Потянулись длинные, бессмысленные, серые дни. Велир ходил на работу два через два, жрал, спал, смотрел телевизор и изредка читал. Василь исправно ходил в школу и запаздывал с уроков только трижды в неделю. Велир только отчаянно надеялся, что они не наступают на грабли, которые так больно ударили их всех совсем недавно. Кричать и запирать Василя дома не возымело бы никакого действия. Только однажды, не выдержав беспокойства, Велир встретил Василя у порога и без предисловий спросил:

- Ты понимаешь, что с тобой случится, если он поймает тебя с ней?

Василь взглянул на него упрямо, прямо и вздернул свой дурацкий подбородок. Как и всегда от солнца, его нос усыпали коричневатые веснушки, переползающие на щеки и острые плечи. Темные глаза посветлели, жадно выпивая бьющий в них солнечный свет.

- Он не поймает.

Вот так просто взял и признался. Даже не стал юлить и врать, как сделал бы сам Велир.

“Не лупил я его. Мать бы меня уже протянула как следует, а этот пиздюк нихуя от меня не боится”.

- Я тебя прибью, - Велир сам себе не поверил, так бесцветно это прозвучало. Василь не свел с него немигающего взгляда, но смолчал. Велир мотнул головой - иди, мол. Низко опустив взлохмаченную голову, Василь шмыгнул в дом, а вечером плюхнулся возле него перед телевизором. Велир рассеянно взлохматил теплую макушку, и Василь сел на полсантиметра ближе к нему, уставившись в вечерний выпуск новостей. В груди разлилось что-то густое и теплое, как мед.

В эти пустые дни Велиру не оставалось ничего другого, кроме как предаваться воспоминаниям, бродя по закоулкам прошлого, травить себе душу, ковырять раны скальпелем и сыпать в них соль, а потом откидываться в кресле с тлеющей в пальцах сигаретой и полностью отдаваться жжению внутри, унять которое можно было, только разодрав себе грудную клетку. Велир твердо решил, что продаст дом и свалит из города, как только Василь поступит в колледж - все равно, в какой, лишь бы профессия могла его прокормить. На стипендию рассчитывать Василю не приходилось, и деньги от продажи дома оплатили бы обучение. Жить пришлось бы на свою зарплату… Велир досадливо поморщился и утопил обжегший пальцы бычок в пепельнице. Не хотелось сейчас об этом думать. Да и город этот сидел в печенках.

“Я свой долг выполнил, я вырастил его. Почти вырастил. Закончу с этим, и пусть живут они все, как знают. Я устал”.

Вот только Велиру было больше не восемнадцать. Тогда он наивно полагал, что, проложив между собой и объектом своей безответной любви как можно большее расстояние, он оборвет невидимую прочную нить, которая привязывала его к Константину, впивалась в кожу до крови и перепиливала ее до мяса. Он ранил хорошего человека, впутал его в эту смертельную сеть, пытаясь выбраться из нее самому. Велир поморщился, вспомнив Криса.

“Прости меня. Надеюсь, ты уже забыл обо мне”.

Воспоминания приходили непрошеными, незваными гостями, проходили в дом, не вытерев ноги, топтались по душе Велира грязными сапогами, мусорили, перебрасывались его сердцем, как футбольным мячом, пока оно не разбивалось, и наигравшись, уходили, а он в сотый раз заматывал осколки скотчем и водворял на место, делая вид, что все в порядке.

В первый раз Велир увидел Константина еще в детском саду. Велир ненавидел конфликты, не хотел делиться своими игрушками и не желал отнимать чужие, а совместные грубые игры вроде кучи малы его не привлекали, поэтому он тихо сидел в дальней куче песка и катал по ней машинки, а еще лепил пирамиды, которые увидел по телевизору. У него была любимая машинка: ярко-синего цвета, блестящая, с серебристыми колесами, а друзей не было. И однажды пацаны из его группы, которые уже тогда были больше и крупнее его, заскучали и отобрали у него эту машинку. Велир сдвинул брови, пытаясь вспомнить, что он сделал - попытался отнять? Заплакал? Смолчал?

