Лен вытащил Марка из машины. Тот почувствовал себя хуже, когда адреналин стал выветриваться из организма. Барри неплохо потрепал его — жить Марк будет, но сейчас, когда Лен вёл его к медицинской комнате Шоны, которой они позвонили по пути, с его губ то и дело срывались стоны.

— Вы, мальчики, и месяца прожить не можете без проблем? — спросила Шона, показываясь в дверях. Она сделала всего полшага, а затем исчезла, в следующее мгновение появляясь перед ними. Это чертовски сильно дезориентировало.

— Баез, знакома с Мардоном?

— Мгхм. — Она поджала губы, и Лен увидел, как Марк послал ей негодяйскую улыбку.

— Давно не виделись, Пик-а-бу.

— Возможно, Мардон. — Шона повернулась к Лену. — Как он?

— Возможно, несколько треснутых рёбер, вывихнутое плечо, синяки.

Было похоже, что Шона сейчас закатит глаза, но в итоге она просто кивнула.

— Помочь дотащить его?

— Я в порядке…

— Мы справимся. Веди.

Она переместилась к дверям медицинской комнаты, и теперь уже Лен еле сдерживался, чтобы не закатить глаза. Чёртовы метавыпендрёжники. Он дотащил Марка до комнаты и уложил его на кушетку, помогая стянуть куртку с вывихнутого плеча, а потом отошёл, чтобы тот разобрался с рубашкой.

Шона держала стетоскоп и доставала бинты, восхваляя рентген-аппарат, который Лен купил после драки с гориллой, явно радуясь, что сможет наконец использовать его.

— Ты точно знаешь, как работает эта штука? — спросил Мардон, и Шона усмехнулась, но Лен не обратил на них внимания. Внезапно он смог почувствовать Барри, сильно и отчётливо, резко сосредотачиваясь только на нём. На его злости, которая была горячей, как лава, и горела где-то в животе, адреналине и энергии, которой у него осталось больше, чем у Лена. Кулаки Барри были сжаты, и Лен стиснул свои, напрягаясь и чувствуя волнение.

В комнате резко и громко прозвенели выроненные инструменты, привлекая к себе внимание. Лен моргнул, только сейчас заметив, что закрывал глаза, и увидел, что поднос с бинтами и медицинскими принадлежностями валяется на полу. Ладонь Шоны лежала на голой руке Мардона, и они смотрели друг на друга широко распахнутыми глазами, затаив дыхание.

Этого не могло быть.

Шона первая нарушила тишину взрывом радостного мелодичного смеха, едва не визжа от возбуждения. В её глазах стояли слёзы. Тело Лена будто налилось свинцом. Марк притянул Шону к себе здоровой рукой, и она обняла его за голову — ближайшую неповреждённую часть тела, — плача сквозь свой собственный смех, сквозь смех Марка.

Они были соулмейтами. Лен не видел их соулметок, но он не раз был свидетелем инициации — в куче фильмов показывали это, не говоря уже о редких случаях в кофейнях и торговых центрах, а однажды и в школе, когда он ещё учился там. Все знали, что означало это выражение лица, эта радость.

Лен даже не попрощался. Он просто вышел из комнаты. Они и не заметили, слишком увлечённые формированием связи. Их радостные слова преследовали его:

— Всё это время…

— Тюрьма Флэша, и мы никогда не касались…

— Поверить не могу, что это ты…

— Ты такая красивая…

— Марк…

Лен стиснул зубы и выбежал в переулок. По дороге он сбросил парку и пушку, чтобы не привлекать много внимания, слоняясь по Централ-Сити. Лен вдохнул ночной воздух, радуясь, что решил оставить куртку, потому что на улице всё ещё было по-летнему жарко, несмотря на то что солнце давным-давно село. Он пошёл вперёд.

Лен довольно быстро осознал, что ему по-прежнему было больно. Молния, проходящая через тело Барри, была шоком для его собственного — не совсем незаслуженным, нужно признать. Природа связи не предполагала передачу такого рода ощущений, а если это и случалось, они должны были казаться лёгким покалыванием где-то на периферии сознания. Это, блядь, было гораздо больше, чем лёгкое покалывание. Всё тело сжалось, каждый мускул напрягся, не до конца зажившие рёбра начали болеть. Как только шок прошёл, он понял, что Барри просто отодвинул это на второй план, как будто это ничего не значило. Лен всё ещё чувствовал привкус крови во рту.

