Акт первый, в котором Гарри Дюбуа частично по счастливой случайности оказывается посреди кабинета, где проводится олимпиада. Городской, если точнее, этап. Высшая математика. Умная донельзя дисциплина. Конкурс строгий, а взгляд сидящего в соседнем ряду парнишки — еще строже. Не хотелось бы его злить, пока он изучает свои листки черновиков с видом, будто они ему денег должны. У него ручка за ухом, круглые очки и неосторожно подстриженные темные волосы чуть ниже ушей.
И он совершенно не реагирует на пристальный взгляд. Привык, должно быть. Или боится? Напряжен? Не замечает? Надо найти любой повод поговорить с ним и все выяснить.
— У тебя есть запасная ручка? — и трогает за плечо. Легко. Осторожно. Ткань оранжевой куртки очень приятно ощущается на кончиках пальцев. Но недолго. Парень вздрагивает, напугав этим Гарри. Им движет какой-то странный страх. В классе застывают едва слышные ругательства, как в банке с формалином.
— Черная или синяя? — спрашивает юноша строгим тоном, будто бы ничего не случилось. Его голос — наждачная бумага. Таким только шлифовать конфликты и шлифовать. Все проблемы бы решились сразу, если бы их решал этот неизвестный десятиклассник с очень серьезным тоном.
— Синяя, — кивает другой десятиклассник, практически никогда раньше не знавший такого очевидного поражения перед кем-либо. Он бы согласился и на простой карандаш, если бы ему предложили его так.
— Потом верни, пожалуйста, — незнакомец протягивает шариковую ручку, какой еще, судя по всему, сегодня не пользовался. Щелк. Стержень вылезает из корпуса. Это похоже на картину. Его жесты осторожны, но в них достаточно изощренности — обе руки полны следов от черных чернил. С таким вниманием к деталям Дюбуа чувствовал себя детективом.
— Верну.
Не вернет. Не успеет. Не сегодня.
— К слову, — продолжает Гарри говорить, оглядывая незнакомца. — Поможешь же, если что? Я честно не думал, что не успею подготовиться.
В чужом взгляде четко читается: "И ты, Брут". Он тяжело выдыхает.
— У тебя есть право на одну подсказку, — очки незнакомца падают на кончик носа, он пронзает строгим взглядом поверх них собеседника.
— Договорились.
Так проходят первые сорок пять минут кропотливой работы, после которой они видятся в коридоре и тихо переговариваются по поводу одного из заданий. По уговору. Прекрасный незнакомец объясняет все четко и понятно, умудряясь соскользнуть на какое-то физическое понятие ровно под конец ради примера. Кажется, то была теория относительности.
В пределах первого часа с половиной загадочный дерганный левша сдает свои листочки и удаляется с руками за спиной в числе первых. Психопортрет идеален — технарь, нервный, пишет правой рукой, но ручку держит за левым ухом, ходит в очках, немногословный. Еще бы было известно имя. Было бы просто замечательно, но в жизни самопровозглашенного детектива есть вещи поважнее. Уравнение в девятом задании оказалось строже и злободневнее, ах и увы, хоть это и проще с объяснением.
И только спустя еще час по выходу из кабинета и с синей ручкой за правым ухом Гарри вспоминает, что у него есть личность за пределами этой несчастной олимпиады. И эта личность принадлежит тому, кто минут десять изучал взглядом в сумме незнакомого ему ровесника.
Что ж, по крайней мере, это не уехавшая куда подальше из Ревашоля девушка с прошлого года. Вот это было неловким расставанием.
А в школе все, как должно быть. Никаких тебе экстраординарных парней с голосом-наждачкой, только старые-добрые одноклассники, часть из которых была успешно прозвана "поисковым отрядом".
— Что это за ручка у тебя за ухом, Маллен? Я думал, ты ее потерял по дороге, — например, Жан Викмар. Слегка заносчивый любитель странноватого сарказма.
