Некоторое время Эдди не показывается на глаза остальным. Он стыдится себя, своего внезапного приступа, мыслей, которые наводняют голову при малейшей попытке разложить всё по полочкам. И стоит ему подумать о том, чтобы появиться в гараже Денбро, конечности наливаются свинцовой тяжестью. Эдди превращается в одно сплошное «Не могу!», и как бы Стэн ни смотрел на него в ответ на очередную просьбу сказать Беверли, что он не слишком хорошо себя чувствует, перебороть это ощущение оказывается непросто.

Впрочем, длится это ровно до момента, пока Беверли не ловит Эдди в коридорах колледжа. Когда она притаскивает его в гараж, страх отступает, потому что неудачники встречают его с непередаваемой теплотой. Эдди расслабляется и в который раз понимает — он дома, среди своих. Тут нечего бояться, не от чего напрягаться. Между ними ведь нет ничего сложного, даже если брать во внимание ситуацию с Беверли, Беном и Биллом. И если бы в тот момент Эдди сказали, что скоро ему придётся испытать что-то похожее, он бы не поверил.

Эдди икает, пытается привалиться плечом к стене здания, но промахивается. Ноги скользят по ледяному асфальту, сырой ноябрьский ветер проникает под куртку, щиплет бока даже сквозь толстые петли вязаного свитера. Остаток осени пропитывается ароматами приближающейся зимы, зябко становится от одной мысли о снеге.

— Через сколько, говоришь, должно приехать такси? — спрашивает притоптывающая на месте Беверли.

В её покрасневших от холода пальцах дрожит сигарета, срывающийся с губ пар мешается с дымом, надолго застывая в воздухе облаком.

— Минут через десять, — охотно поясняет Бен и в который раз поправляет капюшон на её голове.

Беверли улыбается ему в ответ, и Эдди готов поклясться — температура точно повышается на градус или два. Особенно когда щёки Бена становятся ещё румянее. Он хмыкает про себя, пытается собрать в кучу разъезжающиеся глаза и хмурится, ощутив прилив тошноты. Икота сотрясает грудную клетку, Эдди съёживается, пытаясь её подавить, но едва не падает. Спасает то, что под боком оказывается Майк — такой же пьяный, но более устойчивый.

— Порядок? — спрашивает он, упершись ладонью в стену для равновесия.

Эдди показывает ему сложенные колечком пальцы. Всё ок, если не считать уплывающей из-под ног земли, дрожащего от алкоголя сознания и полного непонимания, как так вообще получилось. Они ведь хотели сходить в клуб, чтобы развеяться — ни больше, ни меньше. Но потом случилось пиво, ещё пиво и ещё пиво, кто-то притащил шоты с чем-то жгуче сладким и приправил это очередной порцией пива. И Эдди потерялся — между сменяющими друг друга кружками и рюмками, между постоянно поднимающими тосты друзьями, между сотрясающими воздух басами. Он впервые попал в клуб и впервые надрался так, что стоять прямо мог только потому, что тело окоченело от мороза и потеряло подвижность.

— Кто-нибудь звонил Биллу? — интересуется Майк. Другой Майк. Хэнлон.

Эдди опять хмурится, пытаясь вспомнить номер два он или номер один по личной классификации Ричи Тозиера.

— Да, — снова отзывается Бен, — он сказал, что мистер и миссис Денбро покинули резиденцию.

— А Джорджи? — не унимается Майк. — Ничего не имею против пацана, но он может нас заложить. Не думаю, что мистер Денбро обрадуется, узнав, что в их дом вломилась толпа бухих подростков.

Беверли начинает смеяться. Мороз заставляет её дрожать, тонкое пальто не защищает от пронизывающей вечерней прохлады, так что сигарета едва не выпадает из сжатых пальцев.

— Его уже обработал Ричи, не переживай, — говорит она. — Билл сказал, что это было потрясающе, он даже дышал через раз, чтобы не мешать маэстро.

— Хочешь сказать, он запиздел Джорджи до изнеможения? — вздёрнув бровь, хмыкает Майк.

— И заставил играть с ним в Street Fighter, пока тот не уснул прямо с джойстиком в руках, — кивает Беверли, после чего промёрзший воздух сотрясает хохот.

