Дышать становилось все тяжелее.
«гермиона… мио… ты слышишь меня?»
В груди теперь цветут белые маки. В сон клонит все чаще, Белла на ходу засыпает уже, словно в прострации ходит.
«прошу, ответь»
И повсюду преследуют все эти сочувствующие взгляды, жалостливое «ты только держись», лживые обещания, что все образумится. От этого тошно настолько, что кровавый кашель настигает каждый раз, когда кто-то пытается ближе подойти, заговорить, поддержать, успокоить.
«я хочу снова услышать тебя, хотя бы твой голос»
И никто не понимает, почему вообще решилась уехать так далеко от дома, бросить все и просто погрузиться в учебу, покорно отсчитывая дни до своей гибели. Не понимают и никогда не поймут. Они не знают, какого это – любить самое светлое в мире существо и сквозь слезы марать ее образ, чтобы хоть ненадолго забыться.
Беллатрикс снова и снова изгибается на узкой кровати в беспокойном сне, просыпается в поту и пачкает кровью постельное белье.
«хочу видеть тебя не только на фотографиях»
Как же она устала от этого. Видеть все эти снимки, где Гермиона улыбается, хмурится, корчит смешные мордашки. Видеть и не иметь возможности прикоснуться.
Лишь во снах может, в своих ненавистных, но таких необходимых фантазиях.
«чувствовать твое тепло»
Закрывая глаза, Белла касается ее. Гладит щеки и острые плечи, снова причитает на болезненную худобу, но все равно спускается ниже. Гермиона всегда стоит, не шевелясь, и просто ждет, что же будет дальше. Вздрагивает, когда острые ногти касаются торчащих ребер, царапают кожу живота. Ладони мягко ложатся на бедра, и Белла притягивает подругу ближе.
Какая же она послушная во всех этих проклятых снах.
«рассказать наконец-то всю правду»
Есть ли смысл говорить нереальной девочке о том, что любит ее. Так сильно, черт возьми, любит, что не может сдержать слез, обнимая, поглаживая покрытую бледными веснушками спину. Гермиона ластится к ней, а Беллатрикс задыхается от нереальности происходящего.
«я ведь погрязла в воспоминаниях нашего счастливого детства»
Раньше иначе было. Всегда иначе. Никаких долгих объятий, никаких случайных прикосновений. Ведь страшно. А вдруг оттолкнет, а вдруг поймет? Гермиона… она же такая умная, она сразу догадается, что Белла уже давно ее подругой не считает. Может, она уже догадалась, раз не звонит вторую неделю.
И может, это просто чертово расстояние, что рушило так много судеб.
«мы тогда всегда рядом были, держали друг друга за руку»
Потому что раньше все время вместе были. В школу шли вместе, в школе на переменах искали друг друга и со школы тоже вместе шли, уроки делали, гуляли, ужинали. Даже засыпали вместе, глядя из окна друг на друга. Вместе, вместе, вместе…
А теперь так далеко.
И лишь редкие телефонные разговоры остались и буйный сад в груди.
«ты улыбалась мне»
Но девочка-фантазия такая теплая, такая реальная. Жмурится, когда губы невесомо касаются лица, но никогда не приближаются к губам. Смеется, если Белла водит пальцами вдоль позвоночника, легонько задевает родинки, щекочет горячим дыханием шею.
Задыхается, когда брюнетка на колени перед ней опускается, осыпая мелкими поцелуями дрожащие ноги. От коленей и все выше, так медленно… выше. Ставит ее ступню себе на колено, раскрывает, целует бедра, так самозабвенно целует.
«ты пряталась за моей спиной»
Скользит ладонями по спине, округлым ягодицам, сминает их, наверняка оставляя алые отпечатки пальцев. Поднимается вверх по животу, сжимает талию, легко царапает грудь, играет с затвердевшими уже сосками. Позволяет себе все это хотя бы во сне.
Лишь бы только он не кончался.
Пусть эта девочка и дальше будет похожа на нее. Пусть дышит, открыв рот. Смотрит, склонив голову. Внимательно наблюдает, как Белла целует внутреннюю сторону бедер, играет языком меж влажных губ, разводит их в стороны, погружаясь в горячее лоно.
«и ты касалась моих волос»
И существующая лишь во снах Гермиона запускает руки в черные кудри, оттягивает, не позволяет отстраниться. Такая невозможно развязная, но стонет так тихо, царапает кожу короткими ногтями. Вздрагивает каждый раз, когда язык давит на болезненно набухший комок нервов.
И Беллатрикс больше ни о чем не может думать, пожалуйста, ни о чем… только ни о том, что реальная Гермиона никогда не позволит так грязно касаться к себе, только не ей, грубой, несдержанной, чьи волосы и одежда пропитаны дымом, а грудь – опиумными маками.
«ангелы, мио, как же я хочу вернуть то время, когда мы еще были счастливы»
Слезы стекают по вискам, когда Белла поднимает свинцовые веки. Снова. Снова эти чертовы сны, что лишь благодаря им еще остается в живых. Что ненавидит себя из-за них.
