Всю ночь снится какая-то непотребщина.

То есть начинается всё довольно прилично, Арсений знакомится с Антоном на отдыхе в санатории, и у них завязывается курортный роман — лёгкий, приятный, ни к чему не обязывающий. Они гуляют по тонущим в зелени улицам собирательного курортного городка, держатся за руки, целуются прямо на набережной, и всем плевать. Арсений запускает руку в Антоновы волосы, они мягкие и длинные, и он чувствует смесь нежности и тоски — ему хорошо и приятно, но он знает, что Антон скоро уедет, и это всё закончится. А он не хочет, чтобы это заканчивалось.

Поэтому не отпускает Антона от себя, целует на завтраке, пока туристы штурмуют шведский стол; целует на пляже, запуская руки под лёгкую футболку и чувствуя под пальцами горячую от солнечного ожога кожу; целует на экскурсии к каким-то древним руинам и на балконе номера вечером, когда они смотрят на закат над морем.

Антон смеётся и между поцелуями жалуется на Арсову щетину, а иногда цитирует какие-то абсурдные мемы, о которых Арсений не в курсе ни в реальности, ни во сне.

— Ну я же тут, я пока никуда не уезжаю, — смеётся Шастун и за руки тянет Попова обратно в номер, где на кровати такое белоснежное бельё, что аж глаза режет.

Они рушатся на эту кровать вместе, и Арсений даже не чувствует сопротивления матраса — ему кажется, они упали в облако, и в этом облаке теперь плавают. Он покрывает поцелуями шею и ключицы Антона, расстёгивая пуговицы широкой льняной рубашки, а тот почему-то только довольно щурится, подставляясь под чужие губы, и не дёргается от прикосновений к сгоревшей коже.

Арсений раздевает его с таким трепетом, словно срывает упаковку с подарка в новогоднее утро, а сам почему-то оказывается уже раздет. Он смущённо прячет своё тело от Антона в облаках постели, но тот всё равно находит, не отпускает, притягивает к себе, гладит. Под этими руками снова хочется расплавиться и растечься между пальцами, и Арсений чувствует, как его затапливает щемящей нежностью от ощущения, что всё это — в последний раз. Что он всё это вот-вот потеряет.

Он это ощущение от себя отгоняет с мыслью, что не даст этой грусти испортить что-то настолько прекрасное.

Под пальцами ключицы, и рёбра, и подвздошные косточки. И член Антона, кажущийся на ощупь очень большим и очень горячим. Его хочется облизывать, как леденец, и Арсений поддаётся этому желанию, и на вкус он тоже почему-то как леденец, но во сне его это не смущает.

Антон под ним, мягкий и податливый, откликается на каждое движение, тихо стонет, подаётся навстречу. Как тесто — лепи из него что хочешь, и Арсений лепит из него удовольствие для них двоих.

— Стены картонные, — смущённо шепчет Антон между стонами.

— Мне плевать, — отзывается Арсений. — Будем кричать сколько хотим.

Он усаживает Антона себе на лицо и наслаждается его смущением и растерянностью, когда Антон вздрагивает, примеряясь к ощущениям от чужого языка. Привыкая к ритму, он начинает сам немного приподниматься и опускаться, и Арсению приходится впиться пальцами в его бёдра, чтобы сохранить контроль. Он не видит, но чувствует, слышит, как Антона накрывает волнами удовольствия, как он дышит всё более рвано и контролирует своё тело всё меньше. Но Арсений не намерен дать всему закончится так быстро. У него другие планы — он собирается играть с Антоном, как кошка с мышкой, пока у того голос не сядет от хриплых стонов, пока нервные окончания не будут раздражены до предела, пока Антон не начнёт умолять позволить ему кончить. И вот тогда Арсений, пользуясь своей безраздельной властью над его телом, наконец-то заставит его признать, что…

Звонит будильник.

Арсений несколько секунд растерянно вертит головой, пытаясь понять, где он. Вроде, всё ещё на кровати, но за окном не шум прибоя, а шуршание шин, да и на облако этот матрас мало похож. Единственное, что он приносит с собой из сна — это стоящий колом член.

Из-за этого идиотского сна всё утро идёт наперекосяк — Арсений умывается, завтракает остатками вчерашней доставки, одевается, но так и не может стряхнуть с себя это странное ощущение, будто его выдернули прямиком из любовного романа, где всё было хорошо. А в реальности всё как? Хуй знает, как. Узнаем в следующих сериях, когда доедем до офиса и отыщем там Антона.