— Со мной поделились, — гордая улыбка. Это явно стоит обсуждения.
— И кто это был?
— Умный парень в очках и оранжевой куртке, предположительно, амбидекстр... — начинает описание с широких мазков Гарри, только потом понимая, что вопрос был совсем не про это.
— Нет, как его звали?
— Понятия не имею. Я не спросил.
— То есть ты узнал, какой он умный амбидекстр, что потребовало хотя бы минут пяти наблюдения и разговоров, но имени не спросил? — тяжелый выдох. — Я честно не хотел спрашивать, насколько тебе свойственно смотреть на "умных парней в оранжевых куртках" перед олимпиадами, но, похоже, придется.
— Я таких раньше не видел.
— И не увидишь. У нас нет таких в школе.
— У него голос, как наждачка.
— Я за тебя волнуюсь, Маллен. Что он с тобой сделал? Это точно была олимпиада по высшей математике? — поглядывает в глаза друга Жан, нахмурившись. Гарри молчит. Он не уверен, что с ним такого сделал этот незнакомец, потому сидит в какой-то прострации до конца учебного дня.
Акт второй, в котором таинственный незнакомец вспомнил об отсутствии у себя синей шариковой ручки. Ему это не смертельно — он пишет черной. Грызет ее, когда не пишет нечитаемым почерком конспекты. Просто странно, что забыл об этом на целый день. Хоть и была куча дел поважнее. Поинтереснее. Починить велосипед, видавший лучшие времена до встречи с юным механиком, заглянуть в библиотеку и вернуть пару книжек. Может, взять еще пару на замену. Опционально, встретиться с подругой. Не попасть в неприятности.
Не то, чтобы он считал себя таким уж зашуганным, каким предстал вчера — уверенности в нем может быть достаточно. Это выработанный навык. Такой же выработанный, как и страх перед прикосновениями, не несущими с собой чаще всего ничего хорошего. Никто не умеет прикасаться к нему с любовью. Смотрят себе в лучшем случае со стороны, будто что-то не так.
Этого Гарри Дюбуа не знает. Он, напротив, хочет прикоснуться с любовью еще хотя бы пару раз к этой оранжевой куртке, обменяться парой слов, вернуть ручку, в конце концов.
О, и кстати, еще деталь из психопортрета: у куртки были заметны следы швов на рукавах. Не самые аккуратные, но сделанные с любовью. Пока что мысли только о родительской заботе. Гарри не знает много парней, которые бы сами себе зашивали куртки такого насыщенного апельсинового цвета (да и как он может ее порвать? ручкой, пока грызет гранит науки?), потому, если оно окажется так, незнакомец окажется еще более особенным. К тому же, придется еще узнать, какой этот с виду молчаливый технарь любитель починок скоростных велосипедов, чтобы впечатлиться сильнее. Хотя, казалось бы, куда сильнее после короткого незначительного-то диалога.
Совершенно особенный шестнадцатилетний юноша сдает книги в библиотеку исключительно вовремя, пусть и добирается до нее такими мудреными путями, чтобы никто даже не подумал узнавать, куда его занесла судьба и зачем. Это страх. И расчетливость. Две несовместимые с первого взгляда вещи прячутся под оранжевой курткой и за линзами очков, оправа которых еле выдерживает тяжесть дальнозоркости носителя.
Он читает научную фантастику, прячась за очередной полкой книг. В случае практической необходимости, его тут нет. Единственное спокойное место во всем городе. Единственное место, где ему в действительности рады.
Потом надо снова пройти несколько запутанных улочек, чтобы не встретиться ни с кем случайно знакомым, и прийти в место, которое мы для простоты назовем домом. Это не дом, поймите правильно. Не в привычном понимании.
У него нет ничего своего. Может, две лишних ручки, отвратительно нечитаемая книжка на тысячу страниц, апельсиновая курточка (не летная в знак уважения мертвым мечтам семилетней давности, но какие его годы), пачка учебников-тетрадей, скоростной велосипед, (который, технически, ему не принадлежит — так, напрокат можно взять) и блокнотик, в котором все равно не напишешь ничего личного.