Ее невинная девочка сейчас, должно быть, уже спит и не подозревает, как та, которую она зовет подругой, марает ее светлый образ.
Светлый, как та белесая полоса на горизонте.
«когда я еще не знала, как больно, оказывается, любить»
Лезвия лепестков изнутри режут легкие, раздирают горло и будят Энди новым приступом кашля. Нежно-розовые цветы вишни покрыты кармином.
«я умираю по тебе»
– Сегодня домой, помнишь же? – голос сестры хриплый ото сна.
– Да, – Белла отводит взгляд, – помню.
– Позвони ей, – девушка откидывается на подушки, – только выйди в коридор, я спать хочу.
«и ничего не могу с этим поделать»
Семь утра. И кто вообще в выходной не спит в это время?
– Привет, – голос Гермионы какой-то уж слишком бодрый, – почему так рано?
– Да что-то не спится.
В пустом коридоре общежития тихо, и голоса девушек тоже тонут в этой тишине.
«лишь изредка слышать твой голос и молить, чтобы сквозь смех ты услышала мои слезы»
– Так ты позвонила, чтобы рассказать мне про свою бессонницу?
– Наверное, – тянет и через силу смеется, – да и ты тоже не спишь.
– Так ты же звонишь, – замолкает, будто бы смутившись. – У тебя что-то важное?
– Сегодня поезд, – Белла закрывает глаза и молит всех ангелов этого мира, чтобы не закашляться. – Вечером буду в Лондоне.
«но ты не слышишь»
– Оу, хорошо, – и снова тишина. – Наконец-то.
– Встретишь меня? – просит, умоляет, послав к черту эту гордость. Все равно скоро умирать.
– Обязательно.
«такая холодная»
Кажется, Гермиона даже улыбается в трубку, но почему-то продолжает молчать. Раньше задала бы тысячу вопросов, а сейчас… Белла не хочет, но вынуждена это признать – они отдалились. Сотни миль меж их городами. Сотни миль между ними.
«даже морозный ветер этой зимы не сравнится с тем холодом, каким ты теперь одариваешь меня»
И пока за окном падал снег, они продолжали молчать. Просто дышали в трубку, не зная, что же еще сказать.
В какой из дней они пришли к этой тягучей тишине, когда из-за страха сболтнуть лишнее приходится молчать?
«наши редкие разговоры превратились в обычный обмен любезностями»
– Мне, наверное, уже пора, – Белла проклинает себя за эти слова, – надо еще вещи собрать.
– Да. Хорошо. Удачи тебе.
– Спасибо.
И сползает по стене на пол, отбрасывая ненужный уже телефон.
«где же та девочка, что рассказывала мне обо всем?»
Поезд сдвинулся с места и неумолимо разгонялся, сокращая расстояние меж двух сердец, что на последнем издыхании бьются.
«я так хочу услышать правду, но ведь скрываю свою»
Белые пейзажи сменяют друг друга, как кадры в старых пленочных фильмах. Деревья дрожат на ветру, как и руки от тревоги.
Еще немного, и она снова увидит свою невинную смерть.
«я тону во всей этой лжи, почти забыв уже, как звучит правда»
А на перроне так много людей. Смеются, кричат, обнимаются, и вот уже Энди хватает спешащую к ним Цисси, что, кажется, еще сильнее выросла за эти месяца. И совсем скоро родители будут бояться, чтобы и в ее груди не расцвел прекрасный сад, убивающий Беллу сейчас, убивающий миллионы.
Мама лишь коротко обнимает. Папа понимающе кивает головой в сторону центрального выхода.
«я люблю тебя, мио»
А там она стоит, бледная. Кажется, на ветру шатается, дрожит от холода.
У Беллатрикс сердце сжимается от такой картины. Ее девочка больна. Так опрометчиво вручила кому-то свое сердце и молчала все время, молчала… так сумеет ли теперь услышать? Есть ли смысл вообще о чем-то говорить, когда… как же больно, мама.
«так сильно люблю, что становится сложно дышать»
Беллатрикс сгибается вдвое, хватается рукой за невысокий забор и перестает сдерживать слезы и кровь.
«а ты по-прежнему прекрасна»
Гермиона подходит медленно, заботливо убирает черные волосы с лица подруги и ждет, когда ей станет хоть отчасти лучше.
– Выглядишь не очень.
– В зеркало посмотри.
Смеются, но в смехе их лишь грусть сквозит.
«не замечаешь ничего»
– И кто он?
Гермиона молчит, отводит взгляд. Раньше она такой не была.
– А у тебя?
Беллатрикс вторит ее молчанию. Да и что ответить?
«разрушаешь меня»
– И на вопрос, почему молчала, ты тоже не ответишь, – не спрашивает, просто произносит как истину. – Как мы к этому пришли?
– Расстояние.
