Эдди прикипает к неудачникам. В считанные дни он вплавляется в компанию так, будто дружил с ними с пелёнок, неловкость от желания постоянно находиться рядом пропадает почти сразу. Его принимают, его понимают, не осуждают, даже когда он притаскивает в гараж целую тонну влажных салфеток и ревностно следит за их обязательным использованием. Потому что он и в самом деле прав — у каждого из них оказывается свой ворох странностей. И то, что эти странности дополняют друг друга, кажется настоящим подарком.

Стэн тоже без особого труда вливается в коллектив. Эдди притаскивает его на следующий же день, предварительно спросив у остальных разрешения. И когда Стэн понимает, куда угодил с лёгкой руки школьного приятеля, первым делом он говорит, что гореть ему в аду во всех его воплощениях. А потом, когда они остаются наедине в комнате общаги, признаётся — он счастлив. Счастлив, что Эдди нашёл свой круг, а ещё — что он не стал вычёркивать из этого круга Стэна. Эдди после его слов не спит почти до утра, переваривает сказанное, ведь это он на протяжении всего времени боялся, что Стэн рано или поздно найдёт друзей и быстро выбросит его из головы. И то, что того, оказывается, мучали похожие страхи, заставляет его испытывать вину. За то, что заранее признал отношения со Стэном бумажными, за то, что практически обвинил его в будущем предательстве. И это гадко, на самом деле.

Но, впрочем, быстро проходит.

Потому что новые друзья, создаваемая ими атмосфера и быстро крепнущая связь расставляет всё по местам. Эдди буквально чувствует, как прорастает в Беверли, прорастает в Билла, Бена, Майка номер один, Майка номер два, даже в Ричи, хотя последний временами доводит его до белого каления. И чем больше времени они проводят друг с другом, тем отчётливее он понимает — без них он уже не сможет. Вернее, сможет, разлука с друзьями ещё никого не убивала, но всё равно будет уже не то. Не так.

Плюхнувшись на диван рядом с Майком, Эдди во все глаза смотрит, как тот возится с настройкой бас-гитары: скользит пальцами по грифу, трогает струны, подкручивает колки, раз за разом перепроверяя звучание. Ему кажется, что это похоже на магию, настоящее волшебство вне Хогвардса, и Майк, с его сосредоточенным лицом, сведёнными к переносице бровями и сжатыми в линию губами, выглядит завораживающе.

Поймав взгляд Эдди, Майк едва заметно улыбается.

— Не хочешь попробовать? — спрашивает он, кивнув на гитару.

Эдди, мигом очнувшись, истово мотает головой.

— О, нет, мне медведь уши оттоптал. Я всё испорчу — и гитару, и ваши нервы. — Он подтягивает колени к груди, не отрывая взгляда от пальцев Майка. Невыносимо хочется прикоснуться к ним, почувствовать вибрацию музыки через них. — Лучше посмотрю, как играет профессионал. У тебя ведь, ну, реально круто получается.

Улыбка Майка становится шире. Он поворачивается, чтобы кинуть на Эдди весёлый взгляд, глаза ловят отсвет лампы. Эдди уже привычно чувствует, как внутри ёкает.

— Я не профессионал, но спасибо. Ты мой первый фанат, я польщён. И, знаешь, — он вдруг перехватывает гитару, — пересядь ближе к краю.

— За-зачем? — выдавливает Эдди, заранее испугавшись.

Майк одаривает его странным взглядом — вроде спокойным, а вроде и напряжённым, выжидательным.

— Затем, что я ещё никому не ставил руки, будет немного неудобно делать это, ну, типа с другой стороны.

Эдди быстро врубается, к чему он клонит. Внутренности сдавливает сильным вдохом, в животе становится тяжело и пусто.

— Нет, Майк, это бесполезно, я не умею и вряд ли смогу научиться, для этого же слух нужен или практика, или и то, и другое, не трать время, говорю тебе.

Он старается не частить, но речь сама разгоняется до запредельной скорости. Однако Майка это мало волнует. Не слишком деликатно пихнув Эдди коленом, он устраивается за его спиной.

— Опусти ноги, — говорит он прямо над ухом.

Сердце проваливается так глубоко, что его биение теряется на фоне загудевшей в голове крови. Эдди сглатывает, слушается беспрекословно. Гладкий покатый бок гитары тут же упирается в бедро.

— Это, конечно, бас, звуки получатся другими, — продолжает Майк, — но принцип примерно одинаковый. Смотри. — Он берёт обмякшие руки Эдди: правую кладёт на струны, левую — прижимает к грифу.

Эдди едва может дышать. Он чувствует лопатками грудь Майка, тепло его ладоней скользит по заледеневшим пальцам — кажется, будто и без того небольшая комната стягивается в крохотную точку. Эдди во все глаза смотрит, как Майк направляет его руки, и понимает, что ни черта не понимает. Он слышит голос, чужое дыхание щекочет ухо так явственно, будто Майк прижимается к нему губами. Но всё остальное смазывается кривой кляксой. Эдди не в состоянии нормально функционировать, когда его фактически обнимают. Причём обнимают так. И хоть в постановке рук, спокойных ровных указаниях нет ничего личного или, боже упаси, интимного, дурацкое сердце колотится с ужасающей скоростью. Эдди чувствует себя на грани потери сознания.