Именно поэтому этот не до конца переученный левша с голосом, похожим на наждачную бумагу, чувствует себя так странно из-за самого нейтрального взаимодействия за последнее время. Ему всегда всего слишком много.
Он засыпает беспокойным сном с болящей головой.
Акт третий, в котором начинаются поиски, спровоцированные странным чувством одиночества и самостоятельной по геометрии. Злополучное девятое задание из олимпиады все еще сидело в мозгах самопровозглашенного детектива, а вместе с ним и мистер-загадка с соседнего ряда, рядом с которым в мозгах затесался "умный знакомый Жана Викмара" — это та еще логическая цепочка. Видите ли, раньше можно было бы действительно согласиться с предложением друга подготовиться к олимпиаде при помощи какого-то из его знакомых, но теперь, когда в жизни появилась эта преспокойно-терпеливая катастрофа, какую и катастрофой называть нельзя, Гарри считает, что можно обойтись.
— Еще бы я знал, где искать его.
— Узнаем, Маллен. Мне самому интересно стало, кто там занимает твои мысли.
— А мы можем? — недоверчиво уточняет Дюбуа.
— А ты можешь строить глазки умным парням в очках на олимпиадах, забыв спросить их имя? Разумеется, можем, — тяжело выдыхает Викмар. — На что он еще похож, кроме наждачки?
Он знает-знает-знает, насколько специфична чужая дедукция. Как сильно она любит цепляться за все подряд — так же, как сирот любит невыносимое несчастье. Это тот еще навык в пределах школы, помогающий растянуть сочинения по литературе до необходимого количества слов — докапываться до классики, особенно оранской, надо уметь.
— Он невысокий. Мне, может, чуть выше плеча будет. Волосы темные, недлинные, подстрижены будто неровно — не смог разглядеть.
— Жюдит, у нас код оранжевый. Маллен официально убивается.
— Опять? В самом деле? — замученно произносит девушка, отрывая взгляд от учебника литературы.
— В каком смысле опять?! Я убивался-то по кому-то полтора раза за жизнь! И он не считается, — опровергает смелую теорию друзей недоуменный Гарри.
— Сколько у него родинок на лице? — спрашивает его с серьезным видом Жан, забивая гвоздь тем самым в метафорическую крышку гроба.
— Штук пять.
— Какой ответ ты написал в восьмом задании на олимпиаде?
— Жан, что ты делаешь? — вмешивается Жюдит, оглядывая обстановку, прищурившись.
— Сейчас увидишь. Так какой?
— ...Сорок восемь с половиной? Честно, вот не помню я, — "подозреваемый" оправдывается, поднимая открытые ладони на уровень лица, будто защищаясь. Все становится кристально ясно — Мино тяжело выдыхает и возвращается к учебнику. Она не очень-то и хотела в это ввязываться, ей было печально за судьбу не-убивающегося-по-едва-знакомому-парню. Это же так просто не закончится. Он мог и забыть по счастливому стечению о прошлых отношениях, но одноклассники уже никогда не забудут.
Может, поэтому Жан и чувствует облегчение. Что-то новое. Кто-то новый. Мир не стоит на месте, мир вытанцовывает под причудливый ритм каждую секунду своей жизни, и повезет, если незнакомец в оранжевой курточке захочет станцевать вместе с видавшим виды Гарри — просто повезет. Не Жану одному с этим разбираться — Жюдит, глубоко утомленная жизнью Жюдит не считается. Торсон и Маклейн тоже. Втягивать их в это просто неразумно. Втягиваться в это самому неразумно. Есть вещи намного важнее очередной драмы с другом, особенно когда ты сам глубоко утомлен от жизни.
