а потом он улыбнулся.

Стены не рухнули, звёзды не осыпались на пол и даже зависший на небе серебряный диск не замигал, чтобы перегореть и отключиться (вот блять, опять пробки выбило). Время не замерло, и моря не вышли из берегов. Не дрогнули, чтоб разойтись, континенты. Не стихла музыка.

(Он улыбнулся)

И всё-таки что-то случилось. Сердце всего на секунду споткнулось и перестроило темп, или дыхание перехватило…? Намджун точно не знает. Не обрушившиеся стены, но, может быть, маленькая трещинка? Не смертельный звездопад, но, возможно, одна, вспыхнувшая в недосягаемой дали, крохотная сверхновая? Не весь лунный диск, но, пусть, кратковременное затмение?

(Бред. Он всего лишь улыбнулся)

Улыбка у мальчишки живая, яркая, почему-то напоминающая о лете и сладких цитрусах. В зале слишком жарко, слишком душно, слишком громко, или просто Ким не привык к такому количеству пьяных людей? Подозрительно тяжёлая голова набита нездоровыми мыслями: что-то среднее между откровенной пошлятиной и бредом душевнобольного.

Что-то о влажном блеске чужих губ, о том, как красиво багровый кровоподтёк (откуда он?) чуть ниже слева просвечивает сквозь слой тональника, о единственной серёжке (знакома, она мне точно знакома…) в аккуратном мальчишеском ухе и розоватой мочке, которую хочется очертить языком и прикусить.

Намджун думает, что юноша похож на наваждение. И что последний стакан виски был лишним. 

Наверное, завтра это закончится. Наверное, ему нужно скорее уйти: проветриться, подышать свежим воздухом, вызвать такси домой, встать под холодный душ, затем лечь спать и забыть сегодняшний вечер со всеми его огнями, глазами и брызгами… 

Но сперва, убрать руки с чужих бёдер («такие упругие») и взгляд с чужих губ («а так хочется ближе»).

Мужчина смотрит на собственные пальцы, сминающие нежную юношескую кожу через тонкие джинсы и с опозданием думает, как нелепо бы было сейчас покраснеть. 

Чимин думает, что мужчина прелестно краснеет и вообще ему нравится. Он забавный. Красивый, хорошо одетый, восхитительно пахнущий дорогим виски и чертовски дорогими духами. Любимый чиминов запах. А о чём он там говорит или молчит — вовсе не важно. Главное — пусть вкусно пахнет и хорошо целуется. 

Второе Чимин решает проверить немедленно. Наклоняется к чужому лицу и тепло дышит в самые губы мужчины, давая тому шанс сделать этот шаг первым. Конечно, блондин принимает эстафету.

Возможно, чересчур осторожно (точно можно?), но только из уважения к личным границам партнёра. Пускай мальчишка совершенно конкретно обозначил свои намерения, приземлившись на колени Намджуна, Ким всё равно старается убедиться, что не сделает ничего оскорбительного или неприятного юноше. На пробу касается сочных губ, не спеша, без напора и требовательности изучает границы дозволенного… а потом просто чувствует чужой язык, с мягкой уверенностью скользнувший сквозь все его принципы, и отпускает себя.

Поцелуй выходит сладким, выдержанным, как виски, который Ким пил несколькими минутами ранее, тягучим и до одури глубоким. Чимин путает пальцы в чужих светлых волосах, сжимает и чуть тянет назад, а Намджун, сам того не замечая, сильнее давит на изгиб мальчишеской талии, заставляя того прильнуть ближе.

Где-то снаружи воют волны толпы, бьётся о стены музыка и рассыпаются искрами бессчётные огни прожекторов. Где-то внутри рвутся провода, сбоят нейроны и полыхают квазары. Руки Чимина скользят под рубашкой мужчины, оглаживают выступы косых мышц, груди и, вверх, расстёгивая одну за другой пуговицы, плечей. Намджун себя не узнаёт, но потакает маленьким ловким пальцам юноши и сам тянется навстречу, придерживая мальчишку сзади за шею.

— Наверх? — шепчет младший, словно согласие — уже решённый вопрос, и осталось только определить — где. 

— Может, ко мне? — аккуратно предлагает Ким, но получает отказ.

— Слишком долго. — и следом, на этот раз будто приказ: — Наверх.

Они проскальзывают по кромке одурелой толпы к лестнице. Тенями — рука в руку — по чёрным ступеням и сразу в закрытую комнату. Чимин знает здесь каждый уголок (год работы не даром прошёл). Неуловимым движением смахивает ключ-карту в режим «не беспокоить» и, не включив света, тянет мужчину к кровати.

