Лену было больно. Он проебался, он знал, что проебался. Но господи, блядь, чёрт возьми, он просто хотел попытаться двигаться дальше, он просто хотел выкинуть всё это из головы и, как и просил Барри, забыть о том, что было между ними. Перестать мечтать о соулмейте, который не будет дёргаться от любого его прикосновения к руке или к ноге, который предпочтёт быть вместе с Леном, а не обречь их обоих на боль. Он просто желал кого-то, кто на самом деле захочет быть рядом с ним. Лен уже даже не будет просить о любви, пусть хотя бы просто уважает его присутствие и наслаждается его компанией.

Слова, сказанные им по телефону, были жестокими, исходящими из тех разбитых частей, что созданы причинять боль, и это было слишком. Он хотел ранить Барри, заставить его почувствовать хоть немного той боли, которую испытывал сам, сорвался на нём. Лен сразу же пожалел о своих словах, вспомнив об обещании никогда не ранить своего соулмейта, вспомнив, что единственным подарком, который Барри получал от него, была боль. Лен ненавидел причинять боль своему соулмейту, но сделал именно это, с чем и должен был теперь жить.

Он ожидал своей собственной тоски, зная, что, повесив трубку, почувствует себя так, словно его сердце вырывают из груди, и был готов к этому. Вот только Лен не понимал, что это ранит Барри настолько сильно. Он не ожидал ничего, кроме мгновенной злости и отчаяния, которые заставили бы бросить или разбить что-нибудь, а потом успокоиться. Но, чёрт возьми, такого он не ожидал.

Лен не спал всю ночь и был уверен, что и у Барри была та же проблема. Парень всю ночь изнывал от печали, которая острыми краями всплывала на периферии сознания; даже не злость — боль. Лен был самую малость уверен в том, что Барри не чувствовал, как он вернул Хартли услугу, что узы не передали этого, но воображение было опасным инструментом, а он и не сомневался, что Барри лежал в кровати, размышляя о продолжении.

На хуй всё. Лен сдался уже к тому времени, как вернулся домой. Он попытался дозвониться до Барри. Пять раз. Ответа не было. Он хотел отправиться в STAR Labs первым же делом следующим утром, но сомневался, что уйдёт оттуда невредимым, не сломав ребро или три, и что это не сделает их отношения с Барри только хуже. Лен начал гадать, как ему проникнуть в лабораторию Барри в CCPD (может, через застеклённую крышу?), но понимал, что это глупо. Однако он был в проигрыше и больше всего на свете хотел прекратить боль Барри, заставить его чувствовать себя лучше, заставить его чувствовать хоть что-то, кроме ужасной тоски. Потому что, какой бы сильной ни была их связь, Лен чувствовал только отголоски, а значит, Барри было ещё хуже.

Он ненавидел это. Но ненависть не сильно помогала, поэтому утром он попытался сменить обстановку, однако это привело только к встрече с Хартли. После неловкого-но-хотя-бы-честного разговора Лен направился прямиком в бар, чтобы выпить, заказав «Белый русский»¹. Он не гордился тем, что пил в десять утра, но где-то было пять.

Не успел он сделать и глотка, как через заднюю дверь в бар ворвалась Лиза.

— Лен!

Он уронил свой напиток. Блядь. Стакан разбился, испачкав пол жидкостью кремового цвета.

— Лиз…

— Какого чёрта ты переспал с Хартли? Что происходит?!

Его сердце сжалось. У Лизы в руках была пушка, и она, скорее всего, собиралась стрелять. Лиза была в ярости, её красивое лицо сморщилось и покраснело от злости. Она была слишком зла, чтобы даже пытаться казаться милой.

— Успокойся, сестрёнка, это тебя не кас…

Шона и Хартли появились около двери позади неё с негромким «пуф». Харт выглядел сбитым с толку, и Лен нахмурился. Он не винил парня за выдачу информации — Лиза была беспощадна.

