Решительно забив на время на все проблемы и переживания, я честно собиралась сидеть рядом с Татчем за столом и просто наслаждаться жизнью. Мгновением.
— Так как твое путешествие с Марко? — улыбается мой братишка, хитро-хитро щуря глаза.
Кошусь на него с подозрением, а после замираю с догадкой, не донеся ложку до рта.
— Ты помнишь?
Элис упоминала Татча. И не только Элис. Еще и Сшива.
Побратим улыбается, и в этой улыбке нет ничего такого, что могло бы меня насторожить. Он спокоен и ни единым жестом не высказал свою тревогу.
— Со временем воспоминания возвращаются. Хотя не очень приятно, — накалывает он на вилку мясо. — По большей части благодаря пламени Марко. К слову, мы отвлеклись. Так как тебе приключение?..
— Ну, — в кружке болтается вкуснейший чай. — Острова больше нет.
Татч прекращает есть и вопросительно смотрит. Недоверчивое ожидание отражается на его лице слишком выразительно.
У четвертого комдива на редкость подвижное лицо, да и вообще живая мимика.
— То есть как «больше нет»?
— Небольшие… сложности, йой, — копирую Феникса. — Острова больше нет. Как и его обитателей.
— Всех? — уточняет кок после долгой паузы.
— Всех. Атлантида ушла на дно… — киваю и мстительно добавляю. — Туда и дорога.
— Атлантида? — хмурится он.
— Затонувший город из легенд моей родины, — пояснила, отпивая из кружки.
— И как Марко…
— Больше никогда в жизни я не отправлюсь куда-либо с Марко, — смотрю на него несчастными глазами. — Он же изверг…
Мало мне седых висков… так скоро совсем поседею.
— Да я и сам вас вместе никуда не пущу, — бурчит Татч себе в тарелку. — Этот остров стоял там еще…
— Больше не стоит.
— Вот именно!
Недовольно морщусь, невольно передергиваясь от мурашек, и, отодвинув в сторону ненужные мысли и размышления, от которых опять начинает болеть голова, тяжело вздыхаю, растекаясь по столу, сдвинув в сторону грязную посуду.
— К черту остров, — бурчу в столешницу. — И Марко туда же.
— Но Марко не так и плох, малая, — Татч треплет меня по макушке, отчего слегка стукаюсь лбом об столешницу.
Ярко выраженный, в основном наигранный скепсис в отношении сказанных слов остается пиратом проигнорированным.
Нас никто не трогает, нам не мешают, даже более того — слухи о нашем побратимстве разносятся по кораблю, словно лесной пожар. Татч сидит «во главе» стола, когда я пристроилась сбоку, почти на самом углу, и дает мне минуты спокойствия.
— Ты сволочь, Татч, знаешь?
— А говорила — любишь, — «сокрушенно» вздыхает друг. — К слову, готовься.
— К чему? — непонимающе моргаю, уперевшись подбородком в скрещенные руки и закатив глаза наверх, к лицу Татча, выражая заинтересованность.
— К пьянке, — как само собой разумеющееся говорит кок. — Без Марко и тебя отмечать мое выздоровление никто не хотел. Я не хотел. А гулянка, ввиду последних событий, необходима. Отец распорядился устроить праздник, как только вы вернетесь. Откладывать дальше празднование нашего с тобой чудесного спасения просто грешно.
— А…
Так, стоп.
— Ты тоже приглашена, сестренка.
Погоди!..
— Но…
— Но для начала ты встретишься с Отцом, йой, — Марко появился, как всегда, неожиданно и пугающе. Но уже попривыкла и даже не вздрогнула, просто голову резко подняла и развернулась к Фениксу.
— Когда? — к такому надо бы подготовиться. Хотя бы морально, потому что…
— Сейчас.
Вздрагиваю. Замираю с поднесенной к губам кружкой и отсчитываю пять секунд, после чего резко выдыхаю и залпом выпиваю содержимое.
Страшно, но… пора бы уже понять, что прятать голову в песок все равно долго не выйдет.
— Прям сейчас?
— Да, йой.
Татч ободряюще улыбнулся и, подхватив посуду, поднялся вслед за мной из-за стола, растрепав и так многострадальные волосы. Фыркнула, поправила упавшие на глаза пряди, небрежно зачесав их назад, и в ответ ткнула ему кулаком в плечо.
А так хотелось провести весь день за этим столом и ни о чем не думать. Но у Татча полно работы, у меня свои проблемы. И мир не крутится вокруг нас.
