От нескончаемого гогота, от громкого топота ног, точно носились не дети, а цирковые слоны, у бедной Бониты трещала голова. Да и хозяйке дома, как и всем взрослым его обитателям, этот пубертатный бедлам, верно, тоже мешал работать. Так что эту шумную лавочку пора бы прикрывать…

      — Ну чего вы там как кони дикие носитесь? Взрослые парни уже, женихи почти! Уймитесь и прекратите бегать, пока не расшиблись! — прикрикнула с первого этажа Бонита, надеясь унять разбесившихся мальчишек.

      Первые два раза она просила их спокойно и вежливо, но таких просьб им надолго не хватало, и мальчишки почти сразу брались за старое. Женщина прекрасно понимала: у подростков сейчас именно тот возраст, когда тело вполне сформировано, и выглядят они почти юношами на выданье, но вот в голове ещё играет детство, оттого и хочется носиться везде и всюду в поисках приключений.

      Пристыженные очередным замечанием мальчишки тут же перешли с бега на спокойный шаг.

Не смотря на языковой барьер и на разность культур, Камило с Юрием поладили быстро. Осмысленных разговоров у них, конечно, не клеилось, но игры, правила которых были знакомы обоим, нашлось предостаточно, чтобы занять до обеда обоих.

      — Слышал, Юрио? Мы с тобой женихи! — веселым вкрадчивым шепотом обратился Камило к новому другу. Бледный, как призрак, короткостриженый парень тщетно пытался вникнуть в сказанное.

      — Novios-caballos? — на ломаном испанском уточнил Юрий, так и не поняв, что там им сказала Бонита.

      — Sí. — смеясь, кивает Мадригаль. Так вот и общались.

      Бруно через приоткрытую дверь все прекрасно слышал, и более всего мучился от беготни двоих ребят, потому как всё ещё страдал от похмелья. Но мужчина изредка всë же находил в себе силы и выглядывал из темной комнаты, присматривая за племянником.

      Мысли ещё не отрезвевшего до конца мозга были вязкими, и, как спьяну, откровенными. Камило – невинный мальчик, в чьей доброте до вчерашнего разговора провидец не мог усомниться. Сам же беспечно признавался в том, что делал: и алкоголь этот ребенок до него пробовал, и в постели уже с кем-то развлекся… После таких признаний Камило уже не виделся столь непорочным и чистым, тем, чьей невинности провидец не смел бы опорочить даже на словах.

Но раз уж мальчишка и так всем, чем можно и нельзя, занимается, притом вне надзора семьи, то пусть лучше эти развесёлые грязные делишки будут проворачиваться в компании заботливого дяди и под его же присмотром. Так будет безопаснее во всех смыслах: и Камило не нарвется на неприятности, и наказания никакого не последует.

      Бруно догадывался, что о похождениях племянника в семье уже узнали. Неудивительно, что о таком поведении тут же доложили бабушке, как и неудивительно, что дома непутевого подростка хорошенько наказали, чем толкнули прямиком в объятия дяди — человека более свободных нравов.

      Бонита с первого этажа снова прикрикнула на мальчишек. Пленка её терпения грозилась вот-вот лопнуть. Бруно понимал: если не позвать разыгравшегося Камило сейчас, то шумная сеньора с первого этажа точно придет к нему с требованием унять этого чертенка. Перед тем, как преступить к выполнению обязанностей няньки, провидец привычно накидал по комнате соли, тем самым немного сгоняя липкое наваждение.

      — Притормози, sobrino. — негромко позвал Бруно, на секунду высунувшись из приоткрытой двери. В темноте закрытых ставен и выключенного света только глаза дяди мелькали ядовитой зеленью. Тихого зова оказалось достаточно, чтобы Камило радостно прискакал к дяде в комнату, лучезарной улыбкой разгоняя мрак.      

       — Дядя, ну наконец-то ты встал! Валялся так долго, что я начал боятся, что ты помер.

       — Чувствую себя именно так. — хриплым басом тянул Бруно, забираясь обратно в постель, кутаясь в огромный халат от прохлады. Похмелье в его годы мучает сильно, и теперь он вспомнил, почему стоит тысячу раз подумать, прежде чем пить что-то высокоградусней кефира. Камило оглядел пол темной комнаты, не видя, но чувствуя под подошвой что-то песочное.

      — Соляной бунт? Нелояльность к уборке? Ответь, дядя, что это опять у нас с комнатой?

      — Что с комнатой? Я не знаю, что с ней, — сценично удивляясь и оглядываясь спросил Бруно. О тех мыслях, что провидец солью гонит, Камило лучше не знать. — Я не видел, как это произошло.

      Камило закатил глаза, понимая: если дядя разбросал соль, значит грядет что-то гадкое. Возможно, ему опять потребуется та помощь, после которой придется тщательно вымывать руки. Такая перспектива уже не сильно пугала, разум воспринимал это, как неприятный, но вполне возможный вариант, но это же заставляло задавать и себе и родственнику один очевидный вопрос:

      — И почему со мной ты не можешь вести себя нормально, как обычный дядя?

      — Это как?

      — Ну типа ругать молодёжь, рассказывать анекдоты, которые я не понимаю, жаловаться на здоровье… — перечислял Камило, забираясь к дяде в кровать. Разве ему нужно учить дядю, как быть дядей?

      — По-твоему я настолько старый? — глупый вопрос.

      Конечно, в глазах малолетнего Камило мужчина среднего возраста вполне себе тянет на деда. Особенно сильно разница в возрасте ощущалась, когда Бруно начинал говорить с младшим, как с неразумным дитём.

      — Звал-то меня зачем?

      — Давай немного поиграем? Только во что-то спокойное, — завязывая на поясе огромный халат предложил Бруно.

      — В песочницу, которую ты тут насыпал? — хихикнув, предположил мальчик. — А вообще мы можем сыграть в «Uno» на сотню песо!

      Неугомонный подросток, не давая дяде времени на размышления, тут же рванул к своим вещам в поисках колоды карт.

      — У тебя столько нет. — заметил Бруно. Камило чуть грустненько вздохнул, добираясь до находки. Дядя прав был: у него в карманах брюк из интересного только складное зеркальце и сухой кусок печенинки на чёрный день. Видя чуть погрустневшую моську племянника, Бруно быстро рассудил, что лишние деньги у них сейчас есть, так что… — Ладно, я поставлю сотню, но если ты проиграешь, то отдашь натурой.

      — Натурой? Это как? Типа, рисовать меня будешь?

      — Узнаешь, как это, если я выиграю. — ловко тасуя разноцветные карточки проговорил провидец. В любом случае «отдать натурой» звучит для Камило не страшно. А вот деньги для самостоятельной жизни в городе очень нужны, а лучший способ добыть наличность — честно выиграть в мудрёной карточной игре.

      Тасуя карты, провидец приводил в порядок собственные липкие мысли. Вообще, изначально он хотел поделится с племянником тем, что он выяснил — телевизор в Энканто им не привезти. Точнее, привезти то можно, но в этом не будет смысла без электричества, специальных вышек, розеток и всего сопутствующего. Сами по себе эти коробки, оказывается, не работают.

      — По возвращению в Энканто я попробую поднять вопрос с электричеством. Хотя к такому наш народец зашоренный, наверное, ещё не готов…

      Камило удивленно приподнял бровь, услышав такое заявление.

      — Электричество — последний вопрос за который стоит браться, дядь. Я имею ввиду у нас все довольно печально в других сферах. Например, образование. Нас же обучают сбежавшие с кладбища мертвецы! — н-да, учителям единственной в Энканто школе уже под сотню лет. Буквально. Ещё Бруно с сестрами, в свое время, у них учились. — А ещё наука. Этим вообще никто заниматься не хочет. Даже мои исследования по приведениям родители финансировать отказались. Джорджи говорит со мной только после пинты тёмного нефильтрованного, а пивандосик у нас не бесплатный, знаешь ли!

