Лето выдалось жарким, а в Айрон Хайтс не сильно тратились на кондиционеры для заключённых. После стольких лет Генри к этому привык, но вот некоторые новички поднимали шумиху. Он знал, что в Централ-Сити за жарой всегда следовали грозы, чтобы хоть как-то сбалансировать погоду, и почти каждую ночь сверкала молния, принося прохладу. Чем жарче день, тем сильнее гроза.

Утром было жарко, а день обещал быть знойным. Генри уже чувствовал повышенную влажность в воздухе и чуть не засмеялся, слыша, как молодые щёголи за столиком неподалёку жалуются. Сейчас они жалуются на жару, а потом, скорее всего, будут жаловаться на дождь. Молодым трудно угодить, они не видят, как маятник качается то в одну, то в другую сторону. Генри подумывал о том, чтобы отдохнуть во дворе, а потом, возможно, найти одного из друзей и сыграть с ним в карты, но услышал, что к нему пришёл посетитель. Он не мог не удивиться, учитывая, что сейчас был только день, а Барри приходил исключительно по вечерам.

— Заводишь друзей, Аллен? — спросил Родригез. Большинство охранников относились к нему дружелюбно, в основном благодаря его хорошему поведению.

— Это не Барри? — удивился он, останавливаясь у двери.

— Не похож на твоего парня, сказал, что он журналист.

Журналист? Но мужчина, не Айрис? Генри в недоумении свёл брови, а потом подошёл к кабинке, где его ждали телефон и перегородка из пуленепробиваемого стекла между ним и кем бы то ни было. Он сел, и…

Это было нехорошо. Мужчина — Леонард Снарт, Капитан Холод, тот, кто делал больно его сыну и знал, что Барри был Флэшем — ждал его по другую сторону стекла. На нём были костюм кремового цвета, очки, блокнот и бейджик журналиста, на котором было написано «Линкольн Смит». Генри медленно и осторожно поднял телефон. Снарт подождал, пока он поднесёт трубку к уху, и только потом поднял свою.

— Доктор Аллен, судя по вашему выражению лица, вы знаете, кто я такой? — Он дождался кивка Генри. Было сложно не узнать Снарта, учитывая выпуск новостей, в котором он похитил Кейтлин, то, что он сделал, чтобы ранить Флэша, и тот факт, что невозможно забыть одного из тех немногих преступников, которые когда-либо удирали из Айрон Хайтс. Все эти события произошли тем же летом, поэтому Генри не мог забыть. — Это значительно всё упрощает. Сейчас вы, наверное, жаждете привлечь к нам внимание, но не надо. Я пришёл, чтобы поговорить о Барри.

Генри прищурился.

— Знаешь, я слышал, что ты умён. Визит в тюрьму не кажется чем-то особо умным, Снарт. Что ты собираешься делать, если я позову охрану?

Снарт откинулся на спинку стула и прищурился, сняв очки и положив их рядом с блокнотом.

— Мой друг, Мик Рори, сейчас на парковке, и у него больше огневой мощи, чем вы можете представить, доктор. На вашем месте я бы не торопился с решениями, если, конечно, вы не хотите поджечь пару охранников.

Так он привёл подмогу. Не то чтобы Генри действительно собирался позвать охранников, но это всё равно была полезная информация. Чёрт, может, Снарт блефовал, но Генри не хотел рисковать жизнью невинных людей.

— Вы с Рори, да? И, скажи мне, зачем так сильно рисковать, приходя сюда, чтобы поговорить со мной? Ты правда думаешь, что я расскажу тебе хоть что-нибудь о моём сыне, Холод? Или ты пришёл, чтобы похитить меня так же, как его подругу Кейтлин? Потому что ты не на того напал, если думаешь, что я спокойно пойду с тобой или позволю сделать Барри больно.

— Так вот откуда у него эта упрямость. По крайней мере, это честно.

— Я серьёзно. Думаешь, мне не плевать, что со мной случится? Плевать. Но я знаю, что ты знаешь, кто он, и я не позволю тебе ранить моего сына.

Снарт кивнул и немного наклонился вперёд. Может, он ждал, пока Генри признается, что знает о «второй работе» Барри, или, может, он готовился попытаться убедить Генри в чём-то, на что он точно не согласится.

— Я здесь не для того, чтобы найти ещё одну слабость Барри или сделать ему больно, доктор Аллен. Как раз таки наоборот — я пришёл, чтобы попросить вашего совета по поводу того, как мне загладить свою вину. — Он поднял вверх палец, говоря это; Генри и не думал, что у Снарта есть склонность к драматизму за пределами костюма.

— Загладить вину? Почему я должен верить, что ты… Что, протягиваешь ему оливковую веточку примирения? Почему я должен хоть на секунду поверить в то, что ты не воспользуешься информацией, которую я тебе дам, против Барри?

— Потому что его продолжительное благополучие в моих же интересах.

