6.

Гастер упирается лбом в оконное стекло, смотрит с преувеличенным интересом на то, что происходит на улице. Но там уже слишком темно, поэтому удаётся рассмотреть только своё собственное отражение, смутные очертания каких-то объектов за окном и капли дождя на стекле. Некоторое время он пытается считать их, сбивается на второй тысяче, начинает снова и бросает, потому что надоедает это занятие удручающе быстро. Однако оглядываться назад, в глубину полутёмной комнаты, освещаемой только магическим светильником, не спешит.

Потому что там сидит, закутавшись в его серый колючий плед, Ториэль. Не та юная принцесса, которая улыбалась и заставляла улыбаться его, была надёжнейшим другом и товарищем и могла поддержать, когда в том была необходимость.

Эта Ториэль сутулится, будто на её плечи легла непомерная ноша, не улыбается и сама нуждается в утешении. Огонь, горевший в её глазах, шесть дней назад превратился в пепел, и они, прежде ярко-алые, потемнели и потускнели. Смотреть на неё такую — больно и страшно, но не смотреть, отводить взгляд — невыносимо стыдно.

Гастер теряется и совсем не знает, что ему делать.

Вернее, что сделать, он примерно знает. Утешить, отвлечь, поддерживать до тех пор, пока не исчезнет нужда в поддержке. Но как? Он не умеет и не знает, что делать. Да, когда-то он пережил подобное и прекрасно понимает, что должна испытывать Ториэль, но это не приближает его к разгадке ни на миг, ни на шаг. Гастер пытается вспомнить, как уже-не-принцесса заботилась о нём самом после смерти учителя, но воспоминания ему ни о чём не говорят. Как не говорят книги, фильмы и другие сомнительные и не очень источники информации.

Везде только говорят и пишут, что надо проявлять сострадание, подставлять плечо и что-то там ещё, Гастер прекратил запоминать очень быстро. Потому что окончательно разуверился в том, что это поможет. Он не очень понимает, как именно должна выглядеть поддержка, а попытка перенести пример из какого-нибудь сериала на их ситуацию заканчивается головной болью и осознанием того, что ничего у него не выйдет.

И ему бы просто выбросить всё это из головы и забыть, но он не может.

Потому что Ториэль была его принцессой, а теперь, после смерти родителей, станет Королевой, нужно лишь дождаться окончания дождя.

Потому что Ториэль его первый и самый близкий друг.

Потому что за утешением Ториэль пришла именно к нему, а не к Герсону или какой-нибудь пустоголовой подружке-фрейлине.

Потому что ему почти физически больно видеть её такой разбитой.

Гастер не знает, какая из этих причин главнее, но ему уже без разницы. Лишь бы только всё это — шестидневный дождь, премерзкое настроение Ториэль — прекратилось.

Он с тихим вздохом отлипает от окна и задёргивает тяжёлые шторы. В комнате сразу становится хоть немного уютнее, если слово «уют» вообще применимо к его обители, слишком пустой и почти ничего не говорящей о владельце. Ториэль смотрит на него немного растерянно, и он пытается улыбнуться, хотя скулы сводит сразу же.

 — Погода всё ещё дрянь, но, кажется, есть надежда на более приемлемую, — ложь, но Ториэль мелко кивает и плотнее кутается в плед. — Я думал предложить тебе чай, но глинтвейн подойдёт больше, как думаешь?

Она снова кивает, совершенно безразличная, а Гастеру хочется провалиться под землю от неловкости. Выражение его лица и тон голоса настолько фальшивы, что самому мерзко, а от нелепого содержания фразы впору рассыпаться в прах. Учитель бы долго над ним смеялась, если бы видела это.

Ториэль сидит без движений, пока он готовит, и это непривычно настолько, что сбивает. Раньше она никогда не могла усидеть на месте в такие моменты и постоянно либо вертелась рядом, либо просто внимательно наблюдала за каждым его жестом. Ей как-то не приходило в голову, что ученик Королевской Учёной — а после и сам Королевский Учёный — может не только действовать на благо науки и государства, но и готовить, причём лучше многих. Выражение «талантливый монстр талантлив во всём» пропускалось юной принцессой мимо ушей.

 — Дождь скоро кончится, — снова говорит он и ставит перед Ториэль кружку, которая как-то незаметно закрепилась за ней. Просто как-то случайно вышло, что для неё всегда была отдельная, тогда как другие немногочисленные гости пили из случайно попавшихся. — А если нет, я придумаю что-нибудь, что уберёт его навсегда, веришь?

