Нежиться в постели с Дейроном представлялось Рейлле делом странным и противоестественным для себя. Ещё несколько лун назад помыслить о том, что она может столь бесчинным образом предать супруга, было невозможным для неё. Но теперича, предать того, кто предавал её многим больше, казалось славной расплатой за испитую боль. И всё же, радости Рейлла не испытала. Её сковало сожаление, и не перед Эймондом, который обманывал её куда больше, не перед собой, а перед Дейроном. Он был достоин большего, лучшего, но, как и все — юный принц погряз в пучине непроглядного мрака. Дейрон целовал волосы Рейллы, гладил её руку, что покоилась на его груди и не замечал, какими муками омрачилось её худое лицо.

— Дейрон, нам надобно улетать, — сказала Рейлла, без всякой былой страсти. — Эту войну тебе не победить в одиночку.

— Ты же знаешь, я не могу. Я сражаюсь за честь своей семьи, — упрямился он; в ночной тиши голос Дейрона был слишком звонким, отважным, преисполненным ничем не подкреплённой, слепой уверенностью.

— За честь костей и мёртвой плоти! — встречно завелась Рейлла, присаживаясь. Дейрон был упрям в делах, которые считал приоритетными; он не собирался поступаться своими принципами. В этом он был очень схож с Эймондом.

— Да, мои близкие умерли, но общее дело живёт…

      Дейрон ласкал её спину мягкими поглаживаниями пальцев, но это лишь пуще подхлёстывало в Рейлле зудящий гнев. Она всегда и во всём уступала другим, перекладывала с себя ответственность, полагая, что иные знают больше неё, действуют куда разумнее. Но это оказалось ложью! Все эти люди, что были сильны и бессмертны в её помыслах, оказались теперь мертвы: Рейнис, Джейс, Люк… Деймон! Теперь Рейлла не станет прислушиваться ни к кому, ибо наступил тот крайний час, когда ответственность за случившееся приходится принять на свои плечи.

— Ты слишком молодой и видишь всё через призму детской беспечности. Трон, власть — это не то, чего ты хотел. Претензии твоей семьи всегда будут оспариваться, покуда живы мои братья — Эйгон и Визерис. Или ты убьёшь и их? Если так, то я зря к тебе пришла, — Рейлла полезла через него, намереваясь одеться и покинуть шатёр, но Дейрон придержал её на своих коленях, обхватив за талию.

— Что-то случилось в Харренхолле, ведь так? — предположил он. — Почему такая спешность, отчего ты поддаёшься гневу, изливая его на меня?

— Там мой сын и стая разбойников на которых я его оставила. Действительно, откуда у меня такая причина в спешности.

— Ты другая, — обнаружил Дейрон, пробираясь через защитный гнев Рейллы, видя, какими-то невиданным, порицательным оком то, что засело глубоко внутри неё, то, что она тщательно старалась укрыть. Дейрон видел её переменчивость, но до конца понять её мотивы так и не смог, так как их отвлекли от разговора...

      Предсмертные крики разразились стремительно, прогремели взрывы и чьи-то неуверенные, пьяные приказы мужей, что ночью у костра предпочитали потягивать пойло. В одночасье, Рейлла спрыгнула с походного ложе, хватаясь за сброшенное на землю платье. Поднялся за ней и принц Дейрон. Запахивая рубашку, он собранно, точно всегда ждал этого часа, Рейлле сказал:

— Ступай к Бейлону и скорее улетай!

— Без тебя я не стану…

— Станешь! — Дейрон сердито схватил её под руку и поволок из шатра, но у самой полы остановился, глубоко втянул воздух через нос и упрятал Рейллу за спину. В его мягких руках блеснула рукоять меча. Он вышел первым, и прежде, чем принц что-то успел предпринять, его сразил неизвестный, вражеский латник, впишись острым клинком в бок юного принца. Дейрон, исходясь в глубоком стоне, но героично преодолевая боль, ибо он знал, что ему надобно защитить не только себя, но и Рейллу, ответно взмахнул мечом, рассекая голову неизвестного. Рейлла подхватила Дейрона под руку, когда тот предпринял попытку опасть наземь.

