В нашей гостиной стоит она красивая, наряженная, зеленая. Только под светом нашей люстры — желтым светом — она кажется совсем не зеленой, а скорее черной. Да и гостиная наша никогда не называлась гостиной. Просто зал. Самая большая комната в квартире, с красивым ковром, мягким диваном, старинными часами на стене, с маятником — туда-сюда мотается. Стенка еще стоит, старая, из темного дерева. По идее, стенка "стенкой" не называется, но я пока не знаю другого слова, правильного.
Чернота её ветвей колется, клонится вниз под тяжестью красного шарика со снежинками. Снежинки кривые. Не знаю, кто так криво рисует такую простую вещь, как снежинка. Ладно, не умеешь как-то по-особенному нарисовать, не настолько же расстраиваться, чтоб рисовать криво даже легкотню! Ещё висят золотые и розовые, голубые и серебряные шарики, а где-то и колокольчик, и шишечка, и ангелочек. И красная звезда на самой верхушке, такой непослушной и лохматой. Всегда бешусь, когда пытаюсь насадить эту чертову звезду на верхушку — все никак не сядет, все не ровно, все не хочет как будто. Ну да, неприятно, наверное — все-таки колется…
Её оплетает ещё одна колючка, только уже мягкая и повеселее — мишура. Вьется и вьется, от выси до низа, цепляется за иголки, сверкает. Когда на шею ее наматываешь, она все же колется неприятно, хоть и мягкая. А где-то между — гирлянда с разноцветными лампочками — красными, синими, жёлтыми, зелёными — почти как светофор. Провода у нее тоже зеленые, но в таком ужасном свете — черные.
Интересное все-таки дерево — елка. Она и зимой, и летом — одним цветом. Мне эти загадки еще воспитательница в садике задавала. Ещё была про грушу, которую нельзя скушать. А по всей елочке не груши — крыжовник разноцветный. Или шиповник. В общем, маленькие лампочки.
Но вообще, ёлке, наверное, обидно. Ведь ее наряжают, а потом ставят в угол и забывают на весь праздник. Прямо как со мной поступают, когда я мороженое из морозилки взяла и съела, хотя мама сказала, что нельзя. Но елка-то ничего не брала, никаких законов не нарушала. Вроде бы.
Интересно, как к ней другие деревья относятся. Не листья, а иглы, осенью не желтеет, не опадает… Чужая среди своих — вроде, это так называется. Папа как-то сказал. Там ещё продолжение было: свой среди чужих… Прям как у нас дома.
Хотя, если бы елку не устраивало ее угловое положение, она бы, наверное, возмутилась. Возмущается только Сонька — постоянно норовит ее уронить, беднягу зелёную. Бабушка ее сумасшедшей кошкой называет. Ничего не сумасшедшая моя Сонька! Может, это елка что-то скрывает, а она пытается из неё признание выбить? Вот кто знает?
Нет, это правда странно — чего ж она не желтеет никогда? Иголки не сбрасывает? Нет чтобы как все — обновляться — она всё в одном, в одном и том же. Говорят, что зимой все хоронится под снегом, вот деревья все и раздеваются, чтоб в новом цвете проснуться, ожить. А она что? Не спит совершенно, получается. А что будет, если вообще не спать? У мамы спросила, так она сказала, что невозможно не спать — умрёшь. И чтоб я ровно в девять легла. Скука.
Завтра Новый год — ради чего зелёную эту и наряжали. Смотрю вот на неё сейчас, думаю: странная она. Некрасивая. Всего наляпано, всего понавешано. Когда я все бусы мамы на себя нацепила, она мне говорила, что это безвкусица, так украшения не носят. А эту тогда почему так наряжают? Куда? Стыдно в люди с такой выйти. Хотя с деревом мало куда выйдешь. Да и где ждать будут, с деревом-то…
Я ложусь спать, смотрю на нее через темноту — у меня глаза быстро к темноте привыкают. Еле как различаю. Вся колючая, неприятная. Мы к ней лезем со своим праздником, Новым годом, наряжаем в ерунду разноцветную, а ей, может, и не надо этого ничего. Может, нет у неё надобности меняться. Стоит вся из себя неприступная, молчаливая.
Как неживая совсем.
Что-то спать очень хочется. Проснусь, а завтра — опять она перед глазами. Утром — зелёная и ненужная. Ночью — черная и страшная.
Неправильное какое-то дерево — эта ваша елка. Совсем неправильное. Мертвое.