1.

Только один монстр остаётся рядом с ним в день смерти его матери, и это не какой-то дальний родственник или учитель — это принцесса, с которой он разве что изредка пересекался в дворцовых коридорах и которую издали видел на разнообразных мероприятиях, где должны присутствовать и Королевская чета, и Королевский Учёный с учеником.

Ториэль, всегда казавшаяся ему невзрачной и неинтересной, не заслуживающей его доверия, Ториэль, которая младше его на полтора года и во многом ещё ребёнок, пытается его утешить тихими словами, неловкими объятиями и заверениями в том, что всё будет хорошо. Она же утаскивает его как можно дальше от дома, где над кучей праха — как его мать могла превратиться в <i>это</i>? — столпились старые друзья матери и учитель, кое-как нашедшая с ней общий язык. Они будут решать вопросы похорон павшей и опеки над рано осиротевшим монстрёнком, а сам Гастер в это время будет слушать попытки принцессы внушить ему веру в то, что дальше будет лучше, надо лишь не сдаваться и не терять надежду.

Он мало запоминает с того дня, в основном, последние мгновения жизни матери, взволнованных монстров и собственное опустошение.

И то, что принцесса на самом деле ни капельки не соответствует образу, сложившемуся в его голове.

2.

Через несколько лет он становится достаточно взрослым, чтобы учитель начала делиться с ним не только необходимыми знаниями, но и мнением по некоторым важным — для неё и королевства — вопросам.

 — Этот мир проживёт недолго, — негромко говорит она словно в пустоту, но Гастер знает, что каждое слово предназначено ему.

Они на празднике, посвящённом заключению вечного мира между королевством людей и королевством монстров. Людей, кажется, в зале даже больше, хотя принимающая сторона — монстры. Люди ходят по украшенному ради такого события залу, сбиваются в группы, смеются и переговариваются между собой, реже — с монстрами. Гастер обводит их всех долгим скучающим взглядом. Мужчины и женщины, молодые и старые, они все, по его мнению, выглядят одинаково и отличаются разве что цветом волос и одежд. Некоторая брезгливость, сквозящая в глазах старших, если они сталкиваются с монстрами, тоже одинаковая.

 — Почему? — всё же решается спросить он.

Учитель оборачивается на его голос и прищуривает медные глаза. В приглушённом свете от магических ламп она кажется уставшей и неожиданно постаревшей, хотя до праздника казалась ненамного старше молодёжи. Гастеру от этого немного не по себе.

 — Королевскому Учёному нужна наблюдательность, — холодно говорит учитель, но почти сразу смягчает тон. — Посмотри внимательно на людей. Видишь, что они испытывают, глядя на нас?

— Старшие испытывают брезгливость, — говорит он, почти не задумываясь.

 — А младшие?

Гастер недоуменно замолкает. Как раз в поведении младших людей он не увидел ничего, что могло бы насторожить. Многие из них, пусть и не все, активно общались с монстрами своего возраста, при этом не проявляя ни агрессии, ни презрения. Однако учитель явно считала иначе.

 — Кто-то из них считает нас забавными игрушками, — поясняет она и выглядит немного разочарованной. — А кто-то —боится. Таких меньше, но они есть.

 — Есть и те, кто видит в нас равных, — дополняет Гастер, и учитель смеряет его нечитаемым взглядом, под которым быстро становится неуютно.

 — Да, — говорит она через некоторое время. — Но таких совсем мало. Поэтому этот мир долго не продержится. Люди не смогут терпеть нас долго.

Но они уже долго терпят, едва не выпаливает Гастер. В столице как минимум треть населения — люди, большинство туристов — люди, да и экономика, как упоминала когда-то учитель, тоже тесно связана с человеческой. Он не говорит ничего из этого, потому что боится молчаливого недовольства учителя. К тому же, чаще всего она была права, а он — нет.

Вместо ответа он смотрит в другой конец зала, где человеческий принц со своей невестой о чём-то общаются с Ториэль и её женихом. Кажется, им весело, во всяком случае, их принцесса улыбается, да и Азгор, будущий Король монстров, смеётся. У человеческого принца и Ториэль в руках по свёртку — это подарки в честь союза, думает Гастер. Принцесса замечает его взгляд и улыбается ему, но Гастер отворачивается.

После слов учителя ему немного не по себе и не хочется даже смотреть в сторону будущих человеческих правителей, так некстати стоящих возле монстрячьих.

Немного позже он узнает, что в свёртках были клинки — по два от каждой стороны, в знак рождения официального союза.

А ещё позже один из этих ножей был воткнут им — всем монстрам — в спину.

3.

Очередной близкий ему монстр обращается в прах, а Гастер ничего не может сделать.

