Тихо. Как же тихо… Пусто и холодно. 

Поздний вечер застал командира гарнизона в огромной, опустевшей еще несколько часов назад ратуше. Паладин любил тишину. Ранее минуты тишины он посвящал чтению, молитвам и кропотливой работе ювелира, в свое удовольствие придавая природным самоцветам небывалую изысканную форму и изящную тонкую огранку. Но все это осталось в прошлом. Сейчас же тишина убивала, давила на плечи тяжким грузом, душила своей безысходностью. В этой тиши время, казалось, замедляло свой ход. Минута за минутой тянулись бесконечно долго, проникая в кровь словно медленный яд, парализуя, отравляя собой мысли и чувства бывшего жреца. А может это вовсе не тишина, а колючие снежные ветра, веющие над Хребтом Ледяного Огня, уже пробрали его до костей, так что холод теперь навечно поселился внутри?

Хотя, видимо, он еще не настолько выстыл изнутри, чтобы совсем перестать хоть что-то чувствовать и чего-то желать в своем извечном одиночестве, ранее таком желанном, а теперь ставшим почти ненавистным. И как он только докатился до такого состояния? А главное — когда? Год тому назад, помогая раздолбаю Газлоу закладывать первые камни аванпоста в Ледяных Скалах, он был полон энтузиазма и грандиозных идей. Кампания по завоеванию альтернативного Дренора занимала его целиком, не позволяя горечи воспоминаний и тяжким раздумьям закрадываться в сознание.

Сейчас же, когда все было кончено, и угроза вторжения Железной Орды на Азерот миновала, наступило это кошмарное затишье, пробудившее в его душе былые тревоги и сомнения. 

Но как же все-таки холодно… Эльф крови зябко поежился, хмуро оглядев длинные рукава тонкой льняной рубахи, которая совсем не спасала от постоянно проникающих в помещение сквозняков.

Погода испортилась еще с вечера. На закате, у линии горизонта, начали собираться плотные снеговые тучи, которые с наступлением темноты заволокли все небо. А вскоре завьюжило. В морозном воздухе снаружи с гудением и свистом носились ледяные вихри. Их отголоски, словно тоскливый вой голодной волчьей стаи, отзывались в щелях и трещинах громоздкой орочьей постройки.

Согреться бы. Здесь, в этих промерзших до самого своего основания пустошах, приютивших клан Северного Волка, почти всегда хотелось тепла. Настоящего горячего солнца в безоблачном лазурном небе и ласкового южного ветра, как в незапамятном детстве, шелестящей золотистой тени белоствольных вековых деревьев, но уж никак не этого серого полотна над головой с мутно-желтым диском, лениво выглядывающим из-за туч, который назвать «небесным светилом» даже язык не поворачивался. Совсем не радовали и сугробы, в которых, по обыкновению, безбожно вязли копыта его верного скакуна Солнцегривого. А еще породистый талассийский жеребец, закованный в латную броню, как и сам паладин, ощутимо страдал от местных низких температур, периодически зарабатывая легкие обморожения, несмотря на теплую попону.

Но холод снаружи был не так страшен, как тот стылый непроглядный мрак, с недавних пор поселившийся внутри воина Света. Хотя помещение ратуши было основательно протоплено и нагрето за день, да и жаровен и многочисленных факелов в металлических скобах на стенах никто не гасил, Крыло Рассвета все равно постоянно мерз, борясь с навязчивой мелкой дрожью. Казалось, озноб не отпускал его даже во сне, под горой звериных шкур и меховых одеял, предусмотрительно приобретенных интендантом гарнизона у поставщиков из Клана Северного Волка, специально для вечно зябнущего командира.

В прежние времена, в разгар военных действий, Аранэлл частенько ночевал в ратуше, со свойственным ему перфекционизмом и дотошностью, разбираясь со стратегическими планами, картами местности и горящими поставками оружия и провизии. Сейчас же, в дни относительного мира, пришедшего на Дренор с падением Цитадели Адского Пламени, когда важных дел почти не осталось, а ведение хозяйства превратилось в ежедневную рутину, паладин, по обыкновению, располагался на ночлег в небольшой, но уютной таверне на другом конце гарнизона, лишь изредка, странной прихотью, оставаясь на ночь в командном пункте. Сейчас был как раз тот самый случай. Нечто необъяснимое все чаще гнало его прочь от приветливо пылающего очага, кабацкого шума и общества соратников. Все кругом опостылело син’дорай настолько, что одиночество казалось единственно правильным и возможным в его состоянии.

Вот почему бывший жрец сидел этим вечером в ратуше, облюбовав просторную боковую нишу, приспособленную под зону отдыха еще при постройке. Доспехи его, алые с золотом латы, как напоминание о луносветских стягах гордо реющих над шпилями Дворца Ярости Солнца, пылились в углу на стойке рядом со щитом, небольшим, но увесистым молотом и толстым фолиантом в золотом окладе, инкрустированном рубинами, висящим на стене. В последнее время, в этих пережитках былых сражений просто отпала надобность и они прочно обосновались в командном пункте в качестве довольно странного и какого-то совсем неуместного украшения обстановки.

Середину отведенного под нужды командира пространства, расположенного на небольшой возвышенности, занимал широкий приземистый дубовый стол, окованый темным дренорским железом. Сидения вокруг него отсутствовали. Следуя замыслу своего создателя, элисовидная крышка стола находилась на таком незначительном расстоянии от пола, что гораздо удобнее было просто сидеть рядом на специально расстеленых звериных шкурах, как это любили делать местные.

Но даже тут, в альтернативном Дреноре с его порядками и устоями, син’дорай оставался самим собой. Сваленным в соседнем углу беспорядочной кучей теплым меховым одеялам, заведомо припасенным для ночлега, составляли компанию шелковые вышитые подушки, окуренные талассийскими благовониями.

Хоть Крыло Рассвета и не желал этого признавать, но он по-прежнему скучал по дому, обретая малую частицу прежней жизни в подобных безобидных мелочах. 

Большой стол, за которым сидел паладин, практически пустовал, отчего ощущение покинутости и заброшенности неимоверно усиливалось. Рядом с мужчиной стояла лишь крошечная изящная курильница, заполненная лепестками магорозы, привезенными недавно по спецзаказу с далекой родины, да здоровенная бутыль из толстого мутного стекла с чрезвычайно крепкой перебродившей огрской медовухой, позаимствованной в таверне. Такую обыватели в гарнизоне частенько величали не иначе, как «Гром в брюхе» за ее «замечательное» свойство вызывать несварение у слабых желудком дегустаторов.

К настоящему моменту, примерно четверть содержимого тары вполне благополучно исчезла внутри у эльфа крови. Паладин пил, не закусывая, как нередко это делал в последние месяцы, уповая, что съеденный загодя легкий ужин, не позволит ему отравиться огрским пойлом.

Однако несмотря на то, что опьянение вот-вот грозило перешагнуть среднюю стадию, он все никак не мог согреться.

Сладковатый нежный запах магорозы, идущий от слабо дымящейся крышечки курильницы каким-то невероятным, совершенно чудовищным образом смешивался с тяжелой вонью брожения, присущей грязно-бурой жидкости, плещущейся на дне металлической кружки, зажатой в руке эльфа.

— Какая гадость, — пробормотал себе под нос син’дорай, ощутимо кривясь, а затем залпом осушил остатки.

Очередная порция напитка с неприятным и резким горько-кислым послевкусием, опалила его горло, скатываясь вниз по пищеводу в измученное непрекращающимися возлияниями нутро.

Громко стукнув днищем опустевшей кружки о крышку стола, бывший жрец запустил пятерню в свою тщательно уложенную, волосок к волоску, светлую шевелюру, намеренно приводя ее в легкий беспорядок. Справедливость в жизни абсолютно отсутствовала, что бы на этот счет не говорили давно почившие праведники вроде Светоносного, между прочим, убитого собственным же учеником.

— Наивный недальновидный глупец, — паладин позволил себе ядовитый саркастический смешок, совсем неподобающий его статусу. 

Плевать. Все равно никто не видит и не слышит.

В этот момент, до чуткого слуха син’дорай внезапно донесся звук приближающихся тяжелых шагов. Кто-то уверенно прокладывал себе путь по успевшим образоваться сугробам, очевидно, направляясь к ратуше.

— Кого это еще там прёт на ночь глядя? — пробормотал себе под нос Аранэлл, с трудом справляясь с нахлынувшим недовольством.

