«Мой добрый ангел, не теряй

Меня из виду, и ныряй

Со мной во тьму и в море света.

Мне б только знать – ты рядом где-то.

Ведь если длится твой пригляд,

То, значит, здесь ещё не ад.

Ведь ангел в ад не залетает,

Он и пути туда не знает».

Л. Миллер

      От букета белых лесных цветов, оставленного её дочерью на столике у изголовья кровати, исходил едва слышный аромат, казавшийся в сумрачной, пропахшей лекарствами комнате чем-то невообразимо сказочным и чуждым. Гевхерхан, заботливо перевязав цветы белой шёлковой ленточкой и поместив их в украшенную причудливой росписью серебряную вазу, маленькую и изящную, как и она сама, с очаровательной улыбкой пожелала Исмаилу скорейшего выздоровления – после чего без всякого стеснения чмокнула в щёку, к изумлению матери. Мальчик, словно забыв на несколько мгновений о своих переживаниях и постоянных болях, покраснел как рак и тут же впал в смущённое молчание, что, впрочем, случалось с ним всякий раз, когда эта семилетняя красавица-султанша с длинными тёмно-каштановыми волосами заговаривала с ним. Гевхерхан осталась бы сидеть и дальше, но Кёсем, тяжело вздохнув, велела ей уйти – как только за девочкой закрылись двери, слабый огонёк, зажёгшийся было в глазах Исмаила, мгновенно погас.

      Засыпая, он всё ещё смотрел на цветы.

      Кёсем поправила его одеяло и с запоздалой горечью поглядела вслед дочери. Затем, бросив пронзительный взгляд на Эрдема Агу, который напряжённо обсуждал что-то с ещё одним приглашённым ею лекарем и его молодым помощником из Персии, едва слышно прошептала молитву, призывая Аллаха помочь им найти спасение.

      «Это Хюмашах Султан следует сидеть здесь… – Измождённо прислонившись головой к спинке кровати, она с неестественным спокойствием принялась рассматривать маленькое личико, то и дело подмечая знакомые с юности черты. Зачем только Зюльфикяр напомнил ей?.. – А может быть, той, что признала в нём частицу своей души и бросилась ради него на мечи. Вместо них умирающий от боли ребёнок смотрит в глаза своей несостоявшейся отравительнице и знает это». – Исмаил ни единым словом не обмолвился о сцене, которой стал свидетелем, и не выказал страха – только глядел, подобно своему отцу. Сгорая от стыда, как ей не доводилось уже много лет, Кёсем по мере сил убеждала мальчика, что он в полной безопасности и поправится в скором времени, а во время страшных болевых приступов на сердце, становившихся всё чаще, не отпускала его руки и шептала ласковые слова, пока Эрдем Ага со слезами в глазах давал ему очередную порцию лекарства. Она привычно повторяла то, что сотни раз говорила своим сыновьям и дочерям, когда те болели, страшась при этом, что выглядит лицемерной, однако же Исмаил, к её удивлению, вскоре начал искать её присутствия и заботы сам – чего так больше и не дождался от мальчика Зюльфикяр.

      «И Мелике справилась бы куда лучше меня. Она ведь так желала подарить его отцу счастье и семейный очаг... Зачем, зачем я только им помешала?..» – Отказ Кёсем говорить с ней об участи Искандера воспитанница встретила лишь тихими слезами, однако этим утром, получив столь же резкий ответ на мольбу вступиться за его маленького сына, всегда покорная и беззаветно преданная ей Мелике одарила свою госпожу таким взглядом, точно намеревалась собственноручно разорвать ей лицо. Хаджи, на свою беду, сделал попытку вмешаться в разговор и выдворить её за двери – после чего массивная золотая шкатулка с драгоценностями главной хасеки, попавшаяся под руку вдруг обезумевшей девушке, едва не угодила ему в голову.

      – Что же ты наделала, Мелике? – распекала её после Эйджен. – Почти все эти драгоценности султанше подарил Повелитель!.. А если бы ты попала в Хаджи Агу?

      – Это было бы печально. Кёсем Султан велела всё убрать, прежде чем она выставит меня за ворота; представляешь, сколько бы я отмывала со стен его мозги?

      Кёсем устало вздохнула. Пожалуй, всё же не стоило прогонять её.

      Забывшийся неспокойным сном маленький шехзаде, тихонько охнув, пробормотал что-то из детской страшилки о дворцовых призраках.