Коридоры, коридоры…
— Отец тебя не убьет, йой, — рука на плече неожиданная. Покосившись на этот жест поддержки, подняла взгляд на лицо Феникса.
Двери в каюту Белоуса огромные. Они давят своими размерами, а знание того, что меня ждут для аудиенции, а самое главное кто, — добивает морально. Некомфортно и совсем не настраивает на спокойное времяпрепровождение.
Но паники нет. И это радует.
Страшно, да, но того дикого чувства, как в прошлый раз, нет. Хотя рука невольно дергается к шее.
Бочка в моей памяти еще свежа.
Феникс точно замечает этот жест, но никак не комментирует, просто смотрит, пока я, прикрыв глаза, отсчитываю мысленно цифры, успокаиваясь.
— Не верю, — усмехаюсь, растягивая потрескавшиеся, сухие губы в улыбке — Я тебе не верю.
В ответ лишь понимающий хмык.
Двери открываются, и меня толкают в спину, заставляя сделать шаг.
Мысленно отмечаю, что петли тут не скрипят, смазаны, хотя многое на Моби Дике поскрипывало.
Каюта капитана встречает меня тишиной и ярко выраженным аскетизмом. У Белоуса из мебели только кровать, стол и комод.
На стене у шкафа висит на вешалке капитанский плащ, шляпа. Рядом с ними подпирает стенку его нагината. Стол, рассчитанный на рост этого человека, чист и, казалось бы, даже обезличен, так как на нем не было ничего. Если бы не до сих пор вызывающее у меня ступор местное средство связи — спящая ден-ден-муши — не стояло на нем, то решила бы, что его и не использовали.
Довольно большой стул, привинченный к полу, явно рассчитан на тех, кто отличался большими размерами. И дополнительная ступенька-подножка буквально говорила о том, что тут как раз и принимались все «гости». В том числе и «маленькие».
Белоус сидел в кресле. Большой иллюминатор открывал вид на море, и свет из него падал прямо на этого человека, обвитого капельницами. В руках у него была книга с потертой обложкой. У ног дремал пес.
Стефан вроде бы.
Тиканье простых настенных часов вплеталось в звуки корабля и уже привычный шум моря. Шелест перевернутой страницы, перестук столкнувшихся силиконовых трубок, шорох при движении, когда Белоус поднял голову с кулака, на который опирался, поставив руку на подлокотник своего кресла, прервал изучение чужого жилища и заставил обратить все свое внимание на хозяина.
Замерев у двери, чувствовала спиной, лопатками дерево и, казалось, слышала стук своего сердца. На удивление ровный.
Есть опасение, но прошлого страха до безумной паники не было. Больше не было. Оттого, что меня не «давили»? Или оттого, что сейчас он не был, как тогда.
Хотя был ли он тогда зол? Уже сомневаюсь.
Глаза у этого пожилого мужчины спокойные, чистые. Взгляд прямой и яркий, внимательный.
— Определилась с дивизией? — от глубокого голоса, отозвавшегося аж в костях, дернулась.
— Извините? — неуверенный вопрос, полный недоумения.
Какая, к черту, дивизия?
Белоус внезапно улыбнулся в усы и кивнул в сторону стула, стоящего напротив кресла.
— Садись, девочка.
Отказывать ему смелости у меня не хватило. И взобравшись на «трон», замерла, свесив ноги, сложив руки на коленях и уткнувшись в свои ладони взглядом. Тишина затягивалась. Белоус ничего не говорил, а я раздумывала над словами Ньюгейта.
— Вы предлагаете мне вступить в вашу команду?
— А ты надеялась сбежать после всего? — хмыкнул старый пират. — Довольно наивно. Особенно после того, как пила с моим сыном на брудершафт.
Нет, не надеялась. Совсем не надеялась.
Даже не думала, что меня отпустят. Не после… всего.
— Я не пират, сэр, — выдохнула. — Всего лишь человек, который…
Белоус расхохотался. Да боги, он просто громогласно заржал, да так, что многочисленные трубки капельниц отбили чечетку, а Стефан подскочил на лапы и возмущенно тявкнул, после чего, встряхнувшись, отошел подальше, развалившись на полу.
Рассмешила. Чем-то я его развеселила, да так, что, казалось, весь корабль затрясся.
