Лили залетает к Пионе в аптеку едва не в слезах, дергает дверь так резко, что колокольчик недовольно звякает, ударяясь о стекло, и застывает на входе, закрывая лицо руками. Слезы, впрочем, по ее щекам действительно текут, блестят в отсветах магических ламп и окрашиваются цветами спрятанных в стекле зелий. Плечи ее содрогаются, и Пиона хочет уже спросить, что случилось, потому что в груди у нее испуганно екает, но Лили не позволяет ей, раскидывает в стороны руки и кричит так, что слышит, наверное, вся Косая Аллея:

— Я буду просто ужасной матерью!

Миссис Лемони, одна из постоянных посетительниц, строгая высокая дама, согласно кивает, передергивая плечами, оставляет на стойке несколько монет и, сунув зелье в рукав, обходит Лили по широкой дуге. Дверь за ней закрывается, колокольчик снова мелодично поет, и голос его эхом отражается от стекла.

Пиона смахивает монеты в ладонь, убирает их в зачарованный ящик, а потом до нее наконец-то доходит:

— Ты, что ли, беременна?

Лили кивает, размазывая по щекам слезы, и волосы ее, рассыпанные по плечам, блестят светом заходящего солнца.

— Уже полтора месяца! — рявкает вдруг Лили, и лицо ее из заплаканного превращается в рассерженное. — А Хэллоуин был всего-то месяц назад!

Она не договаривает, но Пиона и без того припоминает, как утром после праздника сестра хлестала антипохмельное зелье вперемешку с новой порцией алкоголя, потому что не могла выбрать, что поможет ей лучше. У нее самой от странной выпивки гудела голова, однако на второй план это успешно отодвигает Сириус, ни с того ни с сего чмокнувший ее в щеку при всех.

— Что насчет, — Пиона запинается, пытаясь придумать сестре оправдание, но никак не может взять в толк, как та умудрилась профукать такое, — сбой цикла тебя не насторожил?

В два шага Лили оказывается рядом, хлопает по стойке ладонями и мотает головой изо всех сил:

— Я думала, что устала, случилось столько всего в последнее время. Именно поэтому я так отрывалась…

— Я-то думала, что ты умная, — тянет Петуния, когда они этим же вечером остаются втроем.

Лили вскидывается, сверкает глазами, но тут же вянет, точно отвернутый от солнца цветок. Пиона смотрит на Туни, и та пожимает плечами, поджимает губы и вскидывает подбородок, становясь в самом деле похожей на благородную даму.

— Мы же его еще даже не планировали, — Лили вдруг всхлипывает, совсем раскиснув, и опускает руки на колени, — я буду ужа-а-асной матерью-у-у!

Стоны ее напоминают завывания привидения, и Пиона невольно вздрагивает, потирая ладони. Как быть хорошей матерью она и сама, конечно, не понимает, глядит на Петунию и взглядом умоляет сестру сделать хоть что-нибудь.

— А твой, — Туни осекается на полуслове, кашляет, поправляясь, но Лили, кажется, заминки и вовсе не замечает, — Джеймс знает об этом?

Лили заторможено поднимает голову, и глаза ее вновь наполняются влагой. Мотает головой она совершенно растерянно, глядит куда-то поверх фотографий и жмурится, точно неправильно отвечает на вопрос на уроке:

— Надо было первым ему сказать, да?

Пиона едва удерживается от того, чтобы хлопнуть себя по лбу, кусает губы и снова смотрит на Туни. Из них троих уж кто-то должен знать, что делать в такой ситуации, и Пиона, кажется, в этом вопросе с дистанции сходит с позором.

Петуния поправляет шаль на тонких плечах, и Пиона почти слышит из ее уст заветное «а вот я».

— Надо было, — серьезно кивает Петуния, укладывая ладонь на низ своего собственного живота, — я бы на твоем месте поступила именно так.

Неловкость ползет в воздухе, и Пиона, поспешно придумав решение, вскидывает руку:

— Я схожу за Джеймсом.

Исчезает в дверном проеме она до того, как до Лили доходит, но радостный визг все равно врезается в спину.