— Не смей! — вскричала Рейлла. Руки её дрожали, как и тело: от холода, от страха и неминуемой участи, что неумолимо наступала. Армия, под знамёнами королевы Рейниры, надвигалась на спящий лагерь, а в ночном, горящем под звёздным сиянием, небе, верхом на серебренном Морском Дыме, Аддам Веларион испускал приказы, веля дракону насылать беспощадное пламя на своих врагов. Драконы Хью Молота, Ульфа Белого и Дейрона ревели, не зная как им быть, прикованные, они не могли ничего предпринять без поддержки своих всадников. Под эту суматоху Рейлла закинула руку Дейрона себе на плечо и поволокла его. Принц был худощав и невысок, но и эта ноша оказалась довольно весомой.

      Дейрон крепко зажимал ранение измазанной в крови рукою и покорно, ибо противиться силы не было, ступал вместе с Рейллой. Удаляясь от поля сражения она спасалась медленными лазами, укрываясь за шатрами и иногда встречая за ними трусоватых бойцов, чаще всего юнцов, у которых в руках тряслись мечи, а глаза, круглые и пустые, с мольбой взывали к богам, дабы те даровали им спасение. Лежали в сваленных тентах трупы мужчин и коней, кто-то из них ещё был живой: когда Рейлла упрямо пробиралась вперёд, вместе с холодком в спину долетали до неё предсмертные стоны: и людей, и животных, но вскоре и они стихали, испуская дух.

      У реки Мандер звуки боя совсем стихли. Томившийся на пляже Бейлон сходил с ума от волнения. Цепи его не сковывали, но дракон чуял приближение всадницы и знал, что Рейлла его найдет сама, не предпринимая попытки лететь на ражон за ней. Бейлон не был боевым драконом, всё эти сражения, кровь и пепел были ему чужды. В этом он сильно отстал от вынужденной очерстветь Рейллы. Она потрепала его по длинной шее, неудачно исцарапав ладонь об чешую, и подтолкнула побледневшего, едва живого Дейрона к седлу. Бейлон опустился низко, дабы Дейрон взобрался легче, но стоило ему опуститься в седло рана раскрылась лишь шире, и принц вынужденно распорол рукав и прижал ткань к месту ранения.

      Рейлла понимала, что действовать надо было стремительно. Принцу надобен мейстер, но полёт до Харренхолла слишком долог, едва ли Дейрон столько продержится. Рейлла стёрла со лба пот, невольно размазывая кровь Дейрона по своему лбу, и поспешила влезть в седло.

— Стоять!

      В небе взмыла громадная туша дракона и длинные, белоснежные крылья Морского Дыма: он уверенно спускался на пляж. Бейлон заревел, одновременно преисполненный страхом и отвагой, но Рейлла усмирила его, хлопнув по мощной груди и встав перед ним, встречая всадника с драконом. Когда Морской Дым опустился, примяв под длинными лапищами сырой песок, Аддам Веларион, юный, бесстрашный воин, не слез с седла, а посмотрел с высоты, почти высокомерно, на всадницу и её молодого дракона.

— Ты предала свою кровь! — выплюнул он с отвращением. То, как величаво всадник сидел, гордо смотрел на неё и уверенно говорил, Рейлла не сомневалась, что преданность делу было высшим для Аддама приоритетом. Рейлла так же понимала, что победить его или вымолить отпустить их — не получится. Она застыла в одном движении, пробнимая мирного Бейлона. Рейлла знала, что за ней пришла смерть и отнюдь её не страшилась. Много почивших близких её ожидало по ту сторону и Рейлла, быть может, в тайном желании, ожидала этой встречи.

— Если мой добрый дед признал тебя своим наследником — значит ты порядочный человек, — сказала она Аддаму.

— Я предан королеве и слову, что дал ей. И мне отвратительны предатели вроде тебя.

      Морской Дым, прочуяв настрой всадника, разинул оскалистую пасть. Он был прекрасным драконом и был почти так же красив, как Солнечный Огонь, в нём чувствалась отвага и сила духа, как нынешнего всадника, так и прошлого — Лейнора Велариона. И сейчас, как и Аддам, он был преисполнен оправданным гневом, ибо королева Рейнира, растеряв последнюю веру в приближённых, заклеймила Аддама предателем и вот он был здесь, дабы доказать преданность своей королеве. Аддам нёс возмездие и не собирался жалеть ни кого.

— Драк…

— Дракарис!.. — с последних сил, что были, Дейрон вскричал, перебив Аддама. — Д-дракарис… Тессарион!

      Тессарион выплыла из верхушек деревьев, как страшная птица смерти и горячим палом обрушилась на Морского Дыма. С задних её лап текла кровь, драконица, предчувствуя беду и боль всадника, вырвалась из цепей разорвав сухожилия и устремилась следом за ним. Морской Дым, не израненный, а лишь взбешённый такой наглостью, наперекор команде Аддама, оттолкнулся и яростно взлетел, подняв за собой облако пыли. В небе сцепились Морской Дым и защищающая Дейрона, его преданная, — Тессарион.

      Драконы, ревя, обжигая друг друга огнём и вгрызаясь в обгорелую плоть, бились на смерть. Рейлла, под эту суматоху, без всякого промедления, запрыгнула в седло, порвала на себе домашнюю юбку, дабы та не сковывала движения и скомандовала Бейлону лететь. Дейрон уже свалился без чувств. Не увидел он ни смерти своего дракона и разгром своей армии, ни смерти врагов: Аддама Велариона, Хью Молота и Ульфа Белого.

      Эймонд оправился раньше, чем он того ожидал, раньше, чем предрекал ему мейстер. Ходьба была для принца пыткой и вместе со стонами из Эймонда порой выскальзывали непрошенные слёзы. Мейстер и сир Грибок настоятельно рекомендовали Эймонду поберечь свои силы, но он слал их в пекло. С особенным удовольствием Эймонд обрушался на сира Грибка, которого принц не собирался прощать за пустой трёп, что помоями изливал карлик о самом Эймонде и о его леди-жене. Принц злился, что его не пускали к сыну, злился за собственную слабость, за глупость, за то, что ведьмовские снадобья его сильно ослабили и омрачили рассудок. Его мутило, а мышцы сводило, особенно часто это происходило в ночи и Эймонд долго изнывал от мук, пока недуг наконец не ослабевал. Принц более не желал спасаться забвением от макового молока. Он не был своим отцом, не был глупым старшим братом! Эймонд не собирался себя жалеть, ибо жалости к себе он не заслужил и боль, что его нагоняла, была оправданной карой за всё, что он совершил.

      Закрались к принцу и глубокие, ранящие страхи. Его леди-жена давно покинула стены замка и не подавала весточки о своих успехах. Мысли о том, что она могла улететь с Дейроном в Пентос, позабыв обо всём, более не казались Эймонду такими глупыми, ибо отсутствие её было слишком затяжным и тягостным. С таким разговором Эймонду пришлось идти к последнему человеку, к которому он когда-либо желал обратиться. В неимение друзей и враг союзником станет.

— Я бы не вернулся, — честно сказал сир Грибок, важный как гусь, ибо в отсутствие Рейллы, он всем здесь заправлял. — А чего к вам возвращаться, принц? Вы отвратительны. Пахните как драконий навоз и выглядите не лучше.

— Я тебя! — Эймонд угрожающе сжал кулак, но карлик лишь рассмеялся.

— Что меня? Убьёте? Я не старый принц и не мальчишка-бастард. Я вам не по зубам.

— Ты мне по колено, я тебя затопчу, как насекомое.

— Чтобы затоптать меня — сначала научитесь ходить, Эймонд Хромой или же Эймонд Варёный, как будет вам угодно.

      Будучи с ранних лет обидчивым человеком, Эймонда глубоко ранили гнусные прозвища, какими его посмел наречь злобный карлик. Он был известен людям как Эймонд Одноглазый и как Эймонд Убийца Родичей, вот только Хранителем Государства, как сам прозвал себя Эймонд, стать у него так и не получилось. Принц не сохранил то, что с такой самонадеянностью принял из рук изувеченного брата. Правление его выпало на тягостный период, и он не смог с этим бременем совладать. Не потому, что Эймонд был глуп или слаб, а потому что был молод и самонадеян, а эти качества всегда вредят власти.

      Теперь у Эймонда сохранилось не так много возможностей для спасения матушки в столице, но Эймонд желал воплотить в жизнь то, на что у него оставались силы, то, чего жаждало его строптивое сердце. Он хотел отправиться на Драконий Камень, к своему брату, дабы поддержать его в этой войне или принять смерть от его рук, как полагается человеку, что смел всё разрушить.

— Трон должен принадлежать Эйгону. Я нужен своему брату.

      Он сказал это сиру Грибку следующим днём, крепко удивив его этим. Грибок полагал, что принц прибывает в глубокой обиде и придумает против него страшный план мести, но, как карлик сумел понять из этой жаркой речи, принц Эймонд постепенно взрослел и теперича не казался ему таким безнадёжным.

— Идея, скажем прямо, зыбка, — в неудовольствии, сир Грибок скривил и выпятил губы, отчего его курчавые, как у таракана, усы, пуще завились. — Пока итог войны не ясен о вашем спасении знать никому нельзя. Ваша леди-жена сильно рисковала, спасая вас, не подставляйте её необдуманными действиями. Ежели желаете быть полезным, дело вам найдётся и в этих стенах, пока миледи не вернётся с вашим братом… или без него.

— Если вернётся.

— Вернётся, — настоял сир Грибок, что-то старательно расписывая на пергаменте. Эймонд украдкой взглянул на его рукопись и обнаружил, что Грибок пишет книгу.

Это его позабавило. Какие глупости может написать этот плут?!

— Может и вернётся. Эймона она не должна бросить.

— И вас, — Грибок раздражённо посмотрел на Эймонда из-под кустистых бровей, решительно недовольный тем, что принц заглядывает в его рукопись. — Леди Рейлла вас любит, видят боги не знаю за что, но любит и спасёт вас ценной куда выше собственной жизни. Ценой своей чести… Поверьте мне.

      С этих слов притаилась в сердце Эймонда тихая надежда и появился смысл двигаться дальше. Он постепенно научился ходить, силы возвращались к нему, а память о Алис рядела. Тяжёлые прегрешения терзали принца ежечасно, но Эймонд спасался от них расплываясь в глупых надеждах на применение с семьёй. Он спал и видел, что его старший брат наденет корону Завоевателя, матушка воротится в свои покои, а леди-жена в его надёжные объятия. Слишком многих унесла эта война, теперь Эймонд не видел в этих потерях союзников и врагов, понял он, что схоронил только свою кровь, посему и по принцам Веларионам он скорбел теперь как полагается дяде скорбеть по племянникам. Не вернуть ему было любимую сестру Хелейну и её замечательных мальчиков, но осталась юная Джейхейра, такая же особенная, такая же красивая, как её королева-мать. Эймонд точно решил, что женит на ней Эймона, дабы всегда, с дня воссоединения и до самой смерти, стоять подле Эйгона, быть его мечом и щитом, а не соперником за трон. Корона оказалась Эймонду тягостна: он носил её, он её не сберег и теперь не имел никакого права претендовать на неё...

      Как и заверял сир Грибок, дело Эймонду нашлось и в стенах замка. Для разбойников, как и крыс, не велика была разница, где и с кем жить, посему, разгуливающий, хоть и заметно прихрамывающий, принц Эймонд, никаких гневных эмоций на себя не навлёк, напротив, супруг леди Рейллы, о истории которого разбойники знали излишне многое, но предпочитали помалкивать, показал себя человеком толковым. Когда Эймонд отошёл от снадобий и поднялся на ноги, а ему для этого понадобилось чуть меньше одной луны, он принял активное участие в восстановлении замка, который в своё время с особым усердием он изничтожал. Как и все — Эймонд носил тяжести, закладывал камни в пробитых стенах и вычищал от золы двор.

      После долгой работы, Эймонд, оставив тонкую трость, со стальным набалдашником в виде драконьей головы, присел отдохнуть у восстановленных ворот. На широком дворе суетились прислужники, что в тачках перевозили гравий и заклепные камни. Эймон, в отсутствии детей его возраста, вынуждено играл в одиночестве, или доставал Грибка, которого по ошибке, в силу низкого роста, принимал за ребёнка. К отцу Эймон предпочитал не соваться, считая того слишком мрачным, незнакомым и даже злым. Сам Эймонд предпринимал попытки сблизиться с сыном, но мальчишка лишь бросался в слёзы и бежал от него прочь. Что же так сильно отвратило Эймона от отца, Эймонд решительно не понимал, но допускал мысль, что битву на Божьем Оке его сын видел воочию и это страшное зрелище сильно отложилось в голове ребёнка. Теперь Эймонд был вынужден наблюдать за мальчиком со стороны, надеясь, что возвращение Рейллы скрепит их семью воедино, если она найдёт в себе силы для того, чтобы простить его снова.

— Глядите! Летит Бейлон! — крикнул кто-то с Восточного двора, но так громко, что с внешних ворот услыхал и сам Эймонд. Он подобрал трость и опираясь на неё, поднялся поглядеть. Дракона трусило в небе, вихляло из стороны в сторону, точно Бейлон летел уже долгое время, и путь его измотал. Предчувствие случившейся беды накатило на Эймонда с головой, и он вскрикнул:

— Позовите мейстера Квалета! Возможно, Рейлла ранена.