Он ускорился, чтобы позабыть о неприятном чувстве, стараясь не размышлять слишком сильно о том, каким злым был Барри. Впервые в жизни Лен почти пожалел о том, что бросил курить, хоть это никогда ему и не нравилось. А вот выпить сейчас не помешало бы. Он уже свернул к одному из своих любимых мест, когда что-то ударило его. Когда Барри ударил Лена.

Красная молния в мгновение ока ворвалась в переулок, прижимая Лена к стене так сильно, что рёбра снова заныли. Он зарычал, дезориентированный, несмотря на то что Барри сделал шаг назад и опустил капюшон. Его лицо выражало лишь ярость, и, как только Барри замедлился достаточно, чтобы можно было говорить, он закричал:

— КАК ТЫ МОГ?!

— Барри…

— Что с тобой не так, Лен?

— Я думал, мы договорились! — Лен отошёл от стены, чувствуя, как его собственная злость выходит наружу.

— Из-за тебя я чуть не умер, мой отец чуть не умер! Ты сам чуть не умер!

Он знал, он, блядь, знал. Джо Уэст не должен был пострадать, и уж тем более не должен был пострадать от его рук.

— Криополе…

— Это вообще отдельный разговор! Что ты сделал со своей пушкой?

Лен сделал глубокий вдох, приказывая самому себе оставаться спокойным.

— Вот это сюрприз, да? Я улучшил её специально для тебя, Барри. Так мы оказываемся почти на одном уровне.

— Вот так ты это называешь? Эта хрень помешала мне добраться до Мардона!

В этом как бы и был смысл.

— Не беспокойся о Мардоне, он теперь один из Негодяев. Пока он с нами, он не будет убивать невинных.

— Не будет убивать? Это то «правило», о котором говорил Биволо? Ты придумал для Негодяев правила и думаешь, что теперь я смирюсь с тем, что ты крадёшь вещи и причиняешь людям боль? Что ты в одной команде с людьми, которые больше всего хотят ранить или убить моих близких? Ты правда думаешь, что я смирюсь с этим, Лен?

— Барри…

— Джо ранен, Лен. Он ранен из-за твоей пушки. Эдди и Айрис могли быть ранены, и ради чего? Глупого меча? Это не игра, это моя жизнь!

Это вообще не касалось меча. Это всё было для того, чтобы показать силу Негодяев, забрать трофей из комнаты, полной копов, унизить их драгоценное и отвратительное заведение. Мардону, насколько он мог судить, было важно швырнуть это Джо Уэсту в лицо, раз уж тот должен был получить награду за службу.

— А зачем, по-твоему, я должен был быть там? — выплюнул Лен. — Я отговорил Мардона от убийства Уэста, от похищения его дочери, сосредоточил его внимание на мэре… — Он не собирался рассказывать это всё Барри, но план всё равно сорвался.

— ЭТО НИЧЕГО НЕ МЕНЯЕТ!

Его злость не была похожа на злость Лена — она не напоминала кастрюлю, оставленную на огне, ждущую, когда вода закипит, а потом остынет. Злость Барри была как вулкан, извергающийся без предупреждения, — взрывоопасная и горячая.

— Я пытался! Я всё спланировал так, чтобы Мардон не смог выстрелить в Уэста. И мне жаль, — выдавил Лен, почти удивляясь тому, что это правда, — что он пострадал. Всё должно было получиться не так.

— Уж надеюсь…

— Не должно было, — отрезал он.

— Но это всё равно ничего не меняет, Лен. — Теперь Барри хотя бы был спокойнее, резкие черты лица смягчились, выражая большую открытость, но также злость и боль. — А как же другие невинные люди, которые оказались вовлечены в твой план? Люди, урон, охрана, и… ты хоть представляешь, сколько всего натворил Биволо?

Барри хоть когда-нибудь это поймёт?