Чтобы не выглядеть совсем уж неприлично и неподобающе, паладин сменил свою расхлябанную полулежачую позу, расправил плечи и принялся поспешно приглаживать растрепанные волосы. Но пальцы слушались отвратительно плохо, лишь еще сильнее спутывая светлые пряди.

Тем временем, шаги послышались уже в холле, а затем и на лестнице, ведущей в главный зал. Неведомый ходок даже не пытался скрыть своего присутствия, громко топая сапожищами по каменным ступеням.

Не успел Крыло Рассвета начать строить предположения относительно личности позднего визитера, как в ратушу ввалился рослый крупный орк, на ходу, с глухой руганью, стряхивая с широченных плеч снежные наносы. 

Слишком занятый своим делом, он далеко не сразу заметил присутствие Аранэлла, пройдя вглубь помещения где-то с десяток шагов. Однако стоило только отчаянной наивной надежде остаться вне чужого поля зрения закрасться в мысли эльфа крови, как поздний гость вдруг остановился и повернул голову. 

— Командир? — с ноткой удивления глухо пробасил орк, уставившись на паладина своими прищуренными, золотисто-карими глазами. 

— Ты что-то хотел, Воющий Меч? — осведомился в свою очередь син’дорай, стараясь придать своему голосу как можно больше твердости и уверенного спокойствия, однако пьяные интонации все равно прорывались наружу, сводя все его попытки казаться трезвым и здравомыслящим на нет.

Моркет Воющий Меч был одним из соратников паладина, здесь на Дреноре, примкнувшим к нему во время военной кампании в Таладоре. Могучий воин и талантливый мастер-оружейник, сейчас он трудился исключительно на благо своего нового командира, обучая гарнизонных кузнецов и помогая обеспечивать безопасность аванпостов азеротской Орды, раскиданных по всему Дренору.

Как и все представители Клана Черной Горы, Моркет казался выше и ощутимо крепче большинства дренорских орков, обладая впечатляющей рельефной мускулатурой. Выделяли его так же насыщенно-серая кожа с едва заметным зеленоватым оттенком, темные волосы, которые кузнец зачем-то укладывал в виде длинных, торчащих во все стороны игл и янтарные глаза, так характерные для сородичей Ренда Чернорука. Примечательными можно было назвать и багровые татуировки обвивающие мощные хорошо развитые бицепсы орка.

Несмотря на свои значительные успехи в кузнечном деле, Моркет предпочитал носить исключительно легкую кожаную броню, с кольчужными вставками, признавая цельнометаллические накладки лишь на перчатках и подошвах сапог. Оружием ему служили два неказистого вида одинаковых топора, с которыми воин почти никогда не расставался, со знанием дела называя их балансировку близкой к идеальной. Сколько Аранэлл его помнил, Воющий Меч постоянно прятал нижнюю часть лица под глухой маской из грубой толстой ткани, так что виднелись лишь глубоко посаженные небольшие глаза и широкая переносица.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, командир, — признался кузнец, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Надеюсь, я тебе не помешал...

— Так зачем пришел? — не очень тактично перебил его Крыло Рассвета.

— Эскизы, — без обиняков отозвался орк. — Похоже, я забыл их здесь сегодня днем.

Паладин слегка нахмурился, что-то припоминая, а затем изрек:

— А, это тот огромный клинок для новобранца из Громового утеса, прошляпившего где-то в Копье Войны свое оружие?

— Он самый, — Моркет ухмыльнулся. — Удивляюсь я, как только таким дурням в твоем мире позволяют брать в руки что-то опаснее мотыги или лопаты.

Аранэлл не ответил, но тоже ухмыльнулся. Оружейник был более чем прав. И так случалось очень часто, когда угрюмый и молчаливый орк, вдруг решался высказать свое мнение вслух. 

— Они вон там, с краю, на командном столе, — син’дорай легким кивком головы указал в нужном направлении. — Я все посмотрел, годится, можешь приступать.

Орк лишь молча кивнул в ответ и направился вглубь помещения, туда, где в пыльном ворохе испещренных цветными пометками карт местности, планов былых наступательных операций и сражений, да накопившихся за то время, что паладину было лень их просматривать, хозяйственных сводок, лежали незатейливые листы пергамента, свернутые трубочкой. Свои вещи, которых по жизни у него было не так уж и много, Воющий Меч отличал всегда безошибочно.

Аранэлл мутноватым взглядом наблюдал за тем, как кузнец сгреб большой лапищей со стола чертежи и неспешно побрел обратно к выходу.

Орк выглядел невероятно уравновешенным и спокойным, хоть это спокойствие и являлось, по обыкновению, мрачным. И, в добавок ко всему, холод, видимо, практически не донимал его, позволяя со спокойной миной расхаживать в метель по гарнизону без мехового плаща. Крыло Рассвета даже слегка позавидовал такой выносливости, сам-то он мерз почти не переставая в любую погоду.

Когда Моркет в очередной раз прошел мимо него, в голове бывшего жреца словно что-то щелкнуло. 

— Эй, постой! — неожиданно для самого себя окликнул соратника син’дорай, когда тот уже почти шагнул на лесницу, ведущую в холл. 

Воющий Меч предсказуемо остановился и взглянул на него, осведомившись будничным тоном: 

— Я могу быть чем-то тебе полезен, командир?

— Останься, — тихо, но твердо проронил эльф крови. — Выпей со мной, раз уж пришел. Надоело забываться в одиночку. 

По лицу орка нельзя было сказать абсолютно ничего определенного, но Аранэллу на миг показалось, что в желтых глазах промелькнула живая искра удивления.

— А не побрезгуешь? — с явным сомнением в голосе хмыкнул Моркет. — Пить с военным изменником и перебежчиком из Железной Орды? Ты ведь не хуже меня знаешь, что говорят в гарнизоне за моей спиной. 

— Плевать на слухи! — резко отмахнулся паладин. — Я сказал, то, что сказал. И слов своих обратно брать не намерен. 

— Ну, как знаешь, — орк пожал плечами. — Для меня будет честью сидеть с тобой за одним столом, командир.

Дождавшись, пока кузнец подойдет и устроится напротив него, водрузив рядом чертежи, Аранэлл достал из-под стола еще одну тяжелую металлическую кружку, висящую там про запас, на специальном крюке, предусмотрительно вбитом с внутренней стороны крышки.

Плеснув чуть больше, чем до половины, в обе объемистые посудины алкоголь, бывший жрец придвинул одну из них ближе к компаньону. 

— За Орду! — коротко, но с очевидным сарказмом, бросил син’дорай, поднимая кружку. — За Вождя!

Моркет ничего не сказал, но кружку, салютуя, тоже поднял.

То, что орк проглотил практически залпом, эльфу крови пришлось заливать в себя несколькими крупными глотками.

— Несомненно, твой Вождь, командир, стоит того, чтобы за него выпить, — задумчиво изрек воин Клана Черной Горы, оставляя посуду. — Как и ваша Орда. Но, сдается мне, ты-то пьешь вовсе не поэтому.

— Что это ты хочешь этим сказать? — насупился паладин, все еще морщась от ужасного вкуса медовухи, неизменно вызывающего легкую тошноту.

— Лишь то, что на душе у тебя настолько погано, что ты не придумал ничего лучше, чем топить свое разочарование в этих огрских помоях.

Крыло Рассвета по-пьяному пристально воззрился на собеседника, уже не в первый раз поражаясь его прямоте и исключительной проницательности. Видимо, вопреки расхожему мнению, бытовавшему среди народа син’дорай, не все орки были перманентно тупы и ненаблюдательны. 

— А в тебе что-то есть, — пробормотал паладин, скорее выражая мысли в слух, чем обращаясь к собеседнику.

— Тогда уж, наверное, в тебе, командир, — вновь хмыкнул кузнец. — И как мне кажется, это «что-то» — лишняя порция выпивки. 

— Не иначе как вздумал учить меня жизни? — обиженно взбрыкнул Аранэлл, слегка перегибаясь через крышку стола, чтобы отчетливо видеть янтарные глаза орка. 

— А смысл? — спокойно отозвался Моркет. — Жизни учить не нужно, она сама преподаст урок, когда придет время. 

— Вот и славно, — фыркнул эльф, возвращаясь на свое место и вновь протягивая руку за бутылкой. — А пока она думает, как лучше это сделать, предлагаю опрокинуть еще по стаканчику.

Несмотря на свое едкое замечание, Воющий Меч не просто позволил наполнить кружку, но и как ни в чем не бывало, в очередной раз выпил с паладином. На этот раз, без лживых, никому не нужных тостов. 