— Ну, — Майк убирает руки, но не отстраняется, упирается ладонями в диван по обе стороны от Эдди, — попробуй теперь сам.

Попробовать… что?

Эдди сглатывает снова, чуть поворачивает голову, чтобы жалобно глянуть на Майка, и чувствует, как по телу прокатывается волна жара. Его лицо слишком близко.

Майк, перехватив его взгляд, улыбается.

— Смелее. Твои руки уже стоят как надо, просто прикоснись к струнам.

Эдди деревянно кивает, стараясь не прикидывать, насколько близко они сейчас находятся. От мысли, что стоит чуть сильнее повернуться — и дружба полетит ко всем чертям, становится жутко и волнительно одновременно. Поэтому он делает глубокий вдох, попутно удивившись, что его до сих пор не свалило приступом астмы, и аккуратно поддевает струны кончиками пальцев. Гитара отзывается неровным, но удивительно приятным звуком.

— Вот видишь, — мягко говорит Майк. Эдди чувствует, как его подбородок упирается в плечо, и запрещает себе шевелиться. Теперь каждый миллиметр на вес золота. — Нет кривых рук — есть отсутствие практики. Так что если захочешь, я всегда готов помочь.

Эдди надеется, что не краснеет как первоклашка. Ему нравится Майк. Нравится, что у него есть голова на плечах и что он пользуется ею не только ради того, чтобы через неё питаться. Нравится, что с ним есть о чём поговорить и даже поспорить, ведь когда дело касается учёбы, Майк становится ходячей энциклопедией — практически на любой вопрос знает ответ. А если не знает, не видит ничего плохого в том, чтобы посидеть час-другой в библиотеке. Эдди импонируют такие люди. Поэтому нет ничего удивительного, что с Майком он находит общий язык быстрее, чем с его братом.

Эдди на миг отвлекается, чтобы кинуть взгляд в сторону Ричи. Тот тоже настраивает гитару — с большей небрежностью, в какой-то степени даже неряшливо. В его зубах зажата почти догоревшая до фильтра сигарета, на смазанном дымом лице угадывается задумчивость. Он будто действует машинально, работает руками, пока мысли плавают где-то далеко — и так практически во всём. Нет, он ничуть не глупее Майка, в каких-то вопросах даже умнее. Но его подход, расхлябанность — Эдди чувствует себя перфекционистом, на глазах которого сдвинули плитку. В башке Ричи гениальность граничит с дерьмовыми шутками, сложные математические формулы наслаиваются на всратый стэндаповский юмор про дрочку — настоящая катастрофа. И весь этот ужас подкрепляется тем, что с первого же дня он пиявкой вцепляется в Эдди.

Сунув потухший окурок в пепельницу, уже напоминающую никотинового ёжика, Ричи тянется за новой сигаретой. Его, кажется, вдохновляет само наличие её во рту, ведь он не делает ни единой затяжки. Он шевелит губами, покачивая головой, вслепую шарит по пыльной полке в поисках зажигалки, затем вскидывает взгляд и, заметив, что Эдди смотрит на него, улыбается.

Эдди чувствует, как опять начинает краснеть.

Его поражает то, какими одинаковыми выглядят близнецы — ни единой родинки, шрама, пятнышка, по которым можно было бы определить, кто сейчас перед ним. Майк будто зеркальное отражение Ричи, а Ричи — Майка. И то, насколько они при всей своей внешней схожести разнятся внутренне, вгоняет Эдди в настоящий диссонанс.

— О чём шепчетесь, девчонки? — Ричи усаживается на подлокотник дивана, рядом с Эдди, устраивает гитару на колене, а локти — на гитаре. Его внимательный острый взгляд чиркает по лицу.

— О девчоночьем, — вместо Эдди отвечает Майк. Он забирает гитару, пересаживается обратно, послав в сторону Ричи кривую ухмылку. — Тебя это не касается, свали.

Ричи выпячивает нижнюю губу, будто его это задевает.

— Ты всегда был бесячим пиздюком, Майки, перестань уже тянуть одеяло на себя, — говорит он. — Я имею право знать, чем ты тут моего Эддичку обрабатываешь, обещал же защищать его от вашей жестокости и, смотри-ка, выполняю обещание.

— Единственный, от кого его надо защищать, — это ты, — буркает Майк, закатив глаза.

Взгляд Ричи тут же перемещается на Эдди.

— Он тебя обижает? — лучезарно улыбается он.

