Ночь темна, ночь холодна. Над Данией совсем нескоро встанет солнце.

      В темноте покоев тихо: в постели Хенрик удивительно молчалив. Как будто вместе с закатом в нём тоже гаснет свет.

      За занавесью кровати совсем непроглядно, но самое глубокое, тёмное место отнюдь не прячется в тяжёлых складках ткани. Оно прячется в глазах напротив Хенрика.

      Дания гладит узкие крепкие плечи, Дания трогает жилистые изгибы тела, Дания мягко, плавно сжимает крепко стоящий член — и всё это для того, чтобы утонуть в слишком тёмных глазах младшего брата.

      Норвегия напротив него изгибается, давая чуть больше доступа к себе, обвивается вокруг Хенрика сильнее, раздвигает шире бёдра, чтобы принять его. Чтобы поглотить его собой — полностью.

      Хенрик неторопливо, привычно и плавно входит, пригибая, прижимая к себе брата. Хенрик любит его, Хенрик тонет в нём — как того и хотел. Хенрик изливается в нём и в нём же крепнет снова.

      Кетиль — это его ночь, его туман и его беззвёздное небо. Кетиль желает его, притягивает его к себе первым, как никогда не делал раньше, но как теперь делает всё чаще.

      Кетиль тихо и сильно верит в их союз, хочет его неизбывности, хочет в нём капельки вечности.

      Кетиль знает: Дании так хорошо. Хорошо с ним, хорошо над ним, хорошо в нём.

      Хорошо в его темноте.

      Ведь Хенрик уже почти не забывается здесь, в постели, за плотными складками занавеса, среди мягких простыней.

      Уже почти не впивается в него ногтями до крови, не стискивает его руки, плечи едва ли не до хруста.

      Уже почти не пытается простонать, прохрипеть, назвать его…

      Б Е Р В А Л Ь Д