Вообще-то, он знал, что так и будет, учитель сама говорила об этом. Смотрела ему в глазницы своими спокойными медными глазами, похожими на глаза кошек, человеческих любимиц, и равнодушно предрекала свою смерть. Она давно была готова к этому и не испытывала ни страха, ни тревоги, ни сожаления.

Зато Гастер готов не был. Совсем. Королевская Учёная казалась ему незыблемой и вечной, потерять её оказалось невыносимо больно. Куда больнее, чем мать, о которой он последние годы почти не вспоминал. Наверно, потому что с детства проводил с учителем куда больше времени и знал её лучше.

Поэтому, пока он держит в руках сосуд с оставшимся от учителя прахом, ему кажется, будто его душа покрывается тонкой сетью трещин. Одно неверное движение — и лопнет.

Заслышав тихие шаги за спиной, Гастер не оборачивается, но прижимает сосуд крепче к груди. Эту походку он отличит от любой другой без труда, потому что лишь одно существо, имеющее доступ в лабораторию, может ходить так. Не торопливо перебирая лапами, не ступая гулко и важно, а легко, только что над полом не паря. Когда тёплая мягкая лапа опускается ему на плечо в знакомом с детства жесте, он не вздрагивает и даже выдавливает из себя улыбку.

 — Ты готов? — мягко спрашивает Ториэль. — Уже пора.

 — Мне бы ещё минуту… — выдыхает Гастер. — Не хочу в этом участвовать. Слишком это…

 — Тяжело, — продолжает за него принцесса. — Но это твоя обязанность. Ты был самим близким существом для неё. Почти что сын.

Почти что сын… Об этом даже странно думать, но Гастер знает, что примерно так и было. Учитель вложила в него всё, начиная со знаний, которые непременно пригодятся Королевскому Учёному, и заканчивая обыкновенной заботой, временами грубоватой, но искренней. Иначе она, редко общавшаяся с людьми и монстрами, кроме тех, что обитали в лаборатории, кажется, просто-напросто не умела.

За эти годы Гастер и в самом деле заменил ей семью, которой у неё никогда не было, а она частично заменила ему давно павших родителей. Однако к пониманию того, что же она любила больше всего, в какой вещи мог продолжать жить её дух, он так и не пришёл. Хотя, казалось, неплохо знал учителя. Пыльные старинные книги с пожелтевшими страницами, повествующие о мало кому известной магии или науке? О, она любила их и долгое время не разрешала даже прикасаться к ним, а сама всегда брала в руки с небывалой осторожностью. Чертежи особо удачных изобретений? Ими учитель гордилась и тоже относилась бережно. Сами изобретения? Ещё попробуй достань их, большая часть находится в замке у Короля в личном пользовании, меньшая разошлась по рукам людей и монстров. Любимых среди них не было, она любила сразу все. Гастер усиленно соображает, пытаясь вспомнить самую любимую вещь учителя. Она любила свои книги, чертежи и изобретения, саму лабораторию и всех, кто в ней работал, включая самых криворуких монстров. Ещё, кажется, любила тишину, разноцветные камни, долгие прогулки в одиночестве и штормы…

Гастеру кажется, будто он услышит её тихий смех из-за спины.

Он понимает, каким должно быть идеальное вместилище для её духа. Не книга и не изобретение, не камень или что-нибудь ещё, совсем нет. Ничего из этого учителю не подходит.

 — Я придумал, — хрипит он. — Тори, ты понимаешь, я понял!

Ториэль улыбается и, кажется, действительно за него рада, но Гастеру сейчас нет дела до этого. Ничего не имеет значения, кроме сосуда в его руках и задуманного дела. Ему немного страшно, всё-таки на его памяти ещё никто так не поступал даже с обычными монстрами, а тут дело касается Королевской Учёной, пусть и бывшей. И ещё он побаивается, что в самый последний момент всё же струсит, но эти мысли старательно прячутся. Пока что.

Принцесса за ним успевает с трудом, но не жалуется и не пытается остановить. Сверлит спину заинтересованным взглядом и по-прежнему радуется. Ему хочется верить, что даже если все остальные монстры ополчатся на него, Ториэль останется рядом. Не то чтобы это играло какую-то роль или было хоть как-то значимо, но всё равно приятно, когда ты не одинок.

Когда они наконец-то добираются до места проведения похорон, оказывается, что все ждут только их. Король, его Королева, капитан Королевской Стражи, Азгор, к которому почти сразу же присоединяется Ториэль, — те, кого Гастер замечает сразу и успевает кивнуть на ходу.

Похороны было решено проводить на вершине одного из холмов недалеко от столицы. Гастер с прахом учителя на вершине, Королевская чета, друзья павшей и некоторые придворные — вокруг него, а больше никого не должно быть. Гастер, впрочем, предпочёл бы, чтобы не было никого, кроме него, однако от него почти ничего не зависело.