Генри оценивающе смотрел на Снарта долгую минуту, а тот глядел в ответ, всем своим видом выражая холодное безразличие. В последние два раза, когда Барри приходил, он казался немного не в себе, может ли это быть связано? А заметив принуждённую расслабленность позы, проницательный взгляд, изучающий его, Генри поинтересовался:

— Между тобой и моим сыном что-то происходит. Что ты с ним делаешь, Снарт?

— Делаю? Ничего. Просто надеюсь найти общий язык с парнем. Завоевать его хорошее расположение, сблизиться. Не для того, чтобы ранить его, доктор. Как я и сказал, здоровье Барри в моих же интересах. — Сказав это, Снарт наклонился ближе, смахивая на хищника, и Генри смерил его гневным взглядом.

— В твоих же интересах, Снарт? Какого чёрта происходит? Либо ты всё расскажешь, либо не услышишь от меня больше ни единого слова. — Генри не смог сдержать беспокойство, просочившееся в голос. Речь шла о его сыне.

— Тогда, думаю, я зря пришёл.

Он сделал вид, что собирается вставать, и Генри проворчал в трубку:

— Не нужно блефовать, говоря, что уйдёшь. Ты пришёл сюда, рискуя своей свободой, и для чего? Что происходит между тобой и Барри?

Встав, Снарт замер, и на мгновение фальшивую уверенность сменило что-то, очень похожее на честность.

— Вы должны услышать об этом не от меня.

— Если бы ты правда так думал, ты бы вообще сюда не пришёл. Ты хитёр, Снарт, и играешь только по своим правилам.

Он раздумывал над словами Генри, склонив голову набок, и в итоге сел обратно.

— Кажется, ты немного знаешь обо мне, Аллен.

Учитывая новости, его воспоминания о молодом Леонарде Снарте в тюрьме, который набил морду собственному отцу во дворе, а вскоре сбежал вместе с поджигателем — тем же поджигателем, который сейчас служил ему подмогой, — да, он кое-что знал о Холоде.

— Мне известно достаточно. А сейчас ты расскажешь мне правду или так и будешь притворяться, что хочешь избежать этого разговора?

Снарт сделал вдох носом, и Генри стало интересно, что такое важное, чёрт возьми, привело его сюда да ещё заставило так напряжённо смотреть через стекло, словно, если сильно постараться, он мог просверлить голову Генри и найти ответы на интересующие его вопросы.

— Барри — мой соулмейт.

Генри забыл сделать вдох. Следующая секунда длилась слишком долго, словно часы разучились тикать. Он тяжело задышал, словно его ударили прямо в живот. Генри изучал лицо Снарта, пытаясь увидеть в нём ложь, шутку, но оно было серьёзным и напряжённым, а из голоса исчезла саркастичная нотка. Та его часть, что интересовалась медициной, всколыхнулась, напоминая обо всём, что он знал о соулмейтах, несмотря на то что сам Генри был неотмеченным, напоминая обо всём, что он знал о метке Барри.

— Докажи.

Снарт медленно кивнул, как будто был готов к этому вопросу. Он заговорил неспешно и ясно, каждым словом забивая очередной гвоздь в крышку гроба:

— Барри родился в 17:52 во вторник, двадцать пять лет назад. Мне было семнадцать. Он был рождённым отмеченным. У него метка справа, прямо... — Снарт постучал двумя пальцами по правому боку. — Здесь. Она похожа на снежинку с неровными линиями, зазубренную, но симметричную. Если и это тебя не убедит, я знаю о нём гораздо больше. Я знаю, что он боялся темноты, когда был ребёнком, что у него кое-какие проблемы с принятием подарков, я знаю размер его обуви и любимого певца, я знаю, что он...

Он резко замолчал. Генри чувствовал, что его грудь может взорваться, он был таким напряжённым, что деревенели ноги.

— Он что, Снарт?

Тот — соулмейт Барри — прочистил горло и выдохнул, отводя взгляд сторону и немного улыбаясь.

— Прямо сейчас он чувствует себя состоявшимся, наверное, на месте преступления, потому что там ему всегда лучше, чем в лаборатории. Он сыт и, я думаю, недавно поел. Вскоре он будет взволнован и возбуждён перед встречей с тобой, а потом почувствует вину, уходя. Так было оба раза, когда вы виделись с тех пор, как мы связаны.

Генри прикрыл глаза на мгновение и вздохнул. Какой должна быть НАС, чёрт возьми, чтобы передавать столько деталей? Мог ли Снарт лгать? Но у этой ситуации не могло быть другого разумного объяснения. Бритва Оккама говорила, что Снарт не врал. Годы работы в качестве доктора научили Генри справляться со стрессовыми ситуациями, не говоря уже о непростой жизни в тюрьме, но он не привык удивляться так сильно.

— Я знал, что он что-то скрывает, — наконец сказал Генри. — Я думал, это дела Флэша. Не... это.

Снарт кивнул.

— Он в порядке?

— Он... Мы работаем над этим.

Генри и не сомневался в этом. А потом он вспомнил, зачем Снарт вообще пришёл к нему.