Сам не зная зачем, Аранэлл принялся внимательно наблюдать за тем, как пьет компаньон. Орк умудрялся делать это так, что маска по-прежнему надежно укрывала его лицо от посторонних взглядов. Внезапно взыгравшее любопытсво толкнуло перебравшего воина Света на откровенную бестактность: 

— Что у тебя с лицом, Воющий Меч? Почему ты постоянно таскаешь на носу эту грязную тряпку?

— А сам как думаешь? — глухо пробасил орк, ничуть не оскорбившись вопросом. 

Поймав изучающий пьяный взгляд командира, он невесело хохотнул:

— С моей рожей только детей в колыбелях до полусмерти пугать. 

— Все настолько плохо? — с сомнением протянул эльф крови.

— Чудовищное зрелище, — подтвердил орк.

Мрачная самоирония, сквозившая в его словах, почему-то показалась Аранэллу какой-то неправильной, почти возмутительной.

— Сними ее, я хочу взглянуть, — с нажимом потребовал бывший жрец, к этому времени уже напрочь утративший чувство ситуации. 

— Какая настойчивость, — Моркета же, очевидно, слегка забавляла вся эта ситуация. — А в обморок не хлопнешься, командир? Твои сородичи, насколько я слышал, горазды это делать. 

— Да что ты знаешь о моих сородичах? — огрызнулся эльф крови. — Кто вообще распускает эти гадкие слухи по гарнизону?!

— А есть какая-то разница? Всем рты все равно не заткнешь, — глубокомысленно заметил кузнец.

— И все-таки я должен это видеть, — с пьяным упрямством произнес Аранэлл.

— Как тебе будет угодно, — и снова эта самоирония на грани с сарказмом. — И не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Развязав тугой узел на затылке, орк небрежно сдернул с лица кусок материи.

Брови паладина сначала взлетели вверх, а затем мучительно сошлись на переносице. Правая скула орка и часть нижней челюсти были основательно раздроблены и срощены как попало, из-за чего сплошь покрытая грубыми рубцами кожа беспорядочно бугрилась над образовавшимися костными выступами, уродуя своего обладателя. 

— Ничего себе, — еле слышно выдохнул син’дорай. — Да у тебя половина лица, как вспаханное поле. Откуда все это?

— Еще по молодости близко познакомился на поле боя с чужим топором, — с напускным равнодушием ответил Моркет. — Мой клан, мягко говоря, всегда вел не самую мирную жизнь. 

— Я не могу спокойно на это смотреть! — заявил Крыло Рассвета, с трудом поднимаясь на ноги.

Загоревшийся странным энтузиазмом, шатающийся из стороны в сторону, паладин, держась за крышку стола, кое-как добрел до компаньона и плюхнулся рядом.

— Свет может помочь, — фанатично пробормотал Аранэлл, протягивая изящную кисть к разбитой скуле крайне удивленного происходящим орка. — В Свете заключена великая сила. 

Усилием воли собрав воедино разбегающиеся в разные стороны мысли, бывший жрец таки смог произнести короткую молитву-воззвание. И Свет откликнулся, даруя благословение.

Тонкие белые пальцы паладина окутало хорошо знакомое мягкое золотистое сияние, способное исцелять раны и болезни.

Минута, другая... Свет померк, а затем медленно угас. Однако чуда не произошло. Застарелые шрамы так и остались застарелыми шрамами.

— Мне так жаль, — все так же полушепотом, но уже с нотой отчаяния, произнес эльф крови. — Я ничего не могу для тебя сделать...

— Видать, этот твой Свет не настолько всесилен, командир, — горько усмехнулся Воющий Меч. — И да, тебе не жаль. Ты просто пьян.

Аранэлл не нашелся что ответить, язык действительно едва ворочался во рту, а невнятные тягучие мысли вновь превратились в бесформенную кашу. Чтобы хоть как-то материализовать и обозначить свои эмоции, син’дорай положил раскрытую ладонь на покалеченную щеку кузнеца, ощущая под пальцами достаточно сильно стягивающие толстую кожу рубцы, и пробивающуюся местами короткую жесткую щетину.

— И не противно тебе? — все же спросил Моркет, ловя блуждающий расфокусированный взгляд паладина.

В янтарных глазах соратника промелькнуло что-то странное, совершенно незнакомое Аранэллу. Лихорадочный огонек, так внезапно вспыхнувший на самом дне.

Любопытство вновь взяло верх и Крыло Рассвета, отрицательно мотнув светловолосой головой, принялся пристально вглядываться в чужие глаза, желая лишь докопаться до истины. 

Как вдруг его кисть, все еще лежащую на щеке воина, целиком накрыла большая теплая ладонь. 

— У тебя пальцы как ледышки, командир, — с прорезавшейся легкой хрипотцой в голосе заметил орк.

Поражаясь странному температурному контрасту, эльф крови не спешил отдергивать руку, с трудом оценивая свои собственные действия. Тепло чужой ладони показалось ему таким приятным и желанным, что появившаяся было где-то на задворках сознания мысль о недопустимости происходящего мгновенно оказалась вытеснена яркими тактильными ощущениями, усиленными алкоголем.

— Если мерзнешь, нужно одеваться теплее, — продолжал тем временем как-то не совсем убедительно увещевать орк, скользя горящим жадным взглядом по открытой шее и ключицам паладина, виднеющимся в распахнутом вороте тонкой рубахи. 

От выпитого у Аранэлла окончательно поехала голова, заставляя обстановку ратуши все быстрее вращаться вокруг.

— Ох... — пробормотал син’дорай, теряя равновесие в этом безостановочном кружении и буквально валясь на своевременно подставленное широкое плечо соратника. — Что-то мне как-то нехорошо...

— И не удивительно, — раздалось в ответ над самым ухом эльфа. — Мало тебе выпивки, так еще и дряни всякой нанюхался. 

— Магороза — не дрянь, — вяло возразил син’дорай. — Она помогает снять усталость. 

— Давай-ка, командир, пойдем, — сказал Моркет, позволив себе осторожно положить тяжелую лапищу на высокий лоб паладина. — Тебе нужно прилечь. Подняться сможешь?

Син’дорай что-то неразборчиво промычал, уронив противно гудящую голову на грудь орка. Двигаться совсем не хотелось, тело отяжелело настолько, что он с трудом мог пошевелить рукой или ногой. 

— Ясно, — вслух заключил Воющий Меч. — Совсем никак. Придется тащить на себе. 

Встав с пола, кузнец с легкостью поднял на руки нетрезвого командира. Миниатюрный эльф крови, одетый лишь в штаны, рубаху и сапоги, казалось, не весил практически ничего.

Оказавшись неожиданно оторванным от твердой поверхности, Аранэлл подсознательно ухватился за шею орка, обвивая ее руками, но вскоре понял, что упасть ему не грозит. Держали его на совесть, крепко прижимая к сильному мускулистому телу. И почему только ему было так тепло и уютно? Разомлев, Крыло Рассвета прикрыл тяжелые веки и уткнулся лицом в основание шеи соратника.

Терпкий мускусный запах, исходящий от чужой горячей кожи, странным образом дурманил рассудок. От орка отчетливо пахло кузней, раскалённым железом и золой, еще чуть резче потом, кровью и алкоголем, и лишь самую малость зимним вихрем, бушевавшим снаружи.

Так знакомо и невероятно желанно. Эльф крови впитывал этот аромат по крупицам, чуть подрагивая от медленно растекающегося по телу томительного жара.

Арвендэйл... В замутненном спиртным сознании бывшего жреца на миг всплыл образ высокого, хорошо сложенного квель’дорай, выходящего на закате из небольшой кузни в Луносвете, с длинными до плеч платиновыми волосами, собранными для удобства на затылке в высокий хвост и обнаженным торсом, покрытым боевыми шрамами. В тот день, ему в первый и единственный раз, посчастливилось оказаться настолько близко, обрабатывая случайный ожог, чтобы почувствовать неповторимый запах тела возлюбленного.

Тем временем, Моркет с притихшим паладином на руках обошел стол. Опустившись на шкуры рядом со спальным местом, он принялся осторожно перекладывать свою драгоценную ношу на подушки.

Однако стоило только Аранэллу коснуться головой прохладного шелка, как он тревожно завозился, судорожно цепляясь тонкими пальцами в предплечья орка и никак не желая отпускать его от себя. Вдали от соратника ему вновь стало холодно и неуютно, ведь он успел так замечательно пригреться в чужих полуобъятьях.

