Теперь мы стали чище,

Теперь мы ближе к звездам,

Теперь вы наши страхи,

Теперь вы наши монстры.

Высокий, срывающийся на повизгивания голос Докторши привычно вещал об исследованиях. Об их невероятной важности для всего человечества. О неоценимой роли подопытных. О том, о чём эта женщина умела рассказывать лучше всего.

Заражённая лежала на столе, скованная и абсолютно обнажённая. Растянутая на металлической поверхности, она казалась ещё более худой, чем была на самом деле. Кожа вдоволь украшена порезами, ссадинами и синяками.

На плоском животе ниже пупка красовалась татуировка: два крыла. На бледной коже она выглядела безумно яркой, словно выжженной, совершенно чужеродной, напоминающей о мире людей, а не о мире заражённых.

На голове Ликорис одна повязка закрывала глаза, другая служила кляпом, чтобы в процессе «эксперимента» заражённая ненароком не откусила себе язык или не навредила другим.

Дурная мысль заскоблилась в голове Капитана. Нормальные плёнки с опытами, проводимыми учёными, так не начинались. Даже те самые вскрытия по живому, которые он так не любил за раздававшиеся в тишине вопли. Что эта безумная сука в белом халате творила с подопытными?

Эта плёнка, как и многие другие, из «наработок», перешла в распоряжение Доктора после задержания его предшественницы, которую сейчас называли не иначе, чем «докторша», если вообще называли.

В кабинете, помимо Докторши и заражённой, были двое солдат. По правилам конвой всегда оставался за дверью, но тут определённо был необычный случай. И Капитан всё больше сомневался в том, что хотел бы знать, что вообще происходило за его спиной с лёгкой руки Докторши.

Но Доктор настоял на просмотре именно этой плёнки. Сказал, что записанное на ней очень важно, но не уточнил для чего. И Капитан уже дважды пожалел о том, что согласился на этот «киносеанс».

Под визгливые скороговорки Докторши происходили обычные вещи: обработка кожи подопытного, возня с ампулами и шприцами, инъекции, сбор данных — температуры, давления, пульса.

Один из солдат, блондин со смазливым лицом, испорченным шрамом через всю щёку, снимает штаны и пристраивается у ног заражённой. Сжимает хрупкие ноги руками, до крови сдирая бледную кожу и оставляя следы, которые вскоре перерастут в синяки.

Докторша как ни в чём не бывало заносит данные об объекте исследований в документы, когда парень начинает насиловать прикованную к столу заражённую.

Та дёргается, за что получает удары по ягодицам, бёдрам и животу. Ладонью, кулаком — как получится. Солдат не задумывается об этом, почти вдалбливаясь в худое тело. Он делает это по-хозяйски, будто не впервой. Грубо, быстро, совершенно не заботясь о том, что по бледной коже скользит кровь.

Заражённая извивается, насколько позволяют оковы. Дёргается, пытаясь если не освободиться, то хотя бы прекратить издевательство. Вместо криков раздаётся мычание — зубы нервно вонзаются в тряпку. Ткань на глазах быстро становится влажной от слёз.

Вскоре блондина сменяет его товарищ — брюнет. О нём Капитан может вспомнить разве что глумливое выражение лица, почти лошадиный гогот вместо смеха и желание любой ценой избежать обхода территории.

Сменившиеся лица не меняют сути. Солдат трахает дрожащее тело так же дико, почти по-животному, как и тот, кто был до него. Им обоим явно доставляет удовольствие происходящее. Солдат отпускает комментарии, от которых вянут уши. Заражённая перестала дёргаться в надежде, что если будет вести себя тихо, то пытка закончится. Или хотя бы не будет так больно.

Чёрта с два. Брюнет щипает её за ягодицы, царапает живот, тянет и выкручивает соски. Ликорис сильнее вгрызается в тряпку, мешающую ей кричать, сдавленно мычит, но не дёргается.

— Какого чёрта? — Капитан прерывает молчание первым. — На гражданке их бы за такое упекли надолго, если вовсе не под шприц, — цедит сквозь зубы. Заражённые не заражённые, такого дерьма твориться ни над кем не должно.