— Никто не умер, никаких смертельных ран, только незначительные повреждения. Я играл по твоим правилам… — Лен выделил это голосом и показал пальцем на Барри. — И я заставил всех остальных делать то же самое, если они хотят быть частью этой игры. Я не планировал ранить никого из твоих близких, но я убедился, что моя пушка не убьёт Уэста, когда тот чуть не выстрелил в Мардона. Я не хотел причинять тебе боль.

Барри покачал головой, его лицо выражало недоверие и отвращение.

— Я говорю не о том, что ты ранил меня, Лен. Я говорю о том, что ты ранил невинных людей.

— Я только что сказал…

— Никто не пострадал в этот раз, но что будет в следующий? Я думал, что ты прекрасный вор, войдёшь и выйдешь так, что никто и не заметит. Все эти дела Негодяев — объединяться с людьми вроде Мардона, выводить из себя копов… То есть сначала ты крадёшь ту картину только для того, чтобы позлить копов, потом сражаешься со мной на улицах, потом в казино, а теперь это?

Лен заметил, что Барри не упомянул тот раз, когда они пытались работать вместе. Возможно, и хорошо, что он не поднял эту тему.

— Я вывожу свою игру на новый уровень — ты изменил правила, и теперь я…

— Это не игра! Почему ты не понимаешь этого? Ты говоришь о Централ-Сити так, как будто любишь этот город, а потом просто идёшь и…

— Если ты просишь меня перестать быть тем, кто я есть...

— Я прошу тебя ЗАБОТИТЬСЯ! — Барри рванул вперёд, так сильно ударяя кулаком в стену рядом с головой Лена, оставляя вмятину, что та раскрошилась. Адреналин — эта вспышка инстинктивного страха — прошиб тело, зажатое между Флэшем и кирпичной стеной, скованное злостью Барри. В его глазах мелькали настоящие молнии, и это и очаровывало, и пугало одновременно. Но потом Барри опустил кулак, и его следующие слова были пронизаны такой горечью, что даже узы не могли передать её целиком.

— Знаешь, Лен, будучи ребёнком, я боялся темноты. Когда моя мама ещё была жива, она говорила мне, что я боялся не темноты, я боялся остаться в темноте в одиночестве. После того как она умерла, этот страх... он вернулся, но каждый раз, когда я был напуган, я касался метки и думал, что, даже если я ещё не встретил своего соулмейта, он есть где-то там и я не одинок. Но я ошибался.

Это было похоже на нож в самое сердце. Лен знал, что Барри скажет дальше.

— Теперь я знаю тебя, Холод, и я уверен. Ты и раньше говорил мне, что ты преступник и лжец, что ты ранишь людей. Когда мы оказались связаны, я подумал, что, возможно, ты можешь измениться, можешь заботиться… не только обо мне, но и о том, чтобы быть хорошим человеком. Но теперь я вижу, что в тебе этого просто нет. Я больше не боюсь темноты, и я не боюсь остаться в одиночестве. С этим покончено, с нами покончено.

— Барри… — Лен потянулся вперёд, желая утешить, прикоснуться к нему и всё исправить, обнять его, потому что, чёрт возьми, Барри был его соулмейтом и ему было больно.

Лен не предвидел этого. Барри ударил его спиной о стену, схватив за шею, и из горла Лена вырвался полузадушенный всхлип. Он едва мог дышать, а в глазах Барри плескались ярость и огонь. Парень был сильным, слишком сильным, ноги Лена едва касались земли, его накрывала волна инстинктивной паники, ладони обхватили руки Барри в перчатках.

Узы были слишком громкими, клокотали эмоциями: яростью, неверием, страхом и ужасом, сменяющими друг друга. Барри скривился и отпустил Лена, но тот как будто всё ещё мог чувствовать руки своего соулмейта. Лен с трудом вдохнул.

— Барри…

— Не надо, Холод. Если хочешь драться, я буду драться. Ты ранил моего отца, разработал оружие специально для того, чтобы замедлить меня, ранить меня, и думал, что я не отвечу тебе тем же? Отвечу. Ты не сможешь усидеть на обоих стульях, не сможешь сначала причинять мне боль, а потом обнимать.