Эдди не знает, как реагировать. Он растягивает губы в ответ, пожимает плечами, мельком смотрит в сторону второго Майка, который в наушниках перебирает клавиши синтезатора — им на проверку оказалась та самая гладильная доска, — и сглатывает. За проведённое с неудачниками время он на зубок выучил, что отвлекать его в момент ваяния очередной аранжировки чревато.

— Ричи, — вздыхает Майк, неловко дёрнув струну, Эдди ёжится от проехавшегося по ушам неприятного звука, — почему бы тебе не пойти и не позаниматься… чем ты там обычно занимаешься? Очередной хернёй?

— Ауч, — Ричи кривит лицо в болезненно гримасе, — братишка, если ты не перестанешь вести себя как сучка, у тебя рано или поздно начнутся месячные. Бевви, без обид!

Беверли, не отрывая взгляда от экрана телефона, хмыкает и вскидывает руку с оттопыренным средним пальцем.

Майк обжигает его взглядом.

— Не бойся, твои прокладки тырить не стану.

— А я тампонами пользуюсь, — подмигивает Ричи.

Эдди изо всех сил кусает себя за щёку изнутри, потому что лицо Майка в секунду наливается краснотой. Можно сколько угодно ругать Ричи за неумение выбирать правильные моменты, из-за чего большинство его шуток выстреливают в пустоту. Но иногда всё получается идеально.

— М-может, хватит? — встревает вдруг Билл. Он выглядит раздражённым. Наверное, потому что они с Беном битый час сидят над текстом новой песни и лишний шум им досаждает.

— Эй! Он первым начал! — восклицает Ричи, ткнув пальцем в сторону Майка.

— Да мне п-похер, — удивительно мирно, но в то же время устрашающе отзывается Билл. — Я это з-закончу.

— Ой, да брось… — опять начинает Ричи, но Билл осаживает его взглядом, поэтому вместо того чтобы оскорбиться, разлиться получасовым нытьём на тему полного обесценивания его наличия в группе, он бросает «Да-да, пошёл я на хер» и, перехватив гитару, соскальзывает с подлокотника.

Эдди растерянно хлопает глазами, глядя на то, как Ричи возвращается к сигаретам, настройке и звучащей в его голове музыке. Он видит, как его лицо вновь становится отрешённым, задумчивым, и вдруг чувствует себя виноватым. Он тут вообще лишнее звено, которое не принимает никакого участия в творчестве — только отвлекает. И то, что Ричи срочно потребовалось опять зацепиться за него, отчасти его заслуга. Он ведь не упускает возможности ответить, огрызнуться, цепануть Ричи в ответ — их баталии являются постоянным спутником совместных посиделок. Просто сегодня немного неподходящая ситуация.

— Не бери в голову, — плюхнувшаяся на тот же подлокотник Беверли улыбается, хлопает Эдди по плечу, — ребята запарены из-за учёбы, а тут ещё песню на фестиваль надо готовить — тут у кого хочешь крыша поедет.

Эдди невнятно хмыкает. Да, он знает. Бен, Билл и Майк, который Хэнлон, учатся в другом колледже — и этот другой колледж на следующей неделе собирается устроить что-то вроде дня открытых дверей. Бену и Биллу, как инициативной группе, поручили придумать креативный концепт мероприятия. Будь Эдди на их месте, он точно психовал бы круглосуточно и в конце концов заработал бы себе аневризму.

— К тому же, — Беверли мельком смотрит на Майка, но тот, опять увлекшись гитарой, даже ухом не ведёт, — мне кажется, что дело тут не только в том, что Ричи нравится тебя доставать.

Эдди хмурится.

— Ты о чём?

Беверли, прищурившись, наклоняется. Эдди машинально подаётся навстречу, так что мягкие губы на миг тесно прижимаются к его уху; сердце тут же начинает колотиться как сумасшедшее. Эдди соврёт, если скажет, что не испытывает к Беверли чувств — кто вообще в здравом уме сможет остаться равнодушным к Беверли Марш, — но этого слишком мало, чтобы сыпать громкими названиями. Ему нравится её запах — цветочное мыло, свежая туалетная вода и перекись, которую она теперь постоянно носит с собой из-за носовых кровотечений; нравится её голос — глубокий и сочный, растягивающийся по диапазону от вкрадчивого шёпота до низкого урчания. Но ещё больше ему нравится то, что она воспринимает его как друга. То есть она всех воспринимает как друзей, но Эдди для неё именно друг-друг. И ему этого более чем достаточно.

— Мне кажется, ты ему нравишься. Вернее, им. Обоим.

Эдди застывает, как застигнутый вспышкой фар олень. Он не мигая смотрит в пространство перед собой, ждёт, что Беверли продолжит, объяснит, что имеет в виду. Но Беверли не делает этого. Она отстраняется всё с той же загадочной улыбкой, прикуривает и хмыкает, когда Эдди, собрав брови домиком, сам придвигается к ней.

— Не уверен, что врубаюсь… — шепчет он.

Беверли издаёт тихий смешок.

— Не сомневалась, что ты так отреагируешь.