— Я знаю, кто ты, девочка, — широкая улыбка не была доброй. Но и злой, к счастью, тоже. В голосе звучали нотки какой-то веселой ностальгии. — И поверь мне, я живу достаточно, чтобы понимать натуру таких людей, как ты.
— Какую? — вскидываю голову, сжав кулаки и стиснув зубы, и смотрю в глаза Сильнейшему человеку. — Я сама не знаю, какая у меня натура, а вы так смело заявляете, что видите ее, ну так скажите тогда. Какая она, а?
Старик лишь, широко улыбаясь, протянул руку и просто коснулся буквально пальцами моей макушки, заставляя сжаться в ожидании…
— Все пираты прокляты и знают об этом, — в голосе Белоуса снисходительная доброта. — И после смерти нас ждут ад и морской дьявол. Мы все будем там и поэтому живем здесь и сейчас, чтобы окупить свою проклятую душу, которую мы продали.
— Я не продавала никому душу. Никакому дьяволу, — хотя не уверена, так как с памятью у меня теперь просто… беда.
Смешок в ответ.
— Дьявол живет в наших сердцах, девочка. И у каждого он свой. Каждый отдает что-то свое. Кто-то отказывается от любви, семьи, дружбы. Кто-то продает совесть, кто-то честь. А кто-то весь мир ставит на кон, отступаясь от своих убеждений и принципов.
— Вы оши… — шепчу, почему-то вспоминая признание самой себя не такой хорошей, какой я себя считала.
— Время покажет. Чужие души полны сюрпризов, девочка, — мужчина убирает руку и перелистывает страницу книги, улыбаясь в свои усы с какой-то одному ему известной ностальгией, но делиться мыслями не собирается. — Ты можешь не выбирать дивизию, Татч уже высказал желание забрать тебя. Но всем своим детям я даю выбор.
Татуху я вашу бить себе не буду. Ни за что. После Роджера устроили «чистку», а что устроят после Белоуса? Кто-то отобьется, но ведь не все как Марко Феникс.
— Почему?
— Потому что я так хочу, — совершенно спокойно говорит Эдвард Ньюгейт, точно не собираясь объяснять причины своего «хочу». — Считай, что это мои жадность и эгоизм.
У пиратов восхитительная черта… утаивать и умалчивать. Что Белоус, что его «старший» сын.
«В любом случае ты не покинешь этот корабль и эту команду», — скользит между словами.
Можешь быть пленницей, а можешь — частью семьи. Решай, думай, делай что хочешь.
Его молчание и демонстративное внимание к книге намекают на то, что разговор, странный и непонятный, наконец закончен.
Молчу, не двигаясь, охваченная мыслями. На удивление в каюте капитана Моби Дика слишком спокойно, тихо и безмятежно. И думается замечательно.
Надежно, несмотря на то, что рядом сидит местная вполне себе реальная страшилка этого мира, которой пугают маленьких детей.
Да какой из меня пират?
Устало вздохнув, начала медленно спускаться со стула и, неуверенно обернувшись, не дождавшись реакции, направилась в сторону дверей, но не успела покинуть каюту, остановленная вопросом.
— Как я умру, дочка?
Мне будто током прошило позвоночник. От черепа, до копчика и дрожью в кости конечностей, так что пальцы едва ли судорогой не свело на шероховатом дереве двери.
Интонация, мягкость, простота, с которой задается вопрос… Будто папа. Родной, любимый папа из какой-то уже той, далекой жизни сзади стоит.
Дежавю.
Это… очень жестоко.
Ком подкатил к горлу.
— Гордо, — тихо шепчу. — Очень гордо.
— Что ж, звучит неплохо.
Почему-то на глаза навернулись слезы.
О, Эдвард Ньюгейт был чертовым пиратом. И они не добрые. И мало того что он был Сильнейшим человеком в этом мире, так еще обладал мощной харизмой, с ног сшибающим обаянием и талантом играть на струнах чужих душ.
И самое главное — без какого-либо особого намерения. Уж точно без негативного.
Такова человеческая суть — люди хотят любить и хотят, чтобы их любили. А еще в этом мире слишком много сирот, слишком много тех, кто ищет семью, которую Белоус может дать. Особенно тем, у кого она была, но по каким-то причинам они ее потеряли.
Да чего ж вы такие жестокие-то?
Ломаете и ломаете.
А кто починит это все?
***
Марко не спрашивает ни о чем. Просто молчит, пока я курю, стоя на палубе, щурясь от яркого солнца, пытаясь справиться с дрожью в руках.