— Я сделал это не для того, чтобы причинить боль… — Лен закашлялся, горло саднило.

— Перестань, — выплюнул Барри.

— Чёрт возьми, парень, послушай себя. Это ты сказал мне, что нам нужно поработать над этим, ты сказал «скоро», как будто мы шли к чему-то. Это всё равно рано или поздно случилось бы, поэтому просто успокойся и послушай меня.

Барри был злым и резким, его эмоции вторгались в сознание Лена.

— Скоро? Скоро?! Месяц этого, Лен, — подарков, держания за руки и твоего чёртова желания. Твои руки на мне каждое утро, когда я трогаю себя. — Барри поморщился и наклонился ближе к Лену, не отводя от него взгляда. — Ты был прав — я ненавижу это.

Горло Лена сжалось, почти неописуемое подавленное чувство всколыхнулось, а затем…

Барри сорвался.

В одно мгновение он всем телом прижался к Лену, впечатывая его в стену, прижимая к ней и не давая времени оправиться. Барри прижался к губам Лена своими — сильно, со злостью, как будто желая оставить синяки. Это была не страсть, а отчаяние — наказывающее и властное, беспомощное. Господи, так близко, вот так вот прикасаясь, со всеми этими эмоциями, кричащими в его голове, Барри чувствовал себя таким блядски беспомощным. Его поцелуй не был прощающим, он был резким, украденным без спроса. Их языки встречались, давили друг на друга, проходились по кромке зубов, проникали глубже в рот; тела и лица были прижаты друг к другу, как будто даже малейшего расстояния было слишком много. Это было опьяняюще — внезапно, слишком быстро, жарко, дико и напряжённо.

Барри отстранился, и Лен почувствовал его ярость в узах.

— Ты этого хотел, Лен? Этого? — Его голос был грубым и хриплым, но, блядь, как же хорошо это звучало. На этот вопрос не было правильного ответа, каким бы честным ни пытался быть Лен, поэтому он просто втянул Барри в ещё один поцелуй, вкладывая в него несказанные слова. Он попытался изменить поцелуй на более нежный, мягкий — такой, какой действительно хотел, — но Барри был слишком нетерпелив, сразу же делая его жёстче, требовательнее, и Лен подчинился.

Поцелуй был горячим и совпадал с бешеным ритмом его сердца. Руки Барри потянули его свитер вверх, и Лен сбросил его. Он остался в футболке, дрожа от внезапного холода, но не обращая на это внимания. Его руки поднялись к подбородку и шее Барри, нашли язычок молнии и потянули вниз, стягивая костюм, оголяя кожу Барри, чтобы Лен мог почувствовать. Аллен выпутался из костюма, под которым он был голым, голым под пальцами Лена.

Потом Барри снова обхватил Лена за талию, вжимаясь в его тело своим. Лен зарылся пальцами в его волосы, потянул их, углубляя поцелуй, проникая языком ему в рот. По узам распространился жар, и Лен изогнул руку в волосах Барри, заставляя того застонать в поцелуй, прижаться к его бёдрам своими, к его паху своим, стеснённым узкими штанами. Другая ладонь лежала на шее и плече Барри, притягивая его ещё ближе, касаясь мягкой кожи.

Барри прикусил губу Лена, и тот на мгновение оторвался от него, чтобы сделать вдох, а потом, усилив хватку в волосах, наклонился к шее Барри, целуя её, кусая, всасывая кожу, чтобы оставить синяк. В узы проникали и боль, и наслаждение. Барри схватил Лена за плечи, снова впечатывая его в стену, возвращаясь к губам терзающим поцелуем; его тело дрожало от ярости и страсти, тряслось, вибрировало в руках Лена. Руки Барри опустились ниже, одна из них легла на талию Снарта, а другая скользнула под рубашку и прижалась к метке.

Блядь. Их прошило электричество. Лен повторил движение Барри, скользнув рукой с шеи к торсу, опустив её на метку, и… чёрт возьми.