Стоять на ветру все сложнее. Хочется поскорее сесть, нет, пасть… в теплые объятия девушки напротив. Так хочется…
«и я позволяю тебе»
– Мне совсем немного осталось, – и Гермиона улыбается так, словно совершенно ничего не произошло, лишь голос дрожит. Скоро слезы польются.
– Не говори этого, – Беллатрикс тянет руку к ее лицу. Так привычно и чуждо. Этот жест им знаком, но что-то в нем новое, что-то… безграничная нежность.
И русая льнет к этой невинной ласке, закрывает глаза и просто дышит ее ароматом. Кофе и кровь.
«снова и снова позволяю тебе все и ничего не прошу взамен»
– Побудешь со мной? – Беллатрикс сама себе удивляется, как осмелилась, как посмела… – Лишь этой ночью.
– Поехали, – усталым шепотом, и лишь на мгновение кажется, что на ее лице счастливая улыбка мелькнула.
«лишь чтобы ты была рядом»
Дорога не занимает много. Снег, скорость и поверхностный сон, пока за руки, как в детстве, держатся.
«чтобы смотрела на меня, не отрывая глаз»
Ужин прошел в тишине, лишь Энди с мамой о чем-то тихо переговаривались. Наверное, о сессии, которую та завалила.
Или о глупышке Белле, что исподлобья смотрит на свою подругу детства, слепо ковыряясь в своей тарелке. Они обе как смерть сидят. Бледные, исхудавшие, со спутанными волосами и почти потухшим взглядом.
Отвратительная картина. Невыносимая.
«и я стану вечность скрывать, что люблю тебя, лишь бы только не оттолкнуть»
– Не волнуйся, я справлюсь.
Гермиона улыбается, как прежде, и забирает у Беллы постельное белье. Толстый матрас лежит у подножья кровати.
В детстве они спали вместе, обнявшись.
Теперь же Белла молча скрывается за дверью ванной комнаты. Цепляется за бортик раковины, как за спасательный круг, и старается не взвыть в голос. Слезы обжигают лицо, но, кажется, ничто не в силах их остановить.
Холодно. Как же холодно.
И свитер падает на белый кафель. За ним брюки и белье. И в отражении остается слабая девочка, что раньше была защитницей, почти что воином. А теперь сгорает на глазах. И ведь спасение так близко, лишь руку протяни…
«лишь бы только ты не ушла»
И сквозь оглушительные рыдания Белла не замечает, как за ее спиной открывается дверь. Тонкие руки обнимают со спины, влажное от слез лицо утыкается меж лопаток.
Глупые. Тонули во взаимной безответной любви. Молчали, так долго отказывались услышать. Так долго…
«лишь бы только ты навсегда осталась со мной»
– Что ты…
– Молчи, – Гермиона, развернув подругу к себе лицом, касается ладонью ее губ. – Прошу.
Беллатрикс кивает. Всматривается долго в светло-карие глаза. И перехватывает отдаляющуюся руку. Целует. Ладонь, запястье, скользит по каждому пальцу отдельно.
Кашляет. Мальва падает на пол.
«лишь бы только не разочаровалась во мне»
И остается незамеченной.
«и я навсегда останусь твоей лучшей подругой»
В душевой кабине шумит вода. Слишком горячая, обжигает замерзшую кожу, но лишь там можно растопить тот ледник, что за несколько лет молчания образовался.
Лишь так, с опаской скользя взглядом по обнаженному телу, повторяя этот путь рукой. Так неспешно, будто у них все время этого мира в запасе, будто завтра они не умрут.
Губы соединяются, словно во сне, но в движениях этих нет страсти из всех тех фантазий. Лишь щемящая нежность и соль слез, что все не прекращают литься из крепко закрытых глаз.
Вода смывает кровь, но кислый металл все еще чувствуется на языке, как и горечь всех ядовитых цветов. Кто же знал, что их любовь имеет настолько отвратительный вкус.
«и буду мысленно повторять»
Сны и реальность сплелись воедино. Необходимо касаться, чтобы не чувствовать грань, лететь над туманом, что влажным воздухом заполнил кабину. И вздрагивают, коснувшись плечом холодного стекла, спускаются ниже.
Никогда уже не думали, что будет так хорошо. Так спокойно. Сидеть, обнявшись, и изучать повзрослевшие души друг друга, исследовать губы, сплетая пальцы и волосы.
«я люблю тебя»
– Ты только не уходи.
И не вспомнят уже, кто это сказал. Пушистая ткань полотенца скользит по мокрому телу, впитывает горячую влагу. И греют объятия, когда падают в ворох одеял и без помощи опиума в груди засыпают.
И нет ни снов, ни фантазий, лишь теплые руки, что держат так сильно, до боли.
«и прощай»
Прекрасные сады, что разрослись в груди, сгинули под утро, оставив место для светлой девичьей любви, что наконец-то нашла выход из лабиринта неуслышанных, непроизнесенных признаний.
– Доброе утро.
– Доброе.
Впервые за столь долгое время доброе.