Ричи с ними не было. Он сослался на дурное самочувствие и предложил вместо клуба собраться у Билла, тем более что его родители как раз должны были уехать на вечеринку. Но Майк к тому времени успел забронировать столик, пришлось делить вечер на две ступени: сперва клуб и алкоголь, затем — дом Денбро… и алкоголь.

Эдди вздыхает, представив, сколько ещё ему предстоит выпить. Желудок съёживается, отозвавшись очередным всполохом тошноты.

— Господи, десять минут ещё не прошли? — швырнув окурок в урну, спрашивает Беверли.

— Прошли, — констатирует Бен и поджимает губы. Такси запаздывает.

Беверли вытягивает шею, окидывает пустующую дорогу взглядом коршуна.

— В таком случае, я быстренько сбегаю в уборную, — говорит она, убедившись, что повсюду, куда ни плюнь, стоит могильная тишина, — иначе до дома Билла я тупо не доеду.

Глаза Бена становятся трогательно круглыми.

— Но ведь… — начинает он, но Майк — номер один, тщательно проговаривает про себя Эдди — вдруг шагает вперёд.

— Я с тобой. — Он кивает Беверли, которая тут же юркает за тяжёлую металлическую дверь, и улыбается оторопевшему Бену. — Прости, чувак, отлить — это святое.

Его спина тоже исчезает за дверью; Эдди успевает услышать густые вибрирующие басы вдалеке, прежде чем его снова окутывает уличное безмолвие.

— Ну пиздец! — вырывается у Бена.

Майк и Эдди оглядываются на него в немом восхищении.

— Да не переживай ты так, — Майк хлопает его по плечу, — машины всё равно пока нет. Уверен, они там не задержатся.

— Да ладно! — в голосе Бена прорезается сарказм. Эдди чувствует себя свидетелем рождения нового чуда. Раздражённый Бен — зрелище настолько же редкое, как единороги в час-пик на улицах Нью-Йорка. — А теперь вспомни, какие там очереди. Думаешь, таксист станет ждать, пока половина клуба опорожнится?

Майк в замешательстве приоткрывает рот. Он несколько секунд напряжённо молчит, явно думая, что бы привести в качестве контрагрумента, но не успевает — из-за поворота вдруг мелькает отсвет фар, следом за которым появляется ярко-жёлтая машина с шашечками.

Бен закатывает глаза.

— Ну, блин, я и не сомневался!

Эдди сжимает зубы. Он пытается заставить голову работать правильно, но плавающие, тонущие в белом шуме мысли напоминают островки промокшего картона в глубокой луже.

— М-может, заплатим за ожидание? — запинаясь, предлагает он. Прояснившееся от свежего воздуха сознание сцепляет слова в связные предложения — уже победа.

Бен смотрит на него с жалостью.

— Ты в курсе, сколько стоит ночной простой такси? Я столько денег с собой не брал, уж простите. Придётся вам поехать самим. — Он протягивает Майку мятые купюры. — Предупредите Билла, чтобы он встретил нас с парой баксов наготове.

Эдди в шоке открывает рот.

— Погоди, — судорожно сгребая рассыпающийся как рыхлый снег рассудок, выдавливает он, — не проще ли будет доехать до Денбро и расплатиться на месте? То есть мы приедем, позвоним Биллу, он встретит нас — и всё будет хорошо, никому не придётся торчать тут, на холоде, ещё хрен знает сколько. Это опасно! Переохлаждение, вирусы — вы можете заболеть! — От нахлынувшего волнения речь выравнивается, становится трезвой настолько, насколько Эдди не чувствует трезвым себя.

Но Бен на это лишь улыбается и пожимает плечами.

— Мы бы всё равно не поместились в одну машину впятером, — с сожалением говорит он. Эдди замечает, как по его лицу проскальзывает тень. — Я один два места занимаю, так что езжайте. И не забудьте предупредить Билла. Договорились?

Эдди прикусывает губу, косится на Майка, который тоже явно не в восторге. Но пока они думают, такси паркуется у бордюра, времени на препирательства не остаётся. Эдди понимает, что чем дольше они будут спорить, тем дольше друзья проторчат на улице. Поэтому едва водитель успевает остановиться, он хватает Майка за руку и тащит того к машине.

— Обязательно зайдите в здание, не стойте снаружи! — кричит он, распахнув дверцу.