— Дай угадаю: ты здесь только потому, что уже умудрился всё испортить и не можешь обратиться за советом к Джо Уэсту.

Тот только кивнул, скорее в сторону, чем вверх, и приподнял брови, подтверждая его слова.

— Что ты сделал?

— Не считая того, что кучу раз причинял ему боль и похищал его друзей? — Он встретился взглядом с глазами Генри. — Я переспал с другим.

— Ты идиот.

— Я понимаю это всё больше и больше.

— Ты, наверное, настоящий кошмар каждого родителя: слишком старый, слишком жестокий и, судя по всему, не слишком разборчивый.

Он проговорил это с кислой миной и прочитал на лице Снарта странную смесь огорчения, веселья, а затем тот бесцеремонно приподнял бровь.

— Что ж, это был полезный разговор.

— Думаешь, мне нужно радоваться этому? Тому, что ты сначала изменил моему сыну, а потом пришёл сюда, чтобы попросить совет?

— Мы с Барри не в отношениях. Он был довольно серьёзен по этому поводу. Хотя всё складывалось довольно неплохо, пока мы с Погодным Волшебником не устроили кражу. — Снарт замолчал, и Генри кивнул. Он слышал об этом в новостях, и Барри упоминал, что Джо ранили. — Он не разговаривал со мной, сказал забыть о том, что мы можем быть чем-то большим, сказал, что мы просто застряли в нашей связи. Поэтому я нашёл кое-кого, чтобы выпустить пар.

Генри был просто ошарашен.

— То есть я знаю, что ты идиот, но ты идиот? Нет, не смотри на меня так, Снарт, я серьёзно. Ты думаешь, Барри злится на тебя потому, что вы, как вдруг оказалось, не вместе? Мой сын — безнадёжный романтик, он бы не отказался от своего соулмейта так легко. Барри отстраняется от людей, когда злится, потому что он привык так делать в доме Джо, но это не значит, что ему плевать, — как раз наоборот. Он не стал бы игнорировать тебя, если бы не хотел, чтобы ты взял и всё исправил. Он думает, что именно так ты поступаешь с людьми, о которых заботишься. А то, что ты переспал с кем-то другим, только подтверждает, что тебя это заботит не так сильно, как его.

— Это вообще не имеет смысла. Поверь, это ему плевать на меня: он очень ясно дал понять, что не хочет иметь со мной ничего общего после шоу с Мардоном, пока вдруг не решил разозлиться на меня за то, что я был с тем парнем.

Генри стало почти жаль его: не потому, что тот был удручён, а потому, что, должно быть, очень тяжело жить, будучи таким глупым.

— Слушай, Снарт, я знаю, что Барри может быть упрямым, но ты же не можешь думать, что он смирится с тем, что ты врываешься на мероприятие, где должна быть его семья, чтобы ранить его близких? Это его самый большой страх. После того как мать Барри убили почти пятнадцать лет назад, у него появилась нужда защищать близких. И тут его соулмейт подвергает его родных опасности, тех, о ком он заботится больше всего. Конечно, он не захочет тебя видеть: ему больно. Ты хотя бы пытался извиниться?

— Пытался.

Генри еле удержался от желания закатить глаза.

— Как?

— Я сказал, мне жаль, что Уэста ранили, и это было правдой. Он ясно дал понять, что не хочет получать от меня подарки или хоть как-то общаться, поэтому я не могу ничего ему дать, чтобы исправить ситуацию. Если бы он только пришёл ко мне и поговорил, тогда, может, он бы понял, что я пришёл с Мардоном для того, чтобы убедиться, что он не убьёт кого-нибудь из Уэстов. Я не хочу, чтобы Барри было больно.

— Так ты не извинился. Твоё «прости» ничего не меняет, Снарт. Это не извинение. Так ты не загладишь вину, только не перед ним. Барри из тех парней, которые съедят жгучий перец перед комнатой, полной людей, лишь бы извиниться за недопонимание. Он делает широкие романтические жесты. Он говорит действиями, а не словами.

Снарт прищурился, выглядя по-настоящему удивлённым.

— Я... понимаю.

— Не думал, что до тебя так туго доходит, Снарт.

Тот бросил на него гневный взгляд, и Генри вздохнул. Как его жизнь могла стать такой? Он и правда даёт советы осуждённому преступнику, проскользнувшему в тюрьму, чтобы поговорить о его сыне, пока он сам, будучи невиновным, сидит за решёткой? Иногда приходится просто продираться сквозь эти странности жизни.

— Слушай, Барри хочет, чтобы ты показал ему, что заботишься о нём, пока он ещё не готов слушать; доказал, что ты заботишься о его желаниях, показал, что его нужды тоже важны. Если ты просто эгоистично делаешь то, что хочешь, не заботясь о том, как он себя чувствует, он подумает, что тебе плевать на него как на человека, и будет прав.

— Конечно, я забочусь о нём. Он мой соулмейт.

