Саша Казьмин, увидев название беседы, куда его добавили будущие одногруппники, закатил глаза.

Feelfuck.

Ну да. Как остроумно. Ни один ведь курс ни в одном институте ни разу так не делал. Они одни такие оригинальные. Гении мысли.

Но что поделать — не выходить же. А то пропустит ещё что-нибудь важное — расписание там или новости какие. Где потом искать будет?

Впрочем, важного он при всём желании среди девятисот с лишним новых сообщений в день в этой треклятой беседе не нашёл бы. Нет бы создать флудилку какую-нибудь и там про покемонов своих трепаться, а одну беседу, нормальную, оставить для важной информации.

Это предложение было первым и единственным сообщением, которое написал в беседу Саша за те три дня перед началом учебного года, пока все знакомились. Вот встретятся на парах, думал он, и познакомятся по-человечески. Сейчас-то чего? Всё равно у половины группы на аватарках аниме какие-то — не поймёшь кто есть кто, да и сразу всех не запомнишь.

Запомнил Саша только одного — случайно наткнулся взглядом на его сообщение с очередной шуткой и запомнил. Потому что шутка была дурацкая.

«не знаю как фил а фак точно будет»

«там расписание повесили аж самому повеситься захотелось»

Студенты-филологи глобально делятся на три категории: филолог по призванию, филолог по наследству, филолог поневоле.

Первые хотели на филфак — на филфак и поступили. С высоким баллом поступили: готовились долго, начали, небось, ещё в 9 классе, в олимпиадах, наверное, участвовали — а вдруг повезёт и можно будет без вступительных испытаний пройти? Кому-то и правда повезло. Эти — вообще звери. Как можно было так ловко и в таком количестве решать эти сумасшедшие олимпиадные задачки, Саша не понимал — сам он дальше региона ни разу не проходил.

У вторых, как правило, мама или бабушка — учитель русского языка и литературы. Или доцент какой-нибудь и что-то преподаёт. Иногда в том же самом институте и преподаёт. Эти «Беовульфа» ещё в 10 классе прочитали, а Бахтин им вообще как дедушка. Таких всегда видно: они, кажется, всё уже читали, всё знают, тему от ремы отличают. Иногда кажется, будто у них другого пути и не предполагалось. Они филологами как будто бы уже сразу родились. Завидовать им или сочувствовать — непонятно.

А третьи... Третьи хотели поступать куда угодно, кроме филфака, а прошли только на филфак. Им было тяжелее всех. Потому что филологом быть можно только от большой любви, всё остальное — ад кромешный.

Об этом обо всём Саша узнал гораздо позже, только к концу первого семестра, наверное. Но то, что Ярослав Баярунас — да просто Ярик, чё так официально-то — относился к третьей, самой безнадёжной категории, почувствовал сразу.

По нему же видно. Он сначала болтал и шутил больше всех, потом придуривался, потом ныл из-за расписания, потому что «ребят, ну латынь и старославянский с первой же недели, мы умрём, отвечаю, мы умрём», всё первое сентября — и на встрече с кураторами, и на первых парах, и даже в столовой — смотрел тоскливо, на семинарах, в основном, отмалчивался, зато в перерыве не затыкался и всё храбрился, мол, плевать ему абсолютно, ну пинает хуи и пинает, ну числанут и числанут — по боку.

— Я щас вообще нифига не понял, чё там произошло. Я из всей её речи только частицу «и» понял...

Эту фразу первое время Саша слышал от него особенно часто. И мысленно исправлял: «и» это не частица, «и» это союз.

Ещё мемы постоянно кидал дурацкие, пока всех не задолбал и его в воспитательных целях из беседы не выкинули. Впрочем, один мем про черепаху, которая старалась, Саше понравился.

Саша тоже старался, поэтому то, что он тоже относился к третьей, безнадёжной, категории, по нему видно не было.

Саша журналистом стать, вообще-то, хотел. Но там конкурс больше. И творческое испытание как-то не пошло — перенервничал, наверное, поэтому и налажал. А изучать журналистику в Нижнетагильском социально-педагогическом институте было как-то сомнительно. То ли дело в Москву, пусть и на чёртов филфак, куда он и документы-то на всякий случай подал, можно сказать, для галочки.

— Да не расстраивайся ты, Сашенька, — утешали его дома, — в конце концов, и там, и там писать много надо... И предметов похожих много. Зато тебя в Москву на бюджет взяли! Главное — базу хорошую получить, понимаешь? И чтобы диплом хороший был. А доучиться всегда можно, на кого хочешь.

Дома им очень гордились. Сын в Москву выбился. Сам. Без репетиторов и курсов. Гордость семьи. Мама по этому поводу торт его любимый испекла, родственников позвали — словом, пир горой.

И Саша почти им поверил. Почти успокоился. В конце концов, может, и правда так оно лучше. Не все ведь писатели учились на писателей. Может, и с журналистикой так же сработает. Зато в Москве. Зато на бюджете — семье кредит на его обучение брать не пришлось, как планировалось «в случае всего». То есть, в случае, если Саша их разочарует. А он не разочаровал, наоборот даже. А если учиться хорошо будет, выбьет себе повышенную стипендию, потом освоится и по редакциям всяким ходить начнёт, может, стажировку какую найдёт. В общем, варианты были.

Саша быстро втянулся в учёбу, старостой стал. Его на третий день выбрали, когда он единственный на пару минута в минуту пришёл. К тому же мальчик: за это ему сразу плюс десять баллов в глазах всех преподов — мальчиков же на курсе три калеки, и те, как правило, чёрт знает что тут забыли. А этот бюджетник — значит, умный, ответственный. Таким только старостами и становиться.

И Саша стал. Потому что так он точно будет в курсе всего самого важного, так он будет уверен, что ни один дедлайн, ни одна работа мимо него не пройдёт, так он точно будет знать, что всё идёт по плану.

Другие насчёт всего вышеперечисленного, кажется, вообще не парились. Это нервировало. Но не будет же Саша с ними из-за этого бодаться, он же не дурак. Лучше сам всё проконтролирует: не можешь победить — возглавь. Да Саше, в общем-то, несложно.

Посыпался Саша ближе к зиме, аккурат к сессии.

Русская литература, зарубежная — ещё ладно, всякая шелуха вроде истории, философии, компьютерной грамотности — куда без них, но в гробу он видал эти мёртвые языки. Плюсквамперфект этот. Стихи на латыни, которые почему-то петь надо было.

В гробу видал, но всё-таки выучил. Ночами сидел, на этих же языках ругался, энергетики пил с глицином вприкуску, но выучил. Пять склонений и шесть времён латинского языка, шесть типов склонения со всеми их подтипами в старославянском, стихи тоже на зубок, так и не поняв, о чём они — переводить уже не было сил.

Петь их перед преподом и всей группой, правда, стеснялся — как-то глупо это выглядело.

Зато не стеснялся Ярик. Вызвался первым, чтоб отстреляться побыстрее и забыть — и запел. Уверенно так запел, как будто и правда понимал, о чём там Гораций с Катуллом писали.

Ни черта он, конечно, не понимал — по нему сразу видно. Он и на парах-то по латыни практически не был, а большую часть домашек у старшеков скатал. Но пел красиво. Саше на секунду даже показалось, что латинский язык и правда красиво звучит.

Ярик тогда, ко всеобщему и к своему собственному удивлению, один из немногих получил «отлично». Первый раз, кажется, за весь семестр. А может, и за всю жизнь.

Сашу, отвечавшего одним из последних и забывшего вдруг не то от волнения, не то от хронического недосыпа целый кусок из Горация, к экзамену, конечно, допустили, но за стихи влепили тройбан. Оставалось только надеяться, что на итоговую оценку это не сильно повлияет.

Иначе всё полетит в тартарары.

К моменту, когда к нему в комнату ворвался Ярик, нервы у Саши как раз находились где-то там.

— Сашк, после официального посвята на неофициальный пойдёшь?

Неофициальный посвят, наслушавшись захватывающих историй от кураторов-старшеков, придумала провести кучка энтузиастов, ядром которой внезапно стал Ярик, которому всё было по боку. Его же и назначили ответственным за то, чтобы всех оповестить и, по возможности, убедить прийти. Начать Ярик решил со своих, общажных.

— Не пойду. Старослав на следующий день, — коротко ответил Саша, делая вид, что очень сосредоточенно читает что-то в учебнике по этому самому старославу.