 — И как мы будем совсем без дождя? — интересуется она, и в глазах её чуть ли не впервые за всю неделю мелькает подобие эмоций.

 — Полагаю, мы будем решать вопросы по мере их поступления, моя Королева.

Она ненадолго улыбается, но улыбка тут же меркнет, когда она слышит обращение.

 — Я не Королева, — и мотает головой. — Я просто…

 — Наследница павшего Короля, — немного жёстче, чем хотел, говорит Гастер. — С момента его смерти Королева — это ты.

 — С момента коронации, — поправляет Ториэль.

 — Для меня и многих других ты Королева уже шестой день, Тори. Коронованная или нет — какая разница? Это ничего не меняет.

Конечно, какая-то часть народа с ним не согласна, и они оба об этом знают. Кто-то говорит, что до момента коронации монстры лишены Короля и Королевы, а значит, не имеют власти над собой, но эти разговоры достаточно быстро пресекаются. А скоро кончится дождь, состоится коронация, и у народа появится новый правитель.

Гастер прокручивает эти мысли в голове, но не говорит вслух, потому что не видит в этом особого смысла. И ещё потому, что Ториэль слабо улыбается ему и отчасти похожа на себя прежнюю, а это здорово сбивает с любой мысли.

7.

Семь — счастливое число. По крайней мере, так говорят многие монстры и люди. Гастер не особо в это верит, но со своими замечаниями не спешит — зачем? Ещё в детстве учитель говорила ему, что стоит быть снисходительным к чужому мнению, если оно не вредит тебе.

Впрочем, сегодня он готов поверить в это глупое суеверие о «счастливом числе». Слишком много сегодня семёрок и счастья. Как личного, так и всенародного.

Седьмого числа их любимая принцесса венчается на царство вместе со своим мужем. Семь раз торжественно бьёт колокол, возвещая об этом всех и каждого. Семь человеческих Магов прибыли, чтобы поздравить монстров с таким событием и выразить сожаление о падении предыдущей четы.

— Ты придаёшь слишком много значения всяким суевериям, — говорит ему, смеясь, Ториэль, когда они остаются один на один. — Что с тобой?

— Опьянён счастьем, — хмыкает Гастер, а потом насчитывает в её короне семь зубцов и позволяет себе улыбнуться.

Ториэль выглядит счастливой и радостной, как будто не она совсем недавно ходила поникшая и погружённая в собственные печальные мысли, как будто не она несколько дней назад похоронила собственных родителей. Не то искренние эмоции, не то великолепная маска. Гастер не очень-то хочет разбираться, но в любом случае впечатлён и отчасти горд за неё.

Вечером того же дня во время пира он сидит за высоким столом по левую руку от Ториэль, и у кого-то это вполне закономерно вызывает вопросы. Королевские Учёные и раньше восседали рядом с правящей четой, но это место всегда принадлежало кому-то, кто более близок к Королю и Королеве, или же наследнику. Гастер чувствует на себе любопытные взгляды и внутренне ухмыляется, внешне сохраняя полное равнодушие. Ему не до них — он подслушивает разговор новых правителей и Алого Мага, по совместительству человеческого принца. Ничего важного, сплошной обмен любезностями, но даже в таких бессмысленных вещах иногда проскальзывает что-то важное.

 — Подслушивать нехорошо, — весёлым шёпотом сообщает ему на ухо некто, и Гастер рефлекторно вздрагивает. — И немного бессмысленно, вам не кажется?

Он поднимает глаза и видит перед собой человека, самого молодого из семи магов. Девушка улыбается ему, чуть прищуривая ларимаровые глаза. В ней вообще много голубого — от того же цвета глаз и голубой пряди в коротких пшеничных волосах до элементов в одежде и украшений. Как будто в краску макнули. Впрочем, среди людей, кажется, было нормальным обозначать свою принадлежность к магии таким образом.

 — Кэруле, Голубой Маг, — чуть громче представляется она и улыбается. — Что, в общем-то, понятно из имени.

 — Гастер, Королевский Учёный, — немного настороженно говорит Гастер.

Человек улыбается — он даже не успевает задаться вопросом, а не болит ли у неё лицо после стольких улыбок — и протягивает ему руку.

 — Позвольте пригласить вас на танец, Королевский Учёный. Мне кажется, это неплохой способ убить вашу скуку.