Бен со смехом кивает, после чего взмахивает рукой, и Эдди усаживается. Майк плюхается рядом, машинально проговаривает адрес и поворачивается к окну. Одинокая фигура Бена выглядит слишком… одиноко. Эдди чувствует, как остро перехватывает горло.

— Думаешь, мы правильно поступили? — спрашивает он.

Он провожает силуэт Бена глазами, пока такси не сворачивает за угол, и вздрагивает, когда его ледяные пальцы накрывает настолько же ледяная ладонь. Майк с вздохом дёргает плечом. Не выпуская руки Эдди, он откидывается на спинку сидения и, запрокинув голову, сглатывает. Эдди завороженно следит, как резко проступивший под кожей кадык плавно соскальзывает вверх и вниз.

Алкогольный туман становится гуще, белый шум снова смешивает прояснившиеся мысли в кашу.

— Думаю, Бен знает, что делает. — Майк чуть поворачивает голову, искоса смотрит на Эдди, уголки его губ приподнимаются в улыбке. — К тому же, он прав. Просто представь, как бы мы упихивались в одну машину в таком составе.

— Ну, — Эдди опускает взгляд, чтобы выпутаться из сгущающейся мглы, — я бы мог сесть к кому-нибудь на колени.

То есть сперва он думает про Беверли, но следует быть честным — она на пару дюймов выше, а это значит…

Ладонь Майка вдруг расслабляется. Его пальцы ласковой щекоткой оглаживают костяшки, проскальзывают вдоль пальцев Эдди. Эдди, потеряв мысль, затаивает дыхание. С одной стороны, это немного странно, ему кажется, что подобные прикосновения между друзьями недопустимы. Но с другой — ему приятно. Мурашки катаются по спине от загривка до поясницы и обратно, почти неудержимо хочется повернуть руку ладонью вверх и переплести пальцы, сжать общее тепло так, чтобы оно разлетелось по всему телу. Даже жаль, что это тоже будет как-то неправильно.

Улыбка Майка становится шире, чуть… глубже, что ли, потому что теперь на его лице нечитаемое выражение. У Эдди душа в пятки уходит от того, какие чувства это в нём пробуждает. Пролетающие мимо них фонари мажут по коже всполохами, чётче выделяют скулы, цепляют губы, застревая где-то на краю сознания ярким следом. Эдди пытается оторвать глаза от этого зрелища и не может. Майк кажется ему неотразимым.

— Например, ко мне? — будто сквозь вату долетает до слуха.

Эдди, встрепенувшись, вскидывает голову.

— А?

Он напрочь забывает, о чём они вообще говорили.

С губ Майка слетает смешок, полутьма такси делает его глаза чёрными — настоящая бездна, которая смотрит на тебя в ответ.

— Ты говоришь, что сел бы к кому-нибудь на колени, — напоминает он, прищурившись. — И ко мне бы сел?

Эдди напряжённо сглатывает, радуясь, что света в салоне недостаточно, чтобы стало видно, как густо он краснеет. Ему сложно думать, сложно анализировать. Но то, что Майк вызывает в нём, тянущей патокой собирается внизу живота.

— Ну… да? — Эдди пытается беззаботно пожать плечами, но получается нервно. Он искренне надеется, что Майк этого не замечает. — В смысле, в этом ведь нет ничего такого. Мы же, ну, друзья.

Пальцы Майка на миг застывают, затем опять оглаживают костяшки — простые, ненавязчивые движения, но Эдди всё равно чувствует, как стремительно нагревается между ними воздух. Это заставляет его ёжиться от приятных ощущений и стыда. Во рту быстро становится сухо, Эдди отворачивается к окну, чтобы перевести дух. Он думает, что нужно, наверное, убрать руку, вытянуть её из гипнотизирующих ласкающих поглаживаний, но патока внутри будто напитывает конечности тяжестью. Он не может пошевелиться.

Остаток пути до дома Денбро они проделывают в молчании. Такси паркуется на подъездной дорожке, Майк расплачивается с водителем, после чего распахивает дверцу и, не выпуская руки Эдди, вылезает на улицу. Эдди тянется следом как привязанный. Он на автомате говорит «спасибо», ловит мрачный, почти презрительный взгляд таксиста и краснеет опять — гуще прежнего. Душное брезгливое «заебали, блять, педики!» бьёт в затылок тяжестью. Эдди с силой стискивает зубы, чтобы не обматерить его в ответ.

