Сигареты закончились. И от нехватки никотина уровень нервозности возрастал, и чем больше проходило времени, тем сильнее Росинанту хотелось дать заднюю, хотя уж кому, как не ему, было ясно, что поздно.
Зато Трафальгар был спокойнее всех их вместе взятых, проводя время за какими-то записями с видом человека, который просто хочет отдохнуть. Или сдохнуть.
Заросший, уставший и потасканный врач с белесыми разводами на лице был образцом похуизма и смирения со всем. Росинант ему даже завидовал. Периодически почесывая темную щетину на щеке, Трафальгар Лойд отвлекался на чашку с дешевым чаем и прихлебывал этот ужас с достоинством короля, обреченного на казнь.
Сам Росинант, касаясь своей мягкой и не такой заметной щетины, морщился. Привычка быть гладко выбритым тянулась за ним с учебки, и он ничего не мог с собой поделать.
— Мой брат опасен, — попытался донести до мужчины истину Донкихот.
Лойд, поправив склеенные скотчем очки, скосил на него воспаленные от недосыпа глаза, под которыми были темные круги, и хмыкнул.
— У нас есть другие варианты?
Росинанту на это ответить оказалось нечего.
Других вариантов не было.
Даже Сенгоку — его опекун, отец, что воспитал Роси и питал к нему самые теплые чувства, помочь уже был не в силах.
Он и так ему уже помог, и не его вина, что ученик и приемный сын в одном лице проебался по всем фронтам, что и за помощью обратиться не в состоянии. И мало того что сам подставился, но еще и обычных, ни в чем не повинных людей подвел.
Хотя чего теперь считать невинных жертв? Побег из Флеванса — уже показатель жестокости, которую Росинант не смог предотвратить и, более того, которой воспользовался, цинично прикрывшись толпой. Профессионально.
И так давно не считающий себя святым, Донкихот с прискорбием должен был принять очередное доказательство, какая же он тварь…
Позвони он Сенгоку, то просто бы подставил человека, которому обязан многим. И которого любил.
— Других вариантов нет, — выдохнул он в ответ врачу.
Мужчина на это коротко и горько усмехнулся.
— Знаешь, парень, после Флеванса и всего, что там произошло, мне плевать, на кого работать и чем заниматься. Я сделаю все ради своих детей, потому что, как бы ни говорили, что моей вины в этом нет… Будь я чуть внимательнее, этого могло не случиться.
— Ты не виноват в том, что твоя жена…
— Я способствовал ее исследованиям янтарного свинца. Немного. Просто иногда подсказывал. Она говорила, что хочет изучить вопрос глубже, чтобы облегчить жизнь шахтерам, а я был слишком занят своими исследованиями и пациентами. Просто изредка помогал по вечерам, когда дети ложились спать…
Росинант на это признание ничего не сказал, но горькую самоиронию и печаль в глазах собеседника оценил.
Благими намерениями…
Они оба проебались по-крупному перед своими семьями.
<center>***</center>
Их встреча странная, молчаливая и настороженная по отношению друг к другу. Росинант, смотря на брата, отмечает, что образ злого мальчишки из воспоминаний растворяется и поверх детский воспоминаний и бесконечных отчетов с информацией накладывается реальный человек.
Опасный до одури.
— Росинант…
Не то приветствие, не то констатация факта. Не вопрос и не утверждение. Его имя зависает между ними нелепо и глупо.
— Здравствуй, — голос у Росинанта не дрожит. На него внезапно накатывают усталость и измотанность, обращая перегоревшие эмоции в пепелище нездорового спокойствия. Отступать поздно. И некуда. — Брат.
Дофламинго не улыбается. Его движение быстрое, и Росинант почти отшатывается в сторону, но едва не падает на ровном месте, теряя мгновение и момент. Чужие грубые пальцы хватают за подбородок, и его лицо поворачивают к свету. Щетина протестующе чешется, и Росинант инстинктивно пытается вырваться из неожиданной хватки, но спустя мгновение замирает. За темными очками не видно глаз его Немезиды, но он ощущает взгляд побелевшей кожей, которую внимательно изучает старший брат.