Гастеру так не кажется, он вообще не любит танцевать, ему этого счастья за глаза хватило во время обучения. Учитель почему-то считала, что Королевскому Учёному необходимо уметь танцевать, причём уметь по меньшей мере хорошо. Сам Гастер считал это умение бесполезным, но спорить с ней не решался.

 — Мне кажется, это…

Ториэль, внешне полностью погружённая в диалог с Алым Магом, внезапно тыкает его локтем куда-то под рёбра. Это больно и внезапно, но Гастер успевает только возмущённо оглянуться на неё.

 — Не обращайте внимания, он просто стесняется, — новоиспечённая Королева ослепительно улыбается Кэруле и ещё раз пытается ударить его, но Гастер на этот раз успевает увернуться.

 — Я не стесняюсь, — раздражённо говорит сам Гастер. — Я хотел сказать, что это кажется мне неплохой идеей.

Королева тихо хмыкает, совершенно ему не веря, но больше не лезет. Гастер обещает себе поговорить с ней позже, а пока что ведёт Голубого Мага к центру зала, к остальным танцующим. Остальные Шесть Магов смотрят им вслед — кто-то, как Оранжевая, широко ухмыляется, кто-то, как Фиолетовый, недовольно хмурится. Кэруле склабится и машет им рукой с несколькими звенящими серебряными браслетами на запястье. Синяя в ответ на это кривится и отводит взгляд.

 — Они такие скучные, — доверительно сообщает она Гастеру. Для этого ей приходится поднять голову — у них разница в росте сантиметров в пятнадцать-двадцать, и он слабо представляет себе, как с ней танцевать. — Особенно Синяя и Фиолетовый. Никогда не видела существ скучнее, чем эти двое.

Гастер даже не пытается узнать, с чего она взяла, что ему это интересно. Это было отличительной чертой большинства людей (и, возможно, отдельных монстров, но ему не хочется в это верить) — нагружать бесполезными знаниями окружающих, при этом им не мешало даже то, что окружающие могут быть малознакомыми или даже незнакомыми. Голубой Маг, видимо, не исключение.

 — Монстры придают особое значение числу семь? — внезапно спрашивает Кэруле уже во время танца, настолько медленного и плавного, что появляется ощущение, будто он специально для разговоров и был придуман.

 — Прошу прощения?..

 — Я сегодня много раз натыкалась на семёрки в вашем королевстве, — она улыбается. — Возможно, это совпадение так удачно совпало с моей паранойей, но совпадением оно не кажется. На моей родине это число считается сулящим успех и богатство, поэтому встречается довольно-таки часто.

 — Культура монстров не привязана к числам, — говорит Гастер.

 — И это прекрасно! — она обезоруживающе улыбается. — Было бы куда скучнее жить, если бы люди и монстры были похожими друг на друга. Вам так не кажется?

Гастеру не кажется, и он говорит об этом прямо, чем вызывает очередной смешок.

Кэруле говорит и говорит, пользуясь медленным темпом танца, и успевает расспросить его о многом прежде, чем он понимает это, а танец кончается. Гастер чувствует острую досаду из-за того, что позволил какому-то человеку заболтать себя, хотя ничего серьёзного не выдал. Будь здесь учитель, ему бы всё равно досталось «за слишком длинный для Королевского Учёного язык».

Но ещё больше он досадует на то, что это общение ему отчасти понравилось. Кэруле не выглядит как существо, с которым хотелось бы провести время за более долгой беседой, но почему-то оказывается им.

 — Пригласите меня на ещё один танец, доктор Гастер, — говорит она с толикой насмешки. — Даме неприлично приглашать кавалера дважды.

И Гастер приглашает — охотнее, чем хотелось бы.

Когда они оба возвращаются на свои места, Ториэль поворачивается к нему и смотрит с такой насмешкой, что Гастер покраснел бы, если б только мог.

 — Люди могут быть прекрасными собеседниками, не так ли? — негромко, чтобы слышали только они двое, говорит Ториэль и с трудом сдерживает улыбку.

 — Моя Королева, вы исключительно правы, — Гастер позволяет себе широко улыбнуться, почти как Кэруле. — Я даже думаю над тем, чтобы продолжить наше общение после, хотя это, должен признать, будет сопровождаться некоторыми трудностями…

Ториэль справляется с удивлением за считанные секунды, быстро возвращая себе равнодушно-доброжелательный вид, но её лицо после сказанных им слов Гастер запомнит на всю жизнь.

