В раздевалке они остаются последними. День выжал из них последние крупицы энергии, а ведь впереди — приближающиеся экзамены и выпускной; даже неудивительно, что все четверо третьегодок устают как собаки.

Матсукава завязывает шнурки, а Иваидзуми уже давно собрался и теперь ждет Ойкаву. Тот, кажется, восстанавливается быстрее всех — несмотря ни на что, у него всегда остаются силы.

Ханамаки прислонился к своему шкафчику. Он еще даже ботинки не снял, потому что это действие слишком много усилий требует. Если понадобится, то он домой вообще ползком доберется.

Матсукава это замечает — конечно же, такое мимо него никогда не пройдет. Он подходит к Ханамаки и аккуратно касается его плеча.

— Эй, стоит пошевелиться, — говорит он.

— Знаю, извини, — Ханамаки ему улыбается (такой улыбки всегда удостаивается только Матсукава) и кивает.

— Не волнуйся, Макки, — щебечет Ойкава, сидящий рядом с Иваидзуми на скамейке. — Мы знаем, что ты устал.

— Ну да, с твоей энергичностью не сравнится никто, Жопокава.

— Ива-чан! Зависть — это так не к лицу… ау!

Матсукава смеется.

— Ты просто радуешься, потому что тебя приняли в колледж.

— Ах… — Ойкава закрывает рот; на лице теперь красуется победная улыбка, а щеки чуть розовеют. Иваидзуми очевидно пытается спрятать собственную улыбку, прикрыв ее рукой, но у него ничего не выходит.

— Ну, да, — с гордостью произносит Ойкава. — Любой бы обрадовался, если бы его приняли.

— Не вижу повода для радости, когда еще четыре года придется провести с таким паршивцем…

— Ива-чан.

— И все-таки, — ухмыляется Иваидзуми и смотрит на Матсукаву с Ханамаки, подняв бровь. — Вы же вместе идете, да?

Ханамаки краснеет так быстро, что хочется сунуть голову в шкафчик.

К счастью, Матсукава куда более собранный и сдержанный.

— Да, — равнодушно отвечает он.

Вообще-то они никаких планов на это не строили. Тогда Ханамаки просто все не мог определиться с университетом. А потом Матсукава заговорил о том, как хорошо бы было видеть в студгородке кого-то знакомого, и смеялся дразняще, пока Ханамаки пытался успокоить свое сердце. Сразу после этого он изучил информацию об университете, о котором говорил Матсукава: находился он в паре кварталов от того, куда собрались Ойкава с Иваидзуми.

Сам факт того, что Ханамаки прошел, — значит, в ближайшем будущем Матсукаву он будет видеть чаще, а они еще и поселиться вместе могут, — заставлял сердце биться сильнее, будто он снова оказался на поле в пылу игры.

С этим срочно нужно что-то делать, а он и не знает как.

— Вы будете жить вместе? — невинно спрашивает Ойкава, отчего Ханамаки бьется о дверь своего шкафчика немного сильнее, чем надо было, и на мгновение замирает, понимая, что этого никто не заметил.

Матсукава моргает, а Ханамаки неуверенно смеется. Об этом они еще особо не говорили.

— Я надоем Маттсуну, — говорит Ханамаки.

Матсукава смотрит на него, корчит рожицу, а затем закатывает глаза, не в силах при этом скрыть легкую улыбку.

— Не сомневаюсь, — легкомысленно отвечает он.

— Но ведь было бы лучше жить с кем-то, кого уже знаешь, да? — ухмыляется Ойкава и поворачивается к Иваидзуми. — Так ведь?

Тот сначала выглядит удивленным, но затем решает отшутиться, на что Матсукава с возмущением фыркает:

— Да… Ну, пока у Ханамаки будут запасы профитролей, вы же не поубиваете друг друга, да?

— Ага, — отвечает Ханамаки, улыбнувшись про себя.

***

Через пару дней Матсукава остается у него с ночевкой. Это совершенно обычное дело: он часто заходит; Ойкава и вовсе говорит, что это привилегия тех, кто живет недалеко друг от друга. Поиграв в приставку, они уединяются в комнате Ханамаки. Полчаса в ней царит уютная тишина, а потом Матсукава, откашлявшись, шепчет:

— Эй, Макки.

Ханамаки поднимает голову от подушки, в которую до этого зарылся носом, и смотрит на Матсукаву. Тот сидит в позе лотоса на полу, положив подбородок на краешек кровати.

— Чего тебе, бровастый?