— Это меня ещё как касается! Это касается моей семьи, и, богом клянусь, если ты ничего мне не расскажешь, я весь город переверну, но найду…

— ХВАТИТ! — Лен почти никогда не повышал голос достаточно сильно, чтобы он гремел и заглушал всех в комнате. Ему это было не нужно. Но Лиза собиралась сказать имя Барри там, где все могли его услышать, а это было неприемлемо. — На улицу, сейчас же. Вы двое… — Он взглянул на Шону и Хартли, которые замерли в ужасе. — Хотя бы сейчас останьтесь на месте.

Лиза вышла в переулок за ним, отставая всего на полшага, и Лен почувствовал, как сердце начинает биться быстрее. Он не хотел рассказывать Лизе о случившемся. Кажется, теперь у него не было другого выхода.

— Я переспал с Хартли. Я сразу же всё закончил… Это было на одну ночь. — Лен вернул самообладание, надев его, как перчатку, и повернулся к ней в темноте переулка.

— Ты идиот. — Лиза не кричала, её лицо не было красным. Это было хорошим знаком.

— Я знаю. Я разберусь с этим.

— Судя по всему, нет, раз ты додумался сделать такую глупость. Я ещё несколько недель назад сказала тебе не делать то, что ты обычно делаешь, — не отталкивать своего соулмейта. Теперь я знаю, что ты с самого начала лгал мне, и я не отстану, пока не услышу от тебя всю правду, Ленни. А потом решим, насколько глупым ты был на самом деле.

Он поколебался. Всю правду?

— Что ты хочешь узнать?

— Когда ты последний раз видел Барри Аллена?

Лен вздохнул.

— Месяц назад.

Лиза скривилась, а ярость на её лице уступила место беспокойству, но потом она взяла себя в руки.

— Расскажи мне, что случилось.

Она знала о полицейском гала-вечере: о плане с Биволо и Мардоном, о случившемся. Опустив детали, он напомнил Лизе о произошедшем: что Барри, в которого Мардон попал молнией, был разозлён из-за криополя, что мэр сбежал и что Лену пришлось использовать криопушку, чтобы остановить полицию, заморозив ногу Джо Уэста. Она терпеливо кивала, и Лен продолжил. Лиза знала о Мардоне и Баез, поэтому он решил начать с того момента, как они оказались соулмейтами, и рассказал, как в переулке Барри впечатал его в стену, кричал на него, не обращая внимания на его попытки извиниться и объясниться, ударил стену так сильно, что она разрушилась. Лен пытался пояснить, что Барри испытывал такие сильные боль и злость, что тут же порвал с ним.

— То есть ты пытался установить правила, чтобы вы могли жить своей жизнью и быть вместе, а он наплевал на это?

— У меня это получилось недостаточно хорошо. Он сказал, что лучше будет в одиночестве, чем со мной. Я попытался обнять его, хотел всё исправить, но он перепугался, ударил меня о стену, а потом поднял за шею, чтобы остановить…

— ЧТО ОН СДЕЛАЛ?!

О. Блядь, наверное, ему не нужно было упоминать это.

— Я в порядке, Лиз… — Лен не упомянул синяки, появившиеся на шее следующим утром… — Я всё так сильно испортил, и поэтому он злился…

— Ты НИКОГДА не можешь отвечать за эмоции другого человека, Лен. Никогда. Если ты хочешь извиниться за то, что облажался, ты должен делать это потому, что осознаёшь свою вину, а не потому, что он зол. И его ярость не даёт ему права делать тебе больно… душить тебя!

— Это было… Я в порядке. Он поцеловал меня после этого, и…

— Он швырял тебя в стены, а потом поцеловал?! Лен, это…

— Он даже не понимал, что ранил меня или испугал…

— А разве не в этом суть этой чёртовой связи с соулмейтом? Чтобы он не мог ранить тебя?!

— Это не то, что ты думаешь, Лиз, он был в образе Флэша…

— О господи! Ты оправдываешь его?!

— Я объясняю, как всё было! Он был расстроен и в костюме. Это были дела Флэша и Холода, а не… Это было не так, Лиз. Он впечатал меня в стену пару раз, но не бил. Он ударил стену. — Но, чёрт, он знал, как это звучало, чувствовал липкое напряжение, слыша эти слова, произнесённые вслух, а не запертые в дальнем тёмном уголке мозга. Лен знал, как это звучало, знал, что Барри не впервые был так зол, что поднимал на него руку и швырял в стену. Он сделал это и в день инициации, молниеносно.

— Он душил тебя.

— Он защищался. Я потянулся к нему, и он, наверное, воспринял это как угрозу. — Лен произнёс это чётко, твёрдым голосом, но даже так слова звучали неубедительно и для него самого.

А Лиза выглядела такой разочарованной и потрясённой, она была в ужасе, отшатнулась от Лена.

— Господи, Лен, ты говоришь прямо как моя мать…

Его сердце забилось быстрее, застучало в ушах.

— Это не…

— Ленни… Это насилие.

Он почувствовал тошноту, дрожь, картинка перед глазами потемнела по краям. Они оба проходили одну и ту же терапию, учились вести себя одинаково, знали, чего опасаться, как может быть искривлено осознание. Но Лен не мог думать об этом таким образом. Он не был жертвой, чёрт возьми. Он не придумывал оправдания. Он…

— Лиза, я не… Всё не так. — Лен постарался дышать медленнее, заставил себя успокоиться, сжав кулаки так сильно, что костяшки побелели, сведя колени вместе, чтобы не упасть. — Он Флэш, а я Капитан Холод. — Лен сосредоточился на разговоре, на реальности, сделал вздох. — Я испортил гала-вечер, ранил его отца, Мардон ранил его… Я почувствовал удар молнии, это было пиздецки больно, Лиз. — Выдохнул. — Мы оба сражались, нам обоим было больно.

— Лен… Господи боже. Ты в порядке?

— Всё хорошо, — выдавил он. — Мы дрались, Лиз. Это было не насилие.

— Как вы могли драться, если ты его и пальцем не тронул?

— Моя пушка…

— Ты имеешь в виду ту пушку, которую ты специально улучшил таким образом, чтобы она не ранила его? Которую ты изменил, чтобы быть наравне с этим всемогущим мальчишкой, которого ты зовёшь соулмейтом? Он не понимает, что ты пережил схватки с ним только потому, что до этого ты всегда был на один шаг впереди, умнее и жёстче, пользовался его слабостями? Теперь у тебя нет ничего! Ты не сможешь ранить его, не сможешь драться с ним — ни один обычный человек не сможет, — только носишься за ним, как щенок, желая его любви, а он швыряет тебя в стены и заставляет разгребать всё в одиночку!

К концу монолога её голос был громким и резким, злым и праведным.

— Лиза…

— Не пытайся защитить его, Лен. Меня тошнит от этого. Он злится, вымещает свою ярость на тебе и использует тебя. Какой соулмейт так себя ведёт?

Зрение Лена снова прояснилось, он заставил себя дышать спокойнее, но сердце всё ещё билось слишком быстро.

— Он порвал… Он всё закончил, Лиз. Конец. Он не пытается управлять мной или сделать мне больно, он просто хотел закончить наши отношения.

— И поэтому он поцеловал тебя после того, как душил? — Она покачала головой, чувствуя отвращение. — И что теперь… Ты движешься дальше, начинаешь жить вместе с Дудочником?

— Не совсем, — вздохнул Лен и, почувствовав, как задрожала челюсть, закрыл рот. Глаза его сестры сузились, и он понял, что она не отстанет, пока не узнает всю правду. Он вздохнул и удержался от желания засунуть руки в карманы. Лен не хотел выдавать себя. — Барри звонил.

— Когда звонил? Сегодня?

— Вчера вечером. Когда я был с Хартли.

— Боже…

— Ты не хочешь знать деталей, сестрёнка. Но он всё почувствовал в узах.

У неё отвисла челюсть.

— Узы могут?.. Ленни, это… Это невероятный пиздец.

— Я в курсе, — едва заметно кивнул он.

Выражение лица Лизы ожесточилось.

— Итак, он почувствовал это и позвонил тебе, пока ты был с Хартли. А потом?

Лену не оставалось ничего, кроме как рассказать всё.

— А потом я продолжил.

—Хорошо. — Её голос был полон злобы.

— Хорошо? — Глаза Лена метнулись к её лицу, выражая злость, но он тут же заставил себя успокоиться. Не Лизе должна быть адресована эта ярость.

— Целый месяц он буквально заставляет тебя делать то, что он хочет, потому что ты единственный, кто на самом деле пытается, а потом он ранит тебя и отбрасывает в сторону ещё на месяц после того, как выебал тебе мозги, поцеловав. Я рада, что ты продолжил.

— А я — нет. Ему… больно.

— И ещё раз, хорошо. Ему больно только из-за его собственного поведения. Если бы ты остановился, когда он позвонил, это была бы только ещё одна возможность управлять тобой, манипулировать, используя твою вину, чтобы продолжать заставлять тебя поступать так, как он хочет. Он не может контролировать то, что ты делаешь и с кем трахаешься. Как это нечестно: не будь со мной, но не будь и с другими. Это херня.

— Лиз, я просто… Я хочу быть с ним.

— А он, судя по всему, хочет управлять тобой. Пока он не примет тебя таким, какой ты есть, и не перестанет быть таким высокомерным, вы не будете равны. Ты любишь до глубины души и защищаешь людей, которых любишь, ты никогда и пальцем его не тронул.

— Полицейский гала-вечер…

— Полицейский гала-вечер, на котором ты его и пальцем не тронул. На который ты пошёл только для того, чтобы защитить его семью от мужчины с ручной молнией, и на котором стрелял только для того, чтобы защититься от пуль! Дай угадаю, Лен, ты провёл весь последний месяц, а теперь и всю ночь с момента, когда он позвонил, и всё утро, пытаясь придумать, как извиниться перед ним, вместо того, чтобы заботиться о том, что он ранил и тебя тоже, не обращая внимания на свою собственную боль? — Лен не мог отрицать этого, поэтому просто сжал губы и уставился на каменную стену рядом с ним. Лиза издала дикий звук отчаяния: наполовину рычание, наполовину жестокая насмешка. — Ты ценен, Лен! Твоя боль ценна! Ты имеешь значение! Я знаю, что ты провёл всю свою жизнь, выдерживая удары папы, защищая меня, слушая, что ты неважен, но это ложь. Ты важен, твоя боль важна, твои чувства важны. Хорошо?!

Он нахмурился, глядя на разбитое стекло под ногами.

— Хорошо. — Его голос не должен был звучать так мрачно.

— Скажи это.

— Что сказать?

— Я хочу услышать, как ты говоришь, что ты важен.

— Я не собираюсь…

— Скажи это!

Лиза нетерпеливо приподняла брови в ожидании. Его глаза стали жёстче. Она не отстанет, поэтому Лен выдавил эти слова:

— Я важен.

— Полностью. Ты, твои чувства, твоя боль — всё важно.

— Я… — Горло сжалось, не позволяя словам вылететь наружу, несмотря на то, что губы дёрнулись, пытаясь сформировать их.

— Полностью.

— Я не собираюсь сидеть и играть с тобой в психотерапевта.

— Прекрасно.

Лен прищурился, и Лиза прошла мимо, и нет… Он схватил её за руку.

— Ты не собираешься пойти в его лабораторию.

— О, ещё как собираюсь.

— Лиза, не…

Она вырвалась из его хватки.

— Я надеру его лилейно-белую задницу к чёртовой матери, если придётся. Никто, совсем никто не может заставить моего брата чувствовать себя так, будто он ничего не стоит.

Блядь.

— Лиза, пожалуйста. Если я — ты, мы — буду вмешиваться в его жизнь, когда он не хочет меня в ней, то никогда не смогу всё исправить.

— Если он не хочет тебя, то у него нет права звонить тебе посреди…

— Лиза! — Он оценил её упрямую злость, пушку в руках. — Сестрёнка. Просто дай мне несколько дней. Если я не найду способ поговорить с ним до конца недели, тогда сможешь… сделать то, что собиралась.

Лиза одарила его долгим, медленным, оценивающим взглядом. Когда она заговорила, в голос вернулось немного той сладости, что всегда была в нём.

— Хорошо. До конца недели. А я пока придумаю, как пробраться к нему на работу. Или, может, в STAR Labs. К нему домой? Столько возможностей.

Лен нахмурился, но не смог остановить её, зная, что говорить Лизе проявить сдержанность — всё равно что просить торнадо замедлиться. Поэтому Лиза откинула волосы за спину и ушла, а он просто проводил её взглядом.