— Прошу, не уходи, — прошептал эльф крови одними губами, не открывая глаз, и предпринимая очередную безуспешную попытку притянуть мужчину к себе.

— Тебе настолько одиноко? — раздалось в ответ.

— Не уходи, — упрямо, с затаенной мольбой в голосе, повторил Крыло Рассвета, словно не слыша вопроса. — Только не оставляй меня.

Еще с минуту воин колебался, глядя на доверчиво льнущего к рукам паладина и решая для себя эту дилемму, а затем, все же, сдался на милость низменной похоти, обуявшей его рядом с нетрезвым син’дорай. Слишком уж заманчиво в своей беззащитности выглядело белоснежное хрупкое тело, пока еще скрытое от вожделеющего взора слоем тряпок. Опыта Моркету для этого вполне доставало. Помимо нескольких длительных связей с женщинами, орк без зазрения совести позволял себе заводить интрижки и с представителями своего пола, слабыми, по тем или иным причинам, на задок. Однако заняться чем-то подобным с созданием, не принадлежащим к его миру, до сего дня ему даже в голову не приходило.

— Если ты так хочешь, то я останусь, — наконец изрек Воющий Меч, снимая с себя в этот момент кожаный нагрудник и обитый железом пояс, к которому обычно крепились боевые топоры. — Тебе сложно отказать, командир.

Сквозь охватившую его пьяную полудрему, бывший жрец отчетливо ощутил, как с него аккуратно стащили сапоги, а затем штаны и рубаху. А когда пришел черёд и нижнего белья, он все же заставил себя медленно разомкнуть веки. В полутьме ратуши, разгоняемой лишь неярким светом тлеющих жаровен да постепенно догорающих в скобах факелов, широкие плечи склонившегося над ним орка отбрасывали серую зыбкую тень, целиком укрывающую паладина.

«Наверное, мне все это снится» — подумал Аранэлл, мазнув рассредоточенным взглядом по обнаженному мускулистому телу соратника, испещренному многочисленными следами былых сражений, однако, вид крупного возбужденного члена с приоткрывшейся головкой, практически прижатого к кубикам пресса, вынудил паладина вновь стыдливо зажмуриться.

Этого просто не могло происходить на самом деле. Всего лишь странный сон во хмелю…

Но вслед за этим, большие горячие ладони, огрубевшие от постоянного обращения с оружием и кузнечным молотом, прошлись по светлой коже Крыла Рассвета, по-хозяйски оглаживая стройные бедра, грудь и живот. Аранэлл буквально задохнулся от этих прикосновений, настолько приятными они показались. Мозолистые и шершавые пальцы орка отлично знали свое дело, отслеживая изгиб тонкой шеи, скользя вдоль разворота плеч, легонько потирая чувствительные соски. Паладин что-то неразборчиво шептал в сладком полубреду, бессознательно мешая талассийский с орочьим и с трудом подавляя рвущиеся то и дело с пересохших губ бесстыдные стоны. Его девственное тело, так щедро отзывающееся на ласку, охватил неведомый доселе жар, отдающийся болезненной пульсацией в паху. Не слыша более ничего кроме гулких ударов собственного сердца, син’дорай жадно хватал ртом воздух. Кровь обильно прилила к его лицу, так что бледные щёки и длинные острые уши заалели.

Моркет же и не думал останавливаться на достигнутом, уверенно касаясь выступающих ребер и подтянутого живота. Затем руки воина сместились на бедра партнера, поглаживая их внутреннюю поверхность и постепенно подбираясь к напрягшейся, стремительно твердеющей плоти.

Аранэлл слегка закусил нижнюю губу. К нему никто и никогда так не прикасался, да и сам он принципиально избегал заниматься подобным, усердно подавляя свои желания и гоня прочь непристойные мысли.

А вскоре бывшего жреца охватила напряженная мелкая дрожь. Он тихонько постанывал и выгибался, подаваясь навстречу ласкающей его ладони. Ощущения текли сквозь разгоряченное тело эльфа бесконечным потоком, раскрывая все новые грани чувств. Голова по-прежнему кружилась, и в ней было восхитительно пусто, что позволяло ему целиком отдаваться во власть порока.

Пальцы Моркета бесстыдно двигались вдоль небольшого члена паладина во все ускоряющемся ритме, периодически потирая пульсирующую влажную головку, в то время, как вторая рука орка ласкала промежность и подобравшуюся мошонку любовника. Кузнецу невероятно нравилось наблюдать за мучимым плотским желанием, мечущимся на меховых одеялах эльфом крови, однако собственное возбуждение уже достигло той точки, когда эрекция начинала причинять боль.

Воющий Меч осторожно прилег рядом с партнером, прервав на время сводящую с ума ласку, и Аранэлл невольно потянулся к нему, в надежде на продолжение.

Крыло Рассвета ненадолго заключили в объятья, позволив почувствовать горячую наготу сильного тела, а после с мягким нажимом перевернули на живот, предварительно подтолкнув под бедра одну из подушек.

Сначала Моркет просто гладил паладина по гибкой спине, спускаясь к напряженной пояснице и временами сминая в широкой ладони упругие ягодицы, так что тот извивался и терся в пьяном раздрае чувствительной набухшей плотью о шелк подушки, высекая все новые искры запретного удовольствия.

Командира хотелось, и хотелось безумно, но относительно трезвый рассудок орка, верно оценивающий анатомические данные, свои и любовника, заставлял его медлить, прикидывая в уме риски и все возможные варианты. Отсутствие под рукой того, что можно было бы успешно использовать в качестве смазки, несомненно, огорчало, но потребность истосковавшегося по плотским утехам организма оказалась настолько велика, что затмевала собой все мысли о возможном воздержании.

Не придумав ничего иного, кузнец обильно смочил слюной собственные пальцы и скользнул ими в ложбинку между ягодиц распростертого под ним эльфа.

Ощущения были новыми, но приятными. Влажные кончики пальцев слегка надавливали на анус, аккуратно массируя плотно сжатые мышцы. Аранэлл, поддавшись наитию, еще сильнее развел бедра и прогнулся в пояснице, облегчая любовнику доступ к вожделенному месту.

Однако последовавшего за этим проникновения он никак не ждал. Внезапно усилив давление, один из толстых пальцев орка преодолел сопротивление девственных мышц и проник внутрь. Не настолько приятно, как прежде, но вполне терпимо. Син’дорай был настолько пьян, что с трудом соображал, что именно с ним делают. Хотя присоединившийся вдруг второй палец заставил Крыло Рассвета оторвать-таки голову от подушки и что-то невнятно пробурчать. Паладин совершенно безуспешно пытался соскользнуть с терзающих его пальцев, принявшихся методично растягивать девственный задний проход. Они прощупывали изнутри, пока, наконец, не натолкнулись на нужную точку. Неведомые остро-сладкие ощущения, исходящие из глубины тела, от которых томительно сводило в паху, мгновенно вырвали эльфа крови из окружающей реальности, заставив забыть о причиненном ранее дискомфорте. Так что, когда Моркет убрал руку, Аранэлл едва слышно застонал из-за потери этого небывалого чувства.

— Расслабься, командир, — хрипло выдохнул в длинное ухо воин, обдав паладина стойким запахом перегара.

Крыло Рассвета замер, чувствуя, как крупная горячая головка члена соратника вклинилась между ягодиц. Несмотря на достаточное увлажнение и всю предшествующую подготовку, она все равно была слишком велика, чтобы безболезненно миновать тугое кольцо мышц. 

Паладин скривился от резкой жгучей боли и тихо вскрикнул, когда орк-таки протолкнулся внутрь. 

— Вытащи... — только и сумел выдавить из себя син’дорай.

Но Моркет не внял ему, делая новое поступательное движение бедрами.

Дыхание Аранэлла сбилось окончательно. От всеобъемлющей постыдной боли и чувства крайнего натяжения, на грани разрыва, он едва мог сделать вдох. 

— Потерпи, скоро привыкнешь, — изрек кузнец, водя руками по крупно вздрагивающим бедрам любовника. — Не задерживай дыхание и не зажимайся.

Боль слегка отрезвила паладина, вынуждая подчиниться своему мучителю. Пульсирующая упругая плоть вошла в тело эльфа крови чуть больше, чем до половины, прежде чем Воющий Меч смог начать двигаться. Несмотря на то, что орк не позволял себе погружаться целиком, на всю длину, невероятно узкое и горячее нутро партнера, восхитительно сильно сжимающее его перевозбужденный орган, стремительно приближало наслаждение.