— А Джин говорил — это не такой клуб. — без тени разочарования усмехается Ким, когда чужая тёплая ладонь толкает его в грудь.

Чимин, скинув майку, взбирается сверху и в перерыв поцелуя глухо интересуется:

— Джин — твой друг?

Мужчина кивает:

— Да.

Пару мгновений молчат. Жужжат молния брюк и застёжка джинс, с тихим шорохом падают на пол рубашка и нижнее бельё.

— Забавно. — Чимин наощупь достаёт смазку из тумбочки рядом и вкладывает в руку Кима: — Обычно хозяева таких мест в первую очередь для себя и ставят vip-залы.

Больше той ночью они не говорят. Намджун решает, что позже поинтересуется, откуда Чимин знает хозяина «Swallow», а Чимин наслаждается происходящим и, как всегда, берёт от мгновения максимум, помня, что утром свет разрушит и темноту, и мосты, только на ночь смыкающие миры таких разных людей.

∘∘∘

Тэхёну, в принципе, похуй. Он бьёт прямым хуком в нос придурка и совершенно не задумывается о том, сколько придётся отвалить за покушение на этот шедевр пластической хирургии. Ему и на охранника наплевать, хотя тот, уже учуяв кровь, прёт через танцующих как бронебойный снаряд и точно готовится выставить Кима (а то и скрутить до появления копов).

Но всё как-то обходится.

Странный мужик, последние две минуты испытывавший отсутствующее в зародыше терпение Тэхёна и справедливо получивший за это по морде, даёт бронепоезду знак, и тот с недовольным таблом меняет курс на сто восемьдесят. 

— Какой ты импульсивный, — шатен удивительно спокоен. Одной рукой он держится за ушибленный нос, а другой вслепую ищет на столике салфетку. — Не поможешь? А то мне как-то теперь трудновато.

— А ты попробуй башку опустить. Сразу и обзор лучше станет. — не скрывая презрения, советует Ким.

— У меня кровь идёт, — с почти неуловимым упрёком напоминает мужчина, хотя текущую сквозь его пальцы алую жидкость видно и в пляшущей полутьме клуба.

Тэхён только фыркает:

— Тебе что, первый раз прилетело, дебил? Нахер вообще запрокидывать голову?

— Чтобы течь перестало.

— Удачи. Не забудь позвать уборщика, потому что у него появится много работы, когда ты обблюёшь пол и свои хрустальные туфельки.

— Оу…

Шатен правда ведёт себя странно. Он выглядит как обычный богатенький бонза из центра: отглаженная белая (в прошлом белая) рубашечка, наверняка дорогие часы, ботинки, начищенные так, что могли б послужить дополнением местной иллюминации… и всё же, с ним что-то не так. Слишком легко принимает удар в лицо и слишком просто пропускает мимо ушей весь направленный на него гонор пиздливого восточного гопника. Любой другой уже вызвал бы полицию или, хотя бы, потребовал выгнать отребье из клуба, а этот, вон, слушает советы (надменные рекомендации) того, кто ему прописал. 

Мужчина молчит, вытирая салфетками нос. Тэ молчит, не особо зная, что делать. Он был готов рвать когти сразу же после удара, да в принципе, даже ещё раньше, — когда Пак радостно приволок его к дверям огромного клуба почти в самом центре (и ещё раз, когда бросил его наедине с этим придурком, шепнув что-то про хозяина «Swallow» и манеры, а сам свалил на танцпол). Теперь же, злость на говнюка, настойчиво пытавшегося с ним познакомиться, стихла, а ей на замену пришёл интерес:

«всё же, что с этим бонзой не так?»

— А ты, я полагаю, не в первый раз в драке участвуешь? — наконец падает на диван мужчина и весело смотрит на Кима поверх кучи салфеток.

— Драка — это когда с двух сторон равные силы, — глядит в ответ сверху-вниз парень. — А твой случай и избиением не назовёшь.

— Хочешь продолжить? — с почти мазохистской уверенностью.

— Опять нарываешься? — с опасным азартом в глазах.

Мужчина внезапно смеётся:

— Ты правда забавный. Давай так: я был не прав и в знак извинения угощу тебя, чем ты захочешь. 

«Может, он под чем-то или реально тупой…» — думает Ким, поражаясь двум вещам: во-первых, тому, что сам всё ещё не ушёл, во-вторых, тому, как беспечно этот суицидник пытается с ним флиртовать даже после предельно доступного отказа.