      Пока Камило разболтался, провидец избавлялся от карт в своих руках одна за одной, а племянник этого и не замечал. Выбрасывая на игровое поле предпоследнюю свою карту Бруно удивлялся. Он своим вчерашним откровением завоевал доверие подростка настолько, что Камило был готов говорить с ним до невозможного откровенно и честно, признаваясь в том, чего другим в их семье знать точно не следовало.

      — …а ещё культура. Потому что меня из театра выгнали, наша культура многое теряет. Очень многое… — перекрывая подброшенную дядей зеленую карточку желтой, с тем же числом, заканчивал мысль Камило. На этом его внимание полностью вернулось к игре, и он вконец заметил не сколько то, что практически проигрывает, а то, что хитрый дядя, видимо, совсем забылся. — У тебя всего одна карта, но ты не сказал «Uno»! Бери две штрафные карточки!

      Позабывший об этом правиле Бруно послушно вытащил из отложенной сбоку стопки еще две карты. Такой внимательностью Камило, как казалось, лишь немного отсрочил свое неминуемое поражение. В его руках все еще было пять карт, но с прибавлением в руках дяди ему наконец тоже начало везти.

      — Это все весьма печально, mi amor, но было бы гораздо печальнее жить в мире, где люди скоро в космос полетят, а мы едва газовые лампы освоили.

      — Притащишься ты в Энканто со своими технологиями и только проблем там добавишь, вот как я думаю.

      Тут провидец был с племянником согласен. Проблем с таким планом он наживёт себе до скончания жизни, но и от мечты встретить старость в кресле перед телевизором, за просмотром любовного сериала, просто так не откажешься.

      — Знаю, такая инициатива у нас наказуема, но я хочу попробовать во всем разобраться и подойти с этим проектом к бабуле. Только представь: Энканто больше не будет изолирован от мира, и вы, молодые, будете жить в совсем новом мире, будете иметь возможность уехать и жить по-другому, учиться, делать большие карьеры… — мечтательно говорил Бруно, совсем не замечая, что в руках племянника осталась всего одна карта. И оповещать об этом Камило не спешил, а провидец, по глупости, не напомнил.

       Поняв вконец, что крыть прибережённый провидцем козырь Камило уже нечем и незачем, мальчишка победно завопил.

      — Карты кончились, я выиграл! Все, дядя, отдавай сотку!

      — Как договорились… — провидец без промедления отдает этот символический карточный долг. Бруно считает, что Камило полезно иметь немного карманных, просто чтобы понимать, как распоряжаться деньгами. В их семье так делать не принято, потому что все уверенны, что в этом нет смысла, и детям и так предоставляется все необходимое. — Ты хорошо играешь.

      В следующей милосердно предложенной игре Камило уже смог поставить сотню песо, вместо натуры. В этот раз сражение детскими цветными карточками шло напряженно, без лишних разговоров и очень сосредоточено. Так, по скончанию карт в руках, в кармане Камило еще на сотню прибавилось.

      — Не везёт в азарте, повезёт в любви. — не расстроившись второму подряд поражению сказал Бруно. Две сотни песо — небольшая цена, чтобы его маленький бесёнок оставался в веселом настроении и не допекал окружающих своей беготней.

      — Что ты, дядя, давай сыграем третий раз? Может, еще отыграешься.

      — Скорее уж ты меня разоришь. — чмокнув мальчишку в висок, он отдал победителю деньги. — Награбленное сразу не трать, разбойник.

      — Не буду. Я коплю на самостоятельную жизнь, знаешь ли. — слова Камило никем не воспринимались всерьез, оттого он и позволял себе так легко раскрыть собственные намерения. На двести песо, конечно, никуда не уедешь, но это только начало!

      Так вот Камило находил плюсы от общения с дядей. Помимо прибавки в карманах, он ещё немного сбросил в весе. На самом деле он и до этого жирным не был, и дома его отец то и дело спрашивал: «Почему брюки опять стали тебе малы? Все дети вырастают из одежды, а у нас наоборот, одежда переростает ребенка!»

Приходилось натягивать две пары брюк, лишь бы папа отстал, и не говорил, что ноги слишком тонкие.

Хорошо хоть от дяди таких претензий нет…

      — Было приятно у тебя выигрывать, дядя, но, боюсь, у меня дела есть, так что я, пожалуй, пойду. — Камило, распихав выигрыш по карманам, уже направился на выход.

      — Например приготовить нам ужин? — припомнил Бруно. Он не стал бы озадачивать этим племянника, если бы он с дружком своей беготней всех кругом в край не доконали. — Через пару часов приду, надеюсь, ты уже закончишь.

***

      Немного посвежев, напялив, для приличия, под халат рубашку, Бруно, как и пообещал, спустился на первый этаж к племяннику, который что-то готовил под присмотром Бониты.

      — Как успехи?

      — Смотри, что есть! — вместо ответа в лицо ткнули без спроса одолженной шерстистой шапкой с серпом, молотом и звездой. Нового дружка рядом не крутилось, но он оставил вместо себя эту странную вещицу, чтобы Камило за два часа разлуки по нему не стосковался.

      Про советский союз Бруно знал только то, что страна ровно через сорок лет развалиться, так что в ответ на веселый взгляд племянника лишь пожал плечами.

      — Так, шапка есть, а голова в ней где? — заразившись смешинкой спрашивает Бруно.

      — В прострации. — похихикивая ответил Камило, выключая конфорку на газовой плите. Поймав вопросительный взгляд дяди, он решил поделиться произошедшей с ними историей. — Ну, мы с Юрио играли в «Uno» на желание, он, как неожиданно, проигрался, и я такой: иди подойди к сеньоре, скажи… — произнести матерное слово перед дядей совесть не позволила, так что он тихонько добавил — Ну вот то, что пьяницы у нас под окнами позо-позовчера орали, помнишь?

      «Tener chingar» припомнил Бруно, осознавая, что значение грязного жаргонизма тогда не пояснил, а Камило, что с него взять, новое слово узнал — значит нужно применить, и срочно!

      — Так вот я загадал Юрио, чтобы он подошел к сеньоре Гавриэлле, и сказал ей: «А покажите мне, как правильно надо…» — последнее слово Камило будто зацензурил собственным чайкообразным смехом. — Она ему за это так шваброй втащила. Бедный Юрио, вон там до сих пор стоит, не понимает, что произошло.

      Камило отложил огромный розовенький фартук и указал на мальчика, что стоял, оперевшись о колонну, со взглядом, направленным в никуда.

      — Вот так, Юрио, если ты в Колумбии, то должен знать испанский! Дуракам — уроки! — кричал Камило белобрысому мальчишке, который всё равно через слово понимает.

      — Надрать бы тебе задницу за такое. — по-взрослому осуждающе сказал Бруно, которому в самом деле от этой выходки было смешно, а еще приятно видеть племянника в естественном для него, весёлом и шаловливом, настроении.

      — Давай не надо. — глупо улыбаясь, отводя взгляд тянет Камило. — Вышло очень даже хехно.

      Не успел Камило вдоволь своей выходке нарадоваться, как Юрио уже несется в его сторону, явно с намерением свершить правосудие.

      — Ох ты ж… Блинчик! Ладушки! Ядрица! — успел прокричать Камило, прежде чем убежать прочь.

      — Вы только гляньте на баламутов! Опять носятся! — уперев руки в боки проворчала Бонита. Впрочем, ее рабочий день уже окончен, а значит это теперь чужие проблемы.

      У Бруно духу прикрикнуть на детей, чтобы успокоить, не хватало, но это и не требовалось: Юрий недолго погонялся за Камило по второму этажу, отнял у наглеца свою шапку, и после мальчишки, быстро помирившись, уже вместе пинали мячик в патио. Не самое лучшее место для игры они выбрали: красочная брусчатка после дождичка была достаточно скользкой, да и пространства для полноценных маневров мало. А ещё если хозяйка дома их за этим поймает, то отругает и отходит метлой, на этот раз обоих.