Да уж, реально заебали. Водят тут такси, портят настроение честным гражданам.

— Спускайся в гараж, — говорит Майк, когда такси, мигнув габаритами, отъезжает от дома, — а я пока предупрежу Билла.

Всё ещё плавающий между отвращением и чувством вины Эдди машинально кивает, а затем, врубившись, резко вскидывает голову.

— Зачем? — спрашивает он. — Мы же договаривались, что переночуем в доме. Или… что-то поменялось?

Майк, глянув на него, улыбается. Он тянет руку, касается кончиками пальцев волос Эдди, будто чёлку со лба убирает, затем качает головой.

— Не переживай, мы вернёмся в дом, когда остальные подтянутся. Я просто хочу кое-что тебе показать. Вернее, дать послушать. Если ты, конечно, не против.

Эдди, стушевавшись, снова кивает. Нет, он вообще не против, ему нравится вкус Майка, у них во многом сходятся предпочтения. В его предложении нет ничего удивительного, тем более что они часто обмениваются дисками и плейлистами на спотифае. Всё в порядке. Всё в полном, мать его, порядке.

Спуститься по неудобной лестнице получается только со второго раза. Эдди чертыхается, ругает разъезжающиеся ноги и ослабшие от алкоголя руки, едва не скатывается, споткнувшись о собственную лодыжку. И лишь оказавшись в кромешной, пропахшей бензином и маслом темноте, застывает, затем закатывает глаза и стонет в голос. Можно же было воспользоваться входом из дома, то есть включить свет и без жертв добраться до пункта назначения. Но нет! Эдди Каспбрак не ищет лёгких путей!

— Надо будет купить себе налобный фонарик, — бурчит он, вытянув руку, чтобы ни на что не натолкнуться.

Правило правой стены Эдди выучил ещё в первые месяцы путешествий по гаражу — Майк номер один доходчиво объяснил эту схему. Однако у мистера Денбро с недавних пор появилась не самая приятная привычка — переставлять ящики с инструментами, менять полки как ему вздумается. Шишки и синяки стали чем-то вроде пропускного билета в мир дружбы и жвачки. Схватил угол полки лбом — молодец, получи свою порцию дружеского участия, споткнулся об оставленный на пути чемодан с дрелью — сочувствующий поцелуй в висок от Беверли гарантирован. Вот и сейчас Эдди крадётся как вор, шарит рукой перед собой, чтобы не напороться глазом в какую-нибудь арматуру. Однако подлость приходит откуда не ждали — под ноги попадается что-то чрезвычайно твёрдое, и Эдди, запнувшись, со всего маху падает на колени. Острая вспышка боли срывает с губ шипящее:

— Ах ты ж говно!

Которое тут же перебивается вкрадчивым:

— Не убился?

— Ах ты ж говно! — повторяет Эдди, но уже в другой тональности, и резко разворачивается, моргая так часто, будто это способно разогнать густую темноту.

Сердце колотится как сумасшедшее, дыхание перехватывает, но мягкий смешок и последовавшее за этим не менее мягкое прикосновение снимают стянувшее внутренности оцепенение. Эдди прикрывает глаза, с шумным выдохом расслабляется.

— Я чуть не сдох, твою мать! Ты почему свет не включил?

— Привык ходить тут в потёмках, — отвечает Майк, его ладони проходятся по рукам Эдди, подхватывают, тянут.

Эдди послушно поднимается.

— А могли бы дойти с комфортом, — ворчливо говорит он и опять цепенеет, почувствовав дыхание у самого уха.

— Не переживай, доставлю тебя в лучшем виде, больше не разъебёшься, обещаю.

Эдди насмешливо фыркает, хочет сказать «Хрен я вам, Тозиерам, поверю», но быстро вспоминает, что Майк вообще-то Уилер. И то, что у них с Ричи разные фамилии, до сих пор вгоняет его в шок. Ричи однажды сказал, что у них разные отцы, но Эдди, разумеется, не поверил.

Оказавшись за порогом, Майк нажимает кнопку выключателя. По глазам бьёт светом лампы, Эдди щурится, в очередной раз поразившись, какой яркой она кажется после кромешной тьмы.

— Прости, — заметив его неудобства, произносит Майк, — я сейчас.