— Знаете, что всегда казалось мне интересным? — Доктор не отрывается от документов, его спокойствию можно только позавидовать. — Дети растущие по соседству. — Горькая усмешка. — Мы наблюдаем за тем, как они ползают по газону, бегают за мячиком, хоронят первого хомячка, стригут газон, выпивают, сидя на ступеньках, первую банку пива, но… они остаются для нас маленькими детьми. И тем неожиданнее для нас становится осознание того простого факта, что в один прекрасный момент вместо розовощёкого карапуза за забором ты можешь увидеть вполне себе взрослого человека…

— О чём вы вообще… — начал было Капитан, но замолчал, когда Доктор поднял голову и бросил на него полный печали взгляд.

— Вы человек системы и знакомы с её законами. И сейчас, наблюдая этот ужас, вы в голове прикинули статьи: за изнасилование, за насилие, за незаконное удержание, за опыты, за педофилию. Последнюю можете убрать, хоть это и не сильно скосит… так ведь говорят? Оно не сильно скосит этим ребяткам срок.

Капитан смотрел на Доктора, пытаясь осмыслить сказанное им. Как ещё назвать то, что происходило на экране, — сексуальное насилие над несовершеннолетним, — как не педофилией?

— Вы смотрите на неё как на соседскую девчонку, которая кажется тем самым карапузом ровно до той поры, пока в короткой юбке не начнёт обжиматься с каким-нибудь парнем прямо у вашего забора, — Доктор усмехнулся. — По моим записям, Капитан, подопытной семьдесят семь должно быть не менее двадцати лет.

Капитан смотрел на Доктора так, как, вероятно, смотрел бы на него, скажи тот, что является заражённым вот уже лет десять, а всю свою практику ставил опыты на людях с целью найти своих сородичей и искоренить во славу летающего макаронного монстра всех остальных.

Заражённая была высокой, рослой, с этим Капитан даже не думал спорить, но она же была и худой, состоящей будто из одних костей, обтянутых кожей. Условия жизни под руководством суки в белом халате и из морского пехотинца сделали бы скелет, но… не менее двадцати лет?

Это не укладывалось в голове. Худые, тощие руки с тонкими пальцами, где невооружённым взглядом можно было различить каждую костяшечку. Непропорциональные, как у подростка, руки и ноги. Сутулость, отличавшая многих людей, была абсолютно у всех заражённых. Раскосые глаза на осунувшемся со впалыми щеками лице казались ещё больше, чем были на самом деле.

Пустой взгляд загнанного в угол и обречённого на смерть животного. Гротескно-гипертрофированные черты делали из заражённой того самого измождённого пленного, какими их рисуют в книгах или фильмах. Может, поэтому она и казалась ребёнком. Вела себя как ребёнок. Сломанный, разбитый, уничтоженный.

И всё равно это не укладывалось в голове. Как не укладывалось в голове, в общем-то, и происходящее на экране. А запись пока не думала заканчиваться.

Первая волна насилия завершилась гоготом солдат, грязными шутками в адрес заражённой и сигаретным дымом. Докторша приличия ради пыталась приструнить их, но дальше недовольного взгляда, выразительного закатывания глаз и буквально двух фраз дело не пошло.

Докторша продолжала наговаривать на диктофон данные и разбирать какие-то листы. Как будто в одной комнате с ней происходило не насилие, а невинный школьный опыт по вскрытию лягушки. Это бесило. Как и вдохновенное лицо самой Докторши, искренне увлечённой собственной работой, проводимой во благо человечества, как она всегда говорила.

«Только заслуживает ли спасения человечество, — Капитан поймал себя на мысли, — ради которого проводятся подобные изуверства?»

Докторша, как и в самом начале записи, взяла со стола шприц и ампулу. Вскрыла её, набрала жидкости и с улыбкой добрейшего детского врача пощёлкала ногтем по шприцу, удаляя пузырьки воздуха.

Один из солдат уже отстегнул крепления на столе и лёгким движением перевернул заражённую, которая в его руках казалась изломанной куклой. Повязки с глаз и рта были сдёрнуты всё той же рукой, открывшей лишь покрасневшие от беззвучных рыданий веки и раздражение у губ от тряпки. Локоть Ликорис грубо вывернули, девчонка лишь сдавленно вскрикнула. Вата со спиртом быстро скользнула по коже, игла легко вошла в плоть.

— Ну же, милая, не упрямься, — произнесла Докторша, вводя в кровь заражённой весь препарат без остатка. — Это не так уж и больно.

И вновь улыбка. Сладкая до омерзения, приторно-добрая и сочувствующая настолько, что тонкую шею Докторши хотелось сжать в руках и свернуть от греха подальше. Ложь сквозила в каждом движении, в каждом слове, в каждом взгляде.

— Ну что ты плачешь, милая? Ты ведь знаешь, что мамочка беспокоится о человечестве? — в голосе Докторши прорезались такие знакомые нотки. — Мамочка хочет спасти всех людей от таких отродий, как ты и другие мертвяки. Ты же хочешь помочь мамочке в этом?..

Блондин мерзко загоготал. Докторша одарила его полным негодования взглядом и махнула рукой, призывая продолжить то, что она лицемерно называла «экспериментом».

Брюнет тем временем цеплял к голове заражённой какую-то вещь. Девчонка попыталась было увернуться, но тут же получила удар кулаком, от которого её голова дёрнулась в сторону.

— Распорка для рта, — пояснил Доктор, видя взгляд Капитана и вежливо игнорируя приставленную к немому вопросу вводную часть в виде «какого чёрта происходит, блять», которая читалась во взгляде лучше самого вопроса.

— А она не этого… того? — спросил блондин с записи, когда брюнет закончил свои нехитрые манипуляции.

— Заражённые не жрут металл, а если так сильно не хватает витаминов в организме, так их из табельного можно запросто обеспечить, — весело ответил брюнет и дёрнул заражённую за волосы, заставляя посмотреть в глаза. — Слышишь, сука? Нашпиговать твоё тело так, чтобы мать родная не узнала. А когда какой-нибудь ублюдок докопается, сказать, что ты свихнулась и выбора другого не было, кроме как пристрелить тебя.

Капитан поморщился. Под «каким-нибудь ублюдком» подразумевался именно он, как отвечавший за охрану территории, исследователей и «подопытных» при каждом из докторов.

Красные цифры в углу отсчитывали время. Насилие над заражённой пошло по новому кругу, только в этот раз первый остался у влагалища, оставляя на бледных бёдрах багровые следы от ногтей, а второй принялся за рот «подопытной».

Заражённая пыталась вырываться, за что получала с двух сторон удары и злобные крики. Брюнет жестко, остервенело трахал заражённую в рот. Та хрипела и задыхалась. Из пересохших было глаз вновь хлынули слёзы. Тело конвульсивно дёргалось и после каждого движения украшалось новыми ссадинами.

— Ну-ну, не убейте мне девочку, — произнесла Докторша, когда в очередной раз замерила пульс. — У нас не так много материала, как хотелось бы. Так что ваши развлечения тут не уместны.

Смена ролей. Ликорис попыталась закричать, но вместо крика раздалось лишь подобие мычания, за что она тут же получила кулаком по груди от блондина. Брюнет же, явно довольный положением вещей, пристраивался у ног заражённой, звонко хлопнув ту по бедру — на бледной коже остался красный отпечаток ладони.

«Развлечения» закончились быстрее, чем в первый раз. Выносливость у парней была не голливудская, да и Докторша явно считала, что эксперимент пора завершать. С головы заражённой убрали распорку, отстегнули крепления стола и… девчонка рухнула на пол, не удержавшись от рывка Докторши, требовавшей от неё встать.

Она стояла на коленях, как брошенная марионетка. Перемазанная в сперме, крови и слезах. Покачивание головой, хриплый кашель и вслед за ним рвота. Заражённая упиралась слабыми руками в пол и сотрясалась от спазмов. Желчь, кровь, сперма и слюна стекали на пол под равнодушным взглядом Докторши и глумливым солдат. Едва только это утихло, Ликорис запрокинула голову. В глазах блеснуло понимание, сменившееся ненавистью. Всего на мгновение, но этого оказалось достаточно.

От пинка заражённая не удержалась и рухнула, уткнувшись лицом в лужу рвоты. От последовавших ударов она старалась, как могла, закрывать руками хотя бы голову. Пыталась было притянуть ноги к животу, чтобы хоть как-то защитить и его, но блондин резво дёрнул её за ноги, заставляя выпрямиться и вновь уткнуться лицом в пол.

Удары ногами по животу, груди, ногам, рукам. Они сыпались градом на хрупкое тело, которое, казалось, должно было рассыпаться от такого, но лишь покрывалось ссадинами и кровоподтёками. Заражённая приглушённо скулила, умоляя прекратить пытку. Докторша равнодушно наблюдала за избиением.

Хруст. Мерзкий и неожиданно громкий хруст раздался, когда тяжёлый ботинок брюнета опустился на колено заражённой, из последних сил взвывшей от боли, пронзившей тело.