***

Лен провёл большую часть дня, обдумывая слова Лизы и пытаясь подавить эмоции, появившиеся после разговора с ней. Он вспомнил инициацию, выражение ужаса на лице Барри, слёзы на его щеках, когда Лен поцеловал его, не раздумывая. Он думал о боли в рёбрах, когда Барри впечатал его в стену STAR Labs, и о страхе в глазах, когда Лен схватил его за талию, желая почувствовать контакт. Он думал о Барри, чьи панические атаки сменились сном на его плече и чьё тело пошатывалось, когда он бежал через криополе, пытаясь поймать пули, как раскалённая добела боль от молний Мардона обожгла его. Лен думал о том, как Барри прижал его к стене и завладел его ртом, пока не стал вибрировать в его руках от жара поцелуя, каким злым выглядел Барри, уходя от него, каким сломанным был его голос, когда он звонил, прося Лена остановиться.

Они оба совершали ошибки. Проблемой было то, что Лен даже не представлял, как исправить их.

На следующий день он с головой погрузился в планы, не приносящие успеха. Лен боялся сделать всё ещё хуже, постоянно отвлекаясь на узы, сосредотачиваясь на каждом лёгком ощущении, которое проходило через них. Этим утром он должен был встретиться с Биволо, чтобы выбрать картину для склада из бесценной коллекции Лена, которая состояла только из украденных шедевров, и Радужный Рейдер, судя по всему, был в ужасе, что они не стоят у всех на виду. Недавно Лен повесил «Венеру с Меркурием и Купидоном», написанную Корреджо, в своей спальне, но большинство картин продавались в частные коллекции или убирались в его личное хранилище, откуда он только иногда доставал их, чтобы полюбоваться. Однако Лен отменил встречу с Биволо, не обращая внимания на окружающий мир, сосредотачиваясь на Барри, пока его телефон не завибрировал около полудня.

Звонил не Барри. Он постарался не чувствовать разочарование, но потом…

— Мик!

Блядь, какое облегчение. Он не видел своего лучшего друга почти два месяца, несмотря на то что Мик жил в Кейстоуне и их разделял только мост. Лен пригласил его в бар Негодяев и убежище, прибыв туда всего за несколько минут до Мика, провёл ему экскурсию, наслаждаясь одобрительным свистом, который тот издавал, увидев усовершенствованную пушку, медицинскую комнату, конструкцию и планировку склада.

— Мы собираемся принести сюда картины из хранилища, у Биволо есть парочка идей. Я думаю, подойдут работы Страуба, которые мы украли несколько лет назад — ты тогда спалил галерею? — они бы неплохо смотрелись на западной стене над дверью.

Мик только что-то проворчал, не оценивая картины по достоинству. Это заставило Лена улыбнуться.

— Пойдём пообедаем в баре. Давай возьмём по бутылке пива и поговорим. Миссис Карпенко — помнишь её, работает в пекарне? — оставила свежий пирог вчера вечером.

Они покинули склад, заняли место за одним из столиков, подзывая официанта, чтобы заказать напитки, еду и пирог.

— Так тебе теперь платят пирогами?

Лен скривил лицо в отвращении.

— Я уже пять раз сказал ей оставить чёртовы деньги при себе, к тому же она не смогла заплатить за этот месяц, отсюда и пирог. Но мне плевать на налоги, ты же знаешь. Половина района всё равно не послушает.

— Идиоты. — Однако Мик не страдал от угрызений совести, принимаясь за пирог сразу же, как только его принесли.

Лен покачал головой, не сводя взгляд с куска на тарелке.

— Мы подрываем их привычный образ жизни. Теперь это наша «территория», нравится нам это или нет. Сантини на нашей границе, ходят слухи, что Дарбиняны собираются вместе. Газеты и Интернет полны новостей об активности металюдей, и никто, кроме кучки избранных, даже не понимает, что происходит. Люди просто хотят знать, что, когда начнётся всё это дерьмо, кто-то будет присматривать за ними.

— И этим «кем-то» будешь ты?

Он пожал плечами и почти ухмыльнулся.

— Мы. Негодяи.

— Я думал, мы преступники.