Это, блядь, хобби такое — душу выворачивать? Пиратский прикол, фетиш, вашу ж мать.
Татч руководит камбузом, он занят, и ему сейчас не до меня. Пираты пробегают мимо, любопытно косясь на нашу парочку у фальшборта. Слухи ходят по кораблю разные. И о побратимстве, и о разговоре с Белоусом, и о вечерней попойке.
Да еще и первый комдив, вернувшийся из своей командировки, выглядит, как и его подопечная, «дохуя загадошным», мать его.
В душе у меня буря. И я чувствую себя несчастным стаканом, в котором кто-то что-то размешал, устроил водоворот и поднял со дна весь осадок. Все перебаламутил да так и оставил. Когда это все обратно уляжется и успокоится — никого не волнует.
Вступить в дивизию? Круто, замечательно, озадачили. Спасибо.
Докуриваю сигарету, вздыхаю.
— Вечером познакомишься со всеми командирами дивизий, йой.
— Безумно счастлива, — сарказм.
Развернувшись, иду на камбуз, где штрафники чистят овощи. Пираты встречают меня недоуменными взглядами, когда я присоединяюсь к процессу. Но не возражают, а даже радуются, тайком разглядывая меня.
У нас тут новая знаменитость.
Черт.
Чистка овощей, оказывается, успокаивает. Метод трудотерапии Татча потрясающий. Великолепный просто. Главное пальцы себе не отрезать.
Время до вечера летит быстро. Татч, замечая меня на камбузе, лишь улыбается и подкидывает еще работы, в конце концов загоняв меня туда-обратно. Обеденный перекус проходит на ходу, и, словно через секундные моргания, пролетает время час за часом. Закуски и еда едва не ломят все поверхности, коки в мыле, но довольные, и, судя по крикам «левее» да «правее», на палубу вытаскивают бочки с алкоголем.
Сегодня будет не офицерский сабантуй, как в прошлый раз, а пир горой с участием Белоуса и нескольких дивизий. Посты никто не отменял, но, как заверил Татч, все просчитано, никто в обиде не останется. Честно, не вникала в очередность попоек у дивизий, учитывая то, что у Моби есть еще братья-близнецы и все шестнадцать комдивов Белоуса собираются в «главном штабе» не так уж и часто. Разбиты по кораблям дивизии тоже дольно интересно и совсем не по порядку.
Попытка слиться пресекается Харутой, что отлавливает меня в боковом коридоре, ведущем к милым сестричкам, которые, оказывается, предпочитают свой собственный сабантуй. И кажется мне, это только из-за того, что все может обернуться оргией…
Утрирую. Ладно. Медички предпочитают гулять отдельно. Они тут совсем иная страна.
— Эй, куда намылилась? — Харута дружески закидывает руку на плечо, вызывая дрожь, и, почувствовав это, отстраняется. — Ты ж звезда этого вечера, Уль!
— Не сегодня.
Пить вот вообще настроения нет.
— Э, нет, — попытка завернуть за угол пресекается. — Как раз сегодня! Тебя уже ждут, эй!
— А я никого не жду.
— Хм, — двенадцатый комдив широко улыбается, ярко и по-доброму. Волосы на голове встрепанные, и я чувствуя аромат алкоголя.
Ох, черт, он уже навеселе.
Кружку с чем-то крепким суют в руки с потрясающей скоростью, и Татч, перехватив меня у уже пьяненького Харуты, садит на бочку с наказом никуда не уходить и…
Похер, пляшем.
С этой мыслью я глотнула алкоголь на голодный желудок, а вспомнив об этом, потянулась за закусками.
Итак. Выждем время и слиняем.
Хороший был план, — жаль, не сработал.
Я успела пересчитать всех комдивов, неловко представиться, отсалютовать кружкой Фениксу, кивнуть Белоусу, получить по рукам от совершенно левого пирата за то, что подкармливала Стефана, и уже было начать тихой сапой пробираться сквозь пиратов, когда Харута запрыгнул на одну из еще не открытых бочек, тем самым привлекая к своей низкорослой фигуре внимание, и обвел всех шальным взглядом истинного ценителя алкоголя, который, кажется, не особо умел пить.
В прошлый раз он был куда более в состоянии.
— Итак! Братья мои! Все вы знаете, что не так уж давно у нас произошло достаточно много невеселых событий, но мы успешно преодолели их!..