Матсукава цокает. У него ужасно спутанные волосы, более длинные локоны уже закрывают его андеркат, и Ханамаки так и хочется дотянуться до него, заставить придвинуться поближе и провести руками по…

— Я вот подумал, — с небольшим сомнением начинает Матсукава.

Ханамаки садится, опираясь на локоть и приподнимая одну бровь.

— Неужели?

— Ага, взаправду, — ухмыляется Матсукава.

Ханамаки ждет.

— Что ты думаешь о том, чтобы… эм, чтобы жить вместе? Со мной. Жить вместе со мной.

Ой.

У Ханамаки снова бешено бьётся сердце, — ужасно не вовремя! — и он надеется только, что по нему не видно, как он волнуется.

Он нацепляет на лицо ухмылку.

— Ну, если ты меня вытерпишь, — заявляет он и снова утыкается лицом в подушки, рукой сжимая одну из них так сильно, что кажется, будто она сейчас порвется.

Матсукава тоже отводит взгляд; на его скулах заметен бледный румянец.

***

В день выпускного начинает цвести вишня. Стадион Аобаджосай заполнен родителями, учениками и другими посетителями. Церемония была относительно недолгой; после нее было вручение медалей. Ойкава, к удивлению Ханамаки, всхлипывает практически всю свою речь: ему было доверено сказать последнее слово. Когда он закончил, с трибун послышались одобрительные возгласы — это волейбольная команда, которая пришла попрощаться с третьегодками.

Наступает полный хаос: ученики пытаются найти своих друзей и родителей, и сам Ханамаки уверен, что его родители — где-то в толпе. Он пробивается через море людей, но ищет на самом деле кого-то иного. Во время этих поисков у него отрывается пуговица, но Ханамаки все равно, ведь эта форма ему уже не понадобится.

Правда, Ханамаки его не находит. Он оглядывается и видит, как Ойкава, совершенно не стыдясь, рыдает на плече Иваидзуми, в первый раз не смущаясь того, что на них влюбленно смотрит целая орда фанаток. Иваидзуми гладит его по спине и шепчет мягкие слова утешения. Ханамаки не может понять, что они устроили: все равно ведь в университете будут учиться вместе.

Иваидзуми думает то же самое.

Ханамаки отворачивается, намереваясь снова окунуться в поиски, и неожиданно врезается в кого-то выше него, да так, что приходится отпрянуть.

Ханамаки моргает и понимает, что это Матсукава. Ему кажется, что сердце теперь бьется прямо в горле, а пуговица, лежащая в кармане, неожиданно наливается тяжестью.

Матсукава, похоже, рад видеть Ханамаки, и он говорит:

— Боже, Макки, я тебя искал.

Ханамаки требуется еще несколько секунд, чтобы привести свое лицо в порядок; затем у него все же выходит дразняще улыбнуться.

— О-о?

Матсукава закатывает глаза, но усмехается; руки у него за спиной.

— Да, пойдем сюда ненадолго.

Они уходят со стадиона, чтобы найти местечко поукромнее; Ханамаки идет впереди.

— Маттсун? — спрашивает Ханамаки, когда они наконец находят тихое место. Он поворачивается к Матсукаве, немного сбитый с толку.

Матсукава пробегается пальцами по волосам; его взгляд бегает, пока он пытается подобрать слова.

— Эм, поздравляю, — бормочет он.

Ханамаки не может сдержать смеха.

— И тебя тоже, придурок.

— Да. В общем, я хотел с тобой поговорить, — улыбается Матсукава.

— Вообще-то я тоже тебя искал, но ладно — продолжай, — Ханамаки моргает.

Матсукава сжимает губы, будто снова окунаясь в раздумье.

— Сначала дай руку.

Ханамаки озадаченно хмурит брови.

— А?

— Руку.

— Черт, ладно, ладно… — он протягивает руку Матсукаве и просто надеется, чтобы она не была такой же холодной, какой ему кажется, а Матсукава обхватывает ее своей теплой ладонью.

— И глаза закрой, — говорит он.

Ханамаки тут же отдергивает руку, смотря на Матсукаву с подозрением.

— Если ты решил надо мной подшутить, Иссей, ты за это будешь платить, пока не закончишь колледж.

Матсукава звучно смеется и согласно кивается.

— Какой ты недоверчивый. Клянусь, это не шутка.

Ханамаки корчит мину и делает так, как попросили. Он закрывает глаза, а Матсукава снова берет его за руку… Боже, неужели это обязательно? Ханамаки отчетливо слышит свой пульс.

Плохая идея, очень плохая идея, ужасная…

Ханамаки чувствует, как ему на ладонь кладут маленькую круглую вещь, и он машинально сжимает ее в руке. Он моментально открывает глаза, узнавая форму, это же…

Эта вещь идентична той, что у него в кармане.

Ханамаки надеется, что его «Ох!» было не слишком громким, но, видимо, напрасно: Матсукава делает шаг назад, позволяя Ханамаки взять себе эту вещь.

— И-Иссей?.. Что?.. — сипит Ханамаки. Как вообще на это отвечать, если исключить вариант с криками? Надо будет как-нибудь спросить у Ойкавы.

Ханамаки поднимает взгляд на Матсукаву и замечает, чувствуя удовлетворение, что тот прячет лицо за маленьким букетом красных гвоздик. Кончики ушей у него того же цвета, что цветы. В груди у Ханамаки — забавные фейерверки.

— Погоди, погоди, дай мне секундочку, — запинается Матсукава, и голос его немного приглушен цветами.

Ханамаки сдавленно смеется, чувствуя свою слабость. Он смущен, не может в это поверить и просто…

Внутри он ликует.

— Что происходит, Иссей?

Матсукава протягивает цветы Ханамаки, пряча лицо ладонью.

— Просто забирай их и все мое достоинство, ты…

Ханамаки снова смеется, подходя к нему ближе и пытаясь заставить Матсукаву убрать руку от его покрасневшего лица. Боже, он такой…

— Эй, — мягко просит Ханамаки.

Матсукава все же смотрит на него, уже не пытаясь ничем скрыться.

— Ты мне нравишься.

У Ханамаки в глотке застревает уже второе «Ох!» за последние двадцать минут, и он просто яростно моргает, тут же забывая, как дышать, и недоумевая, сон это или явь.

— Т-ты… — выдыхает он.

Матсукава потирает затылок.

— Да. Я просто решил, что тебе стоило бы это знать, чтобы ты мог об этом подумать. Может, передумаешь жить со мной, мало ли тебе от этого неуютно, учитывая, что я только что все это просто выпалил. Я готов под землю от стыда провалиться…

Ханамаки усмехается, обнимая цветы. Он тихонько радостно хихикает, хоть Матсукава и смотрит на него с такой тревогой.

— Макки, я уже весь вспотел. Хватит смеяться…

Ханамаки сияет, прижимаясь к Матсукаве и целуя его в щеку. Матсукава затыкается, затаив дыхание.

Ханамаки делает так, чтобы его губы были рядом с ухом Матсукавы.

— Я искал тебя, — шепчет он, находя руку Матсукавы и отдавая ему свою пуговицу, — чтобы отдать тебе это, но ты первым до меня добрался.

Он немного отходит назад, так, чтобы увидеть выражение лица Матсукавы: он удивлен, польщен, и у него будто упала гора с плеч. Честно говоря, он выглядит таким потрясенным, потому что все это время был так слеп, что Ханамаки хочется заплакать.

— Такахиро, — наконец говорит Матсукава, и Ханамаки, к своему ужасу, чувствует, как к горлу подступает всхлип, поэтому он несколько раз сглатывает в надежде его подавить.

— Да, — давай, сдержи этот всхлип. — Так долго… — ЧЕРТ. Ханамаки позорно всхлипывает. — Я готов тебя избить этим букетом, — что он и делает.

У Матсукавы на губах появляется эта его кривая самодовольная улыбка, и Ханамаки еще раз его ударяет. Матсукава только шире улыбается.

— Я тебе нравлюсь, — говорит Матсукава, произнося мысли вслух, отчего выглядит только счастливее.

— Заткнись на…

— ДА! — кричит Матсукава, в восторге выбрасывая руки вверх.

Ханамаки в шоке хватает его за рукав.

— Иссей, ЗАТКНИСЬ!

— ДА!

Ханамаки хватает Матсукаву за воротник и заставляет его наклониться до уровня своего роста; их лица — очень близко, пусть и не касаются друг друга. Матсукава все так же гордо ухмыляется, а на лице Ханамаки застыло робкое выражение лица.

— За… Заткнись, ладно? — бормочет он.

— Хорошо, — говорит Матсукава, беря Ханамаки за руку.

— Раз уж ты закончил со своей романтикой, Прекрасный Принц, пойдем обратно.

Матсукава смеется.

— Да, пора бы.

Вместе, держась за руки, они возвращаются на стадион. Ханамаки мастерски прячет за спиной гвоздики, и сердце его связано с тем, кто идет рядом.