Зато лохматого мальчика с грязюкой под носом и яркими глазами он запомнил отлично. Мальчик бросил на землю палку, подошел к пацанам с машинкой, выхватил ее у них из рук и надавал самому крупному из них по голове ей же. Обратив их в бегство парой ударов и одним уверенным взглядом, мальчик подошел к Велиру и молча протянул ему машинку. Хэйл тогда так растерялся, что молча взял ее, не сообразив сказать даже “спасибо”. Впрочем, не то чтобы Ричардсону была нужна его благодарность. Молча и сурово смерив взглядом Велира, он вернулся к своей палке.

Из всей ситуации Велир запомнил только два цветных пятна - машинку и яркие глаза Константина - странные, цепляющие, внимательные. Вряд ли сам Константин уже помнил об том случае.

Велир усмехнулся, поймав гораздо более яркое воспоминание: единственный раз, когда они вывезли детей на рыбалку. Обоим уже исполнилось по девять лет, и Константин решил, что пора приучать Василя к “мужским” развлечениям. Максин, разумеется, не собиралась оставаться в стороне.

- Ну чего, все еще уверена, что это хорошая идея? - Хмыкнул Велир, глядя на сонный комочек в джинсовом комбинезоне. Максин широко зевнула и закопалась под отцовскую куртку поглубже, лежа на заднем сиденье.

- Я с папой хочу…

- Какая прелесть.

На Константина смотреть было смешнее всего - он просто сиял отцовской гордостью, садясь за руль. Велир утер рот тыльной стороной руки, скрывая улыбку.

“Сказал бы кто-нибудь шестнадцатилетнему хулигану, что в тридцать он будет радоваться, как щенок и заглядывать в рот своей мелкой девчонке”.

Василь спал, раскинувшись рядом с Максин и приоткрыв рот. Ему куртка была не нужна, во сне он ее уже скинул. Велир оперся локтем о дверцу автомобиля и уставился вперед, сонно моргая.

- Хэйл, не спи, нас ждут великие дела.

Велир вздрогнул и сел прямее, недовольно покосившись на бодрого, как стеклышко, Ричардсона, а заодно на кусочек груди, выглядывающий из-под расстегнутого ворота рубашки. Быть рядом с ним, смотреть футбольные матчи на одном диване, стукаться жестяными банками пива и получать медвежьи объятия вкупе с оглушительным воплем, сообщающим об уже увиденном голе, сидеть вместе, тупо втыкая в другой берег реки, скрытый туманом, просто чувствовать его тепло своим плечом, было самой сладостной пыткой. Получив свою дозу и сопутствующий болезненный отходняк, Велир возвращался снова и снова, раз за разом, неделя за неделей. Только рядом с Константином он был счастлив, вопреки всякой логике и собственному отсутствующему самоуважению. Велир не знал, как не любить Константина, как не скучать по нему, не жаждать его близости. Константин давал ему радость, которую Велир не мог больше получить нигде. Он криво, устало улыбнулся:

- Самые великие дела, которые нам здесь светят, это окунь.

- А как же рыба-аллигатор? - Константин хищно, озорно оскалился, поворачивая руль. 

- Я хочу поймать аллигатора! - Сонно позвала Максин.

- Поймаем, если она близко подплывет, зажарим и ка-а-к съедим! - Константин засмеялся. Максин запрыгала на заднем сиденье так, что разбудила Василя, но Велир заметил все это лишь краем сознания. Когда Константин смеялся, все его лицо освещалось изнутри, черты смягчались, от глаз разбегались лучами морщинки, и сам он будто был освещен солнцем изнутри, как толща озерной воды солнечным днем, пронизывающими столбиками света. Оторвать от него глаз было невозможно.

Константин покосился на него голубым глазом, и его улыбка погасла. Только тогда Велир заметил, что сидит, уставившись на Ричардсона и приоткрыв рот. Его уши вспыхнули, и Велир резко отвернулся, неловко скрестив руки на груди и подняв плечи.

В тот день они, конечно, не поймали никакого аллигатора - разве что трех окуней. Двух вытащил Константин, одного - Велир, а потом им перестало везти, потому что дети развизжались, носясь друг за другом на лужайке.

- Тихо там! Все озеро переполошили! - Гаркнул Константин. Василь испуганно замер, но Максин, хихикнув, ударила его по плечу длинной палкой с повисшими на ней водорослями. 

- Осалила!