— Ким, ты не поверишь... — начинает диалог Викмар, падая на стул рядом с давним знакомым, о котором, возможно, упоминал ради оценок Дюбуа по алгебре. Время дополнительных уроков по физике скрашивалось только так. — Он послал мое предложение познакомить вас к чертовой матери. Говорит, нашел себе какого-то очкастого умника, ну, как нашел. Он даже имени у него не спросил, а уже убивается.
— Что за очкастый умник? — Ким склоняет голову набок, задавая вопрос с какой-то несвойственной ему заинтересованностью.
— С голосом, как наждачка. Не смотри на меня так, я бы такое не придумал. Маллен-то у нас поэт, видишь ли, — он отвечает с очевиднейшим сарказмом, поправляя дерганным движением руки темные волосы. — Я не знаю, насколько это бы впечатлило загадочного незнакомца с ручкой за ухом...
Ким странно усмехается, достав ручку из-за левого уха — его усмешка чем-то похожа на дверной скрип.
— Если бы мне такое сказали, должен был бы отметить, что вполне необычно. Я не слышал таких сравнений.
— И не услышишь. Это не плохие новости, учитывая, как он убивается.
Поправляя очки, Ким Кицураги с тяжелым выдохом отводит взгляд. Больная тема. Он никогда не рассчитывает, что по нему будут убиваться.
Акт четвертый, в котором личная жизнь Кима Кицураги подвергается едкому на вкус перевороту — по его собственным расчетам. Не зря же отличник по точным наукам. Рассчитал все, что было возможно, и все, что возможно не было.
Ненавидит он думать, что по нему кто-то действительно может убиваться. Ненавидит эти отвратительные смешки за спиной, когда кто-то начинает с ним диалог без метафорического пистолета у виска. Но еще больше ненавидит свое одиночество, вызывающее желание висеть на шее у всех, кто терпит его или делает вид, что терпит. Его приходится давить на корню, буквально брать за горло и душить, чтобы не попасть в неприятности.
И, несмотря на мечту поработать в участке для несовершеннолетних, — нет ничего сильнее тяги раненого человека к очередной ране, — неприятностей всегда больше, чем юная светлая голова может вынести. В школе все еще, скорее всего, помнят пачку неприятненьких слухов о том, кого "узкоглазый" предпочитает и в каких позициях.
И больше Ким не захочет говорить ни с кем совершенно ни о чем — Жану еле удалось пробиться в круг тех, кого тот отстраненно зовет "знакомыми". Есть ли там место для Гарри — вопрос скорее риторический, учитывая, как мало они на самом деле друг о друге знают.
Ну, с другой стороны, его описывали как поразительно настойчивого в достижении своих целей, так что, — где-то в стороне слыша тихая усмешка со стороны Кицураги, — пусть пытается. Это мило. Это раскрывает истинные намерения.
За этим можно понаблюдать. Чем тут еще заняться-то, в конце концов. Назвался груздем — лезь в кузов. А назвался технарем — выдумай новый шифр для блокнота, где записываешь исследования, потому что старый износился, и смотри. Ручка за ухом тебе на что?
— Не воспринимай это на свой счет. Ты же Ким Кицураги, — неохотно пытается пробить стену самозащиты Жан. Ему не платят за то, чтобы он по кирпичикам разбирал чужие травмированные мозги. Никому не платят.
— Да, и именно потому, что я Ким Кицураги, я должен воспринять это на свой счет. Я должен был быть лучше.
Он только начинает предполагать, что соревнуется против самого себя. Он шестнадцатилетний мальчишка, каждое второе слово какого рисует вокруг его тела меловой контур — хоть бы дожить до сорока, иначе это будет совсем невыносимым доказательствам чего-то абсолютно летального.
— Лучше того загадочного любителя оранжевых курток со строгим характером? — щелк-щелк. Паззл складывается. — Ты его не знаешь. Мне хватает одного достигатора в жизни, так что сядь и успокойся.
— Не то что? — вырывается у Кима.
— А, то есть тебя можно пронять угрозами? Хорошо, будешь Цапелем. Достаточно угрожающе?
— Мне почему-то всегда казалось, что ты больше подходишь под тип Цапеля, — он флегматично отражает "угрозу", пожимая плечами.
— Да иди ты! Я вожусь с Малленом во плоти, но это Цапеля из меня не делает, — они оба хороши в отражении колкостей.
— Конкретно это, возможно, и нет. Однако стоит мне лишь вдаться в детали...
Жана практически морально ударяет током на этом моменте, какое счастье, что скоро они дойдут до автобусной остановки, и думать о том, как же похожи два его знакомых бывают, не придется. Не слишком долго. Завтра в школе снова придется с этим столкнуться.
Гарри тем временем практикует навыки допроса и уточняет у учителей, где можно еще уточнить хотя бы номера школ, участвовавших в олимпиаде — терпение у них помалу кончается, но список, написанный небрежно от руки в конце побочной миссии, греет душу. Все это было не зря.
Сорок первая школа, сорок пятая, пятьдесят седьмая, двадцать девятая, тринадцатая, — кошмар, и почему их только так много? Неужели придется с этим разбираться в одиночку, подтверждая свое гордое прозвище — "Дик Маллен и Школьная Олимпиада", как звучит-то, а? Или, может, "Дик Маллен и Загадочный Математик"? Над названием придется поработать. Вот был бы тут рассудительный технарь, способный рационально подойти к вопросу названия, потому что мысли о нем, пожалуй, были единственной постоянной за последнюю неделю. Плохо, когда в жизни нет ничего стабильного. Даже если ты можешь официально считаться главным любителем хаоса, всегда будет немного лучше иметь знакомого человека в мыслях.
Ну, как знакомого. Вы и так все прекрасно понимаете.
Есть вещи важнее имен в этом мире. Возможно, на этом они и сойдутся — Гарри выделает улыбочку, облокотится на стену и расскажет Киму, как много чисел ему пришлось изучить ради одного (!) шанса увидеться вновь. А дальше дело за муторным ожиданием ответа на такой животрепещущий вопрос.
Так сорок первая школа оказалась вычеркнута практически сразу. Это очевидно, что там не может оказаться любитель оранжевых курток и точных наук. Конечно, тут могла бы оказаться цитата про теорию относительности, но она затерялась в юношеской памяти среди других фактов о чудном незнакомце.
Акт пятый, в котором Гарри Дюбуа сталкивается с суровой проблемой распределения времени на все свои задачи. Ни больше, ни меньше, все именно так, как написано. Времени очень мало, дел очень много. Обойти надо несколько школ — можно начать с той, где проводилась олимпиада. Можно поправить детективный аксессуар — ручку за ухом — и допытаться до всех, кто мог знать хотя бы школу, где учится разыскиваемый.
Это оказалось неоправданно трудно.
Четверть и так заканчивалась через полторы недели. Усложнять себе жизнь всегда весело, но не когда ты разбираешься в вещах, в каких никогда разбираться не думал. Это становилось безнадежным. Жюдит смилостливилась, предложила руку помощи, пообещав не втягивать в это по возможности Жана еще больше, чем он уже в это втянут — многострадальный технарь-амбидекстр учится в пятьдесят седьмой школе. Пришлось, говорит, вспомнить про свои связи со знакомой оттуда.
Он постарается не забыть об этом приятном чувстве, когда за него вступаются люди — его было подозрительно много за последнее время.
Так и начинаются более конкретные поиски вокруг нужной школы, открывающие завесу таинственности — это оказалось похоже на попытку достать что-то на дне аквариума с кислотой.
— Скажем так, — начинает импровизированный допрос с легкой наглости импровизированный следователь Дюбуа с кем-то из выходящих из школы подростков. — Мне очень интересно, знаете ли вы, где находится невысокий десятиклассник в оранжевой куртке и очках.
— Этот-то? — отвечает вопросом на вопрос собеседник, и Гарри чувствует, что, скорее всего, попал в точку. — Давно уже не пытаюсь понять, где его носит. На каждый парадный вход у него есть пара пожарных и отмычки. А что?
И это странное недовольство. Будто бы это плохо не только по причине несоблюдения правила — тут что-то определенно более личное. Более похожее на "паршивец не хочет попадаться мне на глаза", не высказанное вслух ни в какой мере или степени.
Но почему-то такое очевидное. Похожее почему-то на злобу Жана, однако без знакомого подсознательного ощущения заботы. Ну то есть, да, разумеется, он может накричать, кто не может-то. Разница ведь в намерениях. Правда?
— Просто интересуюсь. Мы договорились встретиться.
— Удачной встречи, — произносит подросток с очевидным сарказмом, насмехаясь над ситуацией и уходя. — Он дерганный.
Ну что ж, это было совершенно бесполезно. Ощущение подвело. Никаких зацепок. Что теперь? Не ввязывать же в это всех, кто под руку попадется. Это неразумно. Сколько бы специалистов по неразумностям Гарри не знал лично, втягивать их всех в такое странное приключение не стоит. Сам справится. С чего бы ему не.
Двухэтажная городская библиотека была расположена подозрительно близко к пятьдесят седьмой школе. Настолько подозрительно, что искать там Кима Кицураги было бы равносильно поиску очков у себя на лбу -- это настолько очевидно, что лучше начать с других мест. И тем не менее, поиск начался именно там. Никто не может остановить адскую машину, какая всегда только становится хуже, настойчивее и беспокойнее.
Никому не надо. Пока что.
На первом этаже библиотеки внимание привлекает самую малость заплутавший друг, не ясно, что забывший тут. Допрос начинается.
— Жан? Какими ты тут судьбами?
— И тебе не хворать. Видишь ли, ты тоже мог сюда прийти, если бы просто согласился подтянуть свою несчастную оценку по алгебре без желания гоняться за незнакомцами.
— Рано или поздно я его найду.
— Найдешь-то найдешь, а о будущем твоем кто волноваться будет? Я? — и на этом моменте недовольный Викмар удаляется. Последовать за ним Дюбуа решил не сразу, из-за чего разобраться в просторном помещении оказалось неоправданно сложно.
Акт шестой, в котором все планы разворачиваются аккурат на сто восемьдесят градусов и утыкаются ровно в стенку. Не то, чтобы они после такого были в принципе зачем-то нужны, но обо всем по порядку.
На втором этаже библиотеки едва слышались знакомые голоса, в том числе и тот самый строгий тон, похожий на наждачную бумагу. По мере приближения можно было разобрать, о чем они говорят.
— Если я найду этого загадочного технаря, — он легко-легко ухмыляется, не сбавляя нейтральности голоса. — Я могу ему что-то передать.
— Да, передай, что Маллен убивается по полной. Что готов под риск поставить свою учебу.
— Не убиваюсь я! — перебивает друга Гарри, врываясь в диалог и чувствуя на себя взгляд Кима. Секунда. Две. (Они тянутся болезненно долго). Три. — Какого черта? Вы знакомы?
— А, так ты убивался по Киму?
— В пятьдесят седьмой школе не так уж и много дальнозорких парней в оранжевых куртках, увлекающихся точными науками. Поверьте мне, я бы знал, если бы там существовал мой клон, — разрывает пелену интриги Кицураги, завязывая шнурки на ботинках покрепче.
— В таком случае у тебя нет выбора, ты остаешься и слушаешь лекцию по высшей математике, — пожимает плечами Викмар.
— Я ручку хотел отдать... Но я бы все равно остался.
— Оставь, — говорит десятиклассник с совершенно несвойственной большинству десятиклассников серьезностью, и Гарри улыбается. — Приятно знать, что у меня достаточно привлекательные привычки, чтобы кому-либо хотелось их повторять.
Жизнь продолжается с легким ощущением близости. Жизнь должна так продолжаться. Иначе было бы очень одиноко.