Но в офисе Шастуна, который, казалось бы, живёт на работе, не оказывается. Арсений спрашивает об этом, и Оксана с готовностью сообщает, что Антон уехал на запись какого-то подкаста, а потом будет отвозить корм в приют для животных. Попов впервые в жизни ругает в голове благотворительность, из-за которой в последний день перед его отъездом они теряют возможность нормально поговорить. А сейчас это кажется как никогда важным.

Пережидая грим и укладку, Арсений проматывает один за другим телеграм-каналы в поисках чего-то, что можно было бы скинуть молчащему со вчерашнего дня Антону. Останавливается на видео, в котором котик с урчанием уминает целую свёклу, и осторожно пересылает его Антону. Тот молчит. Был недавно. Наверное, снимается или в дороге. Он просто занят, да. И вчера был просто занят.

Они снимают рекламу, и Арсений так отвлечён, что не может даже толком сказать, рекламируют они кофе, кредитки или умную колонку. Стас даже в шутку даёт ему по макушке свёрнутым в трубочку сценарием, и Арсений растерянно отшучивается, что теряет всякую концентрацию, если его долго не отпускать домой в Питер.

— Ну ничего, ничего, завтра поедешь. А сегодня, будь добр, поработай хоть немного. Давай ещё дубль.

После съёмок Арсений послушно отправляется обедать с Шевелевым и Горохом, которые утверждают, что нашли лучшую шаурму в Москве, но Попов предсказуемо заключает, что питерская шаверма всё равно вкуснее. Ему действительно хочется поскорее уже очутиться дома, но билеты куплены только на завтра, и сегодня ему предстоит очередная одинокая ночь в квартире, созданной для того, чтобы не быть одиноким.

Чтобы не возвращаться туда, Арсений, сидя за столиком забегаловки, долго пытается найти на Афише хоть какое-то мероприятие, которое сможет его развлечь, но сдаётся, понимая, что настроения ехать куда-то нет никакого.

Да как это, блядь, вообще так вышло, что он сидит и загоняется из-за Антона, из-за того, что тот мог обидеться или приревновать, из-за того, что он отказывается признавать, что между ними что-то есть? Как вообще так вышло, что между ними что-то есть? Они что, идиоты, что ли, начинать интрижку с коллегой, должны же были понимать, что это не приведёт ни к чему хорошему.

Из всех развлечений на вечер Арсений выбирает проверенное: всё-таки смотреть «Друзей» и кричать людям на экране, что они дурачки, которые не могут разобраться с банальными недопониманиями, будучи дурачком, который не может разобраться с банальными недопониманиями. И, возвращаясь в свою леопардовую квартиру, просит таксиста остановиться чуть пораньше, у круглосуточного магазина.

Там он долго стоит у полки со снеками, пока не сдаётся и не идёт на кассу с уебанским набором из бутылки красного вина и чипсов со вкусом пармезана. Человечество издревле залечивало душеные раны едой и алкоголем, возможно, это хоть немного поможет.

По карте. Нет, спасибо, пакет не нужен, тут сто метров пройти всего.

Уже на подходе к подъезду Арсений подпрыгивает на месте от резкого звука автомобильного гудка и недовольно озирается в поисках умника, который разбибикался тут и пугает людей. Но вместо этого упирается взглядом в Тахо с до боли знакомыми номерами.

Вздохнув, он утрамбовывает бутылку под мышку и направляется к машине Шастуна.

— Давно тут сидишь? — интересуется Арсений вместо приветствия, когда Антон опускает стекло у водителького места.

— Прилично, — признаётся Шаст.

Он выглядит каким-то хмурым и задумчивым, но Арсений соврал бы, если бы сказал, что всё равно не рад его видеть.

— Чего… кхм. Чего хотел? — интересуется Арсений, стараясь звучать хотя бы не совсем жалко.

Антон вздыхает:

— Да сам не знаю. Поговорить, наверное, но… что в голове ни прокручиваю, всё какая-то хуйня. Думал, придумаю, пока доеду, а в результате доехал и простоял здесь хуй знает сколько, а так и не придумал.

Повисает какая-то тягуче-неприятная, как приклеенная кем-то под парту жвачка, пауза, и Арсений понимает, что сам не знает, чем её заполнить. Он тоже хотел поговорить, но о чём, если у них друг перед другом нет обязательств?

Первые капли дождя ударяются об лоб Арсения и лобовое Антона, и Шастун кивает на пассажирское место рядом с собой:

— Дождь начался, садись в машину.

И Арсений садится, неловко шурша упаковкой чипсов. Конечно же, из-за дождя, а не потому, что сам хочет сесть. Когда шуршание заканчивается, в салоне становится тихо и как-то неуютно.

Они оба сидят, глядя перед собой на возвращающихся с работы людей, на зажигающиеся фонари, на чужие окна, где чужие люди живут чужими жизнями. А что делать со своими, не знают как будто.

— У тебя кто-то… — нарушает молчание Антон и сам морщится от своей формулировки. — Ты кому-то со мной изменяешь?

Арсений приподнимает брови:

— Откуда такие выводы?

— Свидание позавчера — это же и была та встреча, из-за которой ты сказал мне не приезжать?

Тут он, конечно, прав, и Арсений даже может объяснить, что это было, но, повинуясь какой-то внутренней тяге всё испортить, он всё равно напускает на себя маску равнодушия и холодно соглашается:

— Допустим. Но тебе какая разница? Может, я там тоже в открытых отношениях и могу трахаться с кем хочу. Ах да, только мы не трахаемся даже, так что и волноваться не о чем.

— Арс… — морщится Антон. — Давай без этой хуйни. «Волноваться не о чем» — Ира хуй знает с кем, ты хуй знает с кем, а я потом гонорею лечи.

Арсений закатывает глаза так сильно, чтобы было видно с водительского места:

— Ах, если бы, ах, если бы человечество изобрело такую штучку, которую можно надеть на член и защитить себя от венерических болезней! Вот круто было бы!

Антон хмурится, переводя взгляд с руля на Арсения, смотрит пытливо даже, можно сказать, сверлит взглядом:

— Так. Я понимаю, почему я на тебя злюсь — а ты-то на меня почему злишься? Что тебе не так?

Формулировки у него, конечно! Как будто Шастун весь такой адекватный и рациональный, а Попов — капризная принцесса. Как будто Антон не кинул его в самом начале недели без разрядки и потом не ускользал при любой возможности остаться наедине и хотя бы поговорить. Как будто он на детекторе лжи не признался, что происходящая между ними ебанина и не считается вовсе.

Но если он всё-таки спрашивает, если он хочет знать, придётся ответить:

— Да меня смешит, как ты упорно отказываешься признавать очевидное, — Арсений возмущенно шуршит чипсами. — Да ну согласись ты, что мы трахаемся, с тебя убудет, что ли? Я же не прошу от тебя клятв в вечной верности или про общее будущее что-то. Просто признай, что между нами что-то есть и это что-то называется «секс по дружбе». А секса по дружбе без секса не бывает.

— Я бы… — Шастун задумчиво чешет кончик носа и хмурит брови. — Я бы не определил то, что между нами происходит, как секс по дружбе.

Арсений от возмущения весь разворачивается на сидении к водительскому креслу и заинтересованно кладёт локоть на спинку своего. А ну, давай, расскажи мне свою особенную классификацию отношений, какое место ты отвёл в ней вот этому всему?

— Я бы не определил наши отношения как секс по дружбе, — поясняет Шастун, — потому что секс по дружбе подразумевает, что ни у кого нет друг к другу чувств.

Ой.

Ой нет.

Ой, блядь, спасибо, но нахуй.

Арсений панически разворачивается обратно и хватается за дверную ручку, но Шастун проворно успевает нажать на кнопку блокировки, предусмотрительно запирая двери изнутри. Арсений оказывается закрыт в машине вместе с этим неловким признанием, с напряжённым молчанием и с возмущённым Антоном.

— Ты, блядь, это серьёзно сейчас? — качает головой Шаст. — Только не говори, что реально хотел молча свалить? Это нормальный ответ на такое, по-твоему?

— Да я не знаю, что говорить! — признаётся Арсений, обречённо откидываясь обратно на спинку сидения. — Не знаю я.

Антон глубоко вздыхает, явно пытаясь успокоиться, но его руки на руле мелко дрожат от злости, наверное:

— Арс. Нам не по пять лет, мы можем нормально поговорить, как взрослые люди? Даже если тебе кажется, что ты не можешь сказать то, что я хочу услышать.

— Чтобы поговорить как взрослые люди, мне надо подумать, как ответить дипломатично! — упорствует Арсений. — А ты как будто хочешь, чтобы я спизданул что-то, не подумав, и мы бы рассорились.

— А ты возьми и не спиздани! — разводит руками Антон.

Как будто это так легко! Знать бы ещё, что он хочет услышать.

Арсений перехватывает начинающую нагреваться бутылку вина под мышкой поудобнее и хмуро рассматривает решётку печки перед собой.

Знать бы ещё, что он хочет сказать.

Что у него нет ответных чувств? Что они есть? Да хуй их знает. Неделю назад вот точно не было, или он говорил себе, что не было. Сколько бы Арсений ни кидал на Антона взгляды, когда тот переодевается в гримёрке, сколько бы ни задерживал пальцы на его плече, уводя за собой за кулисы, сколько бы ни зависал, глядя на его губы. А сейчас они сидят в этой машине, как в каком-то любовном романе и как будто хотят найти ответ на какие-то вопросы, на которые у Арсения ответа нет.