— Но ты заботишься о нём потому, что он твой соулмейт, или потому, что он Барри?

Он увидел, как глаза Снарта расширились, шестерёнки в голове щёлкнули, вставая на место, зажглась лампочка.

— Я...

— Я догадался. — Генри потёр лицо и наклонился вперёд, опираясь на локти. — Иногда я думаю, не приходится ли людям без соулмейта легче. Нам, неотмеченным, не нужно мучиться сомнениями насчёт того, встретились ли бы мы и влюбились ли бы мы, если бы не было метки и связи. Мы сами можем выбирать свою любовь. С соулмейтами, такими людьми, как вы с Барри, невозможно узнать. Судьба и ваши метки говорят, что вы предназначены для чего-то, что вы должны в каком-то смысле любить друг друга, уравновешивать, дополнять. Но, если всё так, вы делаете это потому, что влюбились бы, даже если бы не были отмечены, или это происходит как самовыполняющееся пророчество?

Лицо Снарта ничего не выражало, и было сложно понять, что он чувствует, но он немного отодвинулся назад, и этого было достаточно, чтобы догадаться, что ему неуютно.

— Я не думал об этом в таком ключе. Но я могу понять, что Барри смотрит на это примерно так же. Без сомнений сказывается твоё влияние.

— Барри сам составляет своё мнение. Это он показал мне такой подход к ситуации, ещё когда был подростком, а не наоборот.

— Правда?

Генри не был уверен, должен ли он рассказывать об этом Снарту. С одной стороны, он был соулмейтом Барри, и это было важно. С другой — они с Барри, судя по всему, не особо ладили. Но Генри прислушался к своему чутью, пытаясь сделать так, как будет лучше для его сына, поэтому кивнул и придвинулся немного ближе.

— Он боялся, что, если найдёт соулмейта, им будет кто-то, кто полюбит его только потому, что должен. Тогда он был влюблён кое в кого, в девушку, и думал, что, если люди могут так сильно любить кого-то, с кем они не связаны, то как он может быть уверен, что должен быть именно со своим соулмейтом. В то время я думал, что он просто сильно влюбился и не хотел найти своего соулмейта и отвлечься от чувств к этой девушке, но некоторые мысли были довольно хороши и так никогда и не исчезли.

— Эта девушка...

Генри махнул рукой.

— Это ты переспал с кем-то другим, а не он. У неё есть свой соулмейт, и она счастлива. — Генри очень нежно относился к Айрис Уэст и Эдди Тоуну и желал им обоим только всего самого лучшего. То, что они встретились в ту ночь, когда Барри впал в кому, было трагедией, но он всегда был рад за них. В конце концов, Эдди был хорошим парнем.

— Так что я могу сделать, чтобы доказать Барри, что я забочусь о нём, а не только о метке?

Генри вздохнул.

— Ты можешь начать с того, что будешь заботиться о нём, а не только о метке.

— Я забочусь. — Снарт выдавил эти слова со злостью, но резко наклонился вперёд, выглядя напряжённым. — Думаешь, я бы пришёл сюда, если бы не заботился о нём?

Генри вздохнул.

— Могу я спросить, в каком возрасте у тебя появилась метка?

Снарт посмотрел на него с подозрением.

— В семнадцать.

Генри кивнул.

— То есть в семнадцать, после целого детства, когда ты рос и думал, что у тебя нет соулмейта, уже почти готовый идти по своему собственному пути, ты вдруг становишься отмеченным. Думаю, ты не чувствовал особых обязательств: твой соулмейт только что родился, ты знаешь, что тебе, скорее всего, придётся ждать встречи с ним двадцать лет, уже представляешь, какой будет жизнь, потому что ты старше и можешь строить планы. Ты жил, будучи и отмеченным, и неотмеченным.

Снарт кивнул, прищурившись.

— Хорошо. Теперь возьмём Барри. Он РО, рождённый отмеченным. Как и другие РО, он и не представляет, каким будет его соулмейт. Мы думали, что это будет кто-то на год или два старше, как это обычно бывает. Максимум на пять лет. Так вот, у него есть идея, пускай расплывчатая и изменчивая, потому что у него меньше информации, но, очевидно, неправильная, и всегда есть этот риск, эта неуверенность. Но более того, Барри рос, всю свою жизнь чувствуя, что принадлежит кому-то, кого он никогда не видел. С самого своего рождения он ждал встречи с кем-то. Он спросил о метке, как только стал достаточно взрослым, чтобы понять эту концепцию, и мы не боялись этого разговора: мы с Норой были неотмеченными и так радовались, что он был рождённым отмеченным.

Снарт кивал, следя за словами Генри, и тот чувствовал себя совсем как в старые времена, когда он читал лекции новым студентам медицинского, рассказывая о технике безопасности. Говорил о тех вещах, которые должны быть очевидными, но иногда не были таковыми.

— И позже, становясь старше, Барри всегда чувствовал себя так, словно не мог любить других и принадлежать им, даже когда был влюблён в ту девушку, о которой я говорил; они оба были отмеченными, ждущими других людей, и из-за этого между ними появлялась дистанция. Ты провёл всю свою жизнь, ожидая, пока Барри вырастет, зная все подводные камни, зная свой собственный образ жизни. Барри провёл всю свою жизнь, надеясь, что каждая рука, которую он жмёт, будет твоей, ища тебя по всем углам, заглядывая под каждый камень, желая быть твоим.

Он вздохнул и замолчал на мгновение. Брови Снарта ползли вверх, но было ещё кое-что, что Генри хотел сказать, что ему нужно было сказать. Важные слова.

— Когда его мать умерла и меня посадили сюда, Барри чувствовал себя особенно одиноким и хотел встретить тебя. После этого дня он почти всю свою жизнь был одинок: в школе было мало друзей, над ним издевались — сначала потому, что он был маленьким, худеньким и вечно ввязывался в драки, а позже и из-за моего заключения и его твёрдого нежелания признавать мою вину. Он боялся открываться людям, потому что каждый раз, когда он пытался рассказать правду о той ночи, ему говорили, что он сошёл с ума или лжёт, даже самые близкие ему люди, даже Джо. А потом Барри вырос и стал работать в правоохранительных органах, где ему не было места, где на него всё ещё смотрели через призму его имени. И при всём этом Барри всегда хотел кого-то, кто будет заботиться о нём, верить ему, кто увидит не то, как он выглядит, а кем является. Поэтому, будучи отмеченным, он боялся, что о нём будут заботиться только как о соулмейте, а не как о человеке, потому что он хотел настоящую связь, кого-то, кто любил бы его таким, какой он есть, со всеми странностями, ни секунды не сомневаясь.

Снарт выглядел так, будто зашёл в тупик. На лбу пролегли морщины, мозг работал, пытаясь обработать информацию. Сердце Генри болело от его собственных слов, пока он наблюдал за Снартом, осознающим их. Было интересно видеть, как самый опасный преступник Централ-Сити не мог подобрать слова. Наконец ему удалось сказать:

— Я забочусь. Барри потрясающий — вместе со всеми его странностями. Я был очарован им с первой же встречи, не только из-за метки.

— Ты встретил его в качестве Флэша, это другое.

Снарт покачал головой.

— Я работаю с парнем, который может создавать ручную молнию и град, а другой управляет эмоциями людей, просто глядя им в глаза. Силы тут ни при чём, я никогда не обращал на них внимания, это всегда был просто... Барри.

Снарт выглядел так, словно только сейчас понял, что влюблён в Барри, это смущённое благоговение на мгновение сделало его моложе, и Генри понял, что по-настоящему улыбается. И он всё ещё не мог не чувствовать грусти. Это было и хорошо, и странно. Леонард Снарт был тем человеком, который мог полюбить Барри целиком и полностью, — Генри не подумал бы об этом в своих самых диких мечтах.

— Хорошо. Тогда ты понимаешь. Барри не нужна середина, Снарт. Он не смирится с компромиссом. И даже если он был отстранён с тех пор, как вы оказались связаны... — Вопрос, который он точно задаст Барри: почему он слышит об этом только сейчас? — Он считает себя твоим и только твоим. Он может и не признавать этого, но так и есть. И пока ты зализывал раны с кем-то другим, он принимал это на свой счёт, думая, что таким образом ты отвергаешь его, говоришь, что лучше будешь с кем-то другим, а не с ним.

— Он знает, что я хочу быть с ним. Я говорил это более чем достаточно раз.

— А теперь он думает, что ты передумал и решил, что он слишком проблемный. Его отвергают не в первый раз. И помни, он ждал тебя всю свою жизнь и не отказался бы от тебя так легко, что бы ты ни сделал. А судя по тому, что я слышал — ранил Уэста и его друзей, — ты сделал немало.

Снарт опустил глаза.

— Час почти прошёл. Пожалуйста, скажи мне... что мне сделать, чтобы всё исправить?

Генри по-настоящему посмотрел на Снарта. Соулмейт Барри. Широкие плечи, большие руки, ожесточённое лицо — его прошлое и история. Конечно, он был чем-то большим, не просто Капитаном Холодом, не просто преступником. Он был связан с Барри, а значит, должен быть хорошим мужчиной, мужчиной с истрёпанной душой, но всё ещё горящей внутри, сильно и страстно. Он не верил ни на мгновение, что Барри мог разделять свою душу с недостойным человеком. Поэтому Генри почувствовал, как его собственный взгляд смягчился при виде возможного будущего зятя, Леонарда Снарта.

— Дай мне поговорить с ним.

***

— Привет, боец.

Барри, сидящий напротив, послал ему неширокую улыбку.

— Привет, пап.

Генри целый день думал о том, как рассказать Барри о визите Леонарда в тюрьму. Некоторые могли бы попытаться отсидеться и вытянуть правду, подождать, пока Барри сам расскажет о своём соулмейте, но Генри знал, что его сын упрям и умеет хранить секреты. Он научился делать это, пытаясь выжить, пряча правду о своём происхождении от сокурсников в колледже, пряча правду о вере в невиновность Генри от учителей, а позже — от коллег, чтобы ему не приходилось зря ходить к психологу, чтобы он мог прижиться в полицейском участке, а затем скрывая свою личность. Но Генри никогда не хотел подловить Барри на лжи или секретах: у парня было на них право, и Генри не мог жаловаться, учитывая, как сильно Барри старался, каким верным он был.

— У меня был интересный день сегодня, дружище.

— Правда?

— Сегодня утром приходил посетитель. Помог мне понять, почему ты был таким невесёлым в последнее время.

— Посетитель? — Барри наклонился вперёд, вдруг напрягаясь, и это не ускользнуло от внимания Генри.

— Леонард Снарт.

— Он пришёл сюда? Он... Я убью его.

Генри покачал головой.

— Барри...

— Как он посмел? Поверить не могу, что он хотел использовать тебя, чтобы подобраться ко мне.

— Он не хотел. Он приходил за советом.

— Советом?

— О том, как извиниться перед тобой.

— Я... — Барри раскрыл рот, а потом закрыл его. Он сглотнул. — Пап...

— Всё хорошо, Барри. Он рассказал мне о вас двоих, о том, что он твой соулмейт.

Лицо Барри скривилось, губы сжались, глаза покраснели, и Генри почувствовал боль в груди. Если раньше он сомневался, то сейчас был уверен. И снова, как всегда, он мечтал пройти сквозь стекло и обнять сына, утешить его.

— Барри, всё хорошо. Всё хорошо.

— Не хорошо, — покачал он головой, шмыгая носом. — Пап, ты знаешь, кто он и что сделал. И сначала я думал, что у нас что-то может получиться, но сейчас...

Генри кивнул.

— Я знаю. Он рассказал мне. Сначала о том, что произошло между вами — он упомянул гала-вечер, про который говорилось в новостях, — а потом... Он с кем-то переспал?

Глаза его сына расширились, а потом он покачал головой.

— Он... Это был просто... Они не дошли до конца. Я мог почувствовать... — Барри резко замолчал, краснея, и Генри в свою очередь скривился. Не самый лучший разговор, который может быть с отцом. — Как много Лен рассказал тебе? Он упоминал наши узы?

— Ваши узы?

Барри нахмурился, успокоившись, и вытер глаза тыльной стороной ладони, чтобы избавиться от лишней влаги.

— Я приму это за «нет». Они, эм, очень сильные. Кейтлин объяснила, что это потому, что мы пытались побороть её; в основном это моя вина, потому что я как бы сбежал в первый час после того, как мы оказались связаны. Думаю, из-за этого узы развились сильнее, и они... Мы чувствуем многое, не только эмоции, но и ощущения. Это было странно.

Это многое объясняло, но...

— То есть ты чувствовал, когда он был...

— Я мог отключить ощущения. Так я и сделал. Мы можем подавлять узы. Мы не должны делать это, потому что потом будет только хуже, но я... я не хотел чувствовать это.

— Барри... — Этого Снарт точно не упоминал.

— Всё хорошо. Честно. Я в порядке.

Это было ложью.

— Знаешь, быть расстроенным — это нормально. Твой соулмейт сделал тебе больно.

— Мы не были вместе. Я так ему и сказал.

Барри оправдывал своего соулмейта, чтобы защитить его, или просто был собой?

— Это не значит, что тебе не было больно, сынок.

Барри кивнул, но не ответил, обхватывая себя руками.

— Могу я спросить, Барр... Чего ты хочешь от этого? От Снарта?

Он поджал губы, выражение лица стало напряжённым.

— Я... я думал, что хочу попробовать, сделать так, чтобы всё получилось. Я думал, что хочу, чтобы он извинился и всё исправил. Но теперь я не знаю. — Барри говорил, глядя на рубашку Генри и в отчаянии качая головой так же, как и всегда, когда думал над загадкой, которую не мог решить.

— Слушай, Барр, я последний человек, который будет говорить тебе не злиться. Будь в ярости. Выскажи Снарту всё, что ты о нём думаешь, если хочешь, и не позволяй ему вытирать о себя ноги. Я не собираюсь говорить тебе, что делать дальше. Но если ты хочешь, чтобы у вас с ним всё получилось, тебе нужно кое-что знать.

— Я... — Барри замялся. — Я сказал, что ненавижу его... или нашу связь, нас. Я закрылся от него, когда всего лишь хотел, чтобы он всё исправил, а вместо этого я... Он больше не хочет меня.

— Мне нужно, чтобы ты был честен со мной, Барри. Ты всё ещё хочешь всё исправить?

Барри поднял на него взгляд блестящих глаз и кивнул. Генри почувствовал, как напряжение, сковывающее грудь, отпустило его, даже если внутри всё как будто потяжелело. Он до боли надеялся, что у его сына всё получится. Он до боли надеялся, что скажет правильные слова, что он не ошибается.