      А что до Бруно? Он и в Энканто любил посмотреть, как мальчишки играли в футбол, как его Камило, одетый в жёлтую пятнистую майку и такой же расцветки шорты, (в точно такой же форме в свое время гонял Джо Фернандес и вся его команда) ловко и изящно обращается с мячом. Как в особо жаркий день он поливает себя водой так, что свободная майка липла к телу, соблазнительно очерчивая мальчишескую фигуру… Ох, от этих воспоминаний приятно теплеет в животе.

      Бесится с мячом сейчас, очевидно, небезопасно, но Бруно слишком засмотрелся на мальчишеское веселье, чтобы, как серьезный взрослый, все прекратить. Подростки довольно резвятся, провидец зрелищно этим наслаждается. Почти идиллия, вот только…

      На глазах дяди, Камило, задев боком начинающиеся за его спиной перилла лестницы, потеряв равновесие, крайне неудачно падал, проезжаясь коленом по шершавой поверхность плитки, он, звучно «ойкнув», шлепнулся на бедро. От звука удара тела о брусчатку у Бруно сжалось сердце.

       Забыв, где он, не думая, что происходит, Бруно смотрел пустыми черными глазами сначала на цветную брусчатку, запачканную алыми каплями, а после на разбитое, истекающее кровью колено племянника.

       — Упс… Штанинину порвал. Я в порядке, Юрио… — принимая протянутую руку товарища, Камило неловко поднялся. Не привык младший Мадригаль, что лестницы в доме не знают, когда нужно убраться. Он был вполне спокоен, пока не заметил, как у пристально наблюдающего за ним родственника странно задергался глаз. — Пустяки, дядь, ты не переживай только. Я зашью так, что будет совсем незаметно.

      Только вот всю серьезность этой ситуации в глазах дяди Камило явно недооценил. Порванные брюки совсем не волновали Бруно, в отличие от сочащейся кровью раны, которую нерадивый племянник стыдливо прикрывал рукой.

      — Убери оттуда грязную руку, заразу занесешь!

      Провидец незамедлительно спустился к первому этажу. Испуган Бруно или зол, Камило разобрать не смог, но тут хотя бы была ясная причина: отхватить за испорченную одежду в их семье — дело обычное, но не станет же дядя за это бить. Не в его характере было так поступать. Не успел Камило и слова высказать, как почувствовал, крепкую ладонь, больно схватившую под локоть. Дядя волок его в комнату спешно, словно бы счет шел на минуты.

      Приволоча несопротивляющегося племянника в ванную, Бруно несвойственным себе утробным басом скомандовал: «Живо раздевайся!». Слова, произнесенные такой интонацией были во много раз страшнее обычного крика, потому как совершенно непонятно, чего после них ожидать.

       — Д-да… Сейчас… — от испуга Камило не особо соображал, что и для чего делает, но старался покончить с раздеванием быстро, чтобы старшего сильнее не разозлить. Он мгновенно скинул на пол руану и уже стал расстегивать рубашку, которую уже как-то успел обляпать, которую и снимать-то было ни к чему.

      — Штаны, Камило! — выкрикнул Бруно, злясь на испуганную несообразительность. Камило быстро стянул порванные брюки, не обращая внимания что обляпал их в крови.

      Из открытой двери наблюдая как дядя копается в вещмешке, извлекает из него маленькую кожаную сумку, и, прихватив свободной рукой стул, направляется к Камило в ванную.

      Дверь ванной комнаты захлопнулась. Бруно снял свой халат, чтобы не обляпать закатал рукава рубашки, положил полотенца, и с серьёзным видом уставился на рану. Хмурые брови почти сходились на переносице, сосредоточенный взгляд, казалось, мог обжечь.

      Рана хоть и большая, но не глубокая, даже зашивать не требуется, но Бруно всё равно трясся над нерадивым чертенком так, будто он кровью истекал. Оценив ситуацию, провидец загнал племянника под кран и сам аккуратно все промыл, а после деликатно промакнул от воды кожу вокруг раны, стирая влагу и подтекающую кровь.

      — Что это? — робко спросил Камило, смотря на загадочный бутылёк в руках дяди. — Что ты собираешься делать?

      — Не думал, что дойдёт до того что придётся его использовать… это — в простонародье зеленка, Камило. До того, как у Джульетты появился её дар, все болячки нам лечили этим. — подрагивающим от сдающих нервов голосом объясняет Бруно.

      — Не надо ничего мне лечить. Я в порядке, а эта небольшая царапина за ночь заживёт. — твердо уверенный в своих словах Камило встал, намереваясь уйти, и от краешка «маленькой царапины» до холодного кафеля катились алые капли.

      — А ну сядь! — Бруно сам удивился, что прикрикнул. Просто нервы и так были не к черту, еще и Камило заставляет за себя переживать. Испугавшись, мальчишка незамедлительно падает ягодицами обратно на стул и нервно ждет дальнейших дядиных действий. Бруно опустился перед ним на колени и для удобства уложил ступню Камило к себе на колено, чтобы придержать, если мальчик начнет дергаться. Камило не стал сопротивляться странным действиям, все еще не особо понимая их необходимость. В конце концов дяде лучше знать, как надо, и ничего во вред заботливый родственник делать не станет.

      — Сиди, пожалуйста, спокойно. — уже тише просит Бруно. Он наклонился к коленке, намотав на руку полотенце, чтобы не обляпаться, открыл бутыль и вылил немного изумрудного содержимого на кусок белой ватки. — Будет немного больно.

      Как только ватка с зелёной жижицей коснулась кожи, Камило дёрнулся, болезненно скривился от жжения, но Бруно предусмотрительно придержал его, до боли сжимая ногу в изгибе колена.

      — А если бы ты упал и голову разбил? О чем только думаешь? Тут нет рядом Джульетты с её целебными пирожками. Повезло ещё, что не нужно зашивать… — бубнил Бруно, будто впав от собственных монотонных действий в транс, как при ритуале предвиденья. Камило смиренно терпел нарастающую с каждым прикосновением ватки к коже жгучую боль, стараясь не жаловаться. Надолго его так не хватило, и он, не стерпев, выдавил сквозь стиснутые зубы:

      — Дядь, пожалуйста, прекрати. Мне от этого только больнее. — болезненная реакция тут же вернула к реальности, отчего Бруно сменил праведный гнев на жалость. Неприспособленный к такому детёныш, наверное, в ужасе от первого опыта знакомства с изумрудной зеленью.

      — П-прости, мой маленький. — провидец подул на место, которое мазюкал, стараясь сделать неприятный процесс более легчепереносимым. Это продолжалось мучительно долго: сначала Бруно с особой кропотливостью жёг нежную кожу зеленкой, заставляя племянника сжимать сидение стула под собой, а после долго обдувал обработанный участок, унимая принесенную боль.

      — Сейчас, ещё немножко осталось. Потерпи. — Бруно принялся наматывать бинт, первый слой которого тут же пропитала кровь. Взгляд провидца пустел, становился будто лишенным всего человеческого, и в то же время оставался самым глубоким и переполненным всеми чувствами на свете: от гнева, до жалости, от родительской любви, до грязной похоти. Когда на него накатывало что-то такое, это было правда страшным. В моменты сильного стресса Бруно терял всякую адекватность и начинал творить что-то бессмысленное и монотонное, что могло помочь сбросить напряжение, вроде повторения странных фраз или одинаковых действий. В такие моменты Камило уже не узнавал в мужчине перед собой своего дядю, любящего родственника, да и провидец, кажется, связь с реальностью терял, совсем переставая понимать, кто перед ним.

      — Ну все. Всё в порядке милый. Скоро все пройдёт. — Бруно жалел племянника будто слегка не своим голосом, из раза в раз проговаривая одно и тоже, нежно оглаживая здоровую часть ноги. Происходящее ощущалось странным дежавю, все будто шло вне времени. Под бинтом все еще невыносимо жгло, и подуть на ранку уже не получалось, как-то облегчить это было невозможно, так что от странных действий дяди Камило легче не становилось. — Всё в порядке милый. Скоро все пройдёт…

      Любые дядины манипуляции, особенно в таком состоянии, обычно далеко не заходят, так что мальчик просто переждет этот абсансный приступ, который должен быстро закончится, после которого дядя придет в себя, сам его отпустит и позволит спокойно уйти.

      Наглаживая ноги от колена и выше, Бруно случайно уложил руку на внешнюю часть бедра, на место, которое уже прикрывало нижнее белье. Реакцией на это со стороны Камило стало болезненное «ай!», достаточно громкое, чтобы вывести дядю из транса, чтобы только сильнее напугать.

      — У тебя тут тоже болит? — все еще сверля племянника тяжелым взглядом черных глаз проговаривает мужчина — Дай посмотрю.

      — Не надо. Не болит. Нормально все. — неровным голосом тараторит Камило, зная, что его не услышат. Боясь дольше оставаться с дядей наедине, пока тот не в себе, мальчик снова предпринял попытку встать, тут же резковато пресеченную. Дядя придавил его к стулу, одним жестом показывая, что встать ему все еще нельзя.

      — Камило, успокойся. Я просто посмотрю… — полуосмысленно проговорил мужчина, аккуратно приспуская на племяннике нижнее белье. Он уставился на место, куда случайно надавил ладонью, на ушибленную внешнюю сторону бедра, где уже различалась чуть красная припухлость. Крови на месте ушиба не было, и до перелома явно далеко, но гематома через пару часов будет знатная, глубоко фиолетовая, каким был бы глубокий укус с нежной стороны мальчишеской ляжки.

      — О, мой маленький… — насмотревшись на формирующиеся увечье жалостливо пролепетал провидец, уткнувшись колючим лицом в напряженный живот племянника, обжигая нежную кожу сбитым дыханием.

      — Что ты делаешь? — растерянно спросил Камило, нервно перебивая пальцами по деревянной сидушке, старался унять накатившую тревогу.

      — Я просто немного поглажу тебя, родной. Сиди спокойно. — хрипло шептал Бруно, поднимая веснушчатые бедра себе на плечи. Как только ноги оказались на весу, Камило вцепился в сидение под собой, судорожно мечась взглядом по тесной комнатке с единственным выходом, запертым на хлипкий замок и теперь недостижимо далеким. Напрасно. Бруно держал его, не давая дёрнуться. Прямо на уровне глаз провидца оказался мягкий мальчишечий орган в обрамлении лёгких вихров мягкого пушка, все еще не похожего на тот, что у созревших мужчин.

      — Хватит, дядя! Я хочу уйти! У меня уже ничего не болит! — не зная, куда деться от страха и стеснения, безнадежно просил Камило, закрывая лицо руками, предпочитая убеждать себя, что дядя, как обычно, просто немного его потрогает, посмотрит на него и отпустит. Это продлиться недолго, это быстро закончится, а после все будет, как раньше, хорошо, или хотя-бы терпимо.

      — Расслабься, mi amor. — дядя проводит носом линию от пупка и ниже, с наслаждением вдыхая сладкий запах юного тела, укладывает ладонь туда, где еще вчера не позволил бы себе прикоснуться. Камило тихо хнычет в ладошки, не понимая, почему взрослый мужчина, кровный родственник, делает с ним это?

      Аккуратно, чтобы не сделать больно, провидец оттягивает прикрывающую розовую головку кожу, припадая к самому чувствительному до прикосновений месту влажными губами. От этого тело в его руках содрогнулось, а член подростка непроизвольно дернулся навстречу. Юное тело совершенно физиологично, и вопреки рассудку, отзывается на такую ласку, и это казалось таким милым, даже забавным, ведь Бруно еще ничего не сделал, а у Камило уже коленки дрожат от накативших ощущений и эмоций.

      Не задерживаюсь на слишком чувствительной головке, мужчина взял примерно до середины. Камило дрогнул в его руках, скорее от неожиданности. Все происходящее кажется ему до абсурда нереальным, как сон, как внезапно накатившее безумие, за которым страшно смотреть, но почему-то приятно ощущать. Внизу это было так жарко, мокро и тесно, эти необычные ощущения волнуют. Такого с Камило никогда еще не делали.

      Первичный испуг сошёл, Камило отвёл руки от лица. Все ещё донельзя красный подросток смотрел сверху вниз на дядю, наблюдая, как опытный мужчина обращается с ним, как касается его так ласково, умело и аккуратно. Чувствуя расслабление племянника, провидец, наконец, решился прикоснуться к своей истекающей похотью плоти. С упоением Бруно наслаждался телом, что сейчас полностью было в его власти, теплотой и отзывчивостью живого человека, его вкусом и трепетной дрожью неопытного подростка, его волнующими всхлипами и рваным тяжёлым дыханием.

      Провидец помнит, как любят друг друга подростки, жадно и нетерпеливо, просто гонясь за финалом — самым ярким моментом процесса, в котором количество актов, стоит превыше качества. Бруно никуда не торопясь, наслаждался процессом. Он чувствовал партнёра, чувствовал, как его мальчику это нравиться, как несдержанные глубокие вздохи подростка перетекают в звучные стоны. Как жаль, что Камило всё ещё не может до конца довериться дяде и без смущения насладиться этим. Его малоопытный мальчик все старается плотнее сдвинуть дрожащие ножки, будто стесняясь своей отзывчивости.

      Чувствуя легкую пульсацию у основания, мужчина замер, не выпуская член изо рта, пока не почувствовал горячее семя на языке.

Стыдно, волнующие, омерзительно и приятно, Камило с нежным стоном, наполнил рот своего дяди горячим семенем, давая распробовать себя на вкус. Бруно принял его до конца, выпуская изо рта уже мягкий член. Тело в руках обмякло. Такой до трогательного беззащитный и открытый Камило нравился ему больше всего, таким мужчина старался его запомнить. Перевозбуждённый, словно подросток, Бруно кончил на полотенце с впитавшими память этого дня пятнами зеленки.

      После всего случившегося отпускать мальчика не хотелось, но Бруно отстранился. Как только чужие руки отлипли, Камило тесно сдвинул ноги, поджав их под себя, прикрылся одними своими руками, не дозволяя более на себя смотреть. Наваждение сошло. Вернувшись к здравому рассудку, Бруно осознал, что для Камило все случившееся здесь — настоящее потрясение. И для провидца это только на руку, потому как в столь уязвимом, шоковом состоянии всякий человек становиться очень-очень внушаемым, готовым слушать и воспринимать абсолютно все, что ему скажут.

      Первым делом Бруно, как заботливый и понимающий дядя, прикрыл плечи племянника своим теплым халатом. Мальчик тут же в него укутался, прикрывая наготу, а после мужчина приступил к успокоению словом.

      — Камило, родной мой, послушай: ничего плохого сейчас не случилось. Все в порядке, все хорошо, и не надо… — мокрая мордашка уткнулась Бруно в живот. Камило не стал отталкивать всегда готового быть рядом родственника в момент, когда действительно хотелось выплакаться от переизбытка всех сразу эмоций. Только вот слезы уже не шли, но Камило все также крепко прижимался к дяде, сминая тонкими пальцами плотную рубаху. Мужчина ласково обнял племянника в ответ, мягко приглаживая кудри. Бруно сам не предполагал, что первая их взаимная близость произойдёт вот так.

      Как только Камило выпустил его из объятий, Бруно понял, что стоит на время уйти и оставить племянника одного. Покинутый дядей мальчик еще долго рассматривал себя в зеркале, будто не узнавая. Отвратительно то, что сделали с ним против воли, отвратительно, что он получил от происходящего удовольствие. Значит он такой же, как дядя. Ничем не лучше. Просто честным с собой быть не может, стыдится признаться, что ему было приятно, когда родной дядя делал над ним эту мерзость.

      Чуть прихрамывая на одну ногу Камило тихонько вышел из ванной, бесшумно прикрыв за собой дверь. Бруно не будет собой, если не сотавит племяннику вкусняшку, чтобы задобрить и сейчас Камило за это, как никогда, благодарен. Невыраженная боль от пережитого одолевает, заставляя снова наедаться до боли, до тошноты, так, чтобы само дошло до рвоты. Когда место в желудке кончилось и дальше уже просто не лезло, Камило начинал силой запихивать в себя еду. Омерзение к своему животному поведению приглушала приятная полнота желудка, ощущение тепла и распирания изнутри. Все это было похоже на любящие объятия, такие безопасные и крепкие, какие не смог бы дать ни один человек.

      От противоречивых мыслей буквально разрывает голову. Весь окружающий мир становится в миг до невыносимого громким, давящим, кричащим. Камило мечтает хоть на миг оказаться не здесь, проснуться от беспросветного кошмара, в котором он застрял, в месте, где все хорошо. Наслаждаясь распирающими, на грани меж болью и приятностью, ощущениями в переполненном желудке, мальчик закрывает глаза, слыша, как шум в ушах превращается в один четкий голос…

      — Рико, Оскар, сейчас отвратительно отыграли! — это Карлос орал так, что закладывает уши. Камило выдохнул с облегчением, радуясь тому, что слышит сейчас именно его, а не рассерженных родных. — В перерывах между ковырянием в носу и чесанием жопы могли бы на мячь смотреть! Не команда, а бездарное стадо бананов!

      Вдоволь прооравшись на подчинённых, Карлос уже спокойнее обратился к друзьям.

      — Робби, Мило, пойдёмте курить, братаны.

      Тут сильная рука схватила обмякшее тело под локоть и резко потянула вверх, поднимая на ноги. Сам обессиленный Камило, наверное, бы не встал. Роберто неожиданно подхватил его под вторую руку, и так двое друзей вместе куда-то его повели.

      — Я щас сблюю. — честно оповестил их Камило.

      — Ага. Спасибо, что держишь в курсе. — бесцветно благодарит Роберто, на ходу прикуривая.

      — Опять обожрался, как свинья, прямо перед игрой, да? Ну, земля тебе унитазом, братан. — бухтел Карлос, все еще разозленный перспективой слить сегодняшний матч. — Уже нетерпиться увидеть, что ты сожрал за сегодня.

      Быстро дойдя до мужской раздевалки, Карлос уронил Камило прямо перед фаянсовым другом и сам встал под душ прямо в одежде. Им нужно отыграть под палящим солнцем ещё целый тайм.

      — Почему они все не могут как ты? Вот Камило же, весит дай Боже килограмм сорок, а выкладывается каждый раз, как последний! А эти уроды даже постараться не хотят! — обращаясь к Роберто кричит капитан.

      В таком ужасном состоянии было приятно слышать, что Карлос его хвалит. Из-за дистрофии спорт давался ему тяжелее остальных ребят, но Камило с лихвой компенсировал это своим усердием и даже делал успехи!

      Тошнота то подступала горьким наплывами, то прекращалась, не давая Камило облегчится. Сзади к нему подошёл Роберто, по-джентльменски придержал волосы.

      Стоило чужим руками его коснуться — всё тело скрутило судорогой. Его рвало так, что, казалось, обед сегодня выйдет сразу вместе с желудком. Это была не обычная жгучая рвота. Трупные черви, сбившимися воедино копошащимися комками, выходили из него, с мерзким плюханьем падая на дно унитаза. Такие черви любят уже почерневшее мясо, с его горьким вкусом потухшей жизни. Камило понятно, почему эти твари так не хотели покидать его тело.

      — Мерзость. — закатывая глаза говорил Карлос, закуривая. Слабость не может не вызывать отвращения.

      — Может до конца игры Камило к запасным усадить? — удерживая зубами тонкую сигарету говорит Роберто. Карлос вопросительно взглянул на друга. — Посмотри на него: он как тряпка, вялый, на ногах уже не стоит. Пусть домой идет, а за него Рикардо сегодня отыграет, или кто другой…

      — Угораешь? Кто из этих обезьян нам Камило заменит? — забирая у Роберто сигарету говорит капитан — Сейчас доблюет и как новенький на поле выйдет, верно, братан?

       Ответом стал подняты вверх большой палец, в знак согласия. Правда сопутствующие звуки рвоты оптимизма не прибавили. Наверное, именно в этот момент Карлос начал обдумывать предложенную предателем Роберто возможность заменить Камило кем-то сильнее и лучше.

      Откашляв живые остатки содержимого желудка в унитаз, Камило убрал от себя придерживающие волосы заботливые руки и совершенно серьёзно заговорил с другом.

      — Кажется, Карлос не просил твоего совета, Роб. — измотанный, обессиленный Камило отчаянно старался звучать серьёзно — Я в прекрасной форме и готов сделать все для нашей победы.

      И пусть Роберто оставит свою жалость тем, кому она нужна. Камило в полном порядке и готов ко всему, что должен сделать.

      — Вот это правильный настрой! — похвалил его Карлос.

      — Как скажешь. — скрипя сердцем Роберто принимает решение друга, слишком больно ему видеть, как Камило из раза в раз доводит себя до такого. После этого разговора на его собственноручно истерзанных запястьях станет на пару кровоточащих ранок больше.

      — Игру с нами закончишь, и хоть сразу рядом с Джорджи отдыхать ложись. А мы с парнями тебе памятник организуем, как легенде нашего футбола. — Карлос трясёт его за плечи, пытаясь привести в чувства, а Камило вяло кивает, стараясь встать. — Ты только до конца игры продержись, слышишь?

Перерыв окончен, им уже пора идти, но тело его не слушается. Камило не может встать.

— Эй, вставай! Не подводи меня, Камило!

      Камило!

            — Камило, что с тобой?!

Сознание играло, путая перед глазами образы. Камило вяло, будто слегка сонно, озирается вокруг, словно не понимая, где он находиться. В теле лёгкость, в мыслях вата, а где он и с кем — больше не важно. Такое приятное состояние овладевало им после каждого приступа рвоты, и главный недостаток был в том, что пелена неги быстро его оставляла.

      — Родной, тебе плохо? — в глазах двоилось, но стоило только сфокусировать взгляд, как две нечёткие фигуры друзей сплылись в одного обеспокоенного дядю. Оглядев помещение, Камило понял, что оба они сейчас находятся в ненавистной ванной комнате.

      — Плохо? — голос подростка звучал тише, чем всегда. Горло после рвоты было слегка припухшим. Даже слюну стало больно сглатывать, на за то голова слегка прояснилась, напряжение из тела ушло. Стало легче.

      — Нет, дядя. Со мной все хорошо. — вяло, но совершенно уверенно проговорил мальчик.

       Провидец приложил тёплую ладонь сначала ко лбу, затем к каждой щечке, на всякий случай проверяя, нет ли температуры. Понаблюдав за странным приступом обжорства племянника, Бруно вконец понял, что с ним происходит, и теперь он чувствует себя просто полным идиотом. Как можно было не замечать такой броской на глаз странности: ребёнок ест больше нескольких взрослых, а вес не то, что не меняется, а падает! Как это могло ускользать от глаз всей их семьи, от глаз внимательного Бруно годами?

      — Как давно такое происходит? — тихо спрашивает Бруно.

      — Это тебя не касается. — с несвойственной себе резкостью отвечает Камило. Он не собирается ничего объяснять, да и сам не особо понимает, что за наваждение его накрыло. Почему-то сегодня приступ ощущался острее, и в какой-то момент Камило действительно ощутил себя там и тогда…

Возможно рассудок просто его покидает.

