Хваюн не чувствует подвоха, когда Джебом просит её прийти в студию и послушать, как он исполняет один из своих треков. Он говорит, что беспокоится о звучании и хочет, чтобы специалист подметил все недочёты, поэтому помощь нуны-преподавателя необходима как воздух.

Та соглашается без раздумий. Джебом — её подопечный, так что у неё даже мысли не возникает, чтобы насторожиться.

Хваюн приходит в студию, когда все занятия подходят к концу. За окном постепенно сгущаются сумерки, остальные члены группы, гомоня, уходят в общежитие, в студии не остаётся никого, если не считать отчаянно зевающего звуковика, который сидит за пультом. Поздоровавшись с ним, Хваюн поворачивается к звуконепроницаемому стеклу, за которым видится напряжённо хмурящийся Джебом, и взмахивает рукой. Тот моментально отвлекается и, наткнувшись взглядом на преподавателя, расцветает. Наклонившись к микрофону, он произносит:

— Ингиль-хён, можем начинать.

Звуковик вяло кивает. Он двигает несколько клавиш вперёд, затем нажимает кнопку, по студии тут же разносится приятная тягучая мелодия. Хваюн невольно покрывается мурашками, потому что та практически завораживает её своим звучанием.

Выждав начальный проигрыш, Джебом снова придвигается к микрофону и, закрыв глаза, начинает петь. Его голос похож на мёд — тёплый, текучий, вязкий, сладкий. Он обволакивает Хваюн с ног до головы, заставляет забыть про цель визита. Складывается ощущение, будто он затапливает собой всё помещение, Хваюн практически захлёбывается.

В горле начинает першить.

Хваюн подносит кулак к лицу и старается беззвучно откашляться. Она кидает косой взгляд на Ингиля, но тот, кажется, находится слишком глубоко в своих мыслях, чтобы обращать внимание на её нервозность. Это хорошо.

Джебом поёт, не повышая и не понижая интонации, из-за чего у Хваюн возникает ощущение, словно она попадает под гипноз. А когда он, наконец, открывает глаза и смотрит на неё, тело цепенеет. Его взгляд спокойный и уверенный, в нём нет вызова или провокации, но в то же время в нём угадывается столько тщательно сдерживаемого огня, что у Хваюн пересыхает во рту. Она тщетно пытается сглотнуть, пытается отвернуться, чтобы перевести дух, но Джебом не даёт ей сделать этого. Он всё ещё поёт и всё ещё смотрит на неё так, что приходится крепче сжать колени. Ей кажется, что его голос раздевает её, оглаживает нежной лаской по телу, проникает внутрь. Он сладкой истомой растекается по венам, и сухость во рту перестаёт казаться такой уж проблемой, потому что в Хваюн просыпаются куда более сильные чувства.

Джебом улыбается, когда Хваюн снова подносит кулак к лицу, чтобы откашляться. В его по-лисьему хитрых глазах пляшут искры от яркого освещения студии, и она готова поклясться, что испытываемые ею неудобства — целиком и полностью его заслуга. Он специально позвал её сюда, специально выбрал этот трек и специально смотрит так, что ей хочется спрятаться за креслом Ингиля.

Музыка стихает в тот момент, когда Хваюн чувствует, как мокрая насквозь блузка прилипает к спине.

Джебом, распрямившись, скромно улыбается, а затем спрашивает, почти прижавшись губами к микрофону:

— Нуна, ну как?

«Так, будто у меня сейчас был секс!» — истерично думает Хваюн и, растянув губы, поднимает большой палец вверх. Она надеется, что ей не придётся врать, будто она всё это время тщательно вслушивалась в звучание. Она не уловила ни единой ошибки по той лишь причине, что старалась удержать себя от желания скинуть мешающую одежду.

Ингиль, приняв, видимо, замешательство Хваюн за незнание, тыкает пальцем в небольшой микрофон на панели.

— Чтобы он услышал, говорите сюда.

Хваюн посылает в его сторону бледную улыбку. Помощничек, блин.

Основательно прочистив горло, чтобы голос не захрипел в самый ответственный момент, Хвабн наклоняется к микрофону.

— Хорошее звучание, Джебом-а. Есть пара замечаний, но они незначительные. Если хочешь, можем обсудить их на завтрашнем занятии.

Джебом по-мальчишески радостно кивает, и Хваюн опять чувствует, как внутри что-то ёкает. Он только что буквально разложил её прямо на пульте своим голосом, не стесняясь ни звуковика, ни обстановки, а теперь вот строит из себя невинность!

Сумасшествие какое-то, полный бред, ей точно нужен отдых.

Решив, что лучший отдых — бутылка соджу и две пары свободных ушей, Хваюн степенно прощается с Ингилем, затем машет рукой Джебому и, услышав громкое «Нуна!», останавливается. Джебом смотрит на неё из-за толстого звуконепроницаемого стекла так, что лицо обдаёт жаром.

— Спасибо за помощь, — говорит он и проводит языком по губам. — До завтра.

Хваюн выносит из студии на реактивной скорости.