Рейстлин заходит в комнату, видит там Такхизис, смаргивающую слезы. 

— Ты чего? С Крис что-то? — он почувствовал, как внутри будто оборвалась ниточка спокойствия, надежды, что мелкая нормально съездит домой к матери и ее никто там не сожрет. 

 — Она двое суток не отвечает. А по времени выезда все совпадает. Приехала — телефон отобрали и…

— Да блин — Рейст подходит к ней, обнимает, утыкается носом в макушку — Ты ей звонила?

— Ага — носом шмыгает, чувствуя, как чужая кофта постепенно намокает — Сбрасывает. В сеть не заходит. Клянусь, если ее мать ее хоть как-то тронула…

— Эй, уймись, ураган. Давай я поеду? Ты не дай случай глотку за нее всем сразу перегрызешь, а я постараюсь ее дипломатично и без скандалов забрать. 

— Едь. Только, пожалуйста, верни Саньку нам. Ее родня меня не переваривает, я им как кость в глотке. 

— Ты заявление мне напиши, что я по семейным пропущу. А то сожрут в деканате с костями и не подавятся, пока я мелкую вылавливаю. 

       ***

Рейстлин шел с рюкзаком по мокрым улицам. Дождливо сегодня было, мокро, холодно. Хотелось натянуть на себя как минимум еще сотню слоев одежды и в теплой общаге с кружкой какао в пледе посидеть. В карты перекинуться, да даже просто на пыльном матрасе спать, отдыхать 

А не вылавливать из бед маленьких детей. 

Противно сыро. 

Грязно тоже. 

На вокзал бы успеть, на поезд сесть, а дальше до Крисании, как рукой подать. В общагу ее вернуть, да даже убедиться, что нормально все. Он ведь тоже за нее переживал. За девочку, на которую взвалили слишком завышенные ожидания, от которой требовали слишком много. И так уже они все порывались высказать, но молчали. Между собой только. Иногда. 

Такхизис… Ему смотреть на нее было больно. Когда матушка Крис приехала к ним в общежитие, Даламар едва в их комнату с общей кухни добежал, лишь бы скандал предотвратить. 

Только взгляд ее все запомнили… Злой. Глаза молнии метали и Такхи собой Крисанию заслоняла. Но говорила так убийственно спокойно, что кровь в венах застывала. А когда женщина уехала, вышла в коридор и костяшки разбила. 

Так, чтобы мелкая не увидела.

Рейст с Даламаром поклясться своим здоровьем могли, что это был первый раз, когда они увидели слезы Такхизис. Первый раз, когда она позволила прижать ее к себе и дать разрыдаться. Перевязать разбитые костяшки, зашипеть от боли. Скулить. Вдали от всех. 

И никогда свои слезы Крисании не показывала. Обиду молча проглатывала и шла дальше. Любила. 

        ***

Он рюкзак на свое место кидает и ложится на нижнюю полку. Спина болезненно отзывается. Пустяк. 

Берет телефон и вкратце разъясняет ситуацию Даламару, который на выходные работать уехал в какой — то театр. За кулисы. Он обещает их с вокзала встретить, просит отзвониться, как приедет и от себя пару комментариев добавляет ко всему произошедшему. 

Ночь. Ему предстоит долгая ночь в поезде. 

А завтра он выяснит все. 

И очень надеется, что за это время мелочь не успела с собой ничего сделать.

        ***

Рейстлин с поезда злой выходит, его все это настолько бесит, что шею кому-то свернуть хочется. Мимо силуэта женского проходит, оборачивается только, когда его за руку хватают. 

— Рейстлин, Рейст подожди, пожалуйста, помоги мне, забери — голос дрожащий, чужой будто. Не принадлежащий родному человеку. Болезненно — замученный. 

— Ты чего на вокзале делаешь, чучело? — он оборачивается резко, видит ее тушь потекшую, волосы в хвост небрежно собранные, глаза заплаканные — Только не говори, что ты ночевала тут. 

— Не ночевала, я от мамы сбежала, пожалуйста, забери меня. Я без телефона, у меня отобрали. Уехать хотела…

— Без кошелька ушла — догадался — Ты вещи взяла? Хоть какие-то?

— Да, сумка с собой. Только что я без телефона делать буду? Мама же переживает… Она все равно любит…

— Что? — Рейст готов был ее практически задушить на этом самом вокзале. Без выяснения причин. Просто грохнуть ее прямо здесь и прямо сейчас, или мозги вправить — Значит так, милая моя. Ты сейчас сидишь здесь и не уходишь никуда, пока я не приду. Не смеешь идти за мной. Я заберу твой телефон и приду. Уедем вместе. Там Такхизис извелась вся.

        ***

Даламар их встречает, вздрагивая от злого взгляда Рейстлина и… Пустого Крисании. Малая выглядела так, будто ее отругали, а потом она еще и ревела ночи, так, две. 

— Привет — он обнимает Рейста — Ты чего взвинченный такой? Опять чудят товарищи?

— Саня тоже отколола номер. Я б хотел, чтоб мне так мозги на сессию промыли. 

— Криси, давай сюда сумку свою, пойдем, родная. Пусть он отойдет — Даламар обнимает ее со спины, забирает потрепанную сумку и уходит вперед, уводя девушку с собой. 

Он искренне жалел ее. Мелкую без детства. Положившую жизнь на алтарь вообще не нужного ей золота. 

— Не кисни, все хорошо будет 

— Не будет — она подняла на него глаза — Я люблю Такхизис. И она любит меня. Очень. Я хотела бы прожить с ней всю жизнь, как семья… Но… Мама меня ведь тоже любит. 

— Ты не можешь выбрать? — Даламар вздрогнул. Он боялся, что Крисания промахнется с выбором. Неужели она настолько любит, что…

— Я выбрала. Мама. 

Сердце будто разбили ему, а не Такхи, которой еще только предстояло это узнать. Будто девочка забыла, из какого ада ее вытащили буквально сутки назад. Кто поднял тревогу, кто бросился за ней в другой город, через отвратительную погоду, с больной спиной. 

Она их всех сейчас будто разбила. 

Им не собраться больше из осколков, им не склеить сердца, сожженые болью. 

Им всем умереть хочется. 

        ***

Такхизис ловит ее, влетевшую на порог комнаты. С писком ее обнимающую. Целует, к себе так крепко, так нежно прижимает, что в сердце щемит. 

Даламар на секунду верит, что все изменилось.

Но…

Через мучительные секунды Такхи отстраняет от себя Крисанию. Пристально смотрит в ее глаза и уходит. 

Молча, мигом собрав все вещи, не проронив ни одной слезы. 

— Я пошла писать заявление на смену комнаты. С Тикой поменяюсь, она против не будет. 

Крис плачет. Порывается за ней побежать, но Рейстлин ее держит. Смотрит так грозно, что девочка в стену вжимается, а голос пропадает. Ей самой больно. Чертовски. 

Однако что может сделать ребёнок с внушённым чувством любви и вины? 

Да ничего. 

Она словно марионетка в руках страшного кукловода, который сломает хрупкое счастье ради собственной выгоды. Который промоет мозги и не оставит там больше ничего, что помешает его планам. 

И Крисания попала на ниточки своей матери.

       ***

Рейстлин находит Такхизис на общей кухне глубокой ночью, когда та плавно разрезает себе запястья. Отбирает нож и начинает обрабатывать, игнорируя злое шипение. Видит ортез на кисти правой руки, бинты на костях. Качает головой. 

— Она не достойна твоих слез. 

— Я люблю ее, Рейстлин — плачет. От обиды больше — Люблю и буду беречь втайне. До последнего. Саня не виновата в том, что ее мать шикарный манипулятор и довольно неплохо играет на нервах и чувстве вины. Крисания поймет, что происходит. Но не сейчас. Ей бы подрасти немного. Тогда и поймет. 

— И ты ее дождёшься?

— Я всегда ее любить буду. Она — мое сердце. 

Неважно, что еще натворит эта малышка.

Любовь сильнее страха и обиды. Я не брошу ее, Рейст. Даже если я и переехала, то.. Только чтобы ей так плохо не было. 

Крис знает, что я ее люблю и оберегаю. 

Но… Если со мной что-то случится, не бросайте ее с Даламаром — полные слез глаза смотрели Рейстлину прямо в душу. Он не мог выговорить ничего. 

— Ради тебя я ее не оставлю. 

Такхизис кивнула. Теперь она могла умирать спокойно. Зная, что малышку никто не бросит. 

Даже после смерти. 

Даже при жизни. 

Ведь она жива для всех, кто ее знает. 

Жива.