Только после этого самопровозглашённая спасительница человечества отвлеклась от таблиц и графиков и потребовала от солдат прекратить «игру». Запись продолжилась бы, но Доктор нажал на кнопку «стоп» и повернулся к Капитану.

— Вы ведь не знали об этом, верно? — Доктор даже не спрашивал, утверждал. — И эти ребята, они тоже не из ваших, так?

Капитан утвердительно кивнул на оба вопроса. Его не посвящали в подробности работы, а то, что он наблюдал, обычно не выходило за банальные тесты. Самое мерзкое, что он видел — вскрытия, и ему хватило ровно одного раза, чтобы больше не присутствовать при «торжестве науки».

Что же касалось солдат с плёнки, то Капитан их знал, но подчинялись они, как и некоторые другие, напрямую Докторше, а не ему, поскольку пришли вместе с ней и были представлены как «свободные руки», отданные в её полное распоряжение.

— Какого?..

— Моя предшественница среди прочих мыслей была одержима также и идеей скрещивания. То, что мы с вами могли наблюдать, было попыткой естественного оплодотворения. Но оно, как и искусственное, успехом не увенчалось.

— Она?

— Видимо вы недостаточно прониклись её речами о будущем человечества, о спасении всех людей, раз не знали об этой части её экспериментов, — произнёс Доктор, протирая очки платком. — Ну или не оказались таким вот беспринципным ублюдком, как эти двое.

Капитан залпом осушил стакан с виски. Одно дело считать кого-то помешанной сукой, а совсем другое знать, что ты жил в одном корпусе с самым настоящим маньяком. Доктор сделал глоток из своего стакана и продолжил:

— Её опыты не увенчались успехом. Заражённые и обычные люди оказались несовместимы. Поэтому проект пришлось закрыть, после того, как одна из девушек умерла прямо на столе — задохнулась от рвотных масс.

Капитану даже не пришлось задавать следующий вопрос.

— Эта плёнка — одна из первых, и таких ещё добрых два-три десятка. Теперь вы понимаете, почему нашим подопечным так просто сидеть весь день, поджав под себя ноги в камерах? Они готовы на всё, лишь бы им вновь не пришлось пройти через это. Сдаётся мне, бедняга Ликорис с радостью согласилась бы и на электрошок, если бы ей разрешили выбирать между ним и этим вот.

Капитан поймал себя на мысли, что монстрами в данной ситуации были люди, а не заражённые. Не заражённая. Перед глазами мгновенно всплыло заплаканное лицо с чёрными раскосыми глазами.

Неудивительно, что она почти всегда сидела с погасшим взглядом, слабо реагируя на любые внешние раздражители, а если и смотрела, то как забитое животное, каждую секунду ожидающее финального удара.

Доктор допил виски и закурил.

— Не знаю, хотел бы я видеть будущее, к которому так стремилась эта женщина.

Капитан раздумывал над этим и пришёл к выводу, что он бы точно не хотел видеть будущее, достигнутое такими методами. Даже если на заражённых всё и заживало, как на собаках. Даже если они и смотрели на мир пустыми глазами, не отражающими ни жизни, ни эмоций, ни, зачастую, и интеллекта.

От мыслей его отвлекли громкие причитания медсестры. Девушка стояла в камере рядом с кроватью, заражённая с фиксаторами на руках и ногах, жалась к противоположной стенке и тихо всхлипывала, держа перед собой окровавленные ладони.

На стене был рисунок. В кровавых разводах на светлой стене смутно угадывалось озеро, камни и трава, и дерево, склонившее свои ветви к воде. Медсестра причитала, смешивая в одну кучу и досаду на заражённую, «которой не сидится спокойно», и вынужденную уборку, и раны самой заражённой.

Ликорис, тихо всхлипывающая, при приближении Капитана замолкла. После того случая во дворе она вообще в его присутствии всегда молчала. Как будто то его «заткнись» значило замолчать навсегда.

— Обработайте её раны, стену оставьте в покое, — произнёс Капитан. Медсестра недоверчиво посмотрела на него, будто сомневаясь в порядке команд и их содержании.— Приказ Доктора. Состояние подопытных на первом месте, а это художество пускай остаётся до тех пор, пока специалисты не вынесут свой вердикт.

Медсестра лишь пожала плечами и отправилась за аптечкой. Капитан оглянулся на заражённую, тихо сидевшую и посасывающую окровавленный палец. Если в её взгляде и была осмысленность, то она была слишком неуловимой. По щекам прочерчивали влажные дорожки слёзы. С пальцев на пол капала кровь.