Кажется, он единственный взял этот талмуд в библиотеке, остальные лазали по сайтам в интернете. Но сверяться с учебником казалось надёжнее.

— Да чё старослав... Давай, не будь душным, вот кто-кто, а ты сто пудов всё сдашь, тебе ж это...

— Что «мне это»? — вкрадчиво поинтересовался Саша, чувствуя, что если Ярик закончит фразу «тебе же это легко», он, Саша, сначала закончится сам, а затем прикончит и его, Ярика.

— Саш, ты чё? — смутился Ярик. — Ну экзамен. Ну не первый и не последний, чё бубнить-то...

Саша уронил на пол ручку, зажатую всё это время между побелевших пальцев. Плечи мелко дрожали.

— Ты из-за стипухи переживаешь?

Ярик прошёл в комнату, поднял ручку быстрее, чем Саша успел дёрнуться, протянул ему.

— Да сдашь ты всё на свои пятёрки. Ты вон всё понимаешь, в отличие от нас, кайфуешь с этих всех...

— Да ни хрена я, блять, не кайфую, — вырвалось у Саши. — Понимаю — да. Кайфую — нет. Мне это вот где сидит.

Кажется, он впервые произнёс это вслух.

— Оу, — выдавил Ярик, разрушая звенящую тишину. — Ну... Переведись тогда.

Переведись. Если бы это было так просто. Можно подумать, его там очень ждут и у них своих бюджетников мало.

— Раз такой умный, сам чего не переведёшься? — огрызнулся Казьмин. — Тебе ж это всё нахрен не упало.

— А я отчислюсь, — пожал Ярик плечами. — Мне только лета дождаться.

— Нахрена поступал тогда, место чьё-то занимать?

— А я платник. В Щепке в этом году такого типажа, как я, перебор, в Щуке — консерваторы хреновы, подача им моя, видите ли, не понравилась...

Саше показалось, что в голосе Ярика сквозила обида.

— А в ГИТИСе я до последнего тура дошёл и слетел. Ну и пришлось в последний вагон, — усмехнулся он. — Лучше Гораций, чем армия. В следующем году должно больше повезти.

Саша в везение не верил. Ему обычно не везло.

— А если — нет?

— А если нет, тут останусь. Тут военная кафедра есть, да и в Питер не особо хочется возвращаться. В Москве как-то движа побольше.

Ути боже. Питер ему не нравится. Это он просто в Нижнем Тагиле никогда не жил.

— Так чё, драпанём в конце года вместе? — предложил Ярик, плюхнувшись на Сашину кровать.

— Куда? — фыркнул Саша.

— Ну я в театральный, а ты... куда ты там хотел...

— На журфак, — буркнул Саша.

Как у него всё просто — драпанём. Сашу это «всё просто» просто вымораживало.

Легко рассуждать, когда при наихудшем раскладе тебе предстоит вернуться в Питер. Саше при наихудшем раскладе предстояло вернуться в Нижний Тагил.

На «зеро» он ставить был не готов.

Посвящение, отложенное по каким-то причинам аж до декабря вместо положенного сентября, застало его врасплох. Отучившись почти полгода, Саша был готов к нему меньше, чем в первые дни сентября. Клятву первокурсника он повторял как-то механически за всеми; так же механически мурлыкал себе под нос пресловутый «Гаудеамус» на латыни — гимн всех студентов, который на этот раз, в отличие от зачёта, он вспомнил целиком; механически улыбнулся уголком губ, когда декан факультета по традиции осторожно коснулся его макушки томиком Лотмана.

И вдруг, обернувшись, чтобы отойти на своё место, встретился взглядом с Яриком. У того глаза смеялись. Ему это театрализованное действо, похоже, нравилось — ему весело было. Ярик, поймав его взгляд, подмигнул, мол, прорвёмся, чё ты.

Может, и правда прорвутся. Не так ведь всё было плохо, в конце-то концов. Группа была у них хорошая, ребята дружные, в Тайного Санту недавно играли. Да и вообще... Тут на днях сказали, что в институте открывается центр развития карьеры, а там конкурсы, стажировки всякие. Если так подумать, филфак — не приговор.

Саша едва заметно кивнул в ответ. Посмотрим, мол, посмотрим.