Василь поначалу старался бегать тихо, но визги и заливистый смех Максин заразили и его. Константин тяжело вздохнул, глядя, как ее ярко-желтые, заляпанные грязью башмачки мелькают в густой траве. Василь молча пыхтел, преследуя ее с палкой наперевес. Его куртка была расстегнута, а серая шапка в черную полоску сбилась на потный затылок. Велир усмехнулся.

- Ладно, пусть их… Что уже теперь сделаешь…

Он рассеянно вдохнул, а выдохнуть уже не получилось. Шеи Велира коснулись, едва скользнув, теплые шершавые пальцы. Не двигая ни телом, ни головой, Велир скосил глаза. Константин убрал за его ухо выпавшую из хвоста прядь и ловко расстегнул одной рукой две верхние пуговицы на рубашке.

- Ходи так, Велир, - хрипловато сказал он, внимательно глядя на Велира, - тебе идет… 

Велир сглотнул и посмотрел на воду, на которой спокойно качался поплавок. По берегу с хохотом носилась Максин, убегая от Василя, который неуклюже бежал за ней с палкой, поскальзывался, падал, вставал и снова бежал за ней с палкой наперевес.

- Не поймаешь, не поймаешь, не поймаешь!..

Велир глубоко вздохнул и покосился на Константина.

- Ты же понимаешь, что мы сегодня хрен чего поймаем?

Константин подался вперед и оперся локтями о колени, взъерошил волосы. Его плечи в коричневой теплой куртке опустились, и он зевнул, пиная ногой камушек около ботинка. Тихий плеск речки, когда его можно было расслышать за визгами детей, успокаивал нервы.

- Мне кажется, - Константин прищурился на тот берег, скрытый клубящимся туманом, - что мы сюда и не за этим ехали,

Велир кивнул и с трудом отвел взгляд от длинной темной пряди, упавшей Константину на глаза. Он незаметно сжал пальцы в кулак, старательно пялясь на поплавок, и не заметил, что едва он перестал смотреть на Константина, тот перевел на него пытливый взгляд.

Василь подошел к ним и уселся возле Велира, внимательно глядя на поплавок.

- Че, жрать хочешь? - Спросил Велир, взлохматив светлые волосы. Василь боднул его ладонь теплой макушкой.

- Не.

- Ну смотри, жрать захочешь, скажешь. В сумке сэндвичи есть, если что. Макс, а ты?

- Не, - тем же тоном откликнулась запыхавшаяся Максин, усаживаясь возле Василя. - Вы еще не поймали аллигатора?

Велир с улыбкой переглянулся с Константином.

Сигарета обожгла пальцы. Подскочив в кресле, Велир с коротким ругательством швырнул бычок в забитую пепельницу. После смены страшно хотелось спать. Из-за этой ночной сранины Велир часто терял ощущение времени и, вернувшись, порой удивлялся, почему Василь не в своей комнате, скрючившись над учебником.

“Ладно, еще одна и спать”.

Раздался звонок в дверь. Велир удивленно поднял брови, держа в зубах незажженную сигарету.

“Кого еще черт принес в десять-тридцать ебаных утра?”

Велир прошел к двери, отпихнув с дороги чьи-то скомканные носки. Он и Василь стали так часто тягать их друг у друга, что стало невозможно сказать, чьи носки это были. Звонок повторился - длинный, резкий, настойчивый.

- Да иду, иду!.. Не надо истерить, - пробурчал Велир, потер глаза и открыл дверь, по старой, вернувшейся привычке жителя маленького городка не спрашивать “кто там” и не смотреть в глазок.

На пороге стояла Мариса. Все еще сухая, как палка, с изборожденной морщинами кожей, которая обтянула ее острые, как и у сына, скулы, с полностью седым пучком волос. Возраст брал свое: стояла она уже далеко не так прямо, как восемь лет назад, но глаза так и впились Велиру в лицо, как у хищной птицы.

- Привет, - Велир смерил ее удивленным взглядом. - Чем обязан?

- На пороге будем разговаривать? - Фраза считалась грубой, но Велир не уловил в тоне матери настоящей враждебности. Так, как сейчас, она разговаривала всегда - нарочито-грубовато, будто не могла иначе. Сыновья переняли ее манеру общения. А Мэри… Мэри переняла хуй знает что хуй знает от кого.

Велир отступил. Мать вошла в дом и оценивающе огляделась.

- Василь в школе, если ты к нему, - Велир прошел на кухню, не оглядываясь. - Чай будешь?

- Нет, не к нему, - мать медленно прошла за ним на кухню. Велир поставил чайник и почесал в затылке. Хуже времени, чем сейчас, мамочка не могла подобрать для визита, даже если бы специально хотела поднасрать младшему сыну.

- Так в чем дело? - Велир повернулся к столу и скрестил ноги, сложив руки на груди и оперевшись задом о кухонную тумбу. За его спиной мерно шумел чайник. Велир с досадой и раздражением отметил, что какая-то его часть, очень маленькая, сжалась внутри него в поисках защиты, ожидая нагоняя или вовсе рукоприкладства.

“Хватит, блять! Ты взрослый мужик, а не сопляк десятилетний!”

Мариса медленно сняла платок с плеч и сложила его на коленях. Велира затрясло от этого жеста. Она всегда все делала педантично аккуратно.

- Билл умер, - безразлично сказала она, подняв на сына взгляд. Велир приподнял бровь.

- Хотел бы я сказать, что изумлен, сражен этой внезапной смертью и соболезную, но ты всегда учила меня не врать. 

Кажется, по плотно сжатым губам матери скользнула бледной тенью усмешка. Или ему показалось.

- Давно?

- Его нашли несколько часов назад за пивной.

- А что случилось? - С мерзко гиперболизированным сочувствием осведомился Велир. Чайник щелкнул, и его шум постепенно сошел на нет. Он взял две кружки и разлил в каждую одинаковое количество кипятка, не глядя, бросил в них два пакетика и поставил на стол. Наверняка о смерти уже талдычил весь город, а Велир все пропустил, сидя на смене. Мариса дождалась, пока Велир поставит кружки на стол и сказала:

- Предварительно - захлебнулся своей рвотой ночью.

К чести Велира следует отметить, что он держался долго - секунд пять, не меньше. Его губы дрогнули, после чего у Хэйла вырвался гомерический хохот. Согнувшись пополам, он попытался перестать ржать так бесстыдно, но хохот не останавливался. Велир попытался замолчать, но вместо этого представил последние минуты жизни Уилкинса, захлебывавшегося собственной блевотой, и его затрясло уже совсем неконролируемо. Он упал на стул и вытер влажные глаза дрожащими пальцами. Смех свистнул в его горле, поднялся выше и перешел в почти беззвучное кряканье чайки. Только тогда Велир услышал тихий смешок и удивленно замер. Икнул и посмотрел на мать.

Мариса сидела, подперев голову рукой и старательно глядя в сторону, но Велир все равно успел увидеть ее легкую улыбку. Это вызвало у него новый приступ веселья, пока мать не поморщилась:

- Ну все, хватит! Посмеялся и будет. Это не смешно вовсе, человек умер.

- Человек? - Прохрипел Велир, но под взглядом Марисы тут же смолк и откашлялся. - Да. Да. Кхм. И правда, что это я…

“Человек умер, сына которого я растил последние восемь лет. Он больше человек, чем я, да? Он всего лишь утопил свою личность в бутылке, избивал и наверняка насиловал мою сестру, твою дочь, измывался над маленьким сыном, а я ебусь в жопу. Очевидно, какой грех тяжелее”.

Он фыркнул в последний раз и затих. Мариса взяла кружку и осторожно отпила. Велир сделал то же самое, следя за матерью краем глаза. Она пила чай, спокойно прикрыв глаза. Велир вздохнул, потер переносицу и поставил чашку на стол. Ему очень хотелось спать.

- Ну ты же не пришла ко мне, только чтобы сообщить эту потрясающую новость, да?

Она посмотрела на него в упор, но тут же опустила глаза и снова отхлебнула чаю. Ее спокойствие нервировало Велира.

“Специально меня выводишь, да, ведьма?”

- Хотя разумеется, мой день определенно стал лучше, я не буду лукавить, - Велир закинул ноги на стоящую рядом табуретку, откинулся на стуле и взял со стола зажигалку. Мариса протянула руку. Велир подал ей вторую сигарету и зажег обе. Они закурили.

“Странное ощущение, курить рядом с собственной матерью. В четырнадцать я бы за это получил такой пизды, что сесть бы не мог еще дня три”.