Число семь, в его культуре связанное со счастьем, а в человеческой с успехом и процветанием, отныне ассоциировалось у него с Голубым Магом.

Потому что в день, когда они познакомились, этого числа было слишком много.

И день, когда она своей магией раздробила ему лицо и руки, был седьмым в месяце.

8.

 — Восемь погибших, — глухо говорит Азгор, уткнувшись потухшим взглядом в стол. — Восемь.

 — И все — на границе с людьми, — несколько раздражённо говорит Додж. — Ваше Величество, мы уже знаем.

Говорить с Королём или Королевой в таком тоне — дикость, но сегодня ей прощают это. Или просто не обращают внимание на такую мелочь. Потому что проблема, с которой они столкнулись, намного серьёзнее.

На столе перед ними, Королевским Советом, обычный меч, какой часто можно встретить у людей и почти никогда — у монстров. Без каких-либо украшений, зазубренный и даже немного оплавленный, но это никого не интересует. Внимание меч привлёк не своим состоянием, а серой пылью, облепившей его лезвие. Вернее, прахом.

О том, что такое приграничные стычки, все, казалось, позабыли ещё при жизни предыдущего Короля, заключившего вечный мир. О том, что они могут закончиться смертью — да ещё массовой — забыли намного раньше.

И восемь только погибло. Раненых, как знает Гастер, куда больше.

 — Человеческие… гости, — произнести «пленники» их Король не решается. — Что-нибудь говорят?

 — Нет, — мрачно откликается Додж и скалится, но глаза её полны боли. — Но у меня они заговорят.

 — Без лишней жестокости, если можно, — просит Азгор. — Не хотелось бы уподобляться людям.

 — Прошу прощения, Ваше Величество, но в таком деле жестокость не бывает лишней, — отрезает глава Королевской Стражи.

Азгор хочет сказать ещё что-то, но Ториэль накрывает его лапу своей и качает головой. Все они знают, что среди восьмерых погибших был любимый племянник Додж, служивший на заставе. Его прах остался там же, развеянный по ветру.

Заставить говорить человеческих пленников для неё — шанс на месть. И едва ли кто-то посмеет её этого лишить.

 — Я могу приступить к задаче? — спрашивает она, глядя исключительно на меч, и чуть ли не срывается с места, когда Ториэль разрешает.

Гастер провожает её взглядом и, когда тяжёлые шаги и лязг брони, которую глава Королевской Стражи никогда не снимает, спрашивает:

 — И что мы будем делать теперь?

 — Ждать, — спокойно отвечает Герсон. — Посмотрим, что скажет на это король людей.

 — А если он не ответит? — спрашивает уже Ториэль.

 — Требовать ответа самим, — говорит он.

Некоторое время все они молчат, думая каждый об одном — о возможности войны. Азгор стучит пальцами по полу, Герсон отходит к распахнутому окну и раскуривает трубку, Ториэль неотрывно смотрит на меч. Гастер переводит взгляд с одного на другого, отмечая признаки тревоги у каждого, кроме Герсона, даже у себя.

 — Каковы шансы на то, что люди объявят войну?

 — Высоки, мой Король, — черепаха выдыхает вонючий дым и говорит с тем же спокойствием, будто предмет разговора — погода или что-то подобное. — Потому что инцидент на границе больше всего похож на провокацию.

 — И сможем ли мы победить? — тихо спрашивает Азгор, и на этот раз ему не отвечает никто.

Потому что все они знают, что люди куда агрессивнее и воинственнее монстров, больше любят драться и не так боятся причинить вред или даже убить друг друга, что уж говорить о монстрах.

При вооружённом конфликте шансы монстров на победу минимальны, если вообще есть.

 — Нам остаётся только надеяться на лучшее, — шепчет Ториэль.

Надежда — глупое чувство, думает Гастер. Но молчит, потому что сам не может избавиться от неё.

Надежды и впрямь оказываются глупыми.

Через три дня посол человеческого короля требует освободить пленных и выплатить внушительную сумму за причинённый им вред — Додж, пытаясь заглушить насилием боль от потери, слишком уж разошлась. Когда ему отказывают, он покидает страну монстров. Ещё через пять дней приходит письмо.

Гастеру его никто не показывает, всё-таки это исключительно для глаз Короля и Королевы, но примерное содержание он всё же узнаёт. Частично во время очередного сбора Совета, частично уже после, от Ториэль. После того, как ему удаётся хоть немного успокоить её.

 — Нам объявляют войну, — спокойно говорит Ториэль, но руки её дрожат, а в глазах — тревога, которая не исчезнет ближайшие несколько лет. — Человеческий король решил, что мы нарушили мирный договор. Мы, понимаешь?

Она смеётся, но смех этот не весёлый, а какой-то истеричный.

Неловко обнимая её, Гастер совсем не уверен, что успеет услышать какой-то другой.

9.

С каждым днём их становится всё меньше и меньше. Если люди не смилуются, то монстров ждёт окончательная гибель.

Об этом Азгор говорит всем собравшимся уже добрые полчаса, но Гастер его если и слушает, то только краем уха. Ему не до того: всего полчаса назад один из его последователей, как они сами себя назвали, пал буквально у него на руках. Он мог бы спасти его, но в очередной раз не успел, как и десятки, если не сотни раз до этого. Их, способных исцелять, набралось очень мало ещё в начале войны, а после многочисленных налётов людей на госпитали стало ещё меньше, где ж тут успеть спасти всех и каждого.

Его самого едва успели спасти после битвы с Голубым Магом. Кэруле оказалась куда более серьёзным противником, нежели Гастер мог бы предположить, и это помогло ей выйти победительницей. Он машинально дотрагивается кончиками пальцев к трещине под глазом. Кэруле могла бы и добить его, но ограничилась лишь тем, что изуродовала. Не успела, потеряла хвалёную человеческую решимость или просто пожалела — какая теперь разница? Ответ, каким бы он ни был, ничего не изменит. Да и узнать его неоткуда, потому что своим умом Гастер никогда не догадается, что там было в голове у Голубого Мага, а спросить у неё нет возможности. Будто я стал бы спрашивать.

 — Завтра я отправлюсь на переговоры с человеческим королём, раз уж он согласился нас выслушать, — гулкий голос Азгора заполняет собой весь шатёр, под которым сейчас собрались почти все способные стоять на ногах монстры. Это такая себе замена тронному залу замка, который они потеряли не так уж и давно и чьё сожжение наблюдали со склонов горы Эботт. Было больно, но даже не столько от потери территории, сколько от осознания того, что всё потеряно. Их дом, история, даже прах павших в битве или не успевших спастись — всё было отдано огню. Мы всё потеряли. — Если я не вернусь к закату следующего дня, немедленно уходите как можно дальше. Где-нибудь монстры смогут найти приют, — но под напускной уверенностью Гастер отчётливо видит неуверенность и страх.

 — Кто пойдёт с тобой? — громко спрашивает из толпы какой-то монстр. — И кто будет править вместо тебя?

 — Править будет Королева Ториэль, конечно, — немедленно отвечает Герсон, стоявший подле Короля. — А с Королём пойду я. Думаю, присутствия главы Королевской Стражи будет более чем достаточно.

Не так давно он сместил на этом поприще Додж, которая отныне стала просто рядовым членом Стражи. Гастер понятия не имеет, что же послужило истинной причиной для такой перестановки, но не одобрить выбор Короля не может, потому что из Герсона должен выйти неплохой глава. Куда лучше, чем из взбешённой поражениями и вынужденным отступлением Додж. Хотя отчасти это странно даже для него, потому что раньше Герсон никогда не был воином и не любил сражения, предпочитая им пыльные книги и свитки из архива. А тут стал одним из лучших. Случается же.

Ториэль среди присутствующих нет, что, в общем-то, не удивительно. Их прекрасная Королева сутками пропадала в госпитале, исцеляя и поддерживая раненых, и подобные собрания посещала крайне редко. Гастер же почти не приходил к ней после того, как смог покинуть госпиталь — не было ни времени, ни сил. Но теперь, пожалуй, стоит выкроить минуту-другую. Наверняка она нуждается в поддержке после такой идеи мужа.

Однако, когда он всё же добирается до импровизированного госпиталя, оказывается, что его присутствие не особо требуется — Ториэль задремала на свободной койке. Гастер знает, что она почти не спит и жутко устаёт, а потому тихо накрывает её пледом (Ториэль чуть хмурится во сне и укутывается плотнее) и некоторое время сидит рядом. Другие целители смотрят на него с любопытством, но помалкивают. Благо, их тут всего двое, остальные пятеро ушли на собрание Короля с более-менее здоровыми пациентами, остались лишь самые тяжёлые и те, кто должен присматривать за ними. Эти же вместе с Ториэль выхаживали его после битвы с Голубым Магом, но имён он их не помнит.

