Дазай сидит на полу своего кабинета, наблюдая, как медленно стекает кровь. Заходящее солнце заливает комнату золотистым светом, а рука отбрасывает подрагивающую тень на сброшенные на пол бинты. Через мгновение кровь достигнет их и расплывётся ярким пятном, питая белёсое существо, пока оно окончательно не набухнет красным.

Ещё пара сантиметров…

Дазай, загипнотизировав себя капающей кровью, понимает, что порезы на руке превращаются в забытое красное месиво на краю зрения. Дазай не помнит, как уронил скальпель, но он блестит перед ним, серебристо-красный в лучах солнца, напоминая, что он все ещё остаётся здесь. Всё ещё в пределах досягаемости. Растекание кровавой лужи постепенно замедляется, но Дазай видит, как она продолжает поглощать миллиметр за миллиметром.

Ещё немного…

Солнце исчезает, и из красной лужица превращается в чёрную, скальпель больше не подмигивает и не дразнит его.

Ноги…

Не останавливайте его, он уже почти там…

Ноги исчезают, и солнце возвращается. Так-то лучше. Теперь в комнате слышны звуки, далёкие и тихие, как будто невесомые тени движутся вокруг и стараются не беспокоить. Может быть, у теней есть ноги, как и у бинтов есть рты.

Ещё миллиметр. Так близко, так скоро…

Солнце снова исчезает, и кровь снова превращается в чернила. Его кровь красная или чёрная? Может быть, солнце и делает её красной? На полу появляется ещё больше бинтов, разбросанных в стороны и вне досягаемости чернил. Может быть, они тоже хотят есть?

А бинты всегда голодны.

Вокруг слышны новые звуки, и Дазай моргает, как будто в первый раз. Ноги возвращаются на мгновение, прежде чем их заменяют колени. Если эти колени заберут его у бинтов, будет не так плохо. Дазай моргает от такой странной мысли.

О чем он только что думал?

Внезапно взгляд фокусируется на беспорядке на полу: кровь, использованные бинты и один из скальпелей Мори. Его рука полностью залита кровью, и он не чувствует своих пальцев, когда другая рука вдруг нежно сжимает их. Подняв глаза, он видит клубок огня, вырисовывающийся на фоне солнечного света, и два расплывчатых голубых круга. Он снова моргает.

— Дазай? Ты сейчас со мной?

Его тело болит. Солнце оказывается ещё выше в небе, когда он понимает, что рухнул на пол. Должно быть, он сидел так уже какое-то время. Его взгляд снова скользит по полу, возвращается к своей руке, коленям Чуи, руке Чуи в перчатке, держащей его руку, плечу Чуи, чокеру, волосам, спадающим на лицо.

Чуя.

— Просто кивни, если слышишь меня, хорошо?

Шею Дазая пронизывает вспышка боли, когда он делает это, его взгляд прикован к выбившейся медной пряди рядом с ухом Чуи. Он хочет дотянуться до неё, но левая рука кажется безвольной, словно бы чужой. Его правая рука болит, и ему кажется, что Чуя держит именно её. Он холодный, наверное, Чуя вылил на него воду.

В какой-то момент он меняет свои чёрные перчатки на синие, и Дазай наблюдает, как он берет кусок чистой марли и начинает грубо вытирать запекшуюся кровь с руки. Его напарник всегда груб с этой частью, прекрасно зная, что Дазай не будет дёргаться, даже если это чертовски больно.

— Тебе не нужны швы.

Это позор. Чуя ведь так хорош в швах.

Дазай наблюдает за маленькими синими руками, пока они работают. Уродливая рука на фоне всего остального. Как только всё становится чистым, Чуя тянется за свежими бинтами, и Дазай наблюдает, как ещё одна прядь его волос выпадает из-за уха и свисает на щёку. Чувствуя, как левая рука постепенно оживает, он протягивает её и хватает прядь между пальцев, скручивая, спутывая и вертя её, наблюдая, как она блестит на солнце.

Чуя лишь на мгновение останавливается, распаковывая новую упаковку бинтов, прежде чем продолжить. Дазай чувствует, как тот мельком смотрит на его лицо, но сам он не отводит взгляда от волос, которые держит. Всё, что его напарник делает с рукой, кажется далеким, как будто это происходит с кем-то другим, но когда он проводит пальцами по такой знакомой шелковистой поверхности, всё кажется немного более реальным.

Он чувствует, как знакомая ткань обвивает его локоть с идеальным давлением. Чуя всегда нежен и аккуратен с этой частью. Это важно. Натренированные руки опускаются вниз, и Дазай медленно чувствует, что и вторая рука становится его частью.

Он чувствует расцветающую улыбку на своём лице, когда его тело полностью собирается вместе всеми конечностями, оживает, одна часть медленно восстанавливает свою кожу, а другая — останавливается в волосах Чуи. Когда туман начинает рассеиваться, а солнце, наконец, начинает греть его кожу, он тихо сидит, не заботясь о том, что они совершенно не шевелятся.

Помнится, впервые Чуя нашёл его в таком состоянии в квартире после миссии за границей. В тот раз он был довольно сильно взбешен и отзывался более чем нелестно. Дазай помнит эти резкие слова и замешательство, выговоры и тревожные вопросы, так и оставшиеся без ответа.