— Так и есть. Мафия тоже преступники, но они защищают своё. Послушай, Мик… Централ-Сити — мой дом, наш дом. Как и Кейстоун. Эти люди хотят, чтобы я присмотрел за ними, если Сантини или какие-нибудь ублюдки вроде Кайла Нимбуса навестят их? Это я могу.

— За определённую плату?

Лен поджал губы и немного наклонил голову вбок. Он знал, что в жизни ничего не даётся бесплатно, но…

— Мне плевать на деньги. Люди хотят платить мне — это их проблемы. Я вложу эти деньги в район. — Он едко улыбнулся. — Заделаюсь филантропом.

Мик усмехнулся, но не стал продолжать разговор.

— По крайней мере, пирог хорош.

Лен захотел сменить тему.

— Как поживает Пэм?

Мик сделал глоток пива, поднял подстаканник и постучал им по столу.

— О, ты её знаешь, — улыбнулся он, но не поднял взгляд.

— Мик?

Тот покачал головой.

— Так плохо?

—Всё дело в — как же оно называется — нейрофибриллярных клубках. Ей идёт девяносто третий год, поэтому неудивительно, что есть проблемы, но с ними тяжело справляться из-за того, что происходит с узами. Эти клубки касаются той части мозга, где расположены клетки связи, и мешаются — делают надрезы, поражают мозг, — и большую часть времени я не знаю, радуется она, грустит или что-то ещё. В основном передаётся только озадаченность. Поэтому я должен был задержаться: убедиться, что с ней всё в порядке.

Лен не знал, что ему ответить, и сделал большой глоток, прежде чем заговорить.

— Она такая старая, да? Быстро время летит.

— Не то слово, приятель. — Мик поднял стакан и стал пить большими глотками.

— Тогда ты вернёшься к ней?

— Не в ближайшее время. Пэмми сильная и гордая, поднимает шум из-за того, что я провожу с ней столько времени, а не, знаешь, работаю и веселюсь.

— Её память ещё в порядке? Она узнаёт тебя?

Мик пожал плечами.

— Бывают хорошие дни, бывают плохие. Она знает, кто я, но чаще всего думает, что я моложе, что мне где-то двадцать, как тогда, когда мы с ней встретились.

Память Лена подбросила ему образ Мика в восьмидесятых, и он с трудом сдержал улыбку.

— Не могу винить её: тогда-то у тебя вроде были волосы.

Мик засмеялся.

— Кто бы говорил.

Лен улыбнулся и легко пожал плечами. У него была короткая стрижка, потому что ему так нравилось. А Мик, скорее всего, стригся столько, сколько они знакомы, только для того, чтобы случайно не подпалить волосы.

Им принесли еду — настоящий обед, который стоял рядом с нетронутым пирогом, — и разговор продолжился; Лен узнал ещё немного о Пэм. Она была очень милой старушкой, если судить по их нескольким встречам — он был одним из немногих людей в жизни Мика, кто виделся с ней. Пэм уже почти десять лет находилась в центре по уходу за пожилыми в Кейстоуне, будучи слишком гордой, чтобы позволить Мику заботиться о ней, когда тело, а потом и разум начали подводить её; она отказывалась быть обузой для него.

А вот раньше она была тем ещё крепким орешком: родилась в двадцатых годах в Англии, жила в нищете, воровала кошельки из карманов людей, когда была ребёнком и подростком, а потом записалась в женский вспомогательный территориальный корпус — женское подразделение в британской армии во время Второй мировой войны. Лен любил слушать её истории о тех временах. А потом она переехала в Америку, в Готэм, где встретила любовь всей своей жизни — женщину по имени Энжи. Энжи умерла почти двенадцать лет назад. Её семья была связана с мафией в Готэме, и они с Пэм впутались в их дела, когда были молодыми. Потом они переехали в Централ-Сити, чтобы начать всё с чистого листа, потому что семья не приняла их образ жизни. Они переехали ещё и потому, что хотели сбежать от реальности, ведь в 1965 году родился Мик — и Пэм стала отмеченной: на бедре появился замысловатый рисунок в форме слезы, который при правильном освещении был похож на пламя.