Секунды складываются в минутное молчание. Дофламинго никак не комментирует пятна, лишь еще сильнее и недовольнее поджимает губы, отпуская его, кивает в сторону капитанской каюты.
— Поговорим?
Диаманте тем временем куда-то уводит троицу Трафальгаров, пока Росинант, неловко спотыкаясь и шипя, когда ненароком тревожит рану, причем не одну, направляется вслед за братом.
Встреча явно не по шаблону из книги, где воссоединение семьи — это радость и счастье. Не их вариант.
У Дофламинго в каюте висят листовки. Росинант и вся его семья. И это… напрягает.
— У нас мало времени и…
— Садись, — коротко командует Дофламинго. — Ты ранен.
Росинант едва не приземляется на пол мимо кресла. Он кидает взгляд на брата, не видя за очками и внезапно дружелюбной улыбкой «истинного лица», и мысленно плюет на все.
— Сигареты есть? — вздыхает он, вытягивая длинные ноги. — И что-нибудь выпить.
— Найдем.
Разговор обещает быть долгим. Возможно, в одностороннем порядке. Так как Росинант собирается едва ли не исповедоваться.
Первый глоток виски, звонкий щелчок протянутой зажигалки и длинная затяжка.
А после как прыжок в ледяное море, будучи обладателем Дьявольского Фрукта.
— Не убивай их.
Думать, что Дофламинго не знает, о чем Росинант говорит, — слишком наивно и глупо.
— Сразу к делу. Неплохо.
— Дофламинго…
— А ты хорошо меня знаешь, Роси.
И Росинант затыкается, отводя взгляд. Еще бы он не знал, так как Дофламинго должен был стать его заданием. И очевидно, он уже знает об этом.
— Брат, — нервная, усталая просьба. — Они <i>моя</i> семья.
«Семья Донкихот» — за каждого из них Дофламинго был готов убивать с особой жестокостью. Факт, который уже стал общеизвестен.
Прежде чем ответить, Джокер выдерживает долгую паузу, перебирая пальцами, почти невесомо оглаживая каемку бокала, а после тишину заполняет звук плещущегося алкоголя.
— Я же не зверь, Роси. Просто так никого не убиваю. Для этого нужен повод.
От тихого смешка Росинант вздрагивает, а после упрямо сжимает пальцы в кулак.
Вдох-выдох.
— Повода нет. Они…
— Неужели?
— Доффи, — он запинается, произнося это имя. — У меня есть чем заплатить.
— О да, у тебя есть чем заплатить. Если бы не было, ты бы сюда не сунулся, глупый младший брат.
С новой затяжкой Росинант начинает говорить.
<center>***</center>
Сашка петляет по знакомым улицам Седы, чуть притормаживая там, где состоялась роковая встреча с тем, от кого, по-хорошему, нужно бежать так быстро, как только можно, орошая землю слезами счастья лишь потому, что этот человек просто не смотрит в ее сторону.
Навевает воспоминания. Безусловно, приятные, так как хороший секс и алкоголь обычно сочетаются великолепно, вот только последствия вылезают потом.
Мысли невольно возвращаются к тем самым «последствиям».
Гребаный рок, судьба и чертова Немезида в лице пернатого семейства.
Сашка сворачивает в переулок к гостинице, оплачивает номер, а потом интересуется, где ей могут починить кожаную сумку, которую она специально слегка попортила, ведомая паранойей. Ей называют знакомый адрес, и Сашка, немного поблуждав и поспрашивав для приличия прохожих, идет в место, где работала до того, как уехала из Седы, и под звон колокольчика снимает шляпу.
— Добрый день! Чем могу пом… — Округлившаяся, пополневшая Симона замирает на месте, после чего растягивает пухлые губы в улыбке. — Чем могу помочь, мисс?
— Сумка, — устало улыбается Сашка.
Симона ее узнала.
Рост — вот он, главный враг ее маскировки.
На двери переворачивается табличка: «закрыто».
<center>***</center>
Человек, внимательно следящий за прогуливающейся женщиной, хмыкает. Из кафе, в котором подавали чудный чай, был прекрасный вид на мастерскую по коже.