— Харута, йой, — обреченный голос заставил меня отвлечься от своего пути и выглянуть из-за спины какого-то пирата. — Давай без этого!
— Не мешай, пернатый! — отмахнулся тот от Феникса, отталкивая его руку от себя. — Так вот! К нам на корабль попала прелестная девушка по имени Улик, хотя за женщину ее можно принять только спьяну, так что я совсем не удивлен, что наш брат Татч…
Что за?..
Валить надо. Срочно!
Ох, морские черти!..
— Харута, мать твою!
— Маму не тронь! Кстати, где она? Улик, а не мама. Да! А? — заозирался шут гороховый. — В общем, как уже все знают, наш любимый и самый лучший в мире кок и просто красавец-мужчина, пока мы были в праздном неведении, решил, что втихую проведенное братание с этой девушкой будет нами засчитано! Но это же не так, да?
— Да! — хор голосов пьяных пиратов явно поддержал одного из своих командиров.
— Мы делали ставки!
— Большие ставки!
— Не верим!
— Точно не верим!
Локоть, локоть, колено, колено… о, нога.
Задрав голову, пересеклась взглядом с Белоусом, что косился на меня со смешинками во взгляде.
— Прошу прощения, — буркнула, не уверенная, что меня расслышат в этом гомоне. — Двинься, Стефан!
Валить надо, валить!..
Медленно пробралась мимо поддатых пиратов в сторону кресла Ньюгейта, где собиралась беззастенчиво проскочить в сторону спасительного лазарета… Мими сегодня на страже, она меня пропустит и ходу другим не даст.
— Харута, блядь! — голос матерящегося Изо едва не заставил меня пропахать носом палубу.
— Брудершафт! — прокричал Харута. — Требую брудершафт! Здесь и сейчас!
— ДА!
Дно морское да пекло преисподней!
— Где она?! — орал Харута. — Я не поверю, пока не увижу это собственными глазами!
Двенадцатый комдив и выпивка несовместимы. Так и запишем.
Честно, я испуганно взвизгнула, когда меня внезапно подхватили с пола там, где падала тень от кресла и фигуры Большого Бати, и сам Белоус, предатель, явил меня толпе.
— Ядрена мать! — взвыла.
Пираты заржали.
— Отец, йой!
Да он сам уже в кошмар, Марко!
С визгом приземлилась прямо в руки Татча, у которого тоже во взгляде была нехорошая пьяная искра.
Культурные посиделки офицеров и общая попойка решительно отличались. Даже в сравнение не шли!..
Хохот луженых глоток — громче всех звучал голос Белоуса — едва не контузил.
— Дайте им кружки!
Мы оказались сидящими с Татчем друг напротив друга, и я с ужасом уставилась на огромную кружку с пойлом в своих руках. О боги, нет!
— Да вы издеваетесь!..
— Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!
— О Морские Дьяволы, йой! — вздох, полный обреченного страдания, заставил меня ошарашенно осмотреться.
Вокруг нас образовался круг прямо перед креслом Белоуса. Комдивы, пираты. Знакомые и незнакомые лица.
И улыбающийся Татч напротив со своей кружкой ободрительно так подмигивал.
Перевела взгляд на тяжеленный мини-бочонок и нервно сглотнула.
Бежать было некуда, да и поздно…
«Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!»
Блядь.
— Только не подавись, — проговорил Татч, и мы перекрестили руки. Моя дрожала то ли из-за тяжести полной кружки, чье содержимое бултыхалось, выплескиваясь за края и капая на пальцы, то ли от волнения.
Поднимаю голову.
В глазах Татча, полных решимости и какой-то странной благодарности, отражалась испуганная я, не знающая, что делать.
В голове громыхали барабаны, отбивая ритм множеству голосов.
Пей до дна-пей до дна-пей до дна!
— Кажется, я рехнулась, — признание сорвалось с языка, но потонуло в грохоте голосов, как и решительный выдох готовности к безумию.
Татч понимающе усмехнулся.
А после мы одновременно приложились к кружкам и начали пить, не отрывая друг от друга взгляд. Большими глотками проталкивая ядреный алкоголь, едва ли не давясь им, с упертостью барана пила убойное пойло до выступивших слез на глазах. Оно лилось через край на подбородок, капало на шею и грудь, мочило рубашку и скатывалось, казалось, даже на живот, пятнами растекаясь на бедрах.
Пей до дна-пей до дна-пей до дна.