Он почувствовал ладони Барри на своей талии, на своей метке; почувствовал ладони Лена на голой коже; почувствовал, как они соприкасались бёдрами; почувствовал, как сильно он вжимался бёдрами в Лена; почувствовал, где Барри прикусил его губу; почувствовал, где он прикусил губу Лена; почувствовал засос, который оставил, и прохладный ветерок, обдувающий его; почувствовал засос через призму сознания Лена, почувствовал, как Снарт сосредоточился на нём; почувствовал свою ладонь в волосах Барри, касающуюся кожи головы; почувствовал свой собственный выдох в его губы; почувствовал свою дрожь под его пальцами; почувствовал всё; этого было слишком много; слишком много; он жаждал этого; он ненавидел, насколько хорошо это ощущалось; ему было так больно; это делало его целым, от этого перехватывало дыхание, это причиняло столько боли; он хотел…

Они отпрянули одновременно, отдёргивая руки.

Барри сделал шаг назад, тяжело дыша.

— Это… это было... — Он вздохнул.

— Да… это было. — Было бессмысленно даже пытаться подобрать подходящие для этого слова.

Несколько секунд они просто рвано и взволнованно дышали. Барри прислонился к стене рядом с Леном, чтобы перевести дыхание и, возможно, чтобы устоять на ногах. Лену было тяжело держаться на ногах после такого.

— Я не должен был делать этого, — выдал Барри спустя минуту.

— Не буду жаловаться. — Как раз наоборот. Лен всё ещё неровно дышал.

— Я не для этого…

— Я знаю. — Он знал. Он, блядь, знал. Пару минут назад они ссорились. Час назад Мардон выпустил в Барри молнию, а Лен замораживал его, направлял пушку на Уэста. Барри пришёл не для этого. Он мог чувствовать так много всего минуту назад.

— Мне нужно идти.

— Или ты можешь остаться. — Сожаление уже брало верх. Лен чувствовал и своё собственное, и сожаление Барри в узах. Тот отлепился от стены, качая головой.

— Я не могу.

Лен последовал за ним, отставая всего на шаг, и схватил руку Барри, чтобы остановить его.

— Почему? — Он должен был попробовать. — Мы можем разобраться с этим — соулмейты и заклятые враги. Мы…

— Всё кончено! — огрызнулся Барри, поворачиваясь к нему. — Мне надоело, Лен… Холод. Мне надоело прикладывать усилия, чтобы всё получилось. Мне плевать, если мне придётся чувствовать каждый момент твоей жизни, я не позволю тебе разрушить моё счастье, причинить боль моим друзьям или моей семье. Я не знаю, что такое, по-твоему, любовь, но, клянусь, ты ошибаешься.

— Я никогда не хотел причинить тебе боль, — смог выдавить Лен.

— О, ну тогда ты должен был подумать об этом до того, как спланировал кражу, из-за которой ты сделал именно это.

Лен опустил руки, ничего не сказав. Барри бросил на него последний взгляд, полный злости и разочарования, а потом исчез во вспышке.

Позже, когда Лен уже лежал дома в кровати, он чувствовал, что его кровь всё ещё бурлит, ощущал болезненное возбуждение от поцелуя Барри. Лен чувствовал это и в узах, не зная, что с этим делать, сосредотачиваясь на поступающих ощущениях, пытаясь понять, что чувствует Барри и как Лен может всё исправить. Напряжение внутри парня быстро исчезло, и сразу за ним последовали боль в пальце и вкус крови во рту. Барри до крови укусил палец, чтобы успокоиться. Блядь. Лен сделал то же самое.

***

Ты не можешь вечно убегать, Барри. Давай встретимся в парке Чаббак и *поговорим*

Оставь меня в покое

Повзрослей и встреться со мной

Никакого ответа. Ёбаный ребёнок. Лен целых две недели старался быть терпеливым и только после этого написал Барри. Он невероятно сильно хотел написать, позвонить, прийти к нему домой. Но Лен заставлял себя терпеть, а потом ещё терпеть, подождал ещё пять дней после этих двух недель, почувствовал, что скоро свихнётся, и только после этого написал Барри. И получил лишь этот колкий ответ.

Лен всё равно прождал на скамейке целый час. Он и не надеялся, что Барри придёт, но что ещё ему оставалось делать? Потом Лен отправился в тренажёрный зал, чтобы избавиться хотя бы от части медленно нарастающего напряжения. Это не помогло. Ничего не помогало — ни зал, ни работа над логовом Негодяев, ни чёртова медитация, из-за которой он только случайно сосредоточился на узах.