      – Снова Проклятые Падишахи, – крякнул рядом Бюльбюль. – Припоминаю, Гюльшен Калфа, древняя нянька его батюшки, когда тому было пять, запугала этой историей всех дворцовых детей и половину слуг.

      – Так вот кому я обязана, что теперь мои дети повторяют эту нелепость и не желают гасить свечи по ночам. – Кёсем фыркнула, покачав головой.

      – Ах, султанша, у хатун было решительно не в порядке с головой. Совсем была старуха, служила в семье старшей сестры Сафие Султан ещё в пору покойного султана Сулейман-хана.

      На некоторое время между ними снова повисло молчание.

      – Вы не знаете, Повелитель всё ещё не вернулся?

      Об этом евнух спросил её уже в четвертый раз. Кёсем смерила его усталым взглядом.

      – Что тебе до Повелителя, Бюльбюль? Откуда такой интерес к его передвижениям?

      – Покидая дворец этим утром, он был невероятно раздражён, – робко отозвался тот. – Он… Он ведь не отправит шехзаде обратно в темницу, когда вернётся? В нынешнем состоянии это просто невозможно…

      – Не волнуйся, – спокойно и твёрдо ответила она.

      Сказать по правде, состояние Ахмеда пугало её не меньше. После случившегося минувшим днём обморока главный лекарь заверил её, что критическая стадия болезни миновала и жизни падишаха ничто более не угрожает, но той же ночью, не успели они вздохнуть с облегчением, пришла иная напасть – и не менее ужасающая.

      Кёсем рассеянно принялась теребить в руках брошенного на прикроватном столике игрушечного зайца, стараясь не заплакать. Приступы безумия в роду Османов были отнюдь не редкостью… и, если верить подчёркнуто-тактичным, исполненным то ли сочувствия, то ли насмешки намёкам ханзаде Мехмеда Гирея, не то чтобы являлись чем-то из ряда вон выходящим для Повелителя и в годы юности, в особенности, с тех самых пор, как смерть забрала Дервиша Пашу и Хандан Султан. Известно также, что покойный отец-падишах долгие годы являлся самым страшным его кошмаром – так что же удивительного, что облик Мехмед-хана преследует Ахмеда в час тяжелой болезни?.. Да и Зюльфикяр, кажется, после заключения Исмаила в темницу посмел бросить в лицо Повелителю дерзкое и неуместное сравнение…

      «Ты не знаешь истины о том, что живёт в этих стенах, Кёсем. Никто из вас. Все, кто видел, мертвы или забыли… – Её горло снова сдавили слёзы отчаяния при воспоминании о его дрожащем голосе. – Знай, что они никогда не покидали дворец. Знай, что они и есть те, кто им правит. Под нашим куполом живут демоны…» Кёсем собралась было снова созвать для него лекарей, однако Ахмед, едва настал рассвет, бросился в обитель Хюдайи Хазретлери, решительно не пожелав, чтобы она сопровождала его. Султанша старалась не думать о том, как отреагирует почтенный человек, узнав, что падишах мира, чья суровая приверженность канонам ислама и нетерпимость к любого рода суевериям за последние годы успели стать притчей во языцех во всей империи, в ночной час на глазах у половины дворцовых слуг кинулся преследовать призрака.

      – Проклятые Падишахи хотят убить всех детей во дворце, – моргнув, ни на кого не глядя, спросонья сообщил Исмаил.

      – Никаких Проклятых Падишахов нет, Исмаил. Не надо слушать глупые россказни прислуги. – Кёсем успокаивающе погладила худенькое плечико и ощутила, что мальчик дрожит. – Не бойся. Тебе просто приснился кошмар…

      – Да, шехзаде, страшиться призраков – это ж для несмышлёной малышни, – убедительно закивал Бюльбюль. Фаворитка султана хмуро покосилась на него.

      – Дворец – ужасно злое место. Здесь очень страшно, – упрямо проговорил Исмаил и насупился.

      Улыбнувшись, Кёсем придвинулась чуть ближе:

      – Тебе не нужно бояться, маленький. Ничего страшного больше не будет. Даю слово, что с этого дня я буду оберегать тебя, как оберегала бы моего собственного сына.

      На последних словах сонные, недоверчиво прищуренные глаза Исмаила взволнованно блеснули, и в какой-то миг он сам схватился за её руку – так крепко, как только мог. «Он верит мне! Он верит…» Кёсем затаила дыхание, чувствуя, как слёзы сжимают её горло, а внутри разливается тепло, столь знакомое и родное ей с того мгновения, когда она впервые увидела своего первенца. Баязид и Мустафа никогда так не смотрели на неё. Этого ребёнка отличало одиночество особого рода – родной отец, Сафие Султан, Зюльфикяр и его жена-султанша любили его так, как были в силах любить, однако мать покинула его слишком рано.