Вытащив подушку из-под бедер син’дорай, кузнец сжал чужой истекающий член интенсивно стимулируя его

Аранэлл под ним изгибался и стонал в голос от боли странным образом смешанной с удовольствием, периодически выплевывая ругательства на родном языке.

Алкоголь и длительное воздержание сделали свое дело. Предчувствуя близкое семяизвержение, воин с явной неохотой покинул тело любовника, дабы окончательно не утратить контроль и не навредить ему. Обхватив ладонью собственную плоть, он двумя сильными движениями достиг разрядки, с утробным рычанием изливаясь на взмокшую спину и ягодицы эльфа крови. 

Вслед за ним достиг своего пика и Аранэлл, пачкая густой спермой пальцы любовника и меховое одеяло на котором лежал. Пережив всю эту чувственную бурю, паладин практически сразу отключился.

Наскоро вытирая себя и командира очень кстати подвернувшейся под руку тряпицей, в которой син’дорай еще вечером принес из таверны бутыль с медовухой, Моркет вдруг заметил следы крови на своем члене и на бедрах Крыла Рассвета.

— Порвал-таки, — недовольно пробурчал себе под нос орк, холодея от страха, и еще раз тщательно оглядывая повреждения.

Однако, не обнаружив в известном месте ничего, кроме припухлости, красноты и пары неглубоких трещин, он несколько успокоился. Жизни паладина вряд ли что-то угрожало, хоть тот и резко обмяк в его руках, напоминая теперь безвольную сломанную куклу. Эльф, судя по всему, либо пребывал в полуобморочном состоянии, либо умудрился сразу провалиться в глубокий сон, абсолютно не реагируя ни на какие внешние раздражители. Оставлять командира одного в таком состоянии казалось сущим преступлением, да и сам Воющий Меч не горел желанием одеваться и топать по темноте сквозь пургу в казармы. Все равно до рассвета никто его не хватится. На крайний случай, потом соврёт, что ночевал в кузне, как уже неоднократно делал.

Не утруждая себя больше лишними раздумьями, орк повалился на ложе, набросив на бедра одеяло, а затем привлек к себе хрупкое обнаженное тело эльфа крови, обнимая так, чтобы тот не замерз.

Если им обоим и предстояло раскаяться в содеянном, то это вполне могло подождать до утра. Моркет зевнул, отметив для себя, перед тем как заснуть, едва уловимый приятный запах, исходящий от растрепанных светлых волос командира.

***

За пару часов до рассвета Аранэлла Крыло Рассвета разбудило стойкое ощущение тесноты и неудобства. Тягучая полудрема отпускала медленно и неохотно, некоторое время держа сознание на тонкой грани сна и бодрствования. Паладин чувствовал себя разбитым на тысячу мелких осколков, беспорядочно рассыпанных по ложу, которые еще только предстояло собрать воедино, дабы прийти, наконец, к осознанию собственной целостности и способности мыслить. Так бывало частенько, когда он напивался с вечера до потери рассудка, но сегодня определенно что-то пошло не так. Словно бы он лежал в своей походной кровати в таверне «Ледяные скалы» не один. Но кто посмел перепутать его кровать со своей, да ещё и обнимать его во сне? Об-ни-мать? Неслыханная наглость! Он явственно ощущал тяжелую руку, обвившуюся вокруг талии, ту, что по-хозяйски прижимала его к чужому могучему телу, обжигающему горячей наготой... Да что здесь вообще происходит?!

Ему внезапно перестало хватать воздуха. Паладин пошевелился, пытаясь сменить неудобную позу, но затекшие конечности слушались с превеликим трудом. Совершенно незнакомый стойкий запах мужского пота перемешанный с вонью дешевого пойла ударил в ноздри, так что син’дорай буквально задохнулся. Отвратительно. Тошнотворно. В высшей степени мерзко. Да и под головой, кажется, определенно была вовсе не подушка, а крепкое мускулистое плечо...

Паладин в приступе паники рванулся из этих объятий, и голова немедленно взорвалась ослепляющей болью, заставив на миг замереть и даже задержать и без того сбивающееся дыхание.

Кое-как продышавшись и едва разлепив тяжелые веки, Аранэлл-таки выпутался из удушливого плена чужих объятий и откатился подальше в сторону, насколько это позволяло тесное ложе. И обомлел, поняв, что абсолютно обнажён, а чуть поодаль спит такой же обнажённый орк. Своей вознёй он умудрился стащить с них обоих меховое покрывало и теперь остекленевшим взглядом буравил ничем не прикрытый пах другого мужчины. В царившей вокруг полутьме сразу было довольно сложно определить кто это, да и глаза паладина нещадно резало. Однако щекотливая ситуация вынуждала Крыло Рассвета сделать над собой еще одно усилие.

Разглядывая уже мужское плечо, на котором он сам лежал пару минут тому назад, Аранэлл заметил знакомую затейливую алую вязь татуировки. Моркет Воющий Меч. Этот дезертир из Железной Орды. В его постели. Из-за боли в голове эльф крови соображал с трудом, но когда мысли всё же удалось немного собрать в кучу, осознание произошедшего ударило как обухом. Всё-таки он был не круглый идиот, чтобы ничего не понять, не сложить два и два.

Он что... переспал с Моркетом? С орком? Словно в ответ на эти вопросы, он ощутил, как мучительно ноет у него поясница и саднит и между ягодиц. Этот... использовал его, как женщину? Аранэлл, пребывая в шоке от внезапной догадки, попытался сесть и тут же застыл, как статуя — от резкой перемены позы боль прострелила позвоночник сверху донизу, а внутри тела, казалось, вбили кол, не иначе. Кое-как превозмогая боль, паладин всё же сел, опершись спиной о прохладную стену. Голова с похмелья кружилась и, казалось, вот-вот была готова разломиться на части, как переспевшая тыква на Тыквовин. Он чувствовал, как от него самого несло перегаром и чем-то еще, очень сильно напоминающим запах семени. Нет, лучше было об этом не думать. Слишком ужасно. Настолько, что сразу не укладывалось в голове.

С трудом сдерживая рвавшийся из горла болезненный вскрик, син’дорай перевалился через спящего соратника и медленно, цепляясь за стену, поднялся на ноги. Стараясь не смотреть на раскинувшегося на шкурах обнажённого кузнеца, Крыло Рассвета поморщился, подавляя приступ похмельной дурноты. Желудок жгло адским пламенем и скручивало в тугой узел под ребрами.

Попытавшись сделать шаг в сторону стола, Аранэлл снова вынужден был стиснуть зубы, чтобы не кричать. Он ощущал себя липким и бесконечно грязным, но оставаться голым не хотелось. Собственная нагота причиняла ощутимый дискомфорт. Ратуша, а это, несомненно, была именно она, за ночь выстыла и теперь по просторному помещению вовсю гуляли ледяные сквозняки, неприятно холодящие открытую кожу. Но еще сильнее угнетали засохшие белесые пятна на животе и бедрах — позорное свидетельство омерзительной похоти, овладевшей им во хмелю. И, более того, грязного удовольствия, испытанного во время сношения с мужчиной. Как он только мог кончить? Как посмел себе позволить подобное под этим животным?

Спину тоже покрывало нечто. Наскоро растертое по пояснице, крестцу и ягодицам, но все равно ощутимое. Он догадывался, что это, и от подобного осознания становилось совсем дурно. Паладин стыдливо отвел глаза, но тут же натолкнулся на еще одно напоминание о своем грехопадении. Одна из шелковых вышитых луносветских подушек была перепачкана в засохшей сперме, а чуть поодаль валялась смятая тряпица, основательно слипшаяся от густой вязкой субстанции.

Словно дурной сон. Крыло Рассвета на миг прикрыл веки и мотнул растрепанной головой. О, как бы он хотел сейчас проснуться!

Но перед привыкшими к полутьме глазами стояла все та же картина. Отыскав свои вещи, паладин негнущимися пальцами принялся натягивать их на себя, кусая губы от боли в пояснице, и стараясь не обращать внимания на тошноту, дрожь в руках и слабость во всём теле. Отмыться можно будет и потом, в горячем источнике около гарнизонного сада. Хотя, может, лучше вообще утопиться в проклятом пруду и оборвать разом все свои мучения?

Но грязь на теле — это полбеды. Гораздо хуже было то, что Аранэлл отчётливо ощущал, что и душа его теперь тоже запачкана. Что он натворил? Как можно было так напиться, чтобы умолять Моркета не уходить, не оставлять его? Как можно было позволить этому неотесанному грубому зверю сделать с собой такое? Ладно бы это случилось с сородичем, пусть случайным и нелюбимым, но так? Он ведь всегда себе клялся, что будет близок только с Арвендэйлом, или вовсе тогда уж ни с кем. Столько себя беречь, чтобы в итоге всё получилось вот так мерзко и недостойно. В его невинное тело вломился толстый член орка, навсегда пороча адепта и ревнителя Света. Пути назад больше не было. И как теперь только с этим жить?

Когда Аранэлл застегивал последние пуговицы на рубахе, помышляя лишь о том, чтобы поскорее смыть с себя если не позор, то хотя бы грязь от соития, на походном ложе зашевелился Моркет.

— Ты куда, командир? Спал бы ещё. Сдается мне, до восхода солнца еще есть время, — сонно пробасил орк, приоткрыв один глаз.

От его хриплого голоса у Аранэлла пробежали неприятные мурашки по спине и снова разболелась чуть успокоившаяся голова, а ещё вспомнились самые постыдные моменты этой ночи. Паладин невольно залился краской. Перед глазами замелькали крайне непристойные картины, тесно переплетенные с острыми телесными ощущениями. Вид чужой эрекции, собственное возбуждение, нестерпимая жаркая пульсация в паху, бесстыдные нетерпеливые стоны, а затем ощущение крайне болезненного вторжения напряженной мужской плоти. Воображение отчетливо рисовало белое изящное эльфийское тело, объятое плотским желанием, что изгибалось в порыве страсти под здоровенным серокожим варваром.

Вспомнилось, как Моркет просил его не зажиматься, держа под бедра и толкаясь в сжимающееся от боли нутро.

От ненависти к себе и к орку, у Аранэлла перехватило дыхание и потемнело перед глазами. Не в силах выдавить из себя ни звука, паладин сжал руки в кулаки, так, что побелели костяшки пальцев. Моркет же, чутко уловив состояние стоящего к нему спиной командира, окончательно продрал глаза и сел на постели, прикрывая бедра и низ живота одеялом.

— Тебе плохо, командир? — осторожно осведомился кузнец, внимательно изучая чуть сгорбленные плечи эльфа крови.

— Со мной всё в порядке, — выдавил из себя Аранэлл сиплым и надломленным голосом, избегая смотреть на того, кого и любовником-то назвать язык не поворачивался.

Сделав торопливый шаг вперед, син’дорай заметно покачнулся, опасно накренившись в сторону.

— Тебе лучше прилечь, — глубокомысленно заметил орк, вставая, и оборачивая одеяло вокруг бедер. — Давай я помогу тебе...

— Не приближайся ко мне, — прошипел Крыло Рассвета, шарахнувшись к стене и таки заставив себя взглянуть на соратника. — Все это одна большая ошибка, Воющий Меч. Забудь о том, что здесь случилось. Это даже не просьба, это приказ.

Моркет нахмурился и смерил эльфа долгим тяжелым взглядом, в котором сквозило легкое недопонимание.

— Я не могу оставить тебя одного в таком состоянии, — все же возразил орк.

— Я же, вроде, уже сказал, что мне не нужна помощь, — в презрительном и надменном голосе син’дорай звенело отчаяние. — Ничья. И твоя — в особенности. По-твоему, я похож на женщину, чтобы меня опекать после того, как?..

Он запнулся на полуслове и шумно втянул воздух, борясь с очередным приступом дурноты, на этот раз крайне сильно напоминающим рвотный позыв.

— Тебе лучше уйти, Моркет. Прямо сейчас, — закончил он, прикрыв глаза рукой. — Я не желаю пока тебя видеть.

Повисла недолгая, но неприятная пауза, которую нарушил кузнец.

— Я понимаю, — угрюмо пробубнил он, не сводя янтарных глаз с бледного лица эльфа крови. — Как пожелаешь, командир.

Аранэлл так и стоял у стены, невидящим взглядом уставившись в потолок, пока Моркет по-военному быстро одевался, скрывая шрамы на мускулистом теле доспехами.

— И все-таки тебе нужно сегодня отлежаться, — напоследок сдержанно заметил кузнец, уже стоя у выхода. — Просто поверь мне на слово.

Я знаю, что у тебя это было в первый раз, так что пощади свою поясницу.

— Уй-ди, — по слогам произнес паладин, внутренне содрогаясь от услышанного. — Просто уйди.

Дождавшись пока Воющий Меч исчезнет в бледном зареве забрезжившего за стенами ратуши рассвета, тянущегося робкими лучами во тьму помещения, Аранэлл осел на пол и пробормотал вслед орку:

— Убирайся отсюда.

Будь он женщиной, он бы мог позволить себе заплакать. Но от подобной мысли стало лишь хуже. Да чем он теперь отличается от гарнизонных потаскух, изредка развлекающих с его молчаливого согласия воинов в казармах?

— Шлюха, — Крыло Рассвета сжал зубы, вновь ощущая себя грязным. — Хоть ты и мертв, Арвендэйл, но я теперь не достоин даже думать о тебе. Я недостоин любить тебя.

Его вновь замутило. Тошнило настолько невыносимо, что син’дорай, пересилив себя, поплелся к выходу, дабы глотнуть свежего воздуха, попутно со злостью отметив снова забытые Моркетом чертежи и практически допитую бутыль огрской медовухи на столе, что была всему виной. Даже здесь, казалось, он ощущал ее отвратительный кислый запах.

Однако когда до выхода оставалось всего несколько шагов, терпеть стремительно накатывающую волнами дурноту стало совсем невыносимо. И Аранэлл, судорожно вцепившись в выступ стены, согнулся над давно потухшей жаровней, извергая немногочисленное содержимое желудка, состоящее в основном из принятого накануне крепкого алкоголя, прямо в кучку серой золы и углей на металлическом литом дне.

В считанные мгновения паладина буквально вывернуло наизнанку. Он давился горькой желчью и отплёвывался, пытаясь сделать вдох, так что перед глазами начали мельтешить черные мушки.

Вскоре его отпустило, оставив лишь дурной привкус во рту, однако головокружение не унималось еще долго.

И в этом бесконечном кружении Аранэллу даже на миг почудилось, что он вовсе не в промерзлом Дренорском гарнизоне, а снова дома, в Луносвете. Мозг отчаянно цеплялся за эту мысль, попирая грани реальности... Может и правда еще есть шанс проснуться в своей постели и забыть все это, как дурной сон?

***

День клонился к вечеру. Далекий горизонт был окрашен заходящим солнцем в блекло-розовый с глубокой просинью цвет. Небесное светило практически скрылось за заветренными и заснеженными острыми скалами, чьи надломленные вершины издали напоминали хищный оскал неводомого чудовища. Над некогда большим и оживленным форпостом Орды без устали завывал ветер, с поразительной четкостью выводя свою тоскливую заунывную песнь, словно одинокий снежный ворг, отбившийся от стаи. Неистовый вихрь беспорядочно швырял по воздуху колкую снежную крупу, обдавал холодом, крадя дыхание и обращая его отголоски в пар, так что даже привычному к такой погоде дренорскому орку, бредущему по колено в сугробах через весь гарнизон в ратушу, было не по себе и хотелось поскорее очутиться под крышей.

Кругом царило настоящее запустение. Гнетущее и молчаливое, беспощадное к воспоминаниям продрогшего на ледяном ветру кузнеца. Сейчас практически ничего не напоминало о тех днях, когда здесь было по-настоящему шумно и людно. Больше не слышна перекличка постовых, звуки тренировочных боев, по обыкновению доносящиеся с заднего двора казарм, топот вьючных животных, звон кузнечных молотов из мастерской. Тишина, нарушаемая лишь свистом и воем вихревых потоков, носящихся промеж заколоченных грандиозных строений и хрустом снега под окованных железом сапогами. 

— И не мудрено, — глухо пробурчал себе под нос Моркет Воющий Меч, прекрасно зная, что никто его не услышит, ведь обитателей в гарнизоне осталось, что называется, раз-два и обчелся.

Азеротцы, гости из другого, неведомого кузнецу мира, покинули гарнизон где-то месяц тому назад, бросив ставшие ненужными укрепления в Ледяных Скалах на произвол судьбы. 

— Так легко и без раздумий, — невесело усмехнувшись добавил кузнец, поправляя плотную маску, скрывающую нижнюю половину лица. — Словно отработанный шлак в шахте. 