Узы были ещё одной проблемой. С той битвы с Мардоном Лен ни разу не чувствовал Барри, когда прикасался к себе, никаких призрачных ощущений чужих рук. Он и не думал, что так сильно будет скучать по этому. И Лен не был монстром, поэтому, когда Барри снимал напряжение, не вмешивался, несмотря на то, как сильно ему хотелось присоединиться, чтобы разделять хоть что-то. Но даже без учета его радиомолчания было очевидно, что Барри не хочет этого. Сначала он делал это только в непривычное время, когда Лен был занят чем-то, и несложно было догадаться, что он надеется расслабиться в одиночестве. Поэтому Лен не присоединялся и не собирался делать этого, пока его не попросят, но от этого напряжение только возрастало.

И, конечно же, разочарование возникало из-за Марка и Шоны. Лен был рад за них, правда. Он просто хотел, чтобы они стянули это счастливое выражение со своих лиц и убрали его куда подальше. Лен оказался их связником, поэтому они оба считали, что он стал их другом, и рассказывали о своём соулмейте в те редкие моменты, когда не были вместе. Каждый день они обедали вдвоём в баре, кидаясь друг в друга картошкой фри, проводили в мастерской большую часть дня. Марк дразнил Шону, обещая украсть для неё кучу милых вещиц: бриллианты, жемчуг, золотой телескоп, что угодно. Они были ужасно очаровательны. Лен ненавидел это.

Они с Хартли долго и страдальчески закатывали глаза каждый раз, когда непрекращающийся флирт Марка и Шоны превращался в отвлекающий взрыв смеха или в нам-плевать-кто-нас-увидит поцелуи, из-за которых им часто приходилось уходить к кому-то домой. Если бы всем так везло с соулмейтами.

Последние несколько дней Лен даже стал избегать логова Негодяев, занимаясь работой по дому и обедая с Лизой. Она снова встречалась с Роско, и это ужасно раздражало Лена, но он не собирался критиковать её выбор. Если она хочет встречаться с женатым мужчиной — пожалуйста, он не будет её отговаривать. По крайней мере, так Лиза меньше беспокоилась о них с Барри. Лен не рассказал сестре, что Барри с ним не разговаривает, но она знала, что он что-то скрывает. И если она решит нанести визит в STAR Labs, проблем станет только больше.

Чтобы ещё больше отвлечь Лизу, а ещё потому, что обычно он работал с кем-то, Лен разрешил ей помочь ему с дельцем, которое определённо было плохой идеей и отчаянной авантюрой. Он решил провернуть кражу, чтобы остаться с Барри наедине, украсть что-нибудь из места, в котором достаточно много людей, чтобы привлечь его внимание, но чтобы это было довольно просто сделать, не тратя много времени на планирование. Это была какая-то техническая хрень из Mercury Labs, что звучало довольно интересно. Её везли на ежегодный благотворительный вечер открытых дверей. Они с Лизой с лёгкостью смылись с награбленным — никаких следов Флэша. Когда они закончили, было уже поздно, и Лиза решила встретиться с Роско, а Лен вернулся в логово Негодяев.

Когда он вошёл, Хартли проигрывал самому себе в шахматы.

— Дудочник, — поприветствовал его Лен, проходя вглубь комнаты, чтобы сбросить парку, кобуру и пушку.

— Как прошло твоё свидание с Флэшем? — спросил Хартли, и Лен издал полный отчаяния звук. Если бы он только знал. — Так хорошо? Хах, а я думал, что Флэш любит потанцевать.

— Что ты знаешь о Флэше? — спросил Лен с холодком в голосе. Он всё ещё злился на Хартли, на Барри, на всю эту ситуацию в целом.

— Я знаю, что он неплохо смотрится в коже.

Лен смог не рассмеяться, но почувствовал себя спокойнее. Ему показалось, что Хартли и Барри могли бы найти общий язык со своими дерзкими шуточками и похожими улыбками. Лен взял эту техническую штуку и подошёл к Хартли, следя за тем, как он съедает белую ладью чёрным слоном.