Она качает головой, затягивается, не сводя с Эдди искрящегося весельем взгляда; Эдди кажется, что он краснеет до кончиков волос. Он в растерянности оборачивается на Майка, который всё также перебирает струны, смотрит на хмурого, увлечённого гитарой Ричи, и чувствует себя клоуном. Он не тупой, смысл слов Беверли доходит до него сразу, но… это же абсурд.

Эдди зябко поводит плечами, обхватывает их ладонями, растирает, затем кидает на Беверли очередной взгляд и в замешательстве кривит рот. Та в ответ взмахивает рукой.

— Не вздумай париться, я это сказала не для того, чтобы ты загрузился.

— Да я как бы и не… — Эдди запинается, поймав скользнувший по нему взгляд Ричи, придвигается к Беверли. — Мне кажется, ты преувеличиваешь.

Беверли смотрит на него с жалостью. Несколько секунд она молчит, в задумчивости вертя в пальцах сигарету, затем вздыхает и опять приникает к уху Эдди. Цветочное мыло и туалетная вода мешаются с резким запахом табака и дыма. Эдди почему-то нравится этот контраст.

— Хотела бы я рассказать тебе больше, но будет лучше, если всё случится в своё время.

Её губы вскользь касаются щеки Эдди, мажут мягким поцелуем, после чего она поднимается на ноги и, хлопнув в ладоши, громогласно произносит:

— Как насчёт сделать перерыв и распеться? Я заколебалась сидеть без дела.

Усталое гудение становится ей ответом.

Эдди так и остаётся сидеть на диване, прижав ладонь к горящей щеке. Его не покидает ощущение, что он упускает что-то важное — то, что реально заслуживает внимания. Но когда группа собирается у барабанной установки, за которую тут же усаживается Билл, мысли исчезают. Эдди до дрожи нравится единый творческий порыв неудачников, нравится, как слаженно и хорошо звучит их музыка, даже если они исполняют каверы. Поэтому на какое-то время неожиданные откровения оказываются задвинуты в самый дальний угол сознания. Эдди решает проанализировать всё потом, тем более что впереди маячат летние каникулы — возможностей будет хоть отбавляй. Особо важного значения происходящему он не придаёт.

Поэтому когда экзамены, колледж и неудачники остаются в Портленде, а перед глазами мелькает табличка «Добро пожаловать в Дерри!», он забывает про всё на свете.

***

Эдди кажется, что каникулы длятся непростительно долго. Он любит маму, скучает по ней, но возвращаться в шкуру послушного ребёнка оказывается занятием не из приятных. Эдди опять чувствует себя бесконечно больным, вечно уставшим, неспособным сделать даже шага без ведома мамы. И даже короткие прогулки со Стэном, который тоже только и ищет повода, чтобы хоть ненадолго вырваться из-под семейного крыла, не исправляют ситуацию. Эдди скучает по неудачникам — они оба скучают. Поэтому по вечерам, когда мама отправляется спать, Эдди накрывается с головой одеялом и до поздней ночи переписывается в групповом чате. Это не даёт ему пасть духом окончательно.

Возвращается Эдди за несколько дней до начала занятий. В этот раз мама не едет его провожать из-за поломки машины, и Эдди благодарит всех святых, устраиваясь в машине мистера Уриса.

— Не забывай про свою аллергию, обязательно пей выписанные доктором лекарства и не вздумай засиживаться до ночи! — напутствует мама, пока Стэн и его отец загружают чемоданы в багажник. — У тебя слабый организм, перетруждаться опасно.

— Да, мама, — в сотый, нет, тысячный раз за последние пару месяцев повторяет Эдди.

— Я знаю, что ты у меня трудолюбивый медвежонок, но не превращай это в оружие, которое тебя убьёт. Помни, что тебе сказал врач.

— Да, мама.

— И не забывай ингалятор. Меня чуть удар не хватил, когда ты не взял его с собой на прогулку со Стэнли! Ты же в любой момент мог умереть! И носи с собой запасной на всякий случай. Лекарства иногда заканчиваются в самый неподходящий момент. Это опасно!

— Да, мама.

— И ещё…

Эдди незаметно вздыхает, Стэн посылает в его сторону жалостливый взгляд. Он давным-давно научился абстрагироваться, пропускать мимо ушей лишнюю информацию, но с мамой это не всегда прокатывает, поэтому приходится делать над собой усилие и реагировать. Делать вид, что он слушает.

— Мы готовы, — громко говорит мистер Урис, прервав очередной монолог о здоровье, и первым усаживается в машину. Судя по безмятежному лицу, безостановочное жужжание над душой ни капельки ему не досаждает.

Мама моргает, запнувшись на полуслове.

— Уже? — уточняет она с такой надеждой, будто это может что-то изменить.

В её глазах блестит влага, Эдди в очередной раз чувствует себя последней скотиной за то, что оставляет её одну.

— Я позвоню, как доедем, — клятвенно обещает он, пытаясь интонацией заглушить ревущую внутри совесть.

— Д-да, обязательно, медвежонок, — кивает мама и порывисто прижимает Эдди к груди. — Я очень люблю тебя.

Эдди жмётся к ней в ответ.

— Я тоже люблю тебя, — и, выпутавшись из тесных материнских объятий, залезает в машину.

Пока автомобиль выруливает на дорогу, он старается не оглядываться, старается перенастроиться, ведь они возвращаются в Портленд. Они возвращаются к учёбе и друзьям. Но Дерри цепляется за него взглядом матери, которая не двигается с места, пока машина не скрывается за поворотом, цепляется полупустыми грязными улицами, дождём, барабанящим по крыше и лобовому стеклу. У Дерри будто руки есть или типа того, и Эдди испытывает что-то среднее между угрызениями совести и облегчением.

— Как ощущения? — спрашивает Стэн, когда мистер Урис останавливается на заправке.

Эдди отвечает вымученной улыбкой. В голове стоит шум, усталость крутит кости; Эдди чувствует себя древним стариком, которого наконец-то вывозят подышать свежим воздухом. У него есть девять месяцев, чтобы морально подготовиться к следующему визиту.

— Может, вздремнёшь? — Стэн приглашающе хлопает себя по плечу. — Обещаю дёргаться, только когда будут кочки.

Эдди с благодарным выдохом прислоняется к нему и прикрывает глаза. Тянет написать в групповой чат, что они уже в пути, но в Портленд они приедут в лучшем случае ближе к вечеру. Может, позже. Тянуть всех в общагу в такой час не следует. Лучше приберечь триумфальное воссоединение на утро.

Однако когда они наконец-то прибывают, первое, что их встречает, — растянутая поперёк комнаты измятая в говно надпись «С возвращением!», шарики, хлопушки и дуделки в лучших традициях дурацких вечеринок-сюрпризов. Не успевший отойти от дороги и сна Эдди пугается так, что с визгом шарахается в сторону, роняет сумки, а затем и себя. К счастью, идущий следом Стэн успевает подставить плечо, поэтому падают они вместе. С грохотом и криками — как полагается, когда тебя встречают нежданно-негаданно нагрянувшие друзья.

— Сногсшибательный эффект, — констатирует выглянувший за порог Ричи. — Превзошло все ожидания. Правда, ребята?

На его макушке высится нелепый колпак, в уголке рта на манер сигареты зажат фольгированный детский рожок, на шее болтается бумажный галстук с нарисованными шариками.

Эдди краснеет от злости, думает, что сейчас покроет матом и этого обалдуя, и всю притихшую компашку заодно, и даже папа Стэна не сможет его остановить. Но когда он открывает рот, вместо ругательств у него вырывается смех — громкий, заливистый. Такой, что на него тут же начинают коситься снующие мимо студенты.

— Ты сказочный долбоёб, господи! — выдавливает Эдди. — Вы все просто пиздец, ненавижу вас!

Ричи, хмыкнув, протягивает руки, чтобы помочь ему и Стэну подняться.

— Да-да, Эдс, мы тоже обоссаться как соскучились. Мистер Урис, — он чуть приподнимает колпак на манер шляпы, — от лица всего нашего коллектива благодарю вас за бережную доставку, — а затем вдёргивает Эдди за порог, так что тот на несколько секунд утопает — в хаотичных объятиях, выкриках, смехе. Он утопает в друзьях, как в щенятах на забавных видео, и не может перестать смеяться, перехватывая руки, локти, пальцы и улыбки.

Стэн присоединяется чуть позже. Сперва он обстоятельно прощается с отцом, извиняется за устроенный кавардак и обещает немедленно сообщить маме Эдди, что они добрались. Затем долго сражается с чемоданами, пытаясь перетащить их через высокий порог, и только когда Ричи, выскочив, мощным пинком вгоняет их в комнату, наконец-то закрывает дверь, чтобы также утонуть в дружеских объятиях.

Эдди отмечает всё это на автомате, пока его передают из рук в руки, щупают, тискают, кто-то даже целует. Он хмурится, ощутив, как внутри дёргается что-то похожее на дежавю, смутное воспоминание оседает на языке набором несвязных слов. Но он не успевает и рта раскрыть, потому что щёки вдруг обхватывают ладони — большие, сухие и тёплые. Эдди едва не давится собственным языком, когда перед глазами появляется восторженная физиономия Ричи.

— Господи, Спагетти, твои веснушки! — выпаливает он, развернув Эдди так, чтобы тусклая настольная лампа хотя бы отчасти освещала его вытянувшееся от удивления лицо. — Они стали такими… яркими!

Эдди чувствует, как внутренности обжигает огнём и льдом одновременно. Ричи всегда был бесцеремонным во всём, что касалось личного пространства, и за время каникул Эдди порядком отвык от постоянной угрозы вторжения. Однако сейчас это качественно новый уровень. Потому что Ричи так близко, что Эдди чувствует его дыхание на коже — не самое приятное, пропитанное сигаретами и кислой газировкой, но тёплое, мягкое. А ещё он с болезненной чёткостью понимает — Ричи стал ещё выше, больше, так что теперь приходится сильнее запрокидывать голову, чтобы заглянуть ему в глаза.