 — Я думаю, пора приступать, — говорит Король. 

Ториэль улыбается ему и берёт Азгора под руку. Эти двое не могут обойтись без тактильного контакта даже в такой момент, отстранённо думает Гастер и быстро отметает эти мысли. Не до них сейчас.

Ему потребуется магия, много магии. Какое же счастье, что учитель уделяла внимание не только обучению всем тем вещам, которые должны пригодиться Королевскому Учёному, но и этой самой магии. Без неё пришлось бы туго.

Магия наполняет его всего, светится голубым в обеих глазницах — среди собравшихся кто-то, впервые увидевший подобное, ахает. Гастер поднимает сосуд на уровень своего лица и на одно мгновение задерживает взгляд на небе. Оно всё в тучах, серое, как осенью, хотя на дворе ещё середина лета. Вероятно, вечером всё же будет дождь или даже буря. Учитель бы порадовалась…

Он немного наклоняет сосуд, так, чтобы прах оказался совсем близко к высокому узкому горлу. Руки мелко подрагивают от волнения, глазницы начинают побаливать из-за воздействия магии. Решившись, он наклоняет сосуд ещё ниже, и, кажется, только тогда все замечают, что больше он не принёс с собой ни одного предмета. Ничего, где мог бы жить дух павшей. На лицах собравшихся медленно проступает непонимание, кто-то взволнованно что-то шепчет соседу, кто-то делает шаг к нему.

 — Что ты задумал? — медленно и грозно спрашивает Король.

Гастер в шаге от того, чтобы передумать и сдаться, но в последний момент оглядывается на Ториэль. Из всех собравшихся – только на неё, хотя и Азгор, и Герсон ему неплохие товарищи. Принцесса кивает и улыбается ободряюще. Тогда он решается.

 — То, что должен, — получается сухо и хлёстко, никакой почтительности, и потому он торопливо добавляет: — Ваше Величество.

И одним движением опрокидывает сосуд.

Прах высыпается сразу весь, но достигнуть земли не успевает — светящаяся голубым магия под всеобщий вздох подхватывает его и поднимает всё выше над головами собравшихся, пока поднявшийся ветер не уносит его с собой.

Гастер смотрит ему вслед вновь почерневшими глазницами и не знает, чего в нём больше — облегчения от того, что всё удалось, или страха перед гневом Короля, который в этот самый момент смотрит на него с непонятным выражением.

Я не мог поступить иначе, думает он и пытается унять дрожь в руках. Не мог. Ни один предмет не вместил бы её дух так, как ветер и буря.

Учитель бы порадовалась его решению, но всё это надо ещё объяснить Королю…

Вечером, когда он наконец-то покидает Замок, начинается самая настоящая буря, каких столица не видела уже очень давно. Ветер, слишком холодный и пронизывающий для летнего, завывает, пригибает стволы деревьев и хлопает не закрытыми вовремя ставнями на окнах городских домов, дождь льётся непрерывно и косо, а где-то среди тёмно-фиолетовых туч то и дело сверкают молнии. Гастер вымокает сразу же и тихо радуется, что не сможет заболеть после. Секундой позже он забывает и об этом, и обо всём другом.

Потому что чувствует знакомое, совершенно невесомое прикосновение к затылку. Гастер моментально оборачивается, но там никого нет, кто вообще выйдет из дома в такую погоду? Он знал только одного такого монстра, да и того сегодня похоронил…

Новый порыв ветра не похож на предыдущие, он кажется более мягким и даже тёплым, и в его вое Гастеру слышится нечто, отдалённо напоминающее благодарность.

Впервые за сутки он улыбается во весь рот и чувствует, как постепенно становится легче.

4.

Звериные — не то козьи, не то драконьи — черепа возникают над его плечами, по две штуки над каждым, даже не по щелчку пальцев (это, как и голосовой призыв, осталось в прошлом), но по мысленному приказу. Уже это вызывает у Гастера вполне законную гордость. После следующего приказа в их пустых глазницах разгорается голубое пламя, а пасти распахиваются. Мгновение — и из них вырываются длинные белые лучи, ослепляющие каждого, кто их видит. Гастер закрывает глазницы рукой. То, что у него нет глаз в привычном их понимании, не значит, что от яркого света ему не больно.

Когда он опускает ладонь, всё кончается, исчезают белые лучи и тускнеют голубые огоньки в глазницах. Не бесследно — по земле от него и до каменных мишеней, находящихся на другом конце тренировочной арены, тянутся длинные и глубокие рытвины. Однако Гастера интересует не это и он, сделав шаг сквозь пространство, оказывается у мишеней. Их тоже четыре, каждая в половину его роста и чуть меньше этого в ширину, и все они одинаково обуглены и оплавлены до неузнаваемости. И это тоже можно считать успехом, потому что изначально лучи не достигали поверхности или едва-едва её затрагивали.