Воспоминания почти заставили Лена улыбнуться. Пэм до смерти боялась своей метки, её ужасала мысль о младенце-соулмейте сейчас, когда ей было за сорок и она была жената. Пэм боялась, что её соулмейтом будет какой-то мужчина, который захочет её, захочет отобрать её у жены, невзирая на преклонный возраст. Боялась, что Энжи уйдёт от неё. Поэтому, когда она впервые встретила Мика, ей показалось, что её страхи оправдались: молодой одинокий мужчина, ни к чему не привязанный, путешествовавший с цирком ещё месяц назад, пока тот не сгорел.

Лен узнал это всё, когда рассказал Мику, что у него появился соулмейт, и признался, что это был всего лишь ребёнок, а тот только рассмеялся, хлопнул его по плечу и сказал не волноваться. Потом он отвёл Лена к Пэм, и они поделились с ним этой историей. Разговор с ними и утешил, и дал повод для беспокойства. Пэм рассказала, как вскоре узнала, что ей не о чем волноваться: Мик не только не хотел забирать её от Энжи, но и вообще не был в ней заинтересован в сексуальном или романтическом плане; он сделал её жизнь такой яркой и блестящей, какой она никогда не была.

И для неё, и для Мика их связь словно подарила им семью, которой у них никогда не было. Они стали лучшими друзьями: Пэм научила Мика давать выход его одержимости огнём, чтобы управлять ею, помогла немного разобраться с затяжной болью от смерти семьи. Он же, в свою очередь, защищал её и Энжи от прошлого в Готэме, приглядывал, любил — их обеих — и приносил радость в их жизнь. Когда Лен встретился с ними, они беззаботно и непринуждённо смеялись, что было по-настоящему трогательно.

Но Лен не хотел семейную связь ещё даже до того, как встретил Барри. Он всегда хотел кого-то, кого он мог любить, романтично и страстно. У него уже была сестра, которую он должен был защищать и — сам того не желая — вести по своим следам. Лен хотел кого-то только для себя. Пэм думала, что если это то, чего он хочет, то, что ему нужно, то это судьба и предоставит ему.

— А как дела у тебя, Лен? Был занят, пока меня не было? Я смотрю, ты правда разобрал эту старую свалку на складе.

Вопросы Мика вернули Лена к реальности, и он отодвинул от себя тарелку.

— Занят — это мягко сказано. Объявился Мардон — тот, что с погодой?— и мы неплохо подняли шумиху, удачно провернули дело и разозлили свиней. А ещё он связан с Баез, просто чтобы ты знал.

Мик присвистнул.

— Весело тут было.

— Что-то в этом роде. А ещё у нас появился новый парень, Дудочник, — он наш местный Циско Рамон. — Лен поморщился от воспоминаний, пришедших в голову. — Между нами всё немного странно, но не надирай ему задницу за слишком длинный язык, с ним… сложно поладить.

Мик понимающе ухмыльнулся.

— Ты с кем-то переспал, а он снова бросил тебя, Снарт?

Лен еле удержался от желания закатить глаза, но вместо этого откинулся на спинку; в уголках его губ поселилась досада.

— Скорее наоборот — я бросил его.

Мик чуть не подавился пивом.

— Чег… — закашлялся он. — Ты никогда не был привередливым. Насколько страшен этот парень?

— Спасибо за веру в меня. Он симпатичный, но я не заинтересован.

— Ты? Не заинтересован?

Вот теперь Лен закатил глаза.

— Насколько я, по-твоему, отчаян, Мик?

Мик приподнял брови, но увильнул от ответа.

— Тогда что не так с этим парнем, что ты в нём не заинтересован?

Лен бросил на него сердитый взгляд.

— Почему так сложно поверить, что он не в моём вкусе?

Мик опустил стакан с расчётливым выражением лица.

— Чего ты не договариваешь?

Лен замялся, а потом вздохнул. Долго ждать не пришлось. Он наклонился вперёд и хлопнул в ладоши. Не было никакой причины не рассказывать Мику о произошедшем. И всё же желудок Лена скрутился в узел.

— Пока тебя не было, случилось кое-что ещё. Я нашёл своего соулмейта… И это просто пиздец. Сейчас он даже не хочет со мной разговаривать, — быстро добавил Лен, пока улыбка Мика не стала шире и он не стал разбрасываться поздравлениями.