      – Султанша, – кашлянув, подал голос Бюльбюль, – к нам снова гости.

      Она едва заметно кивнула, а евнух поднялся с места, приветствуя входящую в лазарет черноволосую молодую женщину.

      Едва сделав шаг, гостья застыла как вкопанная и, слегка склонив голову набок, принялась рассматривать Кёсем с таким изумлённым видом, точно та сидела в наряде японской куртизанки. Повисло странное молчание. Кёсем в замешательстве оглядела себя и лишь тогда осознала, что всё ещё держит Исмаила за руку.

      – Кажется, ты забыла поприветствовать меня, Гюльбахар. – Отпустив мальчика, она снова раздражённо посмотрела на вошедшую.

      – Простите, султанша, мы… не ожидали, что вы будете здесь. – Третья хасеки султана Ахмеда поспешно склонилась. – Баязид просит позволения навестить Исмаила. Он очень беспокоится о его здоровье.

      – Баязид пришёл! – слабо обрадовался Исмаил, и в этот момент из-за спины Гюльбахар Султан выглянул худенький мальчик с русыми волосами. Он мгновенно оказался у кровати, но, увидев Кёсем, тут же заметно оробел.

      – Султанша…

      – Баязид, Исмаил сейчас болеет, к нему нельзя. Скоро он поправится, и вы все вместе его навестите, – слегка коснувшись его подбородка, проговорила Кёсем с покровительственной теплотой в голосе. Баязид сделал скованную попытку улыбнуться, глядя на фаворитку отца с тем же запуганным выражением, с которым смотрел на неё с тех пор, как научился говорить.

      – Я могу остаться и помочь вам, если позволите, – осторожно сказала Гюльбахар. – Исмаил часто гостил у нас, и он хорошо меня знает…

      – Не стоит. Здесь и без тебя трудно дышать.

      Баязид и обрадованный было Исмаил ошеломлённо воззрились на Кёсем, и внезапно ей стало неловко.

      – Осман и Мелексима, Мурад с Касымом, Гевхерхан… Вы четвертые. Кто бы мог подумать, что у нас будет столько посетителей, – прибавила она, пытаясь загладить свою грубость.

      – Очевидно, что беда, постигшая нашего маленького шехзаде, тронула сердца множества детей в этом дворце, султанша. И ваших детей тоже… – ответила Гюльбахар, произнеся последние слова таким тоном, словно этот факт искренне её изумлял. Главная хасеки смерила её недобрым взглядом.

      – Исмаил, правда ли, что ты шехзаде? – оживлённо осведомился Баязид.

      – Правда, – улыбнулась Кёсем, когда Исмаил смущённо опустил глаза.

      – И мой папа тоже, – тихо добавил мальчик.

      – Как замечательно, выходит, мы все одна семья!

      Исмаил молча, с ужасающим мёртвым спокойствием посмотрел на Кёсем, отчего султанша побледнела и поспешно отвернулась от него. Баязид поочерёдно поглядел на обоих и перестал улыбаться.

      – Твоему отцу… грозит беда, Исмаил?

      – Пойдём, сынок, – поспешно сказала Гюльбахар. – Исмаил, шехзаде, желаем тебе скорейшего выздоровления. Пусть все беды и страдания как можно скорее останутся позади.

      – Спасибо, султанша… – Мальчик слабо улыбнулся ей.

      Выйдя вслед за матерью и сыном из лазарета, Бюльбюль прикрыл двери, и тогда Гюльбахар Султан с искренне растерянным видом повернулась к нему.

      – Ты, ага, знаешь нашу главную хасеки долгие годы. Не откроешь ли секрет: что такого с ней сделал этот ребёнок, что чужое горе столь внезапно перестало быть ей в радость?

      – В радость, султанша? – Бюльбюль возмущенно фыркнул. – Да будет вам известно, именно Кёсем Султан милосердно откликнулась на мольбу шехзаде Искандера, когда с его сыном случилось несчастье. Не стоит оскорблять султаншу подобным образом.

      – Дай Аллах, шехзаде Искандер по достоинству оценит столь своевременный благородный порыв, – отозвалась Гюльбахар, с холодным презрением глянув на двери лазарета. – Вот только не далее как вчера она наслаждалась своей победой. Хюмашах Султан в глубоком отчаянии проговорилась о том, как эта женщина насмехалась над скорой казнью её брата и беспомощностью султанши этому помешать.