      Предчувствие не подвело принца Эймонда, но вместо Рейллы, со спины измождённого дракона под руки вытащили бледного, полуживого, Дейрона. Рейлла же шустро выскочила из седла, вся замаранная его кровью, которую Дейрон потерял устрашающе много. Мейстер Квалет скоро подсуетился и подошёл к ним. Пока принца выносили в несколько рук, мейстер бегло оценил его ранение, и засыпал разговаривами всадницу. Рейлла ступала за мейстером, обнимала себя за плечи, стараясь держаться достойно и отвечать на все вопросы, которые он ей задавал. Право она терялась, не помня сколько времени они летели и как давно Дейрон не приходил в себя. Она была напугана и сбита с толку и вскоре вопросы оборвались так же резво, как и начались.

      Оказавшись в пределах двора, мейстер стрельнул зорким взглядом на Эймонда и тот скоро понял, что с него ждут. Он поковылял к Рейлле и не видя в ней сопротивления притянул к себе в объятия, впитывая запах костра, которым пропахли её волосы и тело. Рейлла же не оттолкнула его, а лишь крепче прижалась, почти до боли обнимая его и приникая к груди, исходясь в рыданиях от страха, от стыда и от странной, вспыхнувшей радости.

— Всё закончилось, Рейлла. Теперь война позади.

      В этом он был прав. Война для них действительно закончилась в широком смысле этого слова, но борьба за жизнь, за свободу, будет ещё долгим шлейфом преследовать их обоих, право об этом Рейлла старалась не думать, ибо более насущная проблема стояла прямо перед ними...

      Ранение Дейрона оказалась куда глубже, чем Рейлле думалось. Мейстер не оставлял юного принца целые сутки, а в час угря попросился в покои леди Рейллы, что теперь спала с сыном, и позвал её на разговор. Вместе с ними вышли из своих комнат Эймонд и поддатый сир Грибок.

— Боюсь, мой принц, леди Рейла... юному принцу Дейрону осталось недолго, — с прискорбием сообщил мейстер Квалет.

      Такое заключение отозвалось с горечью в Рейлле и она стряхнула прыснувшие слёзы дрожащими пальцами. Эймонд опустился в кресло, ибо выскочил он без трости, а ослабшие ноги едва держали его без поддержки. В кресле Эймонд схватился за голову. Сир Грибок, единственный спокойный, безразличный ко всему, похлопал Рейллу по спине и вместо неё повёл разговор.

— Пустое прибедняться, мейстер Квалет. Вы поставили на ноги этого здоровяка, — он небрежно указал на Эймонда. — Уверен, что и здесь вы нас не огорчите, — на последнее слово Грибок надавил особливо и мейстер тотчас всё понял.

— Я сделаю всё возможное.

— Вот и славно! Леди Рейлла, полагаю, теперь мои услуги вам не нужны? Рассчитаемся, да я буду собираться?

      Грибок понимал, что вскоре этот замок станет оплотом обыденной семейной жизни двух богом забытых людей, предчувствовал он и скорую скуку в уединение с ними, и с многочисленными плебеями, что заполонили этот замок. Грибок не собирался понапрасну растрачивать своё время на эту серость и желал продолжить свой путь, дабы книга его писалась красочнее. Конечно, сир Грибок не мог не признать, что эта компания вдоволь повеселила его; едва ли он мог подумать, что встретив впервые Рейллу и Эймонда в Блошином конце бесстыдно целующимися юнцами, он застанет их изувеченными, рано постаревшими, людьми. Их союз был поистине странным, почти отвратительным, но столь же крепким, как стены этого бессмертного замка. Грибок не сомневался, что эта парочка, что пребывала нынче в расстроенных отношениях, несмотря ни на что, в конце концов найдёт дорогу друг к другу.

      Провожая по утру сира Грибка на корабль, Рейлла была молчалива и рассудительна. Внимательный человек нашёл бы в этом схожесть юной леди с отцом, ибо те невзгоды, что легли на её плечи, сосем не сломили её, а лишь зачерствили, опорочили, но не свели с ума. Как в своё время и принца Деймона. Рейлла ступала к городу и прятала лицо под длинным капюшоном, дабы никто не признал в ней Рейллу Таргариен. Скрашивая молчания, Грибок весело сказал:

— Миледи, вы нашли себе поистине любопытное увлечение — собирать полумёртвых принцев Таргариенов!

