"Так сладок мед, что, наконец, и гадок: Избыток вкуса отбивает вкус. Не будь ни расточителем, ни скрягой: Лишь в чувстве меры истинное благо."

У. Шекспир "Ромео и Джульетта"Тихая ночь, спокойная, глубокая, мистическая.

Милош облокотился о скрытый за отражающим иллюзорным стеклом парапет лоджии и наблюдал за удаляющимися фигурами мужчин. Чаша дедушкиной трубки приятно грела кончики длинных пальцев, легкий, ласковый запах вишнёвого табака навевал ностальгию. Милош поднес трубку к губам и втянул в себя ароматный пряный дым, через несколько мгновений выдыхая.

«Во что втянула тебя эта дворняга, Драко? И смогу ли я тебя оттуда вытянуть в случае чего?.... Не легче ли пресечь это сейчас? Или уже поздно?» - мысли лениво перекатывались в кристально чистом сосредоточенном сознании.

Все равно уже не уснуть. Даже успокаивающий запах дедушкиной трубки никогда не мог подарить ему возможность снова окунуться в забвение ночью. Для некоторых это не так важно. Для некоторых ничего не важно. Для Милоша нет ничего важнее себя. Все, что нарушает его покой, совершенно неприемлемо и недопустимо. Не так уж много условий он задает этому миру. Гораздо меньше, чем люди для других людей.

Такая глупость …

Этикет, который направлен на то, чтобы не потревожить кого-то рядом и при этом показать себя в наилучшем свете, нормы, правила, мораль… Все эти забавные и бесполезные оковы, которые самовольно на себя накидывает общество, панически боясь свободы. Милош же чувствовал себя в этих путах, будто в любимом уютном пледе. С самого детства он мог плести эту паутину, ловя в нее своих жалких жертв, и наблюдать. Такие смешные. Так неуклюже барахтаются в сетях правил и рамок. Не понимают, как и за что нужно потянуть, чтобы освободиться, а за какие нужно дернуть, чтобы запутать другого. С самого раннего детства, когда ему впервые начали прививать манеры высшего общества, Милош понял многое. Во-первых, он и до этого жил по ним и собирается жить по ним дальше, не потому что у него нет выбора, а потому что у других нет путей к отступлению в таком случае. Во-вторых, ни один человек на самом деле не умеет жить так, как пытается учить жить других. С этого момента всё вокруг стало вполне понятным. Милошу было комфортно в правилах, распорядках, традициях, а вот остальным было сложно. Он видел. Его гувернёры менялись чаще, чем перчатки, и все были недостаточно идеальны, чтобы его учить, в конце концов, это он начинал их поучать, а этого вынести не мог ни один взрослый. Родители любовались им, как совершенным творением, пока вдруг не решили, что создали монстра. Мать быстро поняла, что авторитета над юношей не имеет. Он не требует ее внимания, как остальные дети, не уважает, не воспринимает ни наказаний, ни нравоучений. Да и роптать на него не за что. Милош был идеальным. Так что ей ничего не оставалось, кроме как ретироваться. Отец же Милоша долго не понимал и не видел своего сына таким, какой он есть. Пытался учить его так, как учили и мотивировали на обучение других детей. Отец с гордостью смотрел на своих старших сыновей и требовал равняться на них. Милош усмехнулся. Старый дурак. Мил четко помнил, как сидел за столом, напротив отца и матери, рядом со своими старшими братьями, как улыбнулся, смотря в синие, но блеклые и смазливые, словно противные растаявшие леденцы, глаза отца, и соглашался. Через год он превзошел в успехах братьев. Учеба давалась ему легко, она была необременительна, дополнительное обучение тоже не сильно напрягало, поэтому он достаточно гармонично перескочил былые успехи братьев. Год за годом он становился лучше, искуснее, идеальнее, пока даже отцу не нашлось, с чем его сравнить. Единственным, кто выбивался из понятного и простого мира, был дед. Его хитрые, потонувшие в морщинах глаза будто видели Мила до костей, и при этом смотрели рассеянно. Деда ненавидела мать, и боялся отец, но Мил никогда не понимал, почему. Мужчина вел себя дружелюбно, но не навязчиво, большую часть времени одевался, как деревенский олух, ложился на солнце и курил трубку, будто все происходящее в целом мире его не касалось. Мил не понимал, как можно вести себя подобным образом. Как можно быть таким непредсказуемым. Дед был словно не от мира сего. Мать за глаза обзывала его сумасшедшим, блаженным. Милош сначала сторонился его, но потом любопытство пересилило. Попросил мать сослать его к Деду и отбыл в имение. Тогда он пытался понять деда, просчитать, узаконить в своей голове, но тот был слишком хаотичен. Он не был навязчив, но умудрялся проводить с Милошем времени больше, чем его мать или братья; он был немногословен, но мальчику казалось, что он услышал от него больше, чем за всю свою жизнь. Мила приводило в ужас и трепет поведение этого старого чудака. Он мог принимать трапезу, сидя на столе и в неустановленное время, мог сбежать из кабинета через окно, мог подхватить Мила и рвануть на крышу, а потом молча курить трубку, не объясняя своего поведения. Милош злился, сходил с ума, но…. Рядом с дедом было спокойно и не скучно. А запах вишневого табака и хитрый прищур навсегда остались в его сердце. К сожалению, дед умер еще до того, как Мил вернулся с первого года обучения в магической школе. Похороны были быстрые и немноголюдные. Мил не плакал. Он понимал, что смерть это естественно, да и возраст деда был довольно преклонный… Просто теперь лето он проводил дома, а не в солнечном поместье деда, которое было окружено полями и лесом.

В подростковом возрасте семья стала исключительно обременительной. Почему-то внезапно то, что считалось нормальным и даже похвальным в детские годы, теперь являлось возмутительным. Милошу было нелегко перестроиться к новому статусу в обществе. Самому бесправному и убогому в его личном понимании. Но эта трагедия доставляла даже больше неудобств не ему, а его семье. Конечно же, родители и братья все наперебой пытались его учить или, на крайний случай, дрессировать, под нечто удобное, и только мать понимала, что ничего из этого не выйдет. Если ей не удалось сделать удобного ребенка, значит, у других не удастся сделать удобного взрослого. О, нет! Они получили не удобного – идеального. Всего за несколько лет ему удалось стать худшим кошмаром своих домашних, и уже к окончанию своего основного обучения он мог с гордостью заявить, что никто в семье не смел ему перечить. Но в таких условиях ему было скучно. Опостылевшие рожи родственников уже сидели в печёнках.

Для своей «области влияния», как любил называть это отец, Милош выбрал Англию. Его семья уже много поколений буквально делила мир. Потомственные дипломаты успешно участвовали в политике любого мало-мальски значимого государства. Милош собрал вещи, предварительно убедившись в своем месте и статусе в Англии, и умотал, премило намекнув семье не соваться в пределы его обители. Впрочем, вряд ли кто-то из них стремился к воссоединению семьи. Насколько он знал, отец с матерью отошли на покой где-то в Европе, скорее всего, в фамильном поместье. Старший брат Николай успешно обосновался в Индии, а средний, Леслав, сейчас находился в Корее. С братьями, как и с семьёй, Милош виделся раз в пять лет на «нейтральной территории». Условной, конечно.

Мил никогда не чувствовал какой-либо привязанности к семье, но понимал, что его долг следить за тем, чтобы ни у кого из них не было неприятностей, которые бы могли отразиться на нем или иметь резонанс в обществе. Так что эти люди были скорее навязчивой обязанностью. Неприятно, но, в целом, не критично.

Милош сделал глубокую затяжку, всматриваясь в тусклые звезды над магическим Лондоном.

Он никогда не хотел свою семью. Он не обязан ее иметь. Есть старшие братья, у которых, скорее всего, будут дети. Ему незачем обременять себя подобной чепухой.

С Драко он сошелся легко. Тогда еще юный, где-то в глубине отчаянный и горячий Малфой был просто очарователен. Нет, Драко не был идеалом, но он был так мило выдрессирован, чтобы максимально идеалу соответствовать, что Милу почти не нужно было ничего делать для своего удобства. Малфой был весьма целеустремлён, умён, прозорлив, наполнен жизнью и энергией, и при этом умел сохранять лицо. Был холоден и невозмутим, и лишь выразительные серые глаза выдавали огонь внутри. Столько наивной нелепости! И при этом столько ума! Столько гибкости и изворотливости! Милош был приятно удивлен. Драко зацепил его настолько, что они были в прекрасном необременительном романе шесть лет, а ведь до него, да и после, в постели Мила никто не задерживался дольше недели.

С Драко было комфортно. Было весело запутывать его и смотреть, как он выпутывается, было забавно наблюдать, как тот гордо и сдержанно принимает помощь, было абсолютно завораживающе смотреть, как Драко борется со всем, чему его учили, со всем, во что его заковали, будто в железную деву, зафиксировав изнутри железными стержнями, как мечется и как рвется где-то внутри идеального вылитого по форме саркофага, и не имеет никакой возможности выбраться, ведь стенки его клетки – он сам.