      — Вопросы твоего здоровья меня касаются, и, пока мы здесь, и я за тебя отвечаю, меня они касаются в первую очередь. — Бруно тяжело быть с ним строгим, особенно когда мальчик вот в таком состоянии маленький, израненный, ослабевший.

      — Хоть раз, не вредничай, просто расскажи мне, что с тобой. — Бруно протянул ему руку, просто чтобы помочь подняться, но Камило отшатнулся от него, будто от пламени. — Я помогу тебе. Все будет хорошо, мальчик мой, только расскажи все мне.

      Бруно говорил спокойно, пытаясь заставить себе доверять. Но Камило больше не мог. Убедить себя поверить дяде уже не получалось.

      Чувствуя себя загнанным зверем в этой чертовой комнате, Камило больше не мог этого выдержать. Оттолкнув от себя Бруно, он принял такое же взвешенное и обдуманное решение, как эта совместная с дядей поездка — бежать, бежать вникуда, но главное, подальше отсюда.

      Камило покидает сначала ванную, а затем и комнату, и уже мчится к большим деревянным дверям дома. Легко справившись с дверным затвором, мальчик убегает, оставляя за своей спиной этот дом. Подгоняемый волной накатившего адреналина, боль в расшибленном бедре и колене совсем не чувствуется. Он бежит долго, не разбирая дороги, пока тьма холодных улиц не забирает его, пока крик дяди за спиной не растворяется в живом шуме вечернего города.

      Плотная морось будто впитывала в себя свет редких желтых фонарей. Во мраке вечера однотипные улицы, по которым они с дядей проходили вчера, казались бесконечным черным лабиринтом.

      Покрытая прозрачными капельками зеркальная дверь, перед которой измотанный бегом Камило оказался в конце своего пути, отражала его самого. Мокрый, изможденный в драной, грязной одежде и совсем жалкий. Но зато вот она — свободная самостоятельная жизнь! Он остался один на пустой, непогожей улице, без малейшего понимания, что теперь делать.

      Кофейня «Prometida Milagros», несмотря на поздний час, все еще полнилась народом. У Камило, кстати, было двести песо в кармане, и в такой ситуации, потратить их на согревающую чашку кофе казалось лучшим началом его одинокой, блудной жизни. Только он потянулся к ручке, как его чуть не пришибло резко открывшейся дверью.

      — Ой perdóname! Я вас зашиб? — обеспокоенно пробухтел знакомый хриплый голос.

      — Сеньор Маркес! — встреча с надежным знакомым пришлась очень кстати. Закончивший очередную деловую встречу в любимом заведении, Мигель уже собирался возвращаться домой. И если бы не эта встреча, без промедлений уехал бы. — Buenas noches.

      — О, muchacho, ты что-ли? Не узнал совсем. Ты, гляжу, подрос немного.

      Мигель быстро поковылял к своему черному кадиллаку и поспешил в него забраться, будто не замечая, что Камило семенил за ним следом.

      — Давай, запрыгивай ко мне. Промокнешь ведь. — Мигель раскрыл перед Камило заднюю дверь авто, зазывая присесть рядом. Камило охотно принял приглашение пригреться в кожаном салоне дорогой машины. Пахнущий кофе и табаком Маркес достал из-за пазухи толстую папиросу, и прямо в машине ее подкурил. — А дядьку-то своего где потерял?

      — Мы решили разъехаться, ведь я теперь вырос, и готов начать жить собственной жизнью. — уверенно объяснил Камило, хотя жалкий вид сейчас с головой выдавал в нем беглеца.

      — О-о, понятно… — крепко затягиваясь, протянул Маркес. — Раз уж ты теперь самостоятельный, может хочешь у меня вечерок погостить? Поболтаем с тобой, как тогда, в поезде, а?

      На такое предложение Камило радостно кивнул. Он сам не знал, как у нового знакомого пожить напросится, и был рад, что он сам к себе зовёт. Пусть они видятся всего два раза, Камило понимает, что перед ним добрый человек.

      В дороге Мигель все смотрел на прикрытую рваниной брюк обмотанную бинтом коленку, на прихрамывающей ноге. Общий потрёпанный вид подростка вызывал вопросы, наталкивал на нехорошие мысли.       

      По пустым дорогам ехать вышло недолго. Машина притормозила у двухэтажной виллы, не такой большой и величественной, как волшебная Касита, но тоже симпатичной на вид.

      Трясущийся от холода Камило впорхнул в заботливо приоткрытую входную дверь первым, за ним зашел Хайнц и хозяин дома.

      Мигель вежливо пригласил гостя уединиться в его личном кабинете, куда, по законам гостеприимства, был принесен горячий чай. Маркес плюхнулся в просиженное под его задницу кресло, а Камило устроился на соседнем, тут же принимаясь за предложенный чай. С мерзким хлюпающим звуком Мигель вынул свое фиктивное глазное яблоко, спустил его в прозрачный стакан, из которого блестящий протез все ещё мог наблюдать за Камило. (Камило тоже будет стараться не упустить его из виду.) После чего мужчина размеренно начал разговор.

      — Гляжу, ты снова подрос с нашей последней встречи. Может, поведаешь мне, как так у тебя получается?

      Камило рассказал бы, только вот еще не успел выдумать, как объяснить это, не говоря о магии. Но ночевать на улице не хотелось, так что проситься хоть на сегодня у Маркеса остаться стоило.

      — Конечно расскажу, только… — Камило мялся. Ему до этого не приходилось попрошайничать, и, будто бездомному, искать себе ночлежку. — Можно я на одну ночь у вас посплю?

      — Раз тебе ночевать негде, чего к дяде своему не идешь? Или он тебя чем-то обидел? — аккуратно интересуется Маркес хлебая чай. Камило кивнул, потирая пораненное колено. Пропитанная влагой повязка почти с него свалилась.

      — Понимаете, мне просто страшно с ним оставаться. — Камило не знал, как рассказать о том, что происходит между ним и дядей, не выдавая постыдных подробностей. — Он мучает меня. Я не могу больше с ним находится, и к семье уже вернуться не могу. И у меня здесь нет никого, понимаете? Я один совсем остался и идти мне некуда.

      Камило звучал так отчаянно, будто вот-вот заплачет, да и выглядел мальчик откровенно помятым, словно бы его крепко избили, еще и хромал на одну ногу, на ту, что бинтом обмотана. Неужели это последствия тех «издевательств», что сотворил с ним дядя? Маркес, не особо понявший суть проблемы, поспешил утешить подростка.

      — Эй, тише-тише, muchacho. Вижу, у тебя нога болит. Знаешь, я доктор по образованию. Давай посмотрю, что там у тебя?

      — Нет! Нет, не трогайте! Всё хорошо, у меня ничего не болит! — от такого предложения Камило, к удивлению Мигеля, вжался в кресло от испуга.

       Не собираясь насильно трогать подростка Маркес отстранился, уже собираясь продолжить говорить, но тут его перебил раздавшийся где-то в другой комнате резкий дребезжащий звон, похожий на десяток маленьких колокольчиков.

      — Минутку, парень, мне кто-то звонит. Я отойду, а ты успокойся и не теряй мысли…

      Мигель поковылял к разоравшемуся телефону. Пока оставшийся в одиночестве Камило метался взглядом по огромной, комнате будто ища среди заполняющих это место странных вещей свое спасение. У Маркеса, казалось, было все: от распятых бабочек, до коллекции фуражных шляп со странной штукой на лбу, похожей на «бегущий» крест с подогнутыми концами. Один из обставленных пробирками углов ядовитым зеленоватым светом освещали нарисованные Бруно картины, так не ко времени напомнившие мальчику о семье. Вокруг рисунков почему-то стояли неподписанные реагенты, эти странные склянки, предназначенные для опытов.

