Девочка Злата очень любила Солнце. У девочки Златы был целый ворох рыжих кудряшек и зелёные ведьмовские глаза, которые ей нравилось загадочно щурить, глядя сквозь ресницы на яркий огромный мир. Девочка Злата любила складывать ладошки лодочкой и дуть прямо в небо, представляя, что именно так рождаются сливочные пенки маленьких облачков, и тучные гномы, — это не те, что толстые и мрачные, а те, что живут на тучах, — пьют свой прозрачный кофе с кусочками рассветного сахара, а солнечными ложечками едят облака, которыми девочка Злата их угощает.
Девочка Злата очень любила ветер — он раздувал её синюю юбку парусом, и Злата чувствовала: «я такая лёгкая. Вот раскину руки — и улечу». Это иногда получалось даже, если закрыть глаза, подняться на цыпочки и бежать, дороги не разбирая, прямо в упругие, порывистые объятья. У ветра в конце апреля руки прохладные, в таких ещё уютно не спрячешься, но оно даже, наверное, хорошо. Если лететь на уютном июльском ветре, обязательно потеряешься, а дома ведь мама, отец и её, Златы, едва увиденные, едва зарисованные холсты. И как же потом возвращаться к ним? — на попутках или первой утренней электричкой, которая пыхтит и скрипит так жалобно — сядешь и сразу чувствуешь: бедная она, бедная — не проснулась, а в путь уже — мимо лесов, столбов, станций и полустанков…
Когда приходили грозы, девочка Злата обязательно сидела в саду под виноградным навесом настолько плотным, что лишь редкие капли могли добраться до неё, Златы. А капли у первых гроз тяжёлые и холодные — тучные гномы остужают свой огромный солнечный горн. У тучных гномов молниеносные молоты и звёздные бочки эля.
Иногда Злате хотелось нарисовать их — маленьких, длиннобородых, улыбчивых, смешно топающих по бесконечно-голубой стране наднебесья. Тогда девочка Злата брала фломастеры. Но рисунки почему-то не удавались. Она даже в художественную школу пошла — и честно отучилась там целых два с половиной года — так в её комнате появились холсты и ватманы, а на стенах — десятки миниатюр. Но среди них ни одной картины ясного наднебесья.
Теперь уже Злате двадцать. Она больше не складывает ладони лодочкой возле губ, а облака всё равно скользят и исчезают за горизонтом. Ветер больше не уносит её, крашеную блондинку с неоконченным высшим образованием, старой кошкой, недописанными картинами и маленькой съемной комнатой на окраине. Девочка Злата боится зеркал, боится людей и даже весенних гроз. Тучная девочка Злата — не та, что живёт на тучах, а просто дородная тётка с тройным подбородком — такую увидишь на улице — испугаешься) больше не щурится и синих юбок не надевает. Она провалилась, не сложилась, не удалась, раскололась, как кофейная чашечка, брошенная, уроненная — это всегда к несчастью. Сперва разучилась мечтать. А что потом? — потом покатилась, посыпалась стеклянными шариками по глинистому склону, да и захлебнулась, утонула в болотце собственной бездарной, серой рутинности — не выбраться и не выплыть.
Она всегда покупала бергамотовый чай. Не потому, что нравился, не потому, что радовал. Просто ассоциировался, просто подходил ей, жирной тётке с глазами цвета переспевшего авокадо. И почему только смела когда-то верить: глаза красивые. Самые обыкновенные, простые глаза у Златы, слишком блёклые и печальные, чтобы казаться хотя бы чуть-чуть живыми.
Так думала, шнуруя лёгкие весенние туфельки, набрасывая бесформенную чёрную куртку, натягивая берет горчичного цвета и точно такой же шарф. Чай закончился, как на зло — и не проследила. Лишь когда чайник на плите загудел требовательно и очень нетерпеливо, хватилась: в коробке пусто. Вот и приходится теперь показываться на улице, рассекать прозрачный весенний воздух, шагать мимо цветущих яблонь и старой вишни, мимо разлапистой синей ели, тополя и берёзы.
Последние два года Злата носа на улицу не казала. Ей было страшно показываться людям такой — раздавшейся, разъевшейся, неповоротливой, полностью изменившейся после стресса. Даже собаки на поводках, вальяжные кошки и голуби, клюющие брошенный кем-то крекер, смотрели с укором на неё, Злату: «корова ты». Она опускала взгляд.
Так и бежала — ссутулив плечи, сжавшись, залившись краской. До ближайшего супермаркета, до первой попавшейся коробочки с надписью «Earl Grey». Расплатиться на кассе, снова пройти, промчаться мимо злобных, жестоких взглядов — и запереться дома вместе с ноутбуком и переводами. Сколько их у неё на сегодня — четыре, пять?
Но Злата отчего-то застыла у поворота. Стояла, тёмная, похожая на Страшило, сама не зная, на что глядит, и шагу не могла сделать. Прямо у её ног начиналась облачная тропинка — мягкая и пушистая, белая с голубым, нарисованная обыкновенными мелками на ноздреватом асфальте с пучками пробивающейся травы.
Сосчитать облака Злата смогла не сразу. Ровно у девятнадцатого, высунув язык от усердия, на коленках сидела девочка лет семи. Но вот девятнадцатое облако дорисовано, и маленькая художница бросает свою работу. На её худеньком костлявом запястье сверкают золотисто-жёлтые часики «Princess Land». Девочка смотрит на них внимательно «вот послушная» и, поразмыслив, машет рукой кому-то: я, мол, уже бегу.
А Злата продолжает стоять на углу двух улиц, прижимая к груди коробочку «Earl Grey». Облачная дорожка змеится — только шагни. И кажется, будто с ясного весеннего небосклона доносится шёпот первых далёких гроз.
Лёгкая весенняя туфелька твёрдо ступает на неумело закрашенный, будто бы мерцающий рисунок юной художницы. Куда-то исчез берет горчичного цвета — Злата ощущает тяжесть давно остриженных добрыми докторами солнечно рыжих кудрей и встряхивает этой беспокойной, непослушной копной на радость душистому, сладко-пряному ветерку.
Шаг — и второе облачко обнимает лёгкий лавандовый башмачок. Злата ощущает, как трепещет её голубой подол, готовясь раздуться парусом, и делает шаг, немедля — третий, четвёртый, пятый. Она уже утопает в пенной перине, ловит её ладонями.
Десятое облачко пахнет грозой и немножко грушами. Злата задерживается на нём, улыбаясь и щуря огромные зелёные глаза, в глубине которых давно поселились тайны.
На девятнадцатом облачке находит один мелок. Он почему-то жёлтый, но Злата всё равно рисует неровный, похожий на дивную рыбу облачный силуэт и, не отводя руки — большую-большую кружку.
Злата делает самый последний, двадцатый шаг, и одновременно с этим с неба обрушивается невероятно тёплый весенний ливень.
Но на асфальте мокнут лишь жёлтый мелок, коробочка чая и чёрная весенняя куртка, которые непонятно кто оставил на тротуаре.
А девочка Злата смеётся, раскинув руки. Девочка Злата бежит со всех ног домой. Теперь она знает, как рисовать её радостных тучных гномов. И ещё Злата знает, что любят они не эль и не кофе, а крепкий бергамотовый чай, который на полке совсем по-взрослому «Earl Grey». А лёгкие облачка — это ведь на самом деле сливочные пирожные. И больше никаких вопросов, проблем и бед. Злате бы только взять мелки, фломастеры или кисточку побыстрее, ведь за окнами уже машет прозрачными крыльями её верный небесный конь, а где-то в сказочном наднебесье тучные гномы наливают для Златы сладкий бергамотовый чай.