— Этот мужчина, Леонард, — идиот, но он заботится о тебе, возможно, даже любит тебя — если разберётся, что это значит, — несмотря на то, как плохо он это показывает. Он пришёл сюда, рискуя своей свободой, чтобы спросить у меня, как лучше извиниться перед тобой. Он не хотел простого ответа, он просто хотел узнать, как загладить свою вину, потому что знает, что сделал тебе больно. А когда я объяснил ему, почему и как именно он тебя ранил, изменив...

— Подожди, что ты сделал?!

— Не волнуйся, я не сказал ничего такого, чего бы ты не хотел, Барри. Обещаю. — Его сын снова немного расслабился. — Я просто объяснил ему, каково тебе было взрослеть и как ты видишь мир. Мне показалось, что он хочет быть хорошим для тебя, но он видит вещи в другом свете и не знает, что ему делать, чтобы добиться цели. Я не говорю, что это оправдание его действиям или причина делать больно тебе и твоим друзьям, потому что это не так. Я просто говорю, что, если ты сомневаешься насчёт его чувств к тебе — чувств, которые никуда не исчезли, даже после того, как он с кем-то переспал, — ты для него целый мир. Это написано на его лице, когда он говорит о тебе — о Барри Аллене, не просто о своём соулмейте или Флэше.

Барри сдвинул брови вместе, на его лице были написаны боль и непонимание.

— Как ему может быть не плевать? Он ранил Джо после того, как мы оказались связаны. А до этого он делал больно и Циско, и Кейтлин... Он предал нас. И я... Он просто делает то, что хочет. Он сказал, что не ранит мою семью, но сделал именно это. Он сказал, что не сделает мне больно, но именно так и поступил.

Генри вздохнул.

— Что ж, он немного идиот, тут я согласен.

— Идиот? Он психопат. — Барри спрятал лицо в ладонях. — Я связан с психопатом.

Генри скривился.

— Я бы не сказал, что у него совсем нет совести, дружище. Может, он и подавляет её, но я не думаю, что её совсем не существует, если только он не умеет так хорошо притворяться. Здесь я видел достаточно психопатов, чтобы отличить одного от другого.

— Тогда как он может так просто делать эти вещи, как он может воровать, ранить, и... Он убивал людей. Как он может так легко убивать людей, если у него есть совесть?

Генри нахмурился, желая коснуться Барри, обнять его.

— Я не оправдываю его прошлых действий, сынок. Правда. Я думаю, Снарт — опасный человек, и он делал очень плохие вещи. Ему нужно многое сделать, чтобы исправить хотя бы это, прежде чем попытаться загладить свою вину. Но здесь ты видишь разные типы убийц, Барр. Некоторые убивают ради веселья, а другие — потому что должны или думают, что должны, и они научились жить с этим. Это не значит, что его действия — это нормально, но нельзя сказать, что ему совсем плевать. — Он говорил это увереннее, чем чувствовал себя на самом деле. Генри не знал, как Снарт вообще мог всё исправить, учитывая всё, что он сделал, но для блага Барри надеялся, что он что-то придумает.

Его сын скривился.

— Я... я знаю, что лишение жизни — не всегда убийство. Джо убивал, Стрела убивал. Мне это не нравится, но я их понимаю. Но даже если Лен не убийца, как он мог переспать с кем-то другим, если он заботится обо мне? Зная, что я почувствую это?

Генри вспомнил, что Барри чрезвычайно предан. Почти треть неотмеченных пар сталкивалась с изменой, но Барри был тем человеком, который любил Айрис Уэст почти половину своей жизни. Измена была бессмысленна в понимании Барри, и, когда Генри смотрел на мир его глазами, неверность и для него теряла всякий толк.

— Я не могу ответить на этот вопрос, Барр. Я думаю, было бы полезно поговорить с ним, потому что, судя по его словам, он правда думал, что между вами всё кончено, пока... Ну, пока он не сделал то, что сделал. И, учитывая ситуацию, я был наполовину уверен, что ты порвал с ним. И если это не так, тебе нужно дать ему знать. Я не говорю, что ты должен всё ему простить, но дай ему знать твоё отношение к ситуации и скажи, что тебе от него нужно.

Барри сглотнул, но напряжённо кивнул.

— Спасибо, пап. Я... Ты относишься ко всему лучше, чем я думал.

Генри откинулся на спинку стула и вздохнул.

— Мне всё равно, кто твой соулмейт, сынок. Я просто терпеть не могу видеть тебя таким грустным. А что, по-твоему, я должен был сказать?

— Я не знаю, я... Он преступник. Я боялся, что... то, что я связан с кем-то таким, как он, может что-то значить... Например, что я, возможно, не должен быть героем, что я ничуть не лучше него. Я чувствовал его злость, и я... я делал глупые вещи, срывался, когда не хотел этого. И я знаю, что связь работает не так, но я... Сложно не думать об этом. О том, что, возможно, мы связаны потому, что я плохой человек. — Барри сглотнул, и на его лице отразился настоящий страх.