Он быстрым шагом пересекает пространство, зажигает ночник — пузатого Тирекса, которого пожертвовал Джорджи, затем также быстро возвращается и выключает свет. Давящая резь тут же проходит. Эдди вытирает выступившие слёзы тыльной стороной ладони и благодарно улыбается.

— Так намного лучше, спасибо.

Майк, хмыкнув, дёргает плечом.

— Да ничего особенного. Присаживайся. — Он кивает на диван, а сам идёт к стереосистеме — её им пожертвовал папа Майка, мистер Хэнлон.

Эдди послушно плюхается на продавленную мягкую подушку. После алкоголя, получасовой поездки и бесконечного чередования тепла и холода его развозит. Он будто напитывается усталостью; не сошедшее до конца опьянение накатывает снова, веки тяжелеют, как и язык. Мысли опять начинают путаться, теряясь и всплывая в самых неожиданных местах. Эдди смотрит, как Майк ковыряется в стерео и думает, что он потрясающе красивый с этими его скулами, губами и глазищами, от взгляда которых внутри всё сжимается, что ему чертовски идут футболка и джинсы с дырками на коленях. Думает, что сигареты на самом деле вкусно пахнут, если их аромат остаётся на пальцах, что если вдыхать дым через рот и выпускать через нос, можно захлебнуться, и что задница у Майка хоть и тощая, но потрогать всё равно хочется.

Эдди становится смешно. Он кажется себе жалким.

— Ты когда-нибудь целовался? — спрашивает Майк, не глядя на Эдди.

Тот, отвлекшись, честно призадумывается.

— Ну, — он хмурится, опять собирая слова по крупицам, — было дело. Стейси Макхом, Лили Грин… а, ещё Мэри Хиггинс!

Майк в ответ усмехается и, отвернувшись, наклоняется к стереосистеме. Эдди думает, что для настолько субтильного телосложения у него широкие плечи. Это гипнотизирует.

— Негусто. В смысле, неужели это всё?

Эдди чувствует себя уязвлённым. Он снова ныряет в чертоги воспоминаний, копается в себе несколько пронзительно молчаливых мгновений и морщится, когда перед глазами вспыхивает картинка. Был ещё Стэн. Давным-давно, они тогда учились в школе. Это был эксперимент, после которого Эдди заперся в ванной и за раз вынюхал половину ингалятора. Стэну потом пришлось долго объяснять, что это никак с ним не связано, просто… Эдди испугался. Это был его первый поцелуй и ему настолько понравилось, что он распереживался, как бы следующий опыт не показался слишком блеклым. Ну и как в воду глядел.

— Ну… нет. Был ещё… человек. Парень.

— О.

Эдди напрягается. Он ждёт что-нибудь похабное, злое в ответ, жалеет, что дурацкий алкоголь развязал язык, следовало ограничиться упоминанием девчонок. Но Майк больше не произносит ни звука. Он наконец-то находит нужный трек и нажимает кнопку запуска.

Раздавшаяся из колонок тягучая медленная мелодия напоминает туман — она расползается по стенам, течёт к потолку, застилает всё помещение. Эдди медленно моргает, пытается сосредоточиться на вступлении и едва не вздрагивает, когда голос солистки буквально врезается в уши. Одновременно с этим рядом усаживается Майк.

— Услышал её, когда собирал новый плейлист, — говорит он буднично, спокойно, словно не было никакого разговора о поцелуях. Эдди чувствует прилив признательности. — Как тебе?

Эдди прикрывает глаза, впитываясь в густую тягучую музыку. Из него такой себе знаток, мелодии он воспринимает на эмоциональном уровне. Ему сложно давать чему-то оценку — всё это обычная вкусовщина. Но эта песня ему нравится. Она отдаёт чем-то интимным и резким, будто афродизиак, прикосновение к чувствительным точкам, осторожный шёпот, слетающий с прижавшихся к уху губ. Хотя на самом деле поётся в ней совсем не о сексе.

Щёки опаляет краснотой, Эдди тянет молнию куртки, чтобы дать себе воздуха.

— Приятно звучит, мотив такой… — Он запинается, пытаясь придумать аналог слову «сексуальный». — Что за плейлист ты собирал, если тебе попалась подобная мелодия? — сдавшись, говорит он и, покосившись на Майка, чувствует, как ему резко становится ещё жарче.

Майк смотрит на него не мигая. Его глаза всё ещё две бездны, но темнее и опаснее, лицо без тени улыбки кажется высеченным из камня. Академический, мать его, портрет — хоть сейчас садись рисовать. Жаль, что у Эдди ноль таланта.

— Ты никогда не представлял, под какую музыку тебе хотелось бы заняться сексом? — спрашивает он после недолгого молчания.

Эдди жалеет, что фраза «провалиться сквозь землю» носит исключительно метафорический характер. Он бы не отказался.

— Я… эм… — выдавливает он, чувствуя себя закипающим чайником. Он не может смотреть в лицо напротив и не может оторвать от него взгляда — Майк будто всасывает его без остатка. — Честно, даже не знаю, что ответить.

Уголки губ Майка чуть приподнимаются, но улыбка получается не расслабленная, говорящая «ничего страшного, приятель». Эта улыбка напряжённая, сжатая как пружина. Она пускает по спине Эдди очередную вереницу мурашек.

— Мне всегда казалось, что музыка — это разновидность наркоты, — произносит он после короткой паузы.

Эдди, сглотнув, судорожно соображает — показалось ему или нет, что он пересаживается чуть ближе.

— Д-да, между ними действительно есть что-то общее. Аудио-крэк — типа того.

Это несмешная шутка, но в глазах Майка почему-то вспыхивает и гаснет что-то яркое, как всполох электричества. Он опять становится ближе — теперь Эдди готов в этом поклясться.

— Все, кого я знаю, говорят, что секс под наркотой — это что-то запредельное, — говорит Майк, его глаза пожирают, вытягивают душу. — Я бы хотел попробовать, — Эдди задерживает дыхание, когда он облизывает губы, — но без настоящей наркоты. Понимаешь?

Эдди медленно кивает, думая, что если сейчас же не моргнёт, у него вместе с глазами отвалится половина лица.

— То есть это типа плейлист для… — Он запинается, смотрит на Майка круглыми глазами. Он пытается, пыжится, но не может произнести это слово, потому что кажется, что это сработает как ловушка. И если он всё-таки скажет, капкан захлопнется.

Майк это, видимо, тоже понимает, потому что его улыбка становится шире, бездна в глазах — глубже.

— Можно сказать и так. — Он на секунду затихает, потому что музыка подходит к концу, виснет отзвуком под потолком и начинает играть снова. — Я испытываю сильные эмоции, когда слушаю эту песню. Поэтому и захотел поделиться ею с тобой.

Эдди кажется, что он сейчас потеряет сознание. Майк теперь так близко, что если повернуть голову, можно задеть носом его щёку. В его дыхании смешиваются жар, сладкий запах выпивки и фруктовая жвачка, взгляд прикипает к лицу, кожа начинает зудеть. Но Эдди не может найти в себе сил, чтобы отодвинуться. Он смотрит прямо перед собой, моргает, продолжая впитываться в разливающиеся по воздуху звуки, и чувствует истошно бьющееся сердце всем телом. Он пульсирует в такт медленным плавным битам. В такт голосу солистки, которая проскальзывает внутрь, растекается по венам вязким томлением.

Ну же, думает Эдди, скажи что-нибудь. Хоть что-нибудь, чтобы это не выглядело настолько возбуждающим и неловким. Но когда трек опять подходит к концу и тут же возвращается на повторное воспроизведение, с губ по-прежнему не слетает ни звука. Эдди заворожен. Он побеждён.

— Эй, Эдди.

На бедро ложится ладонь — слишком горячая даже по сравнению с охваченным огнём телом; Эдди напрягается, сглатывает, стиснув руки в замок.

Не смотри, уговаривает он себя, не поворачивайся, не делай эту хренову ошибку. Но голова двигается сама. Взгляд соскальзывает на Майка, который, подперев щёку кулаком, всё также смотрит в упор. Во рту становится сухо, Эдди облизывает губы. Язык неприятно царапает оставшаяся после мороза корочка, но это ощущение теряется на фоне того, как резко меняется что-то в глазах Майка. Эдди мало что видит, ночник едва достаёт до них, но атмосфера вдруг становится липкой, будто паста из сахара.

Эдди делает вдох, чуть приоткрыв рот, и Майк вдруг резко подаётся вперёд. Он не касается — замирает буквально в миллиметре, оставляя на губах фантомное ощущение. И это кажется Эдди ещё интимнее, ещё… жарче. Он чувствует себя снова как после двух шотов того сладкого коктейля, голову ведёт, мысли путаются. И только музыка, пронзительная и плавная, качает его, не позволяя утонуть.

— Какой он, — шепчет Майк, его пристальный взгляд, кажется, проникает под кожу вслед за песней, — твой наркотик?

Эдди уверен, что ещё немного — и он точно потеряет сознание. От возбуждения кружится голова, неожиданная эрекция чувствуется во всём теле тянущей болью. Он хочет сказать, что Майк и его голос — самые сильные наркотики, что если он не перестанет говорить с ним так, если немедленно не отстранится, он кончит здесь и сейчас. Но вместо этого он моргает — так медленно, как только может, чтобы дать себе время. Пару секунд, чтобы прийти в себя и не сделать то, что ему до зуда в груди хочется. Но затем он открывает глаза, видит, что ни черта не изменилось, и понимает — всё. Потому что Майк всё также смотрит на него и улыбается. И Эдди ничего не остаётся, кроме как преодолеть последнее расстояние и поймать эту улыбку губами.

Майк вжимается в Эдди всем телом. Одним неуловимым движением он оказывается сверху, стискивает его бёдра коленями, приникнув с такой силой, что на мгновение становится больно. От него пахнет жаром и алкоголем, и в сочетании с включившейся на четвёртый или пятый повтор музыкой это кажется чем-то запредельным. Эдди стонет, когда его губы сминают чужие, стонет, когда Майк трётся о его член — медленно, в такт мелодии, растягивая ощущения почти до агонии, стонет от того, насколько остро это ощущается. Его захватывает, проворачивает сквозь каждый аккорд, протягивает дрожащей струной между строчек. И несмотря на то, что Эдди понятия не имеет, как чувствуется наркоманский приход, он уверен — это оно. То самое, когда плавится тело, когда руки под одеждой, кожа под пальцами влажная и горячая, когда чужой язык во рту, по губам, поцелуи по шее вниз, укус на ключице. Ему хочется снять с себя всё, прижаться ближе, проникнуть глубже, слиться в один пульсирующий комок желания. И если бы не полная неспособность контролировать себя, Эдди непременно избавился бы от всего лишнего.

Шаги снаружи слышатся, когда музыка делает паузу, чтобы снова уйти на повтор. Эдди отмечает это краем сознания, отстранённо, всё ещё сосредоточенный на чужих губах. Поэтому когда Майк буквально слетает с его колен, он чувствует себя почти обманутым. Но это быстро проходит, потому что едва дверь распахивается и на пороге появляется Билл, он в полной мере осознаёт, что именно только что произошло. И что — не произошло, но могло произойти останься они наедине ещё хоть немного.

— Вы ч-чего тут застряли? — спрашивает Билл, хлопнув ладонью по выключателю.

Яркий свет моментально рассеивает магию. Эдди подскакивает, судорожно прикрывает рукой пах, стараясь делать это как можно менее очевидно. Но Билл, к счастью, не обращает внимания ни на его растрёпанный вид, ни на валяющиеся на полу куртки — стоп, что? когда?! — ни на Майка, который излишне старательно выключает стереосистему.

— Заболтались, — сухо поясняет тот, когда музыка обрывает звучание.

Билл в ответ закатывает глаза.

— Поднимайтесь, — он кивает в сторону двери, — остальные уже п-приехали.

— Уже идём, — лучезарно улыбается Майк. — Только свет потуши, а то у меня сейчас глаза вместе со слезами вытекут.

Билл, покачав головой, снова хлопает по выключателю. Обличающий свет тут же пропадает.

Эдди с трудом поднимается на шатающиеся ноги. Его ведёт от остаточного опьянения — музыкой ли, поцелуем или алкоголем, тошнота катается по горлу. Кажется, что он не сможет, упадёт прямо тут и тогда от объяснений с Биллом будет не отвертеться. Но с каждым шагом ноги будто становятся крепче, так что до выхода он доходит почти уверенным в себе человеком. Однако стоит ему застыть в проёме и кинуть взгляд назад — на по-прежнему стоящего у стерео Майка, кости снова размягчаются, превращаются в мармеладных червячков.

Эдди сглатывает, ныряет подмышку Биллу, чтобы раствориться в обступившей его темноте. Он подумает об этом потом. А сейчас ему нужна выпивка. Много выпивки. И, наверное, несколько минут уединения в туалете.