У него есть только одно уточнение:

— Это было просто свидание, — вздыхает Арсений. — Одно. Я давно обещал человеку, но всё откладывал, а тут он узнал, что я в Москве, и я не смог отвертеться. Решил сходить, чтобы уже разделаться с этим.

— Чтобы Арсений Попов и не смог отвертеться от того, чего не хочет? — усмехается Шастун.

— Прикинь, и такое бывает. Мне казалось, что я хотел, когда соглашался, но когда дошло до дела… Если честно, весь вечер о тебе думал. Но зато лобстера поел.

— Лобстер — тема, — одобряет Антон.

И они снова молчат, слушая, как дождь стучит по окнам и капоту.

А Антон снова нажимает на кнопку, и двери щёлкают, открываясь, но Арсений больше не тянется к ручке. Какой смысл. Куда ему бежать? От кого?

— Окей, давай я… давай я скажу, а потом уже буду жалеть, что сказал, — вздыхает Антон. — Идея с открытыми отношениями и правда была Ирина, но я согласился, потому что уже тогда понимал, что у меня… эм… есть какие-то чувства к тебе, и это развяжет мне руки. И, наверное, честным было бы с этого и заходить, а не подавать это как пьяные приколы, мне просто страшно было, а… ну ты знаешь, как это работает. У меня не хватало смелости подойти и сказать, а сейчас что-то… Что-то за одну неделю столько всего произошло, что я уже не знаю, кто я, где я, что я и что мне делать.

— Вот… вот с последней частью согласен, — кивает Арсений и хмуро мнёт уголок пачки чипсов. — Я тоже ничего не знаю, если честно, и про чувства всякие, умоляю, не спрашивай меня, потому что тут я тоже не знаю. Я не знаю, чего хочу, и ты из меня эту информацию под пытками не вытянешь. Я поэтому говорил, что мне нужно время на подумать, потому что… Как-то всё очень быстро летит. Но. Я могу хотя бы сказать, чего не хочу.

Антон поднимает голову и смотрит выжидательно, и Арсений чувствует, как у него под этим взглядом краснеют щёки.

— В общем, это глупо всё, и я замечу, что ты далеко не тот герой-любовник, которого из себя строил по телефону, но… Но я не хочу, чтобы это всё заканчивалось.

Краем глаза Арсений видит, как Антон закусывает губу, пытаясь сдержать наползающую на лицо улыбку, и руки чешутся его осадить:

— Ну только это, это не клятва в вечной любви, ладно? Просто… посмотрим, что дальше, и не будем никуда торопиться, хорошо?

Шастун усиленно кивает, как ребёнок, которому пообещали на день рождения подарить велосипед, но только если он закончит четверть без троек.

— И ты не будешь больше меня заводить, а потом динамить целую неделю, — продолжает ворчать Арсений, скорее по инерции. — А ещё честно поговоришь с Ирой о том, куда вас ваш эксперимент завёл.

— Да в тупик он завёл, куда, — вздыхает Антон, позволяя рукам соскользнуть с руля. — Я даже не знаю, с кем она встречается, но вижу, что она уже влюбилась по уши. А я её даже не ревную толком, потому что вместо этого трачу все силы на то, что ревную тебя к тому херу, с которым ты на свидание ускакал.

Арсений пытается сдержать улыбку, но выходит скверно:

— Это… сильное заявление по отношению к тому, с кем ты даже не спишь.

Но Антон на провокацию не ведётся и отвечает честно:

— Но это же не про секс всё на самом деле. Это про желание быть рядом с человеком.

И тут с ним не поспоришь. В Арсении, вон, желание быть рядом подняло голову настолько высоко, что впервые за долгое время необходимость остаться в Москве на пару лишних дней не ощущалась как катастрофа. А это уже дорогого стоит.

Они молчат, слушая, как августовский дождь остервенело колотит по крыше Тахо.

— Не хочешь подняться? — нарушает тишину Арсений. — Дождь переждать, а то сейчас видимость нулевая.

— Только дождь переждать? — щурится Антон, пытаясь спрятать дёргающиеся в улыбке уголки губ.

— Ну может, чаю ещё попить, если найду в этой квартире чай, — пожимает плечами Арсений, словно игнорируя бутылку вина у себя в руках. — Одно могу сказать точно: секса у нас не будет. Ну, если судить по твоим стандартам.

И Антон усмехается в ответ:

— Вот козёл, — и тянется к бардачку, чтобы достать презервативы.