Эта мысль опять его развеселила. Велир фыркнул, закашлялся дымом. Мариса терпеливо дождалась, пока он перестанет кашлять, и сказала:

- Василь собирается поступать в колледж?

- Очевидно, блять, - фыркнул Велир, разгоняя дым ладонью. - Если не соберется, я ему житья не дам. Уже на курсы SAT у меня ходит.

- М-м-м, - протянула она. Хэйл запоздало сообразил, что матюкнулся при матери и даже не получил за это леща. Интересно.

- А на какое направление?

- Медицина, - уклончиво ответил Велир. Василя пока еще мотало от ветеринарии к реаниматологии, но как популярно объяснил ему дядя, совать градусник лошади в жопу это не оказывать первую помощь пострадавшему человеку, хотя жизнь любой лошади Велир ценил выше, чем жизнь некоторых людей.

Мариса усмехнулась.

- Тоже животных лечить?

- А хоть бы и, - Велир затянулся. В его голосе проскользнула злоба. - Что, не профессия?

- Я этого не говорила.

- Но ты так подумала.

- И давно ли ты мысли читать научился?

Велир затянулся по самую диафрагму, выигрывая время. Ему нужна была пауза, иначе он бы сорвался и позволил ей выиграть. Тогда она бы увидела, что он не подходящий родитель Василю.

Не то чтобы теперь это имело какое-то значение.

“Он все равно со мной останется, поняла?”

- Узнаю свою мать. Вот мы и дошли до сути?

- До какой? - Невинно и бесяче-спокойно спросила Мариса, допивая чай. Велир скрипнул зубами.

- Проверяешь, как я тут вырастил ребенка? Так вот, мама - лучше, чем ты, чем моя тупая сестра и эта низшая форма жизни, которая умерла так же, как и жила - в собственном дерьме. И тебе это не дает покоя, да? Что какой-то сраный пидор…

Оглушительно хлопнув ладонью по столу, Мариса вскочила с удивительной для своего возраста прытью. Слабо звякнув, кружка опрокинулась набок, и остатки чая растеклись возле золотистого края небольшой лужицей. Недокуренная сигарета упала в эту лужицу, и табак размок, расплывшись по старой клеенке темно-серыми комками. Велир медленно встал, не сводя с матери глаз. Она тяжело дышала. Велира коротко укололо стыдом: может, не нужно было так с матерью…

- И как я вырастила такое… - прошептала она, как будто самой себе. Велир скривил губы.

- Что вырастила, то и выросло, поздновато пенять.

Смерив его взглядом, она сказала:

- Если я узнаю, что ты привил моему внуку что-то кроме… любви к медицине…

Прорвавшись мимо нее, Велир распахнул входную дверь и указал прочь.

- Пошла вон, - он говорил тихо, но весь дрожал. - Он не твой внук. Он мой сын. И ты у меня его не отнимешь. Раньше надо было.

- Он не твой сын, - выплюнула мать. - Он никогда не был твоим сыном, и чем раньше ты это поймешь, тем скорее убережешь себя от разбитого сердца. У таких, как ты, не бывает детей.

Она будто назло била ему в самое сердце, разбивая его сильнее, чем Василь когда-либо смог бы.

- Закончила? - Сварливо осведомился Велир.

Не сказав больше ни слова, Мариса вышла, твердо держа голову и не взглянув на Велира. Тот захлопнул за ней дверь со страшным грохотом. Картина с корабликом над дверным косяком жалобно скрипнула и закачалась. Некоторое время Велир молча стоял, глядя на дверь, потом зло вытер глаза рукавом и медленно прошел на кухню. Он даже не взглянул на упавшую чашку и утонувшую в лужице сигарету. Нагнувшись, Велир выудил из нижнего кухонного ящика бутылку и всмотрелся в тускло сияющее медовым золотом содержимое. Затем он убрал бутылку на место, почесал шею, открытую расстегнутым на две пуговицы воротом, пошел на второй этаж и лег, завернувшись в одеяло. Велир чувствовал себя страшно больным, но пить было нельзя - Василь должен был вернуться домой к трем часам.

Он не должен был застать отца пьяным.

“Иначе чем я лучше Уилкинса?”

Закрыв глаза, он поворочался еще с полчаса, после чего провалился в вязкий кошмар, где шел по пояс в воде, отодвигая со своего пути ошметки человеческих останков.