После их ухода прочь потянулись и местные: соратники командира, поставщики и ремесленники из Клана Северного Волка и Веселого Черепа. Так что в итоге в опустевшем форте остались лишь те, кому некуда и незачем было идти. Он сам, да еще парочка орков: задумчивый и угрюмый полукровка Лантрезор, изгнанный из награндского Клана Пылающего Клинка, да этот презренный язвительный червь — Рокаш Охотник на Гроннов, что был из местных, но видимо боялся показываться на глаза соклановцам.

Моркет презрительно сплюнул в сугроб. Рокаша он недолюбливал с самого своего прихода в гарнизон и терпел лишь из уважения к воле командира. А теперь, когда они оба оказались выброшены в снег, как безродные никчемные дворняги, хоть и стал относиться чуть терпимее, но все равно старался держаться подальше, дабы не ввязываться в драку. Благо размеры гарнизона это позволяли и они практически не пересекались. 

Помимо орков в старых казармах обосновались еще и двое саблеронов из практически перебитой в Пиках Арака стаи Кровавой Гривы. Эти держались друг друга и были заняты в основном охотой и рыболовством, хотя шаман Леорадж, немного разумеющий орочий и ранее охранявший командира, вполне мог лечить раны и ожоги.

А после полуночи по залитому лунным светом гарнизону частенько слонялись призраки мертвых азеротцев, почему-то так и не покинувшие стены форпоста, но Моркет настолько к ним привык, что уже не обращал внимания.

Добравшись до места назначения, Воющий Меч немного постоял на пороге заброшенной ратуши. Когда-то у входа дежурил постоянный караул, сейчас же место стражи занимали едва ли не ростовые сугробы.

Ввалившись в помещение, кузнец недовольно рыкнул и поспешно отряхнулся от снега. 

Внутри было едва ли теплее, чем снаружи и достаточно темно — горели только две жаровни по сторонам от входа, да немилосердно чадящий сырой факел в стене около командирского стола. Но Моркету Воющему Мечу яркий свет нужен не был — он довольно хорошо видел даже в полумраке, похожем на тот, что царил в родных недрах Черной Горы, и сейчас с лёгкостью различал и старые пыльные пергаменты на столе, на которых записывали планы военных операций, и которые так никто и не удосужился уничтожить или хотя бы просто убрать, и лавки вдоль стен, и пустую стойку для доспехов, стоящую справа в небольшой нише, ранее служившей зоной отдыха. Наткнувшись на неё взглядом, кузнец тяжело вздохнул.

Командир. Любовник, что мучительно стыдился их связи. Аранэлл. Крыло Рассвета. Он всегда оставлял доспехи именно здесь. Однажды воин попытался назвать его по имени, но в ответ получил такой колкий и презрительный взгляд, что больше не рисковал.

Хоть они и перешагнули порог физической близости, Аранэлл никогда не принимал его как равного. Моркет до сих пор не мог четко ответить самому себе на вопрос, кем же он был на самом деле для командира. Слишком сложно и неоднозначно.

Орк неспешно прошел вглубь ратуши, туда, где рядом с низким деревянным столом, за которым частенько позволял себе напиваться паладин, пылилось забросанное шкурами походное ложе. Кузнец присел на край постели и осторожно провел широкой мозолистой ладонью по слегка свалявшемуся и выцветшему меху.

С этим местом в его памяти было связано очень многое. Сладко-горькие воспоминания о тех студеных зимних ночах, когда изрядно выпивший эльф крови позволял звать себя по имени, ласкать так, как хотелось кузнецу, и иногда бывало, что сам тянулся с поцелуями, скользя теплыми, чуть влажными губами по шее и груди орка. Порой это даже заканчивалось совсем невообразимыми вещами, на которые Моркет и надеяться не смел, когда паладин спускался ниже, под одеяло, укрывавшее бедра, обдавая робким горячим дыханием его напряженный пах, и ласкал, как умел. А после расслабленно лежал на плече кузнеца рассеяно отслеживая тонкими пальцами выраженные бороздки между мышцами на могучей груди любовника. 

И что греха таить — воин пользовался каждой возможностью произнести имя командира, приласкать или попросту прижать к себе бесконечно желанное гибкое тело.

Будучи же трезвым, Крыло Рассвета в упор его не замечал, или смотрел надменно и с холодным презрением, разговаривая сухо и исключительно по делу. Словно на утро паладина подменяли, так что с трудом верилось, что с этих губ кривящихся от невообразимого отвращения за пару часов до рассвета слетали тихие, но такие страстные стоны.

Моркет невесело усмехнулся: да уж, нечего сказать, подшутили над ним Духи. Командир теперь в своём мире, борется где-то там с Пылающим Легионом, а всё, что осталось ему — воспоминания. В груди тоскливо защемило. И чем он только заслужил такую участь?

Прошлое внезапно целиком захватило собой мысли кузнеца. Очень ярко увиделось, как он встретил командира впервые — сидя, как животное, в клетке на недостроенном аванпосте «Гордость Вол’джина» в Таладоре, около сваленной там же груды никуда не годного оружия из другого мира. За его решением покинуть Железную Орду стояла не просто мимолетная обида на Клан Черной Горы, обошедшийся не самым лучшим образом с его творениями. Оно было хорошо обдумано. Моркет знал, на что шел, одновременно обретая в глазах бывших и новых союзников крайне неоднозначный статус дезертира. Но Воющий Меч, сдаваясь на милость азеротцам, был уверен — оно того стоило. Прославленный мастер-оружейник просто не мог вынести, что Железная Орда начала делать копии его клинков, в которые он вложил душу, из дрянного металла, и раздавать их тупоголовым ограм из Клана Гордунни.

Он вдоволь насмотрелся на рыжеватое тёпло-золотистое небо Таладора, прячущее неяркое солнце в кучевых розоватых облаках, на тянущиеся ввысь толстые витые стволы аруунских дубов, как и на бурый плодородный чернозем под ногами, прежде чем в ворота форпоста въехал закованный в латную броню конь, несущий на своей спине того, кого все вокруг называли не иначе как «командир».

Привлечь к себе внимание было делом нескольких минут. Кузнец не привык просить и тем паче, умолять, и потому хватило его лишь на громкое и раздраженное: «Скажи своим псам, чтобы выпустили меня из этой клетки!». Тем не менее его услышали.

Первые несколько минут Моркет просто искренне недоумевал, как такое маленькое и хрупкое создание может носить тяжёлые латы, молот и щит, да ещё командовать целым гарнизоном, в котором нравы воинов и прочих обывателей были далеки от смирения. Подобных Аранэллу он тогда еще ни разу не видел и потому откровенно таращился на эльфа, находя длинные уши и светящиеся ярко-зеленые глаза как минимум необычными. Впрочем, ухоженные волосы и тонкая с виду белая кожа тоже слабо вязались с его понятием о представителях мужского пола, не чуждых воинского ремесла.

Чем он только мог доказать, что не шпион, и убедить командира в чистоте своих намерений? Оставалось лишь надеяться, что тот поверит на слово и не оставит гнить за металлическими прутьями, как бешеную собаку.

«Я тебя не подведу! — глядя в подозрительно прищуренные глаза паладина, сказал он тогда. — Я даже не стащил ни один из этих отвратительных клинков, которые кто-то из твоих батраков свалил прямо у клетки. Что, конечно же, было с его стороны большой оплошностью. Надо бы их убрать, а то другой узник может оказаться не столь щепетильным».

Моркету было стыдно за тех, кто воюет такой рухлядью, гордо называя оную оружием, и ещё надеется победить. И потому после совместной диверсии в крепости Гордунни, он предложил свою помощь командиру. Хотя сражаясь бок о бок с Крылом Рассвета, он так и не понял, что творилось в голове у этого небесного создания, за чьей спиной в пылу боя иногда появлялись сотканные из чистого Света крылья.

Именно так Моркет обрел свое место в гарнизоне, став соратником командира и главным в кузне Ледяных Скал. Иногда Аранэлл даже не брезговал посидеть рядом с ним и другими воинами у костра, поговорить и выпить чего-нибудь. Наверное, именно тогда он постепенно начал казаться кузнецу привлекательным.

Следом почти сразу, словно листая страницы книги, Моркет вспомнил тот самый вечер в ратуше, когда он выпивал вместе с уже и так изрядно опьяневшим командиром. Вечер, что навсегда изменил их отношения. Кузнеца тогда очень удивило, что Аранэлл совершенно не испытал отвращения к его внешнему уродству, да ещё и попытался ему помочь. Так наивно, но так искренне... Последовавшая за этим близость хоть и была спонтанна, но в ней Воющий Меч без труда распознал первый опыт командира, что безгранично польстило и подарило ложные надежды.

Однако наутро Аранэлла как подменили: холодные слова, что лучше забыть всё между ними случившееся, процеженный сквозь зубы приказ уйти, ударивший больно и наотмашь по той его привязанности, что он вдруг ощутил к командиру.

Моркет винил в перемене отношения к нему не командира, а себя, свое физическое уродство, страшные рубцы, бороздящие лицо, что были получены в молодости и едва не стоили ему жизни. Не меньше воин корил себя и за то, что просто не имел права раскисать от мимолётного пьяного участия, подспудно чувствуя, что не его Крыло Рассвета мечтал увидеть в своей постели.

Но настоящее, всеобъемлющее чувство вины накрыло Моркета только тогда, когда стало понятно, что паладин теперь не только и не столько пьёт (что он прикладывался к бутылке и так знали многие), а ещё и гуляет напропалую. Слухи, что крайне нетрезвого командира все чаще замечают в компании орков то в Копье Войны в Ашране, то в таверне «Домашний очаг» в Пиках Арака, то в «Гордости Вол’Джина» в Таладоре расползались по гарнизону с катастрофической скоростью и вскоре достигли и ушей кузнеца.

Причём то, как именно паладин себя вёл со случайными знакомцами не оставляло особых просторов для предположений, чем они там занимались, порой уединяясь, где придется. Несмотря на это, Моркет всё же пытался затыкать рты тем, кто позволял себе в открытую обсуждать командира. Сплетни злили, причём настолько, что безудержно чесались руки применить силу в отношении особенно злых языков, что с садистской настойчивостью трепались о разнузданности и распущенности воина Света. И стоило только кузнецу услышать очередной грязный слух, так или иначе порочащий Крыло Рассвета, как он места себе не находил от ревности и непонятной тупой боли, которая заполняла грудь. Он не верил, просто не верил, что командир, сдержанный и надменный Аранэлл на такое способен.

Но потом случилось так, что поверить пришлось. В тот день Моркет задержался в кузне допоздна, экспериментируя с новым сплавом, и заглянул в гарнизонную таверну, в надежде перехватить чего-нибудь наскоро, дабы не ложиться спать голодным. Воющий Меч совершенно случайно услышал, как два тролля-копейщика шушукались про командира. Воин невольно прислушался и услышанное далеко его не порадовало. По всему выходило, что паладин вернулся в гарнизон после очередной отлучки в совершено ужасном состоянии и сразу же забился в ратушу, как пес-подранок в конуру, вытолкав взашей сунувшегося было любопытного шамана из местных. Кузнец, встревожившись не на шутку, и забыв про остывающий ужин, сразу направился в ратушу, благо, в той толчее, что творилась в таверне (как обычно, под вечер, собрался почти весь гарнизон) никто и не заметил его отсутствия.

С командиром, действительно, было неважно, если не сказать, что вообще из рук вон плохо. Син’дорай лежал на походной постели, укутанный с головы до ног в одеяла, и даже под ними было видно, что его трясёт в ознобе. Он казался неестественно бледным, под глазами залегали глубокие черные тени, а сухие спекшиеся губы были искусаны в кровь. Заслышав шаги Моркета у изголовья постели, эльф с усилием приподнялся, и зло прошипел:

— Я же сказал: всем уйти отсюда! Нашли балаган!

Но увидев подле себя Моркета, паладин снова откинулся на подушки и устало прикрыл глаза. 

И сколько бы Воющий Меч не спрашивал о случившемся, командир упрямо молчал, до боли стискивая зубы и отворачивая изможденное лицо от орка. 

И лишь когда воин потерял надежду услышать хоть что-то, Аранэлл проронил одну-единственную фразу глухим осипшим голосом: «Не смей меня жалеть. Шлюха, что спит сразу с двумя — не достойна жалости».

Воющий Меч ужаснулся, хоть и не подал виду. Он прекрасно понял, о чем шла речь. Что этот эльф творит? Он, вообще, в своём уме? Судя по тому, во что его превратили, очередная случайная связь обернулась грубым изнасилованием.

Сначала Аранэлл шипел, вырывался по мере сил, и отталкивал руки Моркета, но в конце концов сдался и позволил себя осмотреть. Зрелище было невесёлое: крови хватало, и разрывы оказались куда больше, чем когда командир был с ним. Вламывались сзади, очевидно, резко и без особой подготовки. Да и белоснежную тонкую кожу эльфа в нескольких местах расцвечивали насыщенно-лиловые кровоподтеки. Синяки от чужих пальцев отчетливо виднелись на бедрах, плечах и тонких запястьях. А заметная припухлость от ушиба на левой скуле паладина, и разбитый угол рта, красноречиво говорили, что за вероятное сопротивление его незамедлительно наказали.

Пока кузнец терпеливо возился, обрабатывая все повреждения лечебным снадобьем, спешно взятым из его личных запасов, паладин угрюмо молчал, лишь единожды бросив орку в лицо обвинение в том, что именно он, Моркет, сделал его вот таким, падшим и грязным. Понимая, что доказывать полупьяному командиру что-то сейчас бесполезно, кузнец не проронил ни слова, хотя то, что творилось у него на душе, словами было описать сложно. Больно. И боль от боевых ран не шла ни в какое сравнение с этой душевной мукой.

Он ухаживал за эльфом несколько дней напролёт, не покидая ратушу ни на минуту, кроме как по нужде, переложив все дела в кузне на двух самых толковых помощников, и достаточно убедительно солгав лекарям и прочим любопытным, что у командира, чувствительного к здешнему климату, сильная простуда. И почти не соврал — жар у того спал только на четвёртый день. И стоило лишь паладину немного оклематься и встать на ноги, как он незамедлительно оттолкнул орка, чем ни капли его не удивил.

А впредь случались и такие дни (и их было большинство), когда Аранэлл прятался ото всех и пил один в ратуше. Но воин всегда знал, где найти командира, как знал и то, что тот ему не откажет. В такие моменты он действительно не гнал Моркета и не сторонился его. Алкоголь раскрывал все тайные желания паладина, и всё заканчивалось, как правило, на той же походной постели. Но прежних простых разговоров между ними больше не было. Крыло Рассвета отдавался горячо и страстно, но почти безмолвно, лишь иногда произнося имя кузнеца, словно отделяя в этот момент душу от охваченного похотью тела.

А по утрам их снова разделяла ледяная стена, будто бы и не Аранэлл вовсе тянулся к нему ночью за поцелуями и ласками. Моркет совсем не узнавал в этом презрительном и застывшем в своих предрассудках, как бабочка в янтаре, создании, пылкого любовника, неплохо знающего толк в плотских утехах.

О том, что Аранэлл покидает Дренор, Воющий Меч узнал внезапно, из болтовни радостных азеротцев в таверне. Они громко смеялись, переговаривались, шутили, их, казалось, не пугало даже начавшееся вторжение Пылающего Легиона, обрушившееся на Азерот. И в этой восторженной трескотне кузнец и услышал три самых страшных в своей жизни слова: «Вол’джин отзывает войска».

А через пару дней Моркет Воющий Меч с затаённой тоской и неутихающей душевной болью смотрел, как командир верхом на верном скакуне Солнцегривом в окружении нескольких воинов двигается к порталу в Азерот. Хрупкая фигурка эльфа крови в новых светло-серебристых латах, украшенных дренорскими кристаллами, отчетливо выделялась на фоне оргриммарских рубак, облаченных в типовые доспехи.

Кузнецу безумно хотелось, чтобы Аранэлл оглянулся хотя бы на миг, позволив в последний раз увидеть любимые черты. Но паладин не сделал ему такого прощального подарка, бесследно исчезнув в яркой вспышке по ту сторону магического коридора. А Моркет ещё долго стоял на том же месте, сжимая руки в пудовые кулаки. Что было толку в этих сильных руках, которые не сумели удержать то, что стало действительно дорого? Он знал, что, скорее всего, командира он больше не увидит, но какая-то часть его продолжала надеяться.

— Прощай, Крыло Рассвета, — чуть слышно пробормотал орк, вставая с мехового ложа. — И пусть тебе повезет больше в твоем родном мире.

Вывалившись из ратуши наружу, Моркет растворился в холодных дренорских сумерках, искренне желая, чтобы его воспоминания окончательно догорели вместе с обугленным факелом над командирским столом.