В какой-то момент он засыпает сам и просыпается глубокой ночью, хотя пришёл на закате. Все, конечно, спят, кроме него, стражей у палатки и Ториэль. Она сидит рядом, на плечах тот же плед поверх чуть примятого фиолетового платья.

 — Выглядишь неважно, — шёпотом говорит Гастер.

 — Ты тоже, — Ториэль приподнимает уголки губ, пытаясь изобразить улыбку, но почти сразу оставляет эту бессмысленную затею. — Ты ведь был на собрании? Что там было?

— Ничего, — он пожимает плечами. — Его Величество решил просить людей о милости.

 — Да, я знаю, — Королева говорит на удивление спокойно и на удивлённый взгляд поясняет: — Мы пришли к выводу, что это необходимо, ещё несколько дней назад. Ты бы знал, если бы не пропадал в мастерской.

 — И ты не волнуешься?

 — Не особо, — признаётся Ториэль. — Я уже устала бояться и волноваться. То, что, возможно, завтра всё закончится, придаёт мне решимости.

О том, что оно может и не закончиться, они не говорят. Вдвоём, сидя на узкой койке и изредка перебрасываясь какими-то ничего не значащими фразами, переживают ночь, а утром провожают Короля и Герсона. Ториэль выглядит спокойной и собранной, хотя мысленно, вероятно, едва ли не умирает от страха за него.

 — Он вернётся, — не то обещает, не то констатирует Гастер, не особенно в этом уверенный.

 — Я знаю, — Ториэль дёргает плечом. В глубине её алых глаз прячется страх, но прячется глубоко, так, чтобы могли заметить лишь самые внимательные.

Когда Король возвращается, в уголках этих глаз появляются слёзы, но Ториэль быстро утирает их рукавом. Королеву не должны видеть плачущей, особенно во время войны. Даже если война, как выясняется позже, почти что закончена. Их полным поражением.

 — Нам предоставили выбор, — говорит Азгор своему Совету. — Или мы уходим в подземелье под горой Эботт и никогда не выходим, либо умираем. Все. Я выбрал наш уход.

И никто с ним не спорит. Не потому, что с Королями не спорят, а потому, что самое главное — это выжить. Любой ценой. Выжить, набраться сил и, возможно, когда-нибудь вернуться обратно на поверхность.

В подземелье Гастер входит одним из последних и, затаившись в темноте, смотрит, как человеческие Маги создают Барьер, который монстры едва ли смогут преодолеть. Семь Магов, из них новичков лишь двое, остальные же присутствовали на коронации Ториэль и Азгора, клялись в дружбе между расами и наслаждались гостеприимством монстров. А после убивали их без особого сожаления. Кэруле, конечно же, среди них, он даже может разглядеть её маленькую фигурку, полностью облачённую в голубое, и того же оттенка волосы. По его мнению, она больше похожа на утопленницу, голубой ей не особенно идёт, но кто бы его спросил.

Гастер покидает зал под вспышку свежесозданного Барьера и собственное запоздалое разочарование. Учитель предупреждала о том, что дружба с людьми до добра не доведёт, и была исключительно права.

Создание Барьера — одновременно финал и начало. Девять месяцев войны закончились, наступило время для тяжёлого, гнетущего мира.

К счастью, это значит, что у него достаточно работы, чтобы занять себя и ни о чём не думать.

10.

Возвращение домой — самое приятное чувство, которое только может быть. Даже если дом стал домом во всех смыслах этого слова лишь недавно, а до этого был просто неплохим местом, где при счастливых обстоятельствах можно отдохнуть между многочисленными делами.

А отдохнуть хочется — более того, он имеет полное право на это! Чуть больше недели назад ему пришлось покинуть Новый Дом и отправиться в Руины, где из-за шалостей монстрят произошли серьёзные сбои с электричеством, и многие монстры остались без света. Можно было бы послать туда одного-двух последователей, они всё равно либо ерундой заняты, либо вовсе без дела сидят, но Гастер решил, что займётся сам, и не прогадал. Отсутствие света было минимальной неприятностью для местных, на исправление этого досадного недоразумения ушло всего-то несколько часов, а вот остальные работы заняли несколько дней. В Новом Доме его бы потеряли, если бы не сноудинские члены Королевской Гвардии, которые передали его послание Королеве и Королю. Наверно. Гастеру очень хочется верить, что они с этим справились.