      Недолго побеседовав по трубке, Маркес притопал обратно к своему гостю и, плюхнувшись в любимое кресло, продолжил их прерванный разговор.

      — Камило, дружище, мне позвонил твой дядя, и он очень беспокоится, судя по голосу… — начал мужчина, однако продолжить ему не позволили.

       — Только не говорите ему, что я здесь, прошу вас! Я могу заплатить вам, у меня есть деньги! — мальчишка тут же вытащил их кармана две мятые купюры, и, подходя неприлично близко, протолкнул их в карман чёрного пиджака Мигеля. — Пожалуйста, добрый сеньор!

      Такое странное поведение обескураживало, Мигель вытянул перед собой руки, будто отгораживаясь от странного подростка и его взяток.

      — Прости, дружок, я не могу тебя тут оставить. Он твой законный опекун и с моей стороны будет преступно тебя тут держать. — Мигель старался быть вежлив и объяснять все доступно, но подросток не унимался.

      — Что мне сделать для вас, только скажите? Я очень много чего умею! — Камило хотел было предложить свои услуги рабочего, кухарки или няни, но вспомнил о том, чем можно по-настоящему заинтересовать человека, изучающего магию.

      — Я могу сделать кое-что, что вам понравится… — сделав глубокий вдох, Камило решился на этот необдуманный шаг, решаясь рискнуть единственным своим козырем, он быстро принял образ самого Мигеля, уже предвкушая восторженную реакцию мужчины.

      — В рот пароход! — пошатнувшись, будто от удара, заорал мужчина, свалившись обратно в свое кресло. Мигель раскрыл глаза так широко, что было видно влажную розовую слизистую пустой глазницы, а второй глаз, казалось, вот-вот вывалится из орбиты вслед за первым. Мужчина дергано ощупал внутренние карманы пиджака, и выудил из одного из них револьвер, который тут же направил на… Другого себя? На то, что, сначала претворилось мальчиком-подростком, а теперь претворялось им. — Не смей приближаться ко мне, злобное нечто! Не подходи! Я не позволю себя ассимилировать!

      — Мигель, да вы чего? Я же просто… — испугавшись бурной реакции Камило оцепенел, поднимая дрожащие, безоружные руки, как это делают в фильмах. Он понял, что так все сделалось лишь хуже, что теперь он оказался в ситуации, из которой понятия не имеет, как выходить. Может ли немолодой, испуганным мужчина просто скончаться прямо здесь от страха? Или, защищаясь от Камило, как от чудища, просто застрелить, и этим все закончить? Или он вызовет сюда «кого надо» с пистолетами и наручниками…

      В коридоре послышалось шаги. К ним уже бежали. У Камило от страха замерло сердце. Мальчик напрочь позабыл о том, что стоило вернуться к своему обличаю, чтобы кто-то еще чужой не дай Бог его таким не застал. Тогда все станет непомерно хуже.

      — Что бы Камило вам не сказал, не слушайте, он не в себе! — послышался прежде негромкий, голос запыхавшегося мужчины. Следом за криком в комнату влетел уставший и рассерженный Бруно, но, увидев Маркеса, направляющего пистолет на его мальчика, гнев сменился страхом за жизнь племянника. Камило, увидев дядю, наконец вернулся к своему родному обличаю. Сейчас он был рад увидеть родного человека, как никогда. Вместе с приходом Бруно, к Камило вернулось ощущение, что все в порядке и под контролем, что даже эта сложная ситуация может быть решена.

       Не задумываясь Бруно встал между Камило и направленным на него оружием, прикрывая племянника собой и, быстро сориентировавшись в том, что случилось, заговорил.

      — Мигель, прошу вас, успокойтесь. Я могу все объяснить… — глядя в дуло направленного на них револьвера, провидец старался говорить дипломатично. — То, что вы видели — просто шутка. Он просто глупый ребенок, и сам не понимает, что делает. Уверяю вас, Камило не опасен, не нужно в него стрелять. Давайте вы опустите оружие, я заберу его, и мы тихонько уйдем и все забудем.

      — Я встречался с шейпшифтером однажды… Эта тварь успела истребить экипаж целого судна, прежде чем сгореть. — Маркес хрипел, будто задыхаясь, рука, держащая револьвер, дрожала, взгляд единственного глаза смотрел в никуда. Он обессиленно рухнул в кресло, будто теряя от ужаса сознание. Револьвер выскользнул из ослабевшей ладони, приземляясь аккурат на ковер.

       — Берегитесь, Бруно, бегите… — Как в бреду повторял мужчина, что готов был уже распрощаться с жизнью, потому как помнил: простой револьвер не защитил бы его от настоящего, голодного до человеческой плоти Нечто.

      — Нет же, нет. Камило всего лишь глупый шутник, который всех перепугал. — Бруно достал из-за пазухи нашатырный спирт, который прихватило с собой, чтобы во время поисков племянника самому от страха в обморок не грохнуться. Сейчас поуспокоившийся провидец уже говорил мягко, полушепотом, успокаивая испуганного магией человека. — Все хорошо, Маркес. Никакой опасности нет. Приходите в себя…

      Мигель морщился от запаха, своей резкостью напоминавшего звериную мочу. Но это определенно быстро трезвило рассудок. Видя, что Маркес уже не на грани потери сознания, провидец обратился к племяннику.

      — Камило, я же велел тебе такого не делать! — мягкий тон вновь сменился к месту грозным. Бруно надеялся, что хоть теперь Камило осознал последствия своего непослушания и беспечности. Судя по направленному в пол виноватому взгляду, так оно и было.

      — Знаю, прости. Простите сеньор Маркес. Не подумал… — Камило с печалью глядел на тяжело дышащего мужчину. Они подумать не мог, что на проявление его безобидного дара кто-то может так реагировать. — Он что, умрёт теперь? Помажь его зелёнкой, может от этого станет легче…

      — Ох, не умру, muchacho. Я всего два года назад столкнулся с таким Нечто на северном полюсе. Непонятно откуда взялся. Жуткая была тварь. Всех убила. Всех… — тяжело дыша Мигель потихоньку приходил в себя. — В мои сорок, наверное, пора завязывать с чудесами.

       — Тебе всего сорок? — водя перед носом обмякшего мужчины ваткой с нашатырным спиртом спросил Бруно. Мигель выглядел значительно старше своего реального возраста из-за того, насколько был потрепан жестокой жизнью. — Так ты младше меня получается.

      У Бруно тоже волосы сединой тронуты, но черноты в них все еще больше. Мигель, видимо, тоже удивился.

      — Неудобно спрашивать, но сколько тебе лет?

      — Много. Очень-очень много. — мягко ответил Бруно. Он говорил с Маркесом, чтобы успокоить, но при этом все смотрел на Камило, будто боясь снова упустить. Он чуть с ума не сошел, пока искал дрянного мальчишку, и второго такого раза он не допустит.

      Наконец оправившись от испуга, Мигель вспомнил о том, что прежде сказал ему Камило, (которого теперь было трудно воспринимать как простого мальчишку) надеясь напросится остаться с ним. Мужчина не был настолько бездушным, чтобы отпустить подростка с дядей, которого тот почему-то боится, и даже не поинтересоваться случившимся.

       — Я заметил у Камило кровь на рубашке и нога ушиблена. Он сказал мне, что боится тебя, Бруно. Это не моё дело, но столь суровые методы воспитания…

      — Подожди! — резко обрывает возмущенный недосказанным обвинением Бруно.

      — Ты решил, что я с ним это сделал? — даже мысли об этом для провидца были недопустимы. Бруно даже маленького Камило никогда не позволял себе шлепать. Хотя этот шкодливый ребенок даже от спокойной Джульетты пару раз получал. И сейчас вполне заслуживал щедрую порцию ремня за свою выходку, которая, если бы Бруно не подоспел, могла бы черт знает, чем закончиться. — Я бы никогда не поднял на моего мальчика руку. Как ты мог обо мне такое подумать?