Однако этого всё равно мало. Бластеры, о которых он грезил с ученичества, должны уничтожать полностью, а не всего-то обугливать и плавить.

(И не только камни, что бы там не говорили о мире в Замке.)

Он оглядывается на трибуны. Там сидит единственный зритель, Ториэль, и, кажется, она по-прежнему немного обеспокоена и не слишком довольна тем, что он делает. Ей тоже кажется лишним изобретение Бластеров, ведь монстры ни с кем не ведут войн, а для полиции это слишком серьёзное оружие, а ещё их испытания кажутся ей опасными для «дорогого друга». Вдруг что-то пойдёт не так и Бластеры ударят не по мишеням, а по самому Гастеру? Или по последователям, которые всегда рядом, хотя и не подходят близко без соответствующего приказа? Это маловероятно, поэтому он всегда смеялся над этим, но Ториэль каждый раз хмурилась. В этом вопросе она мало ему верила.

К счастью, в его работе её мнение мало на что влияет. По крайней мере, пока нынешние Король и Королева ещё живы и смотрят сквозь пальцы на эксперименты нового Королевского Учёного. О том, что будет, когда они оба падут, а трон перейдёт к Ториэль и Азгору, Гастер предпочитает не задумываться. Они оба слишком мягкосердечны и наверняка значительно урежут его свободу действий.

Значит, надо довести Бластеры до ума как можно быстрее. Гастера уже давно не покидает мерзкое, беспокойное ощущение того, что они ему — и не только ему — ещё понадобятся.

Он бездумно дотрагивается ладонью до всё ещё тёплого камня мишени и призывает слуг, чтобы убрались на арене. Те начинают с земли — борозды, оставленные лучами, медленно исчезают под воздействием их магии. Процесс завораживает, но Гастер не позволяет себе задержаться.

В конце концов, у него впереди ещё полно работы.

5.

Огонь Ториэль к лицу.

Принцесса учится управлять своей магией, о которой столько лет предпочитала не вспоминать и не думать, и Гастер, глядя на неё, с трудом сдерживает эмоции. Окружённая огненными кольцами или шарами, она теряет ту привычную мягкость, но обретает сосредоточенность и решительность, достойную истинного восхищения и восторга. Достойная дочь Монстров-Боссов, будущая Королева, перед которой не стыдно преклонить колени.

И это впечатление ни капельки не теряется, стоит ей заставить пламя утихнуть.

Она улыбается ему довольно и чуть устало, от усталости сутуля всегда прямые плечи. Огонь — самая непокорная из стихий, подчинить её трудно для членов Королевской семьи, пусть они и ведут род от драконов, а те были огнём, облачённым в плоть. Монстрам-Боссам ненамного легче овладевать им, и потому Гастер чувствует что-то вроде гордости при взгляде на Ториэль, которая, несмотря на изнуряющие тренировки, умудряется оставаться на ногах. Азгор был слабее.

 — Передохни немного, — всё же предлагает он, когда Ториэль пытается призвать огонь снова. — Если ты доведёшь себя до истощения, то никому не сделаешь лучше.

 — Но… — принцесса пытается возразить ему, но Гастер смотрит так, что всё это теряет смысл. Примерно так учитель смотрела на него и помощников, когда кто-то из них говорил или пытался сделать глупость. — Ладно. Но немного.

«Немного» растягивается в лучшем случае минут на пятнадцать, прошедших в полном молчании и безмолвии. Ториэль слишком устала для разговоров, а Гастер чуть ли не впервые в жизни не находит для неё слов. Да и есть ли они вообще?

Нынешние Король и Королева близки к падению – это вроде бы секрет, но народ шепчется об этом. Скоро они превратятся в прах, а Ториэль и Азгор займут их место, их к этому готовят с детства. И всё же они не готовы – можно ли вообще быть готовым к подобному? Гастер по себе помнил, как был выбит из колеи смертью учителя и необходимостью занять её место. А ведь его тоже к этому готовили, причём не менее тщательно, чем принцессу и принца. Он понимает Ториэль и её навязчивое желание занять себя хоть чем-то, будь то даже изучение магии, которая ей едва ли пригодится, если верить дипломатам.

Но выразить это понимание он не может ни словом, ни жестом. Да и едва ли сама Ториэль ждёт от него чего-то подобного. Во всяком случае, ему хочется в это верить.

Пятнадцать минут заканчиваются, и принцесса вновь поднимается на ноги, широко разводит чуть дрожащие руки. Спустя мгновение вокруг неё возникают огненные шары – пять, как и прежде, больше пока что не выходит.

И всё начинается сначала.