Кружка опустела — ощущение, что сейчас меня стошнит, улюлюканье и свист закладывали уши. Глаза слезились, и их щипало.
— Эй! А поцелуй?!<footnote>Брудершафт — закреплять дружбу особым застольным обрядом, по которому два его участника одновременно выпивают содержимое своих рюмок, например вино, с переплетенными в локтях руками. После чего целуются.</footnote>
Резко вытерла свое лицо рукавом, еще и занюхать попыталась. Безуспешно.
Чего?
Непонимающе моргнула и с ужасом уставилась на Татча.
В голове вспыхнуло воспоминание о том, что вроде бы еще…
Нет.
Да нет.
В прошлый раз же мы не…
Твою мать!..
— Давайте уже! — заорал кто-то.
И этот крик поддержала толпа.
— По-взрослому! В губы, эй!
Гребаный Харута.
Пираты восторженно взревели, поддерживая его.
Кажется, Марко Феникс пытался спеленать вусмерть пьяного двенадцатого комдива, что решил отгулять по полной программе.
Останавливать поезд уже было поздно.
Я даже пикнуть не успела, как Татч резко сократил дистанцию, обхватил меня рукой за шею и затылок и, обдав хмельным дыханием, царапнул щетиной щеку, поцеловав так, что в голове высветился «Error».
Первый и последний поцелуй…
Вместо того чтобы возмущенно что-то вякнуть, я застыла истуканом, пытаясь осознать мгновение происходящего бреда, а потом, вскинув руки, обхватила этого мудака за затылок, притянула ближе, едва не роняя его на себя, и ответила со всем старанием. С фантазией и всем опытом. Душевно в душу.
Этого не ожидал никто.
Вот вообще.
Охренели, кажется, все и моментально притихли, чтобы потом взорваться одобрительным улюлюканьем, смехом и свистом.
Первой поцелуй разорвала я и, пока Татч пялился на меня осоловелым взглядом, пытаясь осознать произошедшее, издевательски и утешающе похлопала его по плечу.
— Поздно, братишка, не повезло, не фортануло… — засмеялась, улыбаясь так широко, что заболели зацелованные губы, которые до этого были истрескавшимися и обветренными.
Хохот пиратов сотряс весь корабль.
И на все еще ошарашенного кока обрушились такие же утешающие похлопывания по плечам и спине с ехидными комментариями.
Было душно и просто безумно смешно.
Вот же… пьянь.
Татч резко дернул свой желтый шейный платок, нахмурился, зыркнул потемневшими глазами с угрозой на окружающих и внезапно выпрямился, сграбастав меня под бедра, сажая на плечо под мой визг.
— Так! Народ! Братья мои пираты! — абсолютно серьезно громогласно заявил Татч, пока мой мир болтало перед глазами и я пыталась не вырвать ему волосы в поисках баланса на его плече. — Слушайте предельно внимательно! Эта женщина теперь моя сестра, и она выйдет замуж только за того, кто получит полное мое одобрение, я понятно говорю?!
Взрыв очередного хохота был ему ответом.
— Татч! Да ты сволочь полная! — крикнул кто-то из толпы.
— И буду ей быть! — ответил он моментально.
Мир плыл, кружился.
Алкоголь гулял в крови, вертя в моей голове карусели. Громко смеялись пираты, и особенно хохотал Белоус.
Было весело и легко, особенно рядом с Татчем, прямо у него под боком.
Странная ночь, странная компания и абсолютное сумасшествие.
Что за безумный мир…
Мне нужно было уйти. Уползти. Скрыться куда-нибудь, но выпитый алкоголь, казалось, при любом движении попросится наружу, так что я предпочла просто посидеть, надеясь, что мне полегчает и, собрав свои конечности, повезет отсюда удрать.
Харута продолжал пить за свои потраченные деньги. Изо курил недалеко от Белоуса, остальные комдивы о чем-то переговаривались.
Пираты смеялись и травили байки, гулянка шла полным ходом, а Марко Феникс сидел рядом со мной с каким-то особенно спокойным и расслабленным выражением лица.
Хотя я видела лишь его профиль.
— Эй, Улик, так в какую дивизию ты хочешь вступить… ой, — я еще не спала, но глаза уже открыть не было сил.
Почему-то…
Почему-то мне не хотелось вступать ни в какую дивизию.
Хотелось остаться такой.
Ничейной.
Свободной.
Ни там, ни здесь.
Глупые пьяные мысли.