Новый Дом встречает его тишиной и приятной прохладой после Хотлэнда и Ядра, где даже ему временами трудновато дышать. На узких улицах никого, из редкого окна донесутся голоса или приглушённый бубнёж телевизора — всё-таки раннее утро, большинство ещё спит или только-только просыпается. Даже Гастер редко бывает на улице в такой час, но оттого любит это время ещё больше. Тишина, спокойствие, одиночество — что может быть лучше?

Разве что возможность не думать о настоящем доме. Прошло уже много лет, а воспоминания о жизни на поверхности ещё не потускнели и большой вопрос, потускнеют ли вообще когда-нибудь. Оказываясь в компании хотя бы своих последователей, Гастер может хоть ненадолго позабыть о мире, который они покинули. Но в одиночестве… В одиночестве, когда никто не отвлекал его беседой или своими выходками, воспоминания не дают ему дышать. Он смотрит на однотонные серо-жемчужные дома и видит другие, разноцветные, но в целом очень похожие на эти, и мучительно ищет различия и сходства. Причём понятия не имеет, что его интересует больше, наличие общего между городами или его отсутствие. В любом случае, и тот, и другой вариант всегда одинаково болезненны. И не только для него. Даже у правящей четы проскальзывает что-то вроде боли в глазах, но у них она всегда мешается с гордостью за проделанную работу, всё-таки они вложили немало сил в Новый Дом.

Он идёт через город неспеша, наслаждается сонным умиротворением, которое вот-вот оборвётся: жители постепенно просыпаются. Некоторые уже покидают дома, другие только начинают сонную возню — Гастер краем уха улавливает неразборчивые разговоры, но даже не пытается вникнуть. Появившиеся немногочисленные прохожие полушёпотом приветствуют его, отступают с дороги и долго смотрят в спину, ожидая невесть чего. Под их взглядами становится неуютно, а на любимой чёрной мантии, сегодня уже испытавшей воды Вотерфолла и жар Хотлэнда, вот-вот появится прожжённая этими самыми взглядами дыра. Гастер недовольно хмурится и ускоряет шаг, мечтая добраться до дома правящей четы быстрее.

Оказывается, там его уже ждут. Ториэль появляется в дверях своего нового дома ещё до того, как он подходит к двери. На ней простое фиолетовое домашнее платье с Руной Дельта на груди, а корона оставлена невесть где, вполне возможно, что в игрушках принца.

 — Ты долго, — чеканит она и складывает лапы на груди, являя собой воплощение недовольства и строгости. — Прошло одиннадцать дней.

За годы жизни в Подземелье Королева сильно изменилась — стала старше и внешне, и внутренне. Внешне, впрочем, было обусловлено не только многочисленными послевоенными трудностями, но и рождением Азриэля. Монстры-Боссы бессмертны и неподвластны времени только до появления ребёнка, которому постепенно переходит сила Душ родителей, а после уже начинают медленно стареть. Сейчас изменения в Ториэль не особо заметны, но что будет лет через двадцать-тридцать?..

Гастер заставляет себя не думать об этом и улыбнуться, а затем отвесить поклон.

 — Всего-то десять, Ваше Величество, — говорит он. — Не так уж и много. И в моём отчёте указано, почему.

Несколько секунд они смотрят друг другу в глаза, с трудом сохраняя серьёзность. А потом начинают смеяться.

 — Прости, — говорит Ториэль и, сделав несколько шагов на встречу, обнимает его. — Ты, наверно, устал. А тут я с претензиями… Но я действительно волновалась, а твоё письмо мы получили только вчера.

 — Отвратительно, но ожидаемо, — говорит Гастер поверх её плеча. — Такого больше не повторится. Я тебе обещаю.

 — Вот и славно, — Королева отпускает его и делает шаг назад. — Только не уходи, пожалуйста. Ты ведь вроде хотел представить отчёт? — Гастер кивает. — Вот и представишь его за завтраком. Азгор будет рад тебе, да и Азриэль соскучился.

 — Я почту это за честь, — улыбается Гастер.

Десять дней заканчиваются возращением — пусть не домой, но к чему-то (кому-то?) не менее ценному.