И его ладони — Эдди сглатывает — обхватывают буквально всё лицо.

«Иисусе…» — думает Эдди, делая над собой колоссальное усилие, чтобы не опустить взгляд ниже — на губы. Это будет фиаско — сокрушительное, бесповоротное. Как принятие собственного бессилия перед тем, в чём Эдди даже себе боится признаться.

— Серьёзно? — В поле зрения возникает Беверли.

Её руки постоянно холодные, несмотря ни на погоду, ни на температуру. Они всегда пахнут сигаретами, но слишком ненавязчиво, чтобы концентрировать на этом внимание. Поэтому когда она касается пальцем кончика носа Эдди, ведёт подушечкой до самой переносицы, будто пытаясь смазать оставленные солнцем крохотные пятнышки, ему хочется застонать от приятных ощущений.

— О, и вправду, — говорит она и улыбается, её глаза тепло сверкают, — это очень мило, Эдди.

Эдди краснеет гуще прежнего.

— У тебя… тоже есть вообще-то, — выдавливает он и неловко дёргает головой, — и отпусти меня уже, блин! — Последнее адресуется Ричи, который так и продолжает держать его лицо перед собой, вглядываясь так пытливо, будто прикидывает, как бы поудобнее отожрать половину.

Ричи со смехом убирает руки.

— Не кипятись, Эдс, я просто соскучился.

— Как и все мы, — раздаётся вдруг над ухом, после чего плечо обвивает рука, — так что не тяни одеяло на себя, Ричи, дай другим тоже пообщаться.

Майк.

Эдди чувствует, как сердце подпрыгивает к горлу. Он пытается не напрягаться, пытается держать резко пошатнувшееся самообладание в узде. Но мысль о том, что не только Ричи поменялся за это лето, буквально вышибает из него воздух. Эдди облизывает губы, пытается улыбнуться, повернувшись так, чтобы посмотреть на Майка, и внутренне кричит. Потому что если Ричи стоит спиной к лампе, так что все явные и скрытые изменения его лица прячут тень и дурацкие очки с выпуклыми как у бинокля линзами, на Майка свет падает прямо, почти неотвратимо. И вместе с «Иисусе» Эдди хочется употребить слово, за которое Стэн ему потом точно намылит шею.

Эдди судорожно глотает, отстранённо думает об упакованном в рюкзак ингаляторе, и только когда Стэн касается его плеча, он понимает, что его зовут уже третий или четвёртый раз.

— Ты обещал позвонить маме, — с нажимом говорит Стэн, юрким движением выдёргивая Эдди на свободу.

Дышать резко становится легче.

— Д-да, — невнятно каркает Эдди, во все глаза уставившись на друга. — Да, точно, спасибо… господи, Стэн, спасибо тебе, — с чувством произносит он, сам не до конца осознавая, за что конкретно его благодарит.

Улыбка Стэна из натянутой становится душевной. Он незаметно сжимает плечи Эдди и отходит к обсуждающим что-то Биллу и Бену. Спустя мгновение к ним присоединяются Беверли и Майк, а следом — второй Майк и Ричи.

Эдди пытается не пялиться на них, пока копается в рюкзаке в поисках телефона. Он пытается не пялиться, пока руки постоянно натыкаются не на то, пытается изо всех сил, почти отчаянно, но взгляд как назло постоянно соскальзывает. И каждый раз, когда Эдди ловит ответные взгляды, сердце не просто пропускает удары — оно едва не отваливается.

— Сумасшествие какое-то! Полный бред! — сердито шепчет себе под нос Эдди и, в очередной раз вытащив вместо телефона коробку с салфетками, с рыком вытряхивает содержимое рюкзака на пол.

Перед глазами плывёт, смазывается всё, Эдди чувствует, как его захватывают жар и острая нехватка воздуха.

— Эдс… — слышится сквозь нарастающий шум в ушах.

— Телефон! — перебивает Эдди, почти вслепую шаря по полу ладонями.

Пальцы то и дело натыкаются на бесконечные баночки с лекарствами, ингалятор, салфетки, платки, снова ингалятор и опять ингалятор, бумажник, связку ключей. Но не на телефон.

— Не могу найти сраный телефон! Пиздец, если я забыл его дома, я нахрен умру, там ведь всё! Все мои пароли, соцсети, месседжеры, а если мама вдруг поймёт, как снять блокировку, я покойник, там ведь фото, ну то есть наши с вами фото, и приличного там мало, уверяю вас. О, мама будет в бешенстве, если увидит Бев с сигаретой! У неё и так море предубеждений насчёт девушек, я даже знаю, что она скажет по этому поводу, господи, Беверли, прости, пожалуйста, заранее.

Эдди чувствует, что начинает задыхаться, и теперь пытается найти не только телефон, но и ингалятор. Однако тот будто сквозь землю проваливается. Эдди чувствует себя на грани истерики. Он останавливается, зажмуривается, с сипением втягивает в застывшие лёгкие воздух, но с треском проваливается; прыгающие перед глазами чёрные точки собираются в одно большое пятно. Однако когда сознание мутнеет настолько, что Эдди почти перестаёт видеть, на затылок вдруг ложится ладонь, в губы тыкается что-то.

— Вдыхай, — властно командуют над ухом, и Эдди послушно делает ещё одну попытку — в этот раз удачную, потому что раздавшееся после этого шипение расправляет лёгкие в полную мощь.

Эдди заходится натужным кашлем. Голова кружится от внезапного приступа, горло дерёт частыми судорожными вдохами.

— Спасибо, — бормочет он и, открыв глаза, застывает. На него в упор смотрит Ричи.

— Не за что, Спагетти, — хмыкает он. — Не пугай нас так больше, договорились?

Эдди деревянно кивает.

— Держи, — раздаётся по другую сторону ещё один голос. Эдди машинально поворачивает голову, таращится на протягивающего телефон Майка. — Он улетел под кровать, когда ты стал разбрасывать тут всё.

— Спасибо, — опять произносит Эдди, протянув ладонь.

Майк кладёт в неё трубку, не отрывая взгляда от его лица.

— С тобой всё в порядке? — спрашивает он, хмурит брови, и Эдди в очередной раз кричит глубоко внутри себя, потому что чувствует его беспокойство — оно тёплыми волнами прокатывается от макушки до пяток.

Он опять кивает.

— Я просто… Испугался, что оставил телефон в Дерри, — безнадёжно врёт он, зажмурившись от стыда. — Это типа… дыра, туда особо не наездишься, а на новый у меня денег нет.

Осуждающий взгляд Стэна он чувствует всей кожей.

На миг в комнате становится пронзительно тихо.

— Ну… — подаёт голос Билл. — Не д-думаю, что даже если бы ты и в с-самом деле забыл телефон, это стало бы п-проблемой. Мы бы скинулись и купили тебе н-новый. Да, ребят?

— Само собой, — отвечает за всех Ричи, легкомысленно махнув рукой, — а если ты так распереживался из-за того, что миссис Кей обнаружит твои закладки с порнушкой, знай, я к ним причастен только наполовину. Вторая половина на совести Майка.

Взгляды резко перемещаются на Хэнлона.

— О, ну конечно! — эмоционально отзывается тот. — Ты в каждую бутылку лезешь со своими «Майк номер один» и «Майк номер два», но когда дело касается непотребств, ты не утруждаешь себя разделением, спасибо, Ричи!

— Обращайся, бро, — тянет тот. — У тебя слишком скучная жизнь, пусть у всех сложится хотя бы иллюзия того, что ты не тратишь её впустую.

Эдди становится смешно от того, как вытягивается лицо Майка, сколько разных выражений оно сменяет, прежде чем становится кислым.

— Да иди ты, Ричи, — буркает он.

Глаза Ричи задорно сверкают.

— Уточните пункт назначения, профессор! — пылко говорит он. — Куда? Даю подсказку: начинается на х. Готов даже посетить это место, если сможешь закончить. Давай, чувак, я верю в тебя!

Майк не выдерживает — начинает смеяться, к нему тут же присоединяются остальные. Атмосфера восстанавливается, несмотря на внезапный всплеск истерики, но Эдди всё равно чувствует себя разваливающимся. Он смеётся, отмахивается от Ричи, несколько раз повторяет то самое слово на букву «х», желая, чтобы Ричи сходил туда немедленно. Но внутри всё равно разверзается пропасть. И когда неудачники уходят, тщательно обговорив время встречи в гараже дома Денбро, он падает лицом в подушку и несколько секунд стонет — на одной ноте, глухо и безнадёжно.

— Расскажешь? — Рядом присаживается Стэн.

Эдди, повернув голову, смотрит на него взглядом больной собаки, которая обгадила хозяйские тапки и теперь не может понять, за что её ругают.

— Я… не знаю, Стэн, — помолчав, выдавливает он. — Правда не знаю.

— Не знаешь, что произошло, или не знаешь, как об этом сказать? — склонив голову набок, уточняет тот.

Эдди бледно улыбается. И то, и другое вообще-то, но…

— Беверли сказала, что я им нравлюсь, — помедлив ещё немного, произносит Эдди.

Он уже не смотрит на Стэна — сверлит взглядом стену над его плечом, но это никак не сбавляет остроты произнесённой фразы. Спустя месяцы каникул она кажется ещё нелепее. И ещё волнительнее.

— Ну, — Стэн чешет нос, отводит глаза, — это я и без тебя знаю. Куда больше меня волнует, что происходит с тобой. Ты меня беспокоишь, чувак.

Эдди задерживает дыхание, приподнимается, пытаясь поймать его взгляд. Глухо бухающее в груди сердце начинает стучать так, что рёбрам становится больно.