— Этот Дудочник, но ты сказал…

— Нет, не он. Кое-кто другой.

— Кто?

Его желудок сжался. Стоило ли говорить ему? Или Лену лучше сказать…

— Его зовут Барри, и он значок. Работает криминалистом в CCPD. — Вот так, теперь он мог говорить о Барри как о Барри. Лену до сих пор казалось странным скрывать даже это, хранить личность Барри в секрете, но ему нужно было поговорить обо всём с кем-то, кроме Лизы. Лизы или Хартли.

— Значок? Твой соулмейт — ёбаный коп? — Мик с недоверием рассмеялся. — Только ты, Снарт. Только ты.

Если бы он только знал.

— Он хотя бы милый?

— Великолепный.

— Гей?

— Думаю, бисексуал. Он сказал, что пол — не проблема.

Мик всё понял.

— Значит, проблема в том, что ты разыскиваемый преступник?

— Бинго. Он работал над несколькими моими делами, знает, кто я такой и чем занимаюсь. Его приёмный отец — детектив, жених сестры — коп, когда-то помогший Флэшу оставить нас. — Лен хорошо изучил Айрис Уэст и Эдварда Тоуна.

Мик ударил по столу с урчащим смехом.

— Чёрт, приятель, это как раз для тебя, да? Вселенная намекает, что пора тебе стать хорошим?

Лен нахмурился.

— Надеюсь, что нет.

— Хорошо. Было бы чертовски жаль потерять лучшего друга, особенно когда у тебя появился такой крутой клуб.

— Не волнуйся, Мик, я никуда не денусь. Но с Барри всё сложно: то хуже, то лучше. А сейчас он зол, благодаря… Ну, этой хрени с Мардоном и полицейским гала-вечером. Он был там вместе с приёмным отцом, и старика ранили прямо перед ним — всего лишь в ногу, но Барри сказал, куда мне нужно засунуть эти слова. А потом я… — Он вздохнул. — А потом я переспал с Дудочником.

— Ты идиот, — монотонно сказал Мик, обвиняя самую сущность Лена.

— Я знаю.

— И ты ещё удивляешься, что не можешь удержать отношения.

— Я знаю, Мик. Но Барри вполне твёрдо заявил, что не хочет меня после драки с Мардоном. Он не говорил со мной целый месяц.

— А теперь уж точно не заговорит.

— Спасибо.

Мик что-то проворчал и наклонился вперёд.

— Ты идиот, Снарт, но ты наш идиот, понял? Я помогу тебе со всем разобраться. Каждый раз, когда я слишком сильно выводил Пэм из себя, я просил совет у Энжи. Думаю, ты не можешь просить помощи у его друзей или семьи, учитывая, что ты подморозил его старика.

Лен фыркнул. Если он попросит совет у Джо Уэста, то его в лучшем случае арестуют, а в худшем — подстрелят. Если он появится в STAR Labs, Барри только придёт в ярость, да и к тому же Лен не верил, что Сноу или Циско доверяют ему так сильно, что помогут с советом.

— Нет, у меня особая история с большинством из них, а остальные знают о моей репутации. В этом городе Капитан Холод вёл себя не совсем сдержанно.

Мик кивнул и продолжил ворчать.

— Жаль. Энжи всегда меня понимала благодаря своей семье в Готэме: многие её родственники — преступники. Она помогала мне понять, на что злится Пэмми, даже когда её обида казалась бессмысленной. Твоему Барри просто нужен преступник в семье, который понимал бы тебя и объяснял бы, на что тот злится.

Лен вздохнул, а потом замер. Преступник в семье. Отец Барри сидел в Айрон Хайтс за убийство, не меньше. И в обычной ситуации было бы странно просить его о совете, ведь этот мужчина убил мать Барри, но Лен знал, что парень посещал отца так часто, как только мог, учитывая его расписание, а это не было проявлением враждебности. Шансов было мало, но доктор Аллен хотя бы узнает о Барри и, возможно, поделится хоть какой-нибудь информацией. Но как…

— Мик, у меня есть очень плохая идея.

— Такие идеи мои любимые, приятель.