      Бюльбюль тяжело вздохнул и опустил глаза.

      – В этом вся Кёсем, – пожала плечами Гюльбахар. – Ну а теперь, полагаю, ей снова необходимо надеть крылья.

      – Теперь всё иначе, – произнёс Бюльбюль тихо, когда шаги султанши и её сына затихли в глубине коридора.

      После нескольких минут тягостного молчания Исмаил наконец робко посмотрел на неё.

      – Султанша… спасибо вам. Спасибо, что пришли к нам в темницу, что заботились обо мне. Это очень добрый поступок.

      Кёсем широко улыбнулась.

      – Только… А можно меня всё-таки не спасать?

      – Да ты что, малыш? – Султанша в искреннем испуге повернулась к нему. Несмотря на явную детскость как произнесённых слов, так и их интонации, в глазах маленького шехзаде читались совершенно несвойственные для его лет холод и твёрдость. И снова эта страшная, мёртвая пустота… – Как же ты можешь говорить такое? Тебе ли не жить?..

      – Если убьют моего отца, я не желаю, чтобы меня спасали.

      Кёсем стиснула зубы, подавляя небывалую злость – и растущее отчаяние.

      – Исмаил, твой отец на коленях вымаливал для тебя жизнь. Мне хорошо известно, что он никогда не сделал бы подобного, не будь тебя, потому что на протяжении множества лет, даже не ведая истины о своём происхождении, он был принцем, не признающим, что у него есть господа. Во всяком случае, меня определённо не причислял к ним… – На её губах мелькнуло нечто, напоминающее уязвлённую усмешку. – Ты хотя бы можешь представить, каково это – пережить смерть собственного ребёнка? Неужели желаешь, чтобы подобное пережил твой отец? И тебе не жаль его? Не совестно?

      Исмаил в явном испуге расширил глаза и понурил голову, но упорно продолжал молчать. Кёсем ласково улыбнулась, чуть тронув его за локоть:

      – Ты знаешь, я бы очень хотела, чтобы у меня был сынок с таким сильным и светлым сердечком, как у тебя.

      Мальчик бросил на неё взгляд.

      – Я тоже… – Он запнулся, снова отворачиваясь. – ...Раньше хотел иметь маму.

      – Исмаил, вот увидишь, очень скоро ни тебе, ни какому-либо другому шехзаде под этим кровом больше не придётся бояться смерти. Придёт время – и я всё исправлю. Я искореню то главное, что является причиной наших страданий…

      – Как вы это искорените, если под вашим кровом приказы Мехмеда Мясника исполняют даже после смерти?

      Кёсем напряжённо повела плечами.

      – Значит, ты уже успел вникнуть в такие мрачные страницы истории династии, – протянула она рассеянным голосом. – Но покойного отца нашего Повелителя всё же не следует называть подобным образом.

      – Я случайно начал читать о братоубийстве Мехмеда Третьего. Весной. Я же всё читаю… – Исмаил сглотнул. – Я тогда очень испугался за ребят, ведь они тоже шехзаде. И почти все братья Мехмеда были совсем маленькими. Я ещё не знал, что это были и братья моего папы…

      Тревога у неё внутри возросла до предела. Необычайная для шестилетнего возраста образованность сына хранителя покоев была во дворце общеизвестным фактом, а его любовь к чтению – даже поводом для шуток. Как правило, всё прочитанное Исмаил начинал упоённо пересказывать любому более или менее благодарному слушателю, преследуя того в любом уголке Топкапы и его окрестностей до тех пор, пока его не прогоняли; любимыми «ушами» Исмаила были Баязид и Зюльфикяр, а Мурад вскоре взял обыкновение пародировать его и дразнить всезнайкой.

      – Ты им рассказывал?.. – спросила Кёсем едва слышно. – Мураду и Касыму? Баязиду?

      Мальчик покачал головой.

      – Зюльфикяр Паша сказал, что такие убийства в прошлом, что сейчас другие времена. Что теперь во дворце правит истинно милосердная семья, и невинных людей больше не казнят за их происхождение… – С неспешностью обернувшись, Исмаил устремил на неё долгий пристальный взгляд, а полная горечи вежливая улыбка на его губах на несколько мгновений сделала его совершенной копией Искандера. – Вот я и поверил.

      Внезапно вздрогнув всем телом, Кёсем скованно, в потрясении отвела глаза.