Дазай не сказал бы, что это происходит очень часто, но со временем Чуя, похоже, понял, что его ругательства бесполезны, и поэтому начал беспокоиться. В тех редких случаях, когда кто-то из них упоминает подобные ситуации, то просто говорит «плохой день». Ни один из них двоих ещё недостаточно взрослый, чтобы найти слова, чтобы говорить о таких случаях должным образом. Может быть, этого и не случится никогда.

Молчания у них всегда много, и они оба понимают друг друга без слов. Они были вместе достаточно долго, чтобы узнать шрамы друг друга вдоль и поперек, чтобы иметь возможность прочитать напарника без особого труда.

Через какое-то время Дазай чувствует, как Чуя убирает последний край бинта и тихо вздыхает. Он чувствует, как голубые глаза поворачиваются к нему, но не смотрит в них, зная, что Чуя в любом случае этого и не ожидает. Синих перчаток уже нет, когда одна рука медленно высвобождает волосы из пальцев Дазая, а другая бережно обхватывает его запястье. Пока Чуя встаёт, Дазай позволяет себе вновь рассмотреть это безобразие на полу.

Через несколько мгновений он уже наблюдает, как руки в чёрных перчатках убирают остатки того, что он сделал, и всё это быстро исчезает из виду. Он слышит, как открывается дверь, потом где-то рядом бежит вода. Вскоре перед ним расстилается полотенце, которое из белого быстро превращается в красное, впитывая самые последние улики, пока тёмный пол не становится лишь слегка окрашенным в красный цвет.

Снова бежит вода, и он слышит, как закрывается дверь, прежде чем ноги Чуи возвращаются. Его напарник терпеливо вздыхает, и Дазай не может удержаться, чтобы не протянуть вперёд свою новую правую руку, чтобы сомкнуть пальцы на его тощей лодыжке. Он слышит тихий смех сверху, и через мгновение Чуя нежно проводит рукой по волосам Дазая.

— Ну давай же. Пойдем.

Вместо того, чтобы уйти, Чуя ждёт, пока Дазай поднимется на ноги, держась за маленькую ножку, пока ему не приходится отпуститься. Прежде чем он полностью встаёт, Чуя поворачивается и медленно направляется к двери, и Дазай знает, что тот ждёт, пока он догонит, следя за тем, чтобы он был близко, но не вынуждая смотреть прямо в глаза. Он находится позади своего напарника, пока они идут, наблюдая, как ноги перед ним сворачивают по направлению к их квартире.

Когда они приходят, Чуя закрывает дверь, и Дазай смотрит, как ноги снова исчезают. Их нет ещё какое-то время, но когда они снова появляются в поле зрения, обуви уже нет, и он слышит вздох, прежде чем ноги вдруг заменяются волосами. Чуя становится на колени, чтобы развязать туфли Дазая.

— Словно с ребёнком живу.

Дазай улыбается, поглаживая рукой его мягкие волосы, пока его напарник снимает с него туфли. Он не может не смеяться. Когда Чуя снова встает, Дазай дёргает за рукав, и нет другого выбора, кроме как следовать за ним.

Когда они доходят до комнаты Дазая, Чуя моментально снимает галстук, быстро расправляясь с рубашкой, ремнём и брюками, прежде чем усадить его на кровать.

— Ложись, я принесу тебе воды. После поспишь.

Чуя уходит, а Дазай смотрит на кровать с откинутым для него одеялом. Он внезапно словно выдохся и невероятно устал. Чувствуя себя мешком с кирпичами, он ложится на кровать в затемнённой комнате — Чуя уже задёрнул шторы — и натягивает на себя одеяло. Когда он закрывает глаза, он слышит, как мягкие шаги тихонько ступают по комнате, слышит звон стакана, который ставят на тумбу рядом с его головой. После ещё одного тихого вздоха шаги удаляются к двери, и Дазай вдруг чувствует внезапный холод вокруг. Темно, и он один. А что, если ничего из этого не реально?

— Чуя?

Он слушает, не желая открывать глаза. Он чувствует, как чешется рука, и тянется, чтобы почесать свежие бинты. Его грудь напряжена, и желание разорвать ее на части почти непреодолимо, но прежде чем он успевает это сделать, твёрдая рука хватает его за запястье и убирает его руку на матрас.

— Чуя.

Он чувствует, как Чуя уходит, но не слишком далеко. Он слышит шуршание одежды, и когда рядом с ним ложится Чуя, он уже одет в мягкую потёртую футболку и боксеры. Он поворачивается спиной и осторожно обхватывает только что перевязанную руку вокруг своей талии.

Дазай улыбается, инстинктивно придвигаясь ближе, чтобы зарыться лицом в волосы своего чиби. Теперь легче дышать. Легче почувствовать боль в руке, когда Чуя баюкает её. Он вдыхает аромат шампуня Чуи — кокос? — и издает довольный вздох.

— Чуя.

Пальцы Чуи нежно переплетаются с его.

— Спать давай, идиот.

Его чиби такой сладкий.