— Найдёшь применение чему-то вроде этого?

Хартли по-совиному моргнул за стёклами очков.

— Это… это нейронный расщепитель? Из Mercury Labs? Как ты… ты украл его?

Лен замешкался на секунду, что было совсем на него не похоже, но перед глазами промелькнуло выражение лица Барри, отказывающегося от его подарка ещё тогда, в первый раз на скамейке. Но Хартли не отказывался. Он с благоговейным выражением принял расщепитель; на лице расползлась широкая улыбка.

— Ты хоть понимаешь, что мы можем сделать с этим? Возможно, мне понадобится какое-то оборудование, но я и представить боюсь, на что он способен. — Хартли поднял глаза на Лена. — Я правда могу поработать с ним?

Лен согласно кивнул, радуясь, что хоть кто-то ценит его подарки. Хартли выглядел невероятно счастливым, выдавил «спасибо», а потом…

Он поцеловал Лена.

На мгновение Лен так сильно офигел, что не смог даже ответить на поцелуй. И тогда Хартли отстранился и начал рассыпаться в извинениях, явно напуганный. Так не пойдёт. Лен сделал шаг вперёд, прерывая Хартли, и забрал из его онемевших рук эту странную металлическую штуковину. Он положил её на шахматную доску, перегибаясь через Хартли, чтобы сделать это, чувствуя, как парень нервно дышит ему в шею.

— Если ты собираешь ударить меня, я бы предпочёл…

— Не собираюсь. — Лен выпрямился — теперь их разделяли какие-то дюймы — и взял лицо Хартли в свои ладони. — Я хотел, чтобы ничего не мешало, когда я буду целовать тебя.

— О.

Лен выгнул бровь, пытаясь не рассмеяться.

— То есть да.

Лен поцеловал его, запуская пальцы в волосы Хартли, чтобы немного наклонить его голову, и парень, не тратя ни минуты, принялся вылизывать его рот. Нетерпеливый, но горячий, Лен не жаловался. Спустя несколько минут в ход пошло всё: поцелуи, вылизывания, засосы на коже Хартли и его судорожные вздохи, когда Лен сжимал его милую задницу. Хартли старался изо всех сил: пробежался руками по коже под рубашкой Лена, стянул её через голову, удивлённо вздохнул, увидев татуировки, а затем покрыл поцелуями его грудь, пока руки блуждали где-то гораздо ниже.

Это было плохой идеей. Это было очень плохой идеей, и Лен знал это. Он знал, что ему нужно что-то посерьёзнее секса на одну ночь, что всё это время он будет представлять лицо Барри, что он просто одинок, зол и использует Хартли. Но было так трудно думать обо всём этом прямо сейчас, потому что Барри не хотел его, обрывая любое подобие контакта, а Хартли хотел. И, блядь, Хартли тоже использовал его, они были в одной лодке и вполне могли посочувствовать друг другу.

И он сочувствовал, позволяя парню толкнуть его к одному из столов. В глазах Хартли горела страсть, руки лежали на пряжке ремня Лена. Он начал спрашивать, но не успел даже закончить вопрос, когда Лен сообщил ему, что презервативы в медицинской комнате в нижнем шкафчике тумбочки. Хартли подмигнул и умчался за ними, а Лен положил на стол телефон и кошелёк, высвобождая член и надрачивая, отчаянно желая почувствовать на нём что-то кроме своей руки.

Хартли быстро вернулся и не стал тратить ни минуты. Он опустился на колени и раскатал презерватив, ловкие пальцы знали, что именно нужно делать. Лен почувствовал волну предвкушения: даже на коленях перед ним Хартли всё ещё был уверенным и очаровательным; его очки лежали на столе, не скрывая красивое лицо и желание в глазах.

Потом Хартли наклонился к члену, стал лизать и сосать, обхватывая губами головку, двигаясь ниже, принимая всё больше и больше, скользя рукой по той части, что не помещалась, в такт движениям рта. Он был блядски хорош в этом, подстраиваясь под каждый резкий выдох Лена, понимая, как сильно нужно давить и что именно нравится Снарту. Лен чертовски сильно этим наслаждался, не обращая внимания ни на что другое, пока в его сознание не ворвалось сильное и внезапное удивление в узах.

Мобильник Лена на столе рядом с ним начал вибрировать. Лен открыл глаза и покосился на… номер Барри. Он, наверное, издевался. Хартли остановился на секунду, отстранился, но продолжил надрачивать.

— Хочешь ответить?

— Нет. — Лен потянулся к телефону и нажал «отклонить». Хартли усмехнулся и продолжил, а Лен вздохнул и запустил пальцы в его волосы. Они были такими же мягкими, как волосы Барри, достаточно длинными, чтобы представить…

Телефон снова начал вибрировать. В третий раз, настойчиво, и Лен прорычал, прикладывая его к уху.

— Лучше бы теб…

— Что, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, с тобой не так?! — Голос Барри был громким и ужасно злым.

Харт поднял взгляд, и Лен кивнул, чтобы тот продолжал. Он нахально ухмыльнулся и стал посасывать головку.

— Если что-то и не так, так это то, что ты не заинтересован… ты не можешь решать, с кем мне — ах — спать, парень. Мне чертовски надоел твой постоянный игнор, и я возбужден… — Хартли обвёл головку языком, и Лен услышал полузадушенный хрип на том конце линии. Вот дерьмо. — Ты чувствуешь это?

— Перестань. — В низком и чувственном голосе Барри слышалась мольба, его слова звучали почти как всхлип, и, блядь… Лен слишком сильно сжал волосы Хартли. Тот поднял взгляд, и Лен ослабил хватку, успокаивающе пропуская пряди через пальцы. А потом Хартли стал брать глубже. Нахальный ублюдок. Лен охнул и услышал, как Барри сделал то же самое. Блядь, Хартли был хорош в этом.

— А он похож на тебя, знаешь, — выдавил Лен между вздохами.

— Зачем ты делаешь это? — Голос Барри звучал так, будто он плакал. Лен попытался подавить чувство, появившееся в животе при этой мысли.

— А чего ты от меня ждёшь? Что я буду вечно воздерживаться? Или ты вызываешься занять его место?

На том конце раздался вздох, а потом наступила тишина.

— Я так и думал.

Лен откинул телефон обратно на стол и скользнул пальцами по мягкой коже лица Хартли, чувствуя очертания члена через оттянутую щёку. Больше их не прерывали, и Лену хотелось бы чувствовать облегчение. Но вместо этого он был опустошён и зол, а горло обжигало чужое страдание.

Лен почти закатывал глаза от того, что творил Хартли своим языком, сосредотачиваясь на этом, а не на продолжительной тоске в узах.

— Извини за — ах — заминку, Харт. — Лен знал, что должен хотя бы извиниться. Отвечать на звонок, когда тебе делают минет, — невероятно грубо. Хартли отстранился, и Лен подумал, что он собирается ответить, но вместо этого Харт покружил языком, щёлкнул по дырочке на головке, а потом снова взял глубже, пока член Лена не ударился о стенку горла, и дальше, и… о, блядь, Хартли делал ему глубокий минет. Господи, как же давно никто не делал этого: с жадностью заглатывал до самого основания, так умело и уверенно принимая член далеко-не-незначительного размера. Лен зарычал, чувствуя, как сокращается глотка Хартли, так узко, горячо, скользко, блядь.

Парень отстранялся, чтобы сделать вдох, и снова насаживался на член. Лен был просто не в силах долго терпеть — и быстро и обильно кончил. Он хотел представить болотно-зелёные глаза Барри и его мягкие волосы, хотел притвориться всего на секунду. Но не смог, зная, что Барри не хочет этого.

Когда дрожь от оргазма прошла, Хартли отстранился. Парень был достаточно вежливым, чтобы самостоятельно разобраться с презервативом, и Лен прятал член в штаны, когда почувствовал это: желудок остро и больно сжался. Желудок Барри. А через секунду Лен почувствовал призрачный вкус желчи и рвоты. Барри только что вырвало.

Лен сглотнул. Блядь.

Назвался груздём…

— Думаю, пора и тебе снять напряжение, Харт.