Шатен, видя лёгкий ступор собеседника и, очевидно, истолковывая его как-то по-своему, нажимает на кнопку вызова официанта. Тэхён толкает руки в карманы толстовки (о, как Чимин уговаривал его надеть «что-нибудь поприличнее») и с молчаливой угрюмостью продолжает следить за мужчиной, как будто готовясь в любой момент доломать ему нос. 

Официант подлетает быстрее, чем за полминуты. Вежливо кланяется мужчине и не менее вежливо — юноше.

— Один Роб Рой и… так что ты будешь?

Тэхён вскидывает левую бровь. Поведение шатена граничит где-то между «забавно» и «что, нахуй?», и определённо выбивает парня из колеи. Он долго смотрит на как ни в чём не бывало ожидающего ответа мужчину и наконец, взвесив все «за» и «против», решает, что в случае подвоха успеет дать дёру, а халявная выпивка — это всегда хорошо.

— Пиво.

Музыка бьёт по мозгам, а алкоголь уже льётся в стекло сосудов. Сокджин смотрит на севшего преувеличенно подальше взъерошенного пацана и думает, что тот даже не представляет, насколько хорош. Дикой, какой-то неприрученной красотой, как будто весь собран из первобытных инстинктов и материй, неподдающихся людскому влиянию. Одни только ресницы — по-девичьи длинные, закрученные — отчего-то нервируют. Слишком кукольные, слишком неискренние, как лишний мазок на завершённой картине. Джин на них почти злится. По-пьяни, конечно, но ему действительно кажется варварством прятать глаза за такой вульгарщиной. 

И вдруг — как ответ на дурацкую мысль — острый взгляд, как холодное лезвие из-под «девчачьих» ресниц. 

Почему-то становится жарко. В чёрных глазах — героиновый мрак, и Джин думает, что последний раз его так крыло только от той таблетки на первом курсе лет десять назад.

Пиздец, как ошибается. Его так ещё никогда не крыло.

∘∘∘

Щелчок проворачивающегося колёсика зажигалки. Хруст вспыхнувшего огонька. На пару миллиметров вокруг становится чуточку теплее, а кончик сигареты опаляет оранжевым. Какая-то дешёвая дрянь без названия, которую можно купить в любом магазинчике гетто. Чимин вдыхает дым глубоко в лёгкие и выдыхает тонкой клубящейся струйкой. Жгучая горечь щекочет язык и горло, но блондин этого не замечает. Когда привычка перебивает рецепторы, отвращения не ощущаешь. Остаётся только старый добрый привкус безысходности, завёрнутый в дерьмовую толстую бумагу без фильтра, и потребность слегка размягчить затвердевшее марево мыслей.

Ещё пара тяжек. Аккуратно зажать окурок меж губ и попробовать встать. Кровать призывно прогибается и не даёт опоры, будто специально пытаясь вернуть юношу в свои чёрные (теперь местами запачканные спермой и потом)простыни. Чимин трёт глаза и долго моргает. Оглядывается. Свет проникает сквозь распахнутое окно, заливая просторную комнату до самых краёв (жалюзи в рабочие часы всегда должны быть закрыты, но персоналу прекрасно известно, где находится кнопка, а Чимин после секса хотел впустить в комнату свежего воздуха). С улицы доносятся звуки ещё сонного города. Подушки и вещи разбросаны по полу. На тумбочке — чужой телефон. На растрёпанной постели — мужчина. (Как его зовут?) 

Мальчишка поднимается, всё также сжимая сигарету в губах, наклоняется за бельём, джинсами и майкой, не спеша одевается, прерываясь на затяжку-другую, и наконец выпрямляется в полный рост. Мышцы сладко ноют, а внизу растекается нежное, тягучее как мёд чувство прошедшей, но ещё ощутимой удовлетворённости. (А ведь было чертовски хорошо)

Чимин потягивается и хрустит затёкшими суставами. Снова оглядывается на мужчину. (Красивый). Втягивает последние остатки сигареты, задумчиво рассматривая длинные ухоженные пальцы и выбеленные в платину волосы, и скидывает бычок в окно. 

Сколько он успел поспать? Час? Два? Ночь была слишком насыщенной, но утро всё равно неизменно наступает, как его ни уговаривай. Впрочем, он бы всё равно не остался. То, что Пак мог позволить себе накануне, теперь — недопустимая роскошь, тем более, на часах уже шесть, а ему ехать в другой конец города. Мальчишка подцепляет чужой телефон с тумбочки, (дорогой…) непринуждённо пихает гаджет в карман и, в последний раз окинув разворошённую комнату взглядом, открывает дверь.

Мужчина на кровати тревожно вздрагивает, но не просыпается. Чимина это почему-то веселит, и, прежде чем выйти, он, всё ещё сