сузив глаза, тянет она, — хочешь лично убедиться, что я не беременна?
Чонгук, тоже скрестив руки на груди, опирается бедром на небольшой столик. Его глаза также превращаются в щёлки, а губы трогает язвительная усмешка.
— Нет, — роняет он, — хочу убедиться, что буду извещён в случае твоей беременности сразу же, а не когда тараканы в твоей башке решат смилостивиться.
Мин Тхай в шоке распахивает рот, намереваясь возмутиться, но, подумав, не произносит ни звука. Медленно сомкнув челюсти, она в замешательстве отводит взгляд. Чонгук ведь прав: если тест и вправду окажется положительным, она вряд ли тут же побежит делиться этой новостью с ним. Более того — она вряд ли вообще захочет ему говорить. Некоторые вещи следует держать при себе так долго, как это только возможно.
Решительно вздёрнув подбородок, Мин Тхай бросает на Чонгука быстрый взгляде, затем поворачивается и исчезает за дверью в уборную. Ей нужно основательно сосредоточиться, иначе ничего не получится.
Через некоторое время она выходит, кладёт на столешницу рядом с Чонгуком тест и плюхается на стул. Судя по инструкции, нужно подождать три-пять минут, а потом либо бить тревогу, либо открывать шампанское. И то, и другое отзывается внутри эхом тошноты и волнения, так что Мин Тхай крепче сжимает губы. Ей панически страшно, почти до истерики.
Чонгук не обращает на тест ни малейшего внимания. Вместо этого он всверливается взглядом в Мин Тхай и, кажется, на миг обретает сходство с истуканом — неподвижным, холодным, пугающим. А затем, отмерев, спрашивает странным, почти незнакомым голосом:
— Что будешь делать, если тест окажется положительным?
Мин Тхай недоверчиво смотрит на него в ответ, пытаясь распознать волнение, но Чонгук по-прежнему невозмутим. Внешне, во всяком случае.
— Не знаю, — буркает она. — Что-нибудь придумаю.
Чонгук невесело хмыкает.
— Ты же в курсе, что о карьере айдола придётся забыть? — вкрадчиво напоминает он, и Мин Тхай едва заметно морщится.
По больному бьёт, засранец! Прицельно!
— Понятное дело. Куда мне прыгать по сцене с животом, — с сарказмом говорит она, не отрывая взгляда от теста на столешнице.
Одна минута позади. Остаётся потерпеть ещё две.
— И ты не будешь сожалеть обо всём этом? — снова подаёт голос Чонгук.
Мин Тхай, вздрогнув, поднимает на него глаза.
— О чём?.. — сбивчиво начинает она, а затем, опомнившись, сердито бросает: — Чего ты добиваешься? Хочешь знать — потоплю ли я тебя вместе собой? Можешь быть спокоен — я никому не скажу, кто отец. Ты будешь и дальше отплясывать с остальными, записывать песни, купаться в любви фанатов и не думать ни о чём, поэтому расслабь уже булки и помолчи хоть немного. Я и так на взводе.
Нервно выдохнув, она снова возвращается к созерцанию теста, однако Чонгук неожиданно хватает её за руку и рывком заставляет подняться. Мин Тхай вскрикивает от боли, морщится, но всё равно встаёт. Она слишком опустошена, чтобы опять бороться с ним.
— Сдурел, что ли?! — хрипит она, съёжившись от пронизывающего насквозь потемневшего взгляда. — Отпусти сейчас же, иначе по яйцам врежу — вообще потом детей иметь не сможешь! Ну?!
Поджав губы, Чонгук некоторое время смотрит, как Мин Тхай бесится, бьётся в его хватке пойманной птицей, ругаясь почём зря, а затем внезапно прижимает её к себе. Обхватив её рукам и как можно крепче обняв, он зарывается носом в её волосы и сосредоточенно сопит. А Мин Тхай, подавившись едкими словами, не может выдавить ни звука от шока. Она напрягается до скрипа в мышцах, пытаясь поставить мысленный блок между их телами, чтобы не чувствовать касающегося кожи тепла от его прикосновений. Но все усилия рассыпаются в прах, когда на голову ложится ладонь. Чонгук неловко проводит по её макушке рукой, путаясь пальцами в волосах, и Мин Тхай, до крови закусив губу, думает, что он действительно неприспособлен для заботы. Он совершенно не умеет утешать и поддерживать. Раздражающий глупый пиздюк, самомнением которого можно пронзить космос…
— Что бы ты себе ни надумала, это наша общая проблема, — доносится до ушей сквозь вату и заполонившее голову смятение, — и если тест окажется положительным, разбираться с последствиями мы будем вместе. У тебя нихрена не получится отделаться от меня.
Горло перехватывает, а картинка перед глазами подёргивается мутной пеленой слёз. Мин Тхай пытается сглотнуть, но никак не может справиться с собственным телом, которое сейчас напоминает постепенно тающую ледяную скульптуру — нет, оно не становится мягче или легче, оно испаряется.
Подняв одеревеневшие руки, она цепляется пальцами за футболку на спине Чонгука и, зарывшись лицом в его грудь, всхлипывает. Ей так страшно, что ответную дрожь и надрывное биение сердца напротив она различает далеко не сразу.
Если подумать, он наверняка боится не меньше, потому что один промах может поставить под угрозу не только их карьеры, но и всех друзей заодно. От этого хочется выть и плакать, но Чонгук держится, а Мин Тхай вот не может. Она тихо скулит и вздрагивает до тех пор, пока слёзы не заканчиваются. И ей, как ни странно, становится легче — не только от того, что ей можно, наконец, выплакаться, но ещё и от мысли, что она всё-таки не останется один на один со своими трудностями.
***
Мин Тхай просыпается от надрывного звона будильника. Сегодня опять её очередь дежурить по общежитию, поэтому приходится почти насильно скидывать тело с кровати и плестись на кухню. Священный ритуал по умыванию и расчёсыванию она решает провести позже. В конце концов, никого из обитателей их комнаты уже не удивишь её растрёпанным заспанным видом.
Сочно зевнув, Мин Тхай включает чайник, усаживается за стол и подтягивает к себе телефон, чтобы полистать ленту и, возможно, заглянуть в фан-кафе ради интереса. Однако даже это занятие не мешает ей провалиться в неглубокую дрёму.
Чайник щёлкает спустя несколько минут, и Мин Тхай, услышав это, вздрагивает. Умение спать с открытыми глазами она выработала ещё в старшей школе, так что сейчас этот трюк удаётся ей неосознанно и легко. Однако когда она поворачивается, чтобы вялой жижей стечь со стула и налить себе чай, сонное состояние как рукой снимает, потому что возле плиты обнаруживается заговорщически улыбающаяся Джун Йонг.
— Трижды тебя звала, но ты так и не проснулась, — говорит она, достав с полки кружки. — Я чуть на месте не умерла, когда подошла и увидела, что ты сидишь с открытыми глазами и ни на что не реагируешь.
— Что тут скажешь, талант не пропьёшь, — вяло улыбается ей Мин Тхай и кивает на дверь в спальню. — А ты чего опять вскочила-то? Спала бы дальше.
Джун Йонг пожимает плечами и, сладко потянувшись, наливает в обе кружки крепкий чай. Ей, наверное, фантастически нехер делать, раз она каждый раз совершает настоящее геройство и задвигает возможность поспать в заслуженный выходной ради настолько сомнительного удовольствия, как помощь в дежурстве. Ну или она точно свалилась откуда-то с неба.
Мин Тхай принимает из рук Джун Йонг кружку, полной грудью вдыхает аромат чая и, ощутив слабый спазм внизу живота, не может сдержать улыбки. Минувшим вечером месячные всё-таки появились, как и прогнозировал врач, к которому она обратилась несколькими днями ранее. Небольшой гормональный сбой, по его словам, частое явление у девушек-айдолов, потому что постоянные диеты и загруженность не могут не отразиться на здоровье. И теперь Мин Тхай знает об этом не понаслышке. Ощутила, так сказать, на своей шкуре во всём великолепии.
С момента последней встречи с Чонгуком прошло около недели. Тогда тест показал отрицательный результат, так что они довольно быстро разбежались по своим делам, явно смущённые произошедшим между ними всплеском тепла. И с тех пор от него нет ни слуху, ни духу. Однако Мин Тхай не торопится обижаться. Она сама не сильно комфортно чувствует себя после того, как фактически распахнула перед ним душу. Видимо, у них не только неприязнь обоюдная. Есть всё-таки между ними что-то, что никак не даёт расплеваться окончательно.
Поёжившись от отпечатавшегося на языке крепкого привкуса, Мин Тхай ёжится и почти вздрагивает, когда телефон звучно вибрирует от входящего сообщения. Вздёрнув бровь, Мин Тхай открывает всплывший на дисплее конвертик и едва успевает сдержать растягивающую губы улыбку. Это Чонгук. Собственной, мать его, персоной с безразличным на первый взгляд вопросом: «Ты в порядке?». Его наверняка до сих пор волнует вопрос её критических дней, потому что тесты на беременность не всегда дают стопроцентный результат. Однако даже несмотря на это, Мин Тхай приятно — слишком пугающе, иррационально и глупо, чтобы не почувствовать смущение.
Взгляд Джун Йонг так ощутимо впивается в лицо, что Мин Тхай едва не дёргается. Подняв глаза, она пожимает плечами и нарочито безразлично фыркает.
— Прикинь, мне мистер золотые яйца Кореи написал. В лесу наверняка сдохло что-то большое.
— Оу, — бровь Джун Йонг ползёт вверх, — и что пишет?
Мин Тхай торопливо гасит дисплей.
— Глупости. Он ведь не умеет делать что-то умное — сама знаешь.
— А ещё он бесит тебя, так? — напоминает Джун Йонг, и Мин Тхай, в возмущении подняв глаза, натыкается на её весёлый взгляд.
Чёрт подери, она же фантастически палится со своей нервозностью!
— Именно! — с нажимом отвечает Мин Тхай. Отложив телефон, она прокашливается. — Ну что, с чего начнём?
— С того, что расскажете мне о причине веселья, — раздаётся позади слегка заспанный голос.
Мин Тхай поворачивает голову и почти стонет — на пороге спальни стоит Шин Мэй, а это значит, что теперь ей точно никуда не деться из круговой осады. Видимо, близняшки останутся сегодня без завтрака. Зато Мин Тхай сбросит, наконец, камень с души и расскажет подругам о том, что с ней происходит. А происходит, судя по всему, многое, потому что теперь мысли о Чонгуке не вызывают больше желания помыть мозг с хлоркой, а в груди опасно быстро теплеет, когда она вспоминает эпизод в студии. Есть всё-таки что-то хорошее в заставляющих беспокоиться ситуациях, потому что только они могут показать истинное положение вещей. Даже если после этого всё возвращается на круги своя.