Драко был удобен. Как хорошо обученная собака. Он заполнял своей живостью моменты одиночества, умилял, если наблюдать за его бессмысленными метаниями и играми со стороны, и был невозможно трогателен в своем стремлении к идеалам в своей голове. «А я хороший мальчик?» иногда так и сквозило из его действий. Милош не знал, но предполагал, что таким сделало его отношение отца. Драко вообще очень дорожил и памятью об отце, и своей матерью, к редкому раздражению Милоша, здравствующей. Нет, он нормально относился к леди Малфой, был учтив при встрече и старался напоминать ее сыну, по мере возможностей, уделить ей внимание, ведь иначе Драко становился унылым и невыносимым. Милош не понимал привязанности Малфоя, но принимал ее. Им обоим было вполне комфортно, во всяком случае, Мил не замечал чересчур противоречивых зарубок на полотне их совместной жизни. Однако …

Драко хотел семью. Да, сейчас ему хватало Милоша и работы, но совсем скоро он либо пожалел бы об этом, либо их комфорту пришел бы конец. В планах Мила не было задерживаться в жизни Малфоя так надолго, но раз так получилось… Он чувствовал себя почти ответственным за него. И именно тогда он, выбрав самый удачный момент максимального завала по работе Драко, быстро разобрался со всеми их вещами, раскидав пожитки по прямым владельцам, после настрочил записку, которую подложил к куче вещей Драко, и свалил. В конце концов, иногда нужно отпускать, зная, что так лучше. Милош не чувствовал горя или боли, лишь легкую досаду. Потеря была не слишком значима, да и вполне предсказуема. Но… что-то заставило его порадоваться, что у Драко сейчас нет времени чувствовать это надоедливое саднящее нечто, умело ополаскивающее его рёбра изнутри, так как он слишком занят, а потом будет уже не так важно.

Милош тяжело вздохнул и постучал аккуратно трубкой, чтобы вытрясти из нее пепел. Небо потихонечку озарялось. Он вошел в спальню и сел за туалетный столик, разбирая трубку, достал набор щёточек. Да, полностью эту трубку почти невозможно прочистить только механически, и требовалось применение магии после, но процесс все еще успокаивал как ничто другое. Так что Милош занялся своей личной медитацией, раздумывая о сложившейся ситуации.

Поттер… Гарри Поттер.

Милош не понимал, как оценивать этого человека. Он был… странный. Казалось, неудобный для всего мира, но и мир был ему так же неудобен. Он был чужеродным бельмом. Такие должны либо погибнуть на пике славы, либо после в забвении. Они не приспособлены к обществу. И не нужны для повседневной жизни. Глупо даже на секунду представить его в высоком чине в министерстве, если только для отвода глаз. Никому не нужны чрезмерно справедливые и воинственные вольнодумцы в масштабной политике. Странно само то, что его просто-напросто не убили под шумок. Слишком он становился поперёк горла как медийный персонаж.

Герой.

Героев любят на войне как символ, но после…

Милош взял в руку палочку и начал методично обрабатывать заклинанием каждую часть трубки.

Пойдет ли Драко на пользу общение с таким неоднозначным человеком?

Поттер уже не школьник, верящий в правду и добро. Он давно променял справедливость, иначе не ушел бы из аврората, чтобы быть частным детективом.

Одинокий, потерянный, покинутый.

Наверное, это применимо к ним обоим. И даже непонятно с какого момента. После войны? Во время? До?

Естественно, самого Милоша война коснулась слабо. Для него, скорее всего, мало что поменялось бы при любом исходе.

Милош подул, мягко проверяя мундштук и тут же очищая от влажности повторно.

Конечно же, на такие размышления его натолкнула не ревность. Наоборот, ему было забавно наблюдать за таким раскладом. В другой ситуации он бы сел в первом ряду и наслаждался этим зрелищем, но на кону сейчас слишком многое.

Как Драко может так доверять человеку, которого никогда близко не знал и не видел уже, наверное, лет двадцать? Это же бред. Это не укладывалось в голове.

Престиж и репутация семьи Гринграсс, спокойствие и здоровье леди Малфой, положение самого Драко, в конце концов!

Насколько правильно оставлять всё на самотек?

Милош вычистил приборы для чистки и сложил их в сумку, а потом в специальный отсек в шкатулке, после разложил в ней трубку в разобранном виде и закрыл ее заклинанием, хотя руки чесались открыть и раскурить трубку по новой.

"Ты сам-то понимаешь, что происходит, Малфой?" - напряженно сформировалась мысль в голове у Мила, но он отбросил ее. Пора было собираться в министерство. Остается только надеяться, что у Малфоя хватит мозгов и удачи, чтобы выкарабкаться из этой передряги.