Раздавшийся звонок вынудил его поставить чашку на стол и ответить на вызов.
— У нас проблема.
— Какая?
— Мы не можем найти детей. Они должны были оставаться на месте, но группа перехвата не обнаружила их там.
— Ну так обыщите остров.
— Мы уже обыскали. Их нет на острове.
— Идиоты, — недовольство ощущалось в каждой букве.
Поднявшись из-за стола, оставляя после себя деньги, человек решительно вышел из кафе и растворился в тени ближайшего переулка.
<center>***</center>
Люцифер не особо любит людей. Так уж повелось, что они с мамой в основном жили в отдалении от всех, и, честно говоря, ей это нравилось, так как она меньше раздражалась по любому поводу. Раздражение часто мешало ей думать.
Люди зачастую неприятно пахли, их взгляды раздраженно скатывались с ее кожи, и после этого Люц хотелось помыться. Пока мама разбиралась со школьными учителями и договаривалась с родителями детишек, которых она не стеснялась бить больно и сильно, Люцифер смотрела на всех этих взрослых, которые подтирали сопли своим детенышам по разным мелочам, и думала о том, какие же они слабые.
Хорошо, что Сабо таким не был.
Кто-то смотрел на нее с раздражением. Кто-то со злостью. А кто-то бросал особо неприятные взгляды, от которых дыбом становились волосы и ей хотелось избавиться от этого ощущения. Они были тщательно спрятаны под видом добродушия, но усиливающийся отвратительный запах пота выдавал их.
Таких она не любила особенно.
«Как бы ни было неприятно, тебе нужно учиться выстраивать с ними диалог», — в словах мамы был смысл. Но Люц не хотела. А пото…
— Если что, говорить будешь ты.
— Я? Почему? — старший брат, недоуменно хлопнув длинными ресницами, обернулся к ней лицом.
— Потому что люди тебя любят, а меня — нет.
— Если бы ты на них не смотрела как на добычу…
— Ты красиво говоришь. Вот и говори.
Потому что уже сейчас Люцифер раздражалась, чувствуя, как запахи чужого пота, парфюма и немытых тел забиваются в нос.
Обостренный нюх — это пытка.
Сабо устало вздыхает, но покорно принимает на себя роль переговорщика, пока Люц любопытно оглядывается по сторонам и ежится от какого-то странного ощущения.
Что-то не так.
— Папа всегда говорил о запасных планах, — внезапно говорит Сабо, и Люц отвлекается от разглядывания шумной толпы на главной улице, что идет прямо от порта, где они сошли на берег и сейчас сидели за ящиками, думая над тем, что им делать дальше.
— А еще он говорил о том, что нужен отвлекающий маневр, чтобы, в случае чего, выиграть время, — Люц раздраженно терзает нос пальцами, борясь с желанием чихнуть. Знакомый резкий запах смешивается с вонью порта города Седа, и это почти невыносимо.
— Лучший отвлекающий и самый простой маневр — это пожар, — Сабо, видя страдания сестры, по-джентельменски достает из кармана белоснежный платок с каплей эфирного лавандового масла и протягивает ей, точно зная, что такими вещами Люцифер не озаботилась.
Покосившись на ткань, девочка кривится, после чего выхватывает ее и прижимает к лицу, прикрывая глаза. Любимые «духи» мамы. Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, Люц вновь окунается в запах подгнивших досок, рыбы, холодного моря и чьей-то мочи, четко ощущая еще один.
— Порох, — внезапно озвучивает она мысль.
Пожар и взрыв — это порох.
— Это может быть опасно.
Люцифер хмыкает.
— Если боишься, можешь сбежать.
Ящики с ядрами и бочки с порохом стоят поодаль. Доски под ногами скрипят, и она, изредка прикладывая платок к носу, уверенно двигается к цели.
А еще ей почему-то хочется смыть краску с волос. И поскорее уйти отсюда.
Нож и пистолет придают какую-то странную уверенность, что все получится.
Правда, Люц еще не совсем осознает, что значит «все».