— Некоторых из них, — скупо отозвалась Рейлла на шутку Грибка. — Остальные умерли без моих слёз, мёртвым они и не надобны.

      Ей не удалось проститься ни с одним из тех, кем она дорожила. О королеве Хелейне, что была убита в собственных покоях и сброшена из окна, Рейлла почти и не вспоминала в час её смерти, хотя в Королевской Гавани они были близкими подругами. Рейлла перестала цепляться за прошлое, за людей, что были ей когда-то близки, со смиренным спокойствием она похоронила их в своих помыслах: и живых, и мёртвых. Но кроткая мысль лизнула её, пробуждая утерянное, девичье сочувствие, которым с рождения Рейлла была преисполнена. Как много её целей и планов было навеки утеряно. Никогда ей не найти мира с младшими сёстрами — Рейной и Бейлой, никогда ей не получить сестринское прощение. Не увидит она свадьбы сестёр с Джейсом и Люком, а её милые кузены, с которыми Рейлла росла, познавала радости детства и первые, совсем пустяковые, разочарования жизни, никогда не вырастут в сильных мужчин, не станут мужьями и отцами своим детям. Король Эйгон никогда не станет таким как прежде, легкомысленным, красивым юношей, не обнимет он своих сыновей, ибо оба они были уже мертвы, не поцелует королеву-жену. Не сядут они за общий стол, как в день выздоровления короля Визериса, ибо половина из тех, кто там был — ныне жили только в воспоминаниях живых.

      В идеальном мире, в сказе романтичного писаки, Рейлла бы непременно предотвратила войну, сблизилась с сёстрами и примирила братьев Веларионов и Таргариенов меж собой, но ничего из этого не произошло, ибо Рейлла не была всесильной, не была она владычицей судеб людских и славным мессией. Она была обычной женщиной. Не принцессой и не королевой. Просто Рейллой Таргариен — полувдовой и полупредательницей.

— Теперь нам надобно проститься, миледи. Вы же не будете против, если в своей книге я расскажу о нашей с вами истории?

— Разве мой отказ как-либо вас остановит? — улыбаясь, Рейлла протянула ему руку, которую Грибок мягко пожал. — Но вы же не будете изменять себе, верно? Ни капли правды.

— Ни правды, ни вранья. Лишь домыслы придворного дурачка, — Грибок отвесил глубокий поклон, перед тем как отвернуться и исчезнуть из жизни Рейллы навсегда. Он вошёл на судно одним из последних и вскоре корабль отчалил от суши и унёс в далёкие города самого загадочного столичного придворного, которого Рейлле только довелось встречать на своём веку.

      Она воротилась в замок и обнаружила в своих покоях стоявшего у окна Эймонда. На том же месте, многие дни назад, подобно ему стоял Деймон Трагариен, когда Рейлла, в бешенстве с его слов, выкинула из этого самого окна Тёмную Сестру. Память об этом дне, растопила на её лице широкую улыбку. Но Эймонд не улыбался, одна лишь мысль мучила его любопытство. Он долго откладывал этот разговор, считая, что не имеет права, в своём положении, подобное вопрошать, но теперь, когда он вознамерился вернуть былое расположение леди-жены, ему надобно было знать правду.

— В Тамблтоне у тебя с моим братом что-то было?

      Рейллу этот вопрос не опешил, она предполагала, что любопытство рано или поздно возьмёт над Эймондом вверх и он придёт с этим вопросом к ней. Рейлла лишь знала, что в сей час, она поступит так, как поступил бы её отец, во благо самой себя и своей семьи, посему она уверенно, отсекая любые сторонние вопросы, ответила ему прямо глядя в глаза:

— Нет. Я никогда бы не поступила так, как смел поступить ты.

      Эймонд был рад этим словам, но так же он оказался удручён и пристыжен. Теперь Эймонд знал, что его леди-жена святая женщина, лишённая каких-либо пороков, и он, видят боги, точно не заслуживал её. Рейлла же, сыграв уверенный обман, заручилась от мужа бесконечной преданностью, что смешалась со стыдом и благодарностью к ней. С этого дня не существовало в этом мире мужчины более верного ей, чем Эймонд.