Объявившись на крыльце, Пиона на мгновение переводит дыхание, заходит так, будто это ее собственный дом, и раскрывает рот, чтобы все рассказать, но вовремя замолкает. Джеймс и Сириус сидят на диване, и Пиона вдруг думает, что больше всего времени эта парочка проводит вдвоем.

— Пойдем-ка со мной, — она хватает Поттера за руку до того, как сама успевает опомниться, и аппарирует вместе с ним, сделав единственный шаг за порог.

От перемещения крутит живот и кружится голова, так что, прежде чем войти, Пиона делает глубокий вдох, хлопает опешившего Джеймса по плечу и втягивает его в дом. Ее маленькая вылазка занимает, пожалуй, меньше пяти минут, и оттого в гостиной все еще слышатся возбужденные крики. Чары отвода глаз все еще действуют, но Пиона все равно на всякий случай оглядывается, высматривая прилипших к окнам любопытных соседей.

— Что-то случилось? — Джеймс останавливает ее в прихожей, кивает на дверь в гостиную, из которой теперь слышатся смех и рыдания вперемешку, и лицо его такое серьезное, что Пионе на мгновение становится стыдно.

— Для тебя — кое-что очень серьезное, — она пожимает плечами и фыркает, когда лицо его стремительно начинает белеть, — но это, пожалуй, хорошая новость.

Не позволяя ему додумать самостоятельно, Пиона распахивает дверь, вталкивает Поттера внутрь и зажмуривается, словно забрасывает бомбу. Всхлипы слышатся еще какое-то время, а затем все замирает, и внутри у Пионы разливается тишина.

Петуния прикрывает за собой дверь и становится рядом, мечтательно задирает голову к потолку и постукивает ноготками по обветшалой стене. Пиона смотрит на дверь подозрительно, делает шаг к сестре и невесомо касается ее плеча своим собственным.

— Лили злится на тебя, потому что ты ей не рассказала, — заговорщицки тянет Петуния, и Пиона фыркает и закатывает глаза:

— Разве я должна была ей говорить?

На потолке расстилается сеточка трещин, сплетается в паутинку, и кажется, что мир вот-вот рухнет, осыпавшись на голову штукатуркой.

— Еще Лили считает, — Петуния жмурится, и Пиона понимает, что в большей степени сестра говорит сейчас от себя, — было бы неплохо, если бы у тебя тоже появился ребенок. Тогда они могли бы играть втроем.

Пиона молчит и скептически морщится, представляет зачем-то светловолосого малыша у себя на руках и мотает головой, прогоняя иллюзию. Вот из нее-то мать точно неподходящая, непутевая и бессмысленная, неспособная совладать даже с обыкновенными чувствами.

— И нам все еще не хватает третьей свадьбы, — насмешливо довершает Петуния, пихая Пиону плечом, — ты-то из нас самая старшая, а до сих пор в одиночестве.

Гулкая обида звенит в груди, и Пиона театрально кривит губы и потирает ушибленное плечо. В горле саднит, и она нарочито громко смеется, вскидывает вверх руки и представляет, как лопаются трещинки в штукатурке.

— Останусь навсегда старой девой! — Пиона хохочет и жмурится, смаргивая подступившие слезы. — Заведу себе парочку кошек и буду нянчиться с вашими внуками!

Туни тоже смеется, обхватывает себя руками и сгибается пополам. Шаль сползает с ее плеч и падает под ноги, и Пиона тянется ее подобрать, наклоняется и получает тычок.

— Еще дети не появились, а ты уже — внуки! — Петуния налетает на нее, обнимает за шею и принимается ерошить и без того непослушные волосы. — Что бы ты ни говорила, а я собираюсь еще танцевать на твоей свадьбе! Если звезда не пойдет, сама жениха подберу!

Дыхание ее, горячее и влажное, ложится Пионе на щеки, пальцы мажут виски и царапают шею, дергают за волосы неосторожно. Пиона, взвизгивая, обхватывает Туни за пояс, и, запутавшись друг в друге, обе они вваливаются в комнату, налетают на Лили и Джеймса и всей кучей-малой валятся на пол. Хохот разносится эхом, вплетается в рисунки на старых обоях и сверкает частичками магии в старой люстре, и рыжий закат заглядывает в окно, оставляя теплые поцелуи у всех на щеках.