— Это не так работает, Барри. Мы все иногда срываемся... Звучит так, словно в последнее время в твоей жизни было много стресса, и это нормально, мы все иногда закипаем, когда внутри накапливается слишком много всего. А что, твои друзья сказали что-то о том, что ты как-то похож на Снарта из-за вашей связи? — Генри нахмурил брови, готовый позвонить парочке людей, если придётся, потому что никто не может говорить Барри, что он плохой человек из-за того, кто его соулмейт.

— Я... я ещё не говорил им о нас с Леном. Я думаю, Кейтлин может догадываться, но я ещё никому не говорил.

У Генри чуть не отвисла челюсть. А он думал, что только он и, возможно, Джо Уэст ни о чём не догадываются.

— Это чертовски тяжёлый груз для тебя одного, сынок.

— Я не хотел никого волновать. — Барри поёрзал на месте, и Генри не стал ловить его на лжи. Это было бессмысленно: у него, наверное, был миллион причин ничего не говорить.

— Они твои друзья и всё равно будут волноваться. Но только тебе решать, кому и когда рассказывать. Хотя я должен сказать, Барр, не думаю, что кто-то подумает, что с тобой что-то не так из-за того, кто твой соулмейт. Не те, кто тебя знает.

Барри вздохнул и перехватил трубку, глядя на Генри с искренностью в глазах.

— Я боялся стать ближе к нему, пап, позволить себе почувствовать... влюбиться... открыться ему. Потому что я не знаю, как всё исправить, как сделать так, чтобы наши отношения имели смысл, и я знаю, что не могу убежать от нашей связи, но теперь я боюсь, потому что по большей части я не хочу бежать. Я ждал всю свою жизнь, и теперь я не знаю, что делать... Нечестно заставлять мою семью и моих друзей проводить время с Леном, это нечестно даже по отношению к жителям Централ-Сити, но я не выношу мысль о том, что Циско и Кейтлин, Айрис и Джо, что моя семья отвергнет его.

У Генри сердце болело за сына.

— Твои друзья смирятся, Барри. Или ты всё исправишь.

Барри выглядел безутешным, и с этим Генри ничего не мог поделать.

— Спасибо, что выслушал меня. И спасибо за понимание. Извини, что не рассказал тебе раньше.

— Всё хорошо, ты не должен был ничего мне объяснять. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив. И я сделаю всё, что смогу — даже если здесь я могу не так много, это лучше, чем ничего, — чтобы убедиться, что ты в порядке. Ты всегда можешь поговорить со мной о вашей связи, о нём — да о чём угодно. Надеюсь, ты знаешь это.

— Знаю. Спасибо, пап.

Генри улыбнулся, чувствуя, как часть напряжения испарилась. Барри проходил через столько всего, что Генри не мог даже думать об этом, но он хотя бы мог показать сыну, что тот не один.

— Ты правда думаешь... Ты думаешь, он может быть хорошим человеком?

Генри провёл рукой по волосам, думая, как ответить на этот вопрос.

— Я ничего не знаю о добре и зле, героях и злодеях. Я знаю, что большинство людей совершают добро так, как могут. Некоторые люди делают ужасные вещи потому, что могут, движимые ненавистью и злобой, но судя по тому, что я видел, Снарт к таким людям не относится. Я не думаю, что судьба связала бы тебя с кем-нибудь таким, Барри. Ты слишком сильно заботишься о других, ты слишком замечательный, восхитительный и светлый, чтобы твоим соулмейтом был жестокий человек.

Барри кивнул, всё ещё немного неуверенно, но Генри видел, что он уже начинает чувствовать себя лучше.

— Думаю, я... Думаю, мы сами подтолкнули друг друга к той ситуации, в которой оказались сейчас. Думаю, я... — Он зарылся рукой в волосы. — Я должен был поговорить с ним.

— Трудно говорить, когда ты расстроен, Барри. Но если ты хочешь, чтобы между вами с Леонардом что-то изменилось, ты должен по крайней мере быть честен с ним по поводу своих желаний и чувств. Важно остывать, даже если на это требуется какое-то время, и иногда бывает полезно показать, как ты относишься к ситуации. Общение важно для любых отношений, сынок.

Барри испустил тяжёлый вздох, отклонился на спинку стула и кивнул.

— Хорошо, да, я знаю. Я должен... Да, я должен поговорить с ним. Я должен попытаться пойти ему навстречу. — Сейчас он казался более спокойным, более собранным, и Генри улыбнулся.

— Возможно, разговор — это не худшая идея. Не бойся устроить ему немного ада, боец. Он был задницей, и привлечь его к ответственности не повредит.

Барри улыбнулся в ответ, глаза всё ещё были влажными, но в них уже горел привычный огонь.

— О, не волнуйся, мне точно есть что сказать Лену, когда я увижу его в следующий раз.