      Рейлла приблизилась к Эймонду. Волосы принца оказались несколько короче, чем были раньше: он состриг их, ибо они мешали ему в работе над восстановлением замка. Рейлла обняла его со спины, сцепив на животе руки в замок. Как и он, Рейлла смотрела на бирюзовые воды Божьего Ока, где почила старая Вхагар и Порочный принц. Много мыслей крутилось в её голове, тех мыслей, что навеки будут преследовать её, как запах свежего хлеба или чистого белья, ибо есть те вещи, которые ей никогда не позабыть, и которые всегда будут рядом. Рейлле понадобиться ещё долгое время, дабы привыкнуть к тому, что кошмары, подобно мертвецам, всегда будут сопровождать её и никогда не оставят.

— Рейнира мертва. Эйгон теперь король, — сообщил Эймонд весть, которую узнал по утру.

— Хочешь отправиться в столицу и приклонить колено?

      Эймонд, недолго думая, стряхнул это предложение, как дурной сон.

— Нет. Люди думают, что мы мертвы. Я погиб в битве у Божьего Ока, а ты в битве при Тамблтоне. Пусть оно так и остаётся.

      Эймонд взял руки Рейллы в свои, и подняв их к лицу прильнул долгим поцелуем. Это решение пришло ему не сразу, оно пробивалось через плотные стены долга и справедливости. Принц Эймонд хотел поддержать права брата на трон, но теперь, когда Эйгон победил без его помощи, Эймонд не видел нужды раскрывать правду о своём спасении. Был бы он один, то непременно бы отправился в столицу, рискнув получить там осуждение и скорую казнь, но понял он, что так рисковать своей семьёй — Эймонд не имеет никакого права. Рейлла всегда желала жить вдали от столицы, воспитывать сына и не знать бед и Эймонд собирался сдержать обещание, которое даровал ей в самом начале войны. Наконец, они нашли дом, который искали и свободу, на которую никогда не рассчитывали…

132 год от З.Э.

      С тех пор, как Эйгон Узурпатор скончался, а предатели были казнены, десница короля Эйгона III был озадачен вопросом безопасности в тех землях, в которых ещё пребывала разруха с недавней войны. Особенные опасения в столице вызывал мрачный, величайший замок Речных земель — Харренхолл, который стал прибежищем разбойников во главе неизвестной в Королевской Гавани королевы-ведьмы. С казни Лариса Стронга, последнего из своего дома, назначить лорда никто не удосужился, и лорд-десница послал в Харренхолл рыцарей Королевской гвардии — сира Реджиса Грувса и сира Дамона Дарри с сотней вооружённых человек. Этим войском полагалось расчистить замок от сброда разбойников и освободить Харренхолл для назначения нового лорда.

      Когда сир Грувс и сир Дарри подъехали к зачиненным стенам замка, их встретила орда куда больше, чем предполагалось в столице. Более шести сотен душ, вооружённых, оскалистых и готовых защищать своё прибежище, окружило малочисленное столичное войско,взяв его по кольцу. Когда же ворота раскрылись — из них вышла молодая женщина, чуть раздобревшая в бёдрах, с иссиня-чёрными волосами. Подле неё ступал серебряноволосый мальчишка возрастом не старше пяти лет, но взгляд его индиговых глаз был холоден и решителен, как у взрослого воина.

— Зачем вы пожаловали? — спросила женщина, лишённая всякой манерности.

— Ваше пребывание в этом замке незаконно и наш король потребовал покинуть его владения.

— Ваш король стоит перед вами, — королева-ведьма указала на своего сына, мальчишку-бастарда принца Эймонда, как смели догадаться столичные сиры. — Присягните на верность моему сыну или примите свою смерть, как мужчины.

      Сир Дарри, будучи молодым и пугливым мужчиной, поддался открытому волнению, а вот сир Реджиса Грувс, напротив, искренне рассмеялся, оттого, как решительно прозвучали из её уст нелепые бредни. Мальчик же, будучи странно взрослым для бастарда Эймонда, больше, чем матушка разозлился с неповинения глупых чужаков, ибо все в этом замке привыкли ему подчиняться. Он дёрнул за материнский подол и упрямо сказал:

— Матушка, прикажи дракону убить этого олуха, — настаивал мальчик. — Никто не смеет смеяться надо мной!