      — Просто Камило сказал мне, что не хочет с тобой оставаться…

      — Он упал и ободрал коленку, когда играл со своим дружком в футбол. Я ему все зелёнкой обработал и бинтом замотал. Отругал немного, за неаккуратность… — объяснил оскорбленный обвинениями Бруно. Мигеля слова провидца вполне убедили, и он понимающие кивнул, не желая более на эту тему спорить. После провидец обратился уже к племяннику. — Что же, это тираном меня в твоих глазах делает? Думаешь, убежишь к чужим людям, те о тебе лучше, чем я, позаботятся?

       Резко сказал мужчина пристыженно опустившему взгляд Камило. Мальчик чувствовал изжигающий изнутри стыд, оттого и молчал. Он просто не находил, что сказать.

      — По́лно, Бруно. Дети — есть дети. — Маркес совсем не желал влезать в чужие семейные разборки, тем более что эти двое уже заставили его за сегодня понервничать.

      — Прости моего мальчика. Ты, наверное, успел заметить, что он у меня немного не в себе.

      — Да, я сразу заметил, что твой Камило с особенностями, но чтобы настолько… — под «особенностями» Мигель, очевидно, имел ввиду магию, но Камило принял это как финальный укор к его поведению от предателя-Маркеса.

      — И спасибо, что подобрал его. Камило не знает города, и мог совсем потеряться. — дрожащим голосом лепетал Бруно, заботливо обнимая племянника за плечи. Для Камило эти нежные объятия больше напоминали тиски. И, конечно, мальчика возмущало, что взрослые о нем говорят, как о больном и неразумном, но высказываться в свою защиту он не стал. Не к месту сейчас.

      — Нет проблем, Бруно. Я мог бы дать вам номер хорошего доктора, помогающего «особенным» детям. Она очень помогает моей дочурке. — Мигель пошарился по карманам, в поисках своей визитницы. Найдя в небольшой золотистой коробочке нужную бумажку, он протянул ее Бруно.

      — Спасибо, Мигель. Не знаю, чем тебя отблагодарить.

      — Заходи ко мне как-нибудь, побеседовать, да кофе попить, Бруно. Вот будет лучшая благодарность.

      Сейчас Мигель слишком устал, но ему было любопытно расспросить теперь не только о приобретенных картинах, но и о Камило, и о всех тех вещах, что умеет вытворять этот мальчишка. Бруно кивнул в согласии, но мысли его были заняты далеко не беседами за чашечкой кофе.

      — Пойдем домой Камило. — голос Бруно звучал спокойно и мягко, но это совсем не обнадеживало.

      — Там темно уже. Давайте Хайнц вас отвезёт. — спокойно предложил Маркес. — Хайнц!

      Стоило Мигелю разораться, как Хайнц панически несётся со с второго этажа, и, на лету подхватив пальто и ключи, уже спешит к машине.

      Мигель смотрел вслед уходящим, особенно не спуская глаза с мальчика. Камило тоже смотрел на Маркеса все тем же испуганным и просящим помощи взглядом, от которого червячок вины подгрызал сердце. Чего Камило так дяди родного испугался, мужчина так и не понял, но для себя объяснил поведение мальчишки тем, что это подросток. Подростки иногда сбегают из дома, от семьи, чтобы всех побесить.

      На ватных ногах Камило, не имея иного варианта, шёл вслед за дядей, с бодростью преступника, приговоренного к казни за свое недоведенное до конца преступление. Теперь подросток сам не понимал, чего вообще собирался добиться. Маркес — чужой, посторонний человек, и он не был обязан ему помогать в побеге от дяди, так на что Камило в самом деле надеялся? Неужели действительно поверил, что едва знакомый человек все бросит и решиться ему помочь?

      Они с дядей забрались на заднее сидение кадиллака. Камило ожидал увидеть на лице старшего гнев, но Бруно выглядел больше задумчивым, огорченным и уставшим, все же он долго носился по городу, стараясь найти потерянного племянника. Но когда, от своей бесплодной беготни совсем отчаялся, решил позвонить из первой попавшейся телефонной будки единственному человеку в городе, который мог если не сорваться и помочь в поисках, так хоть подсказать, как действовать дальше.

      Как только провидец шепнул Хайнцу адрес, машина тронулась. Тогда же Бруно обратился к племяннику.

      — Тебя не тошнит? Если что, у меня есть пакетик. — Камило молчал, боясь в сторону дяди даже взглянуть, так что Бруно сам вложил пакет в трясущиеся руки племянника. — Держи. На всякий случай.

      — Дядя, — робким шепотом обратился Камило, руками сминая трогательный жест дядиной заботы. — Прости меня пожалуйста.

      Бруно молча смотрел на него нечитаемым взглядом, таким, от которого воздух становился тяжелее. Камило было страшно, но извинялся он искренне, как полагается провинившемуся, не поднимая на старшего глаз. Сейчас мальчик даже представить себе не может, что с ним дальше будет. Наверное, стоило не попадаться Маркесу на глазах и тихо умереть на улице от холода и голода. Это стало бы наиболее лёгкой участью.

      По приезду к гостевому дому, Бруно, крепко держа Камило за руку, словно сомневаясь в самостоятельности подростка, сам повел его к комнате.

      Раздеваться под пристальным, обжигающим взглядом было стыдно и до ужаса унизительно, но возразить Камило не смел. Дядя теперь настолько ему не доверяет, что даже недолгое приготовление ко сну теперь должно проходить под строгим присмотром. Будто Бруно уверен, что даже здесь Камило может сделать что-то не так.

      Дождавшись, когда мальчик уляжется, Бруно, слегка поправив одеяло, отходит и усаживается в кресло перед телевизором, оставляя племянника засыпать одного. Он не стал оставаться рядом.

      В сумраке комнаты провидец старался осмыслить то, что случилось за сегодняшний день. Да, во всем произошедшем однозначно есть его вина. Бруно слишком хорошо помнит, как Камило смотрел на него, будто он, родной дядя, взял мальчишку силой, надругался и использовал. Провидец четко осознает, что поступил неправильно, что своей резкой выходкой просто перепугал племянника, что после этого он обязан больше ребенка не трогать… Это само собой.

       Но мысли теперь занимает не это. Прошедший эпизод их близости уже не виделся чем-то имеющим хоть какую-то значимость. Теперь превыше фантазий о прелестях молодого тела встали размышления о только сегодня проявившимся заболевании, этом резком и жутком приступе кинорекси́и, свидетелем которого стал мужчина. Подумать только, Камило чёрт знает сколько времени делал вот так: издевался над собой, избавляясь от содержимого желудка рвотой, и при этом боялся просить помощи настолько, что ему легче было сбежать, чем объясниться. Хотя, возможно, безрассудный ребенок даже не знает, что у него проблемы.

      Ворох мыслей нарушается писком крысёныша, которого Бруно пару дней назад прикормил. Видимо этот малыш решился просить у всевластного, с точки зрения крохотного детеныша, человека добавки. Бережно взяв крысиного ребенка на руки, Бруно смотрел на закутанного в одеяло племянника, мечтая, чтобы и люди хоть когда-нибудь научились быть такими же благодарными, как эти замечательные серые зверьки.

      Вернувшись в конце бесславного путешествия к комнате, из которой несколько часов назад постарался сбежать, Камило потихоньку осознавал, что бежать от своей семьи — бессмысленно. Если родные хоть и обходятся временами гадко, но все же любят, заботятся и защищают, то чужие люди останутся к нему равнодушны или просто будут жестоки, как Маркес.

      Его попытки протеста ничего не меняют, а только лишь портят, и теперь даже дядя, с которым он имел довольно теплые отношения, уже не будет так же по-доброму к нему относится. Камило залезает с головой под одеяло, надеясь, что это убережет его от всего в мире, и медленно, тяжело засыпает. С этого времени один. В лишенной родного тепла постели.