— В смысле, «и без тебя знаю»? — Стэн опускает голову, смотрит на свои сцепленные в замок пальцы. — Стэн!

— Это просто было, ну, очевидно, — нехотя говорит тот.

У Эдди пропадает дар речи. Он отталкивается от кровати, садится, вглядывается в лицо Стэна с пытливостью питбуля, учуявшего грабителя.

— Погоди-ка, — произносит он, наконец, — то есть ты типа давно в курсе?

— С самого начала вообще-то, — с усмешкой признаётся тот. — Ну то есть то, как они стали буквально ходить за тобой по пятам, к тому же Ричи… Ты что, вообще ни разу не задался вопросом, почему он так тебя цепляет? Да он ко мне реже пристаёт, хотя я, на минуточку, еврей — тут сам бог велел хохмить, как бы это сейчас ни прозвучало.

Нет.

Эдди в замешательстве взъерошивает волосы. Ему ни разу не приходило в голову, что внимание Ричи может быть вызвано чем-то ещё, кроме его бесконечного желания трепаться без умолку. И так уж сложилось, что Эдди стал практически единственным, кто не намеревался сносить его приколы молча.

— А Майк?.. — с надеждой спрашивает он. Хрен с ним, с Ричи.

— Майк, — Стэн вздыхает, смотрит на Эдди с такой жалостью, что хочется спрятаться под одеяло, — с ним сложнее, и я вряд ли смогу с ходу назвать какие-то очевидные вещи. Но если присмотришься, думаю, ты сам всё поймёшь.

— Пиздец, — вырывается у Эдди. Он в шоке смотрит на Стэна, вцепляется в волосы уже двумя руками. Такого поворота он не ожидал.

Губы Стэна трогает мягкая улыбка.

— Согласен. Повезло тебе вляпаться в этих парней — ничего не скажешь. Не завидую.

Лицо Эдди в момент наливается жгучей краской. Он вскидывает голову, сердито смотрит на посмеивающегося Стэна.

— Я!.. — Он едва не задыхается от негодования. — Ни в кого я не вляпывался! И вообще, это домыслы, ни одного прямого намёка никто не давал, так что…

Тяжкий вздох Стэна заставляет его заткнуться.

— Не хочу тебя пугать, — неожиданно серьёзно говорит он, и у Эдди душа в пятки уходит от его взгляда, — но, боюсь, скоро всё поменяется.

— Ты о чём? — севшим голосом спрашивает тот.

Стэн награждает его очередной жалостливой улыбкой, опускает раскрытую ладонь на его макушку и взъерошивает отросшие за лето волосы.

— Мне кажется, за эти каникулы мы поменялись не только внешне, — с загадочной интонацией произносит он.

Эдди хмурится.

— Стэнли Урис, говори прямо, ненавижу, когда ты строишь из себя дохуя философа, — надувшись, буркает он.

Стэн разражается тихим смехом, опять взъерошивает его волосы. Эдди, рыкнув, отмахивается.

— Будь наготове, Эдс, — вместо внятного пояснения говорит он и, поднявшись на ноги, добавляет: — И во всеоружии. Ебануть может в любой момент.

Эдди в шоке распахивает рот, провожает Стэна взглядом человека, которому только что открылась изнанка мира, потому что, во-первых, Стэн пользовался ругательствами так редко, что хватило бы пальцев одной руки, чтобы перечислить их все, а во-вторых…

— Эй! Не называй меня так! — опомнившись, бросает Эдди.

Но Стэн уже не отвечает — всё также посмеиваясь, он подхватывает со своей кровати полотенце и выходит из комнаты. Эдди же валится обратно на подушку, прислушиваясь к постепенно замедляющимся ударам сердца. Он чувствует себя не в своей тарелке. Привыкнув жить в стоячем болоте, он всё никак не может осознать то, как резво может поменяться буквально всё. Год назад он был одиноким и потерянным. Чуть более полугода назад обзавёлся самыми чокнутыми на свете друзьями. День назад он думал, что воссоединение станет лучшим событием последних недель. А сейчас лежит без сна и пялится в потолок, не понимая происходящее — ни снаружи, ни внутри. И всё это надо будет как-то разрулить.

Эдди зажмуривается, поворачивается на бок, весь обращается в слух, чтобы отвлечься от хаотичных мыслей. Равномерный гул коридора ближе к ночи стихает: топот превращается в осторожные перебежки, раскатистый смех — в задушенное хихиканье. Эдди слышит, как за стенкой приглушенно переговариваются соседи, у кого-то слишком громко включается заставка нетфликса, но звук быстро убавляется.

Он прикрывает глаза.

Быть во всеоружии, думает он, на ум тут же приходят карикатурные изображения мечей и луков. Это смешно, но Эдди почему-то даже улыбки выдавить не может. Ему нужно будет во всём разобраться, и самая большая засада тут в том, что он понятия не имеет, с чего начать.