      Собиралась ли королева-ведьма сжечь столичных рыцарей или нет, осталось неизвестным, но по велению мальчика из склепа чёрных, высотных башен вылетел самый настоящий дракон! Рёв его разрезал тишину, и вскоре громадная туша приземлилась прямо на верхнюю обвязку ворот, чуть позади за королевой-ведьмой и её разобиженным отпрыском. Здесь уверенность столичного войска во главе с сирами дрогнула. Но дракон не стал из сжигать, ибо королева-ведьма взметнула рукой и тотчас болт арбалетчика вонзился в глаз сиру Грувсу. Её войско разбойников действовало слажено и стремительно, ничуть не уступая натренированным королевским гвардейцем. Кто-то из столичных мужей храбро пошёл на врагов, но тут дракон вытянул длинную шею, почти достигая головой до спины ведьмы и мальчишки, и громко, угрожающе, взревел.

— Если вы желаете смерти, можете принять её из наших рук, — милостиво сказала королева-ведьма. — Но если надумаете бежать, то уже не возвращайтесь, если только вы не решите преклонить колени.

      Часть королевских гвардейцев была перебита, другая взята в плен, но сир Дамон Дарри, не желающий рисковать собой, стремительно покинул Харренхолл, а с ним умная часть рыцарей из 31 человека. В скором побеге не увидели они, как королева-ведьма, возвращаясь во двор и принимая из рук служанки бадью с водой, омыла свои волосы. Вода скоро осталось чёрной, а по плечам королевы-ведьмы, пачкая платье чёрной краской, рассыпались серебряные локоны. Эймонд подступился к Рейлле и Эймону почти не хромая. Его молодое лицо чуть заросло белой щетиной.

— Они могут вернуться, — предрекал он.

— Они были так напуганы... поверь, если они и вернутся, то очень нескоро, — решительно ответила Рейлла. Её уверенность отпечаталась и на лице юного Эймона. И всё же, больше, чем на матушку, на отца, своим спокойствием, смышлёностью и безжалостностью Эймон напоминает Деймона Таргариена и эта схожесть, к неудовольствию Эймонда, с каждым годом становится всё заметнее.

— Мы должны подготовиться к моменту, когда придётся покинуть этот замок, — настаивает Эймонд. — Улетим в Пентос, как ты того желала.

— Желала? — Рейлла уже не могла припомнить наивных мечтаний, которыми была преисполнена в нежном возрасте. — Ах, да. Но у меня есть дракон, верно? А это значит, что мы можем жить там, где пожелаем.

      Вернувшиеся разбитое и осрамлённое войско сира Дарри, поведало лорду-деснице и мальчику-королю, что в Харренхолле их встретила жуткая женщина и её многочисленное войско разбойников, оснащённое орудием куда лучше, чем они предполагали. И худшее, чем они прознали: у неё был дракон!

      Сир Дарри клялся и молил спасения у Семерых, ибо он видел этого дракона своими глазами! Но лорд-десница не поверил сказкам пугливого сира, который и на посту своём не выказывал особых успехов. Десница полагал, что эту брехню придумали сбежавшие мужчины все вместе, дабы не оказаться осрамлёнными в Королевской гвардии как дезертиры. В любом случае, юный король не пожелал разбираться с далёкой проблемой, ибо тягости пережитой войны окружили и близлежащие земли: саму столицу и юг, которые были Эйгону в этот час важнее, чем разрушенный и далёкий Харренхолл. О замке, король упомнил лишь в 51-году, будучи уже крепким мужчиной, когда решил подарить его сиру Лукасу Лотстону. Когда же многочисленное семейство Лотстонов прибыло в Харренхолл замок оказался пуст, но в близлежащием городе Харрентоне, сиру Лукасу поведали местные жители, что несколькими днями ранее, прежде чем лорд Лукас прибыл в свои владения, люди видели улетающего из замка дракона. Местные долго спорили меж собой, скольких на своей спине удерживал могучий дракон: двоих или троих, но все как один утверждали одно: всадницей дракона была дева с серебряными волосами, никто иная как Рейлла Таргариен — дочь Порочного принца и жена Убийцы Родичей. Женщина, что выжила в страшной войне, но потеряла в ней душу и стала призраком и проклятьем Харренхолла. Право никто в сплетни местных верить не пожелал: ни в столице, ни в доме Лотстонов, ибо каждый дурак знал, что Рейлла Таргариен и её дракон Бейлон сгинули в битве при Тамблтоне.

      Так закончилась история Рейллы Таргариен в Вестеросе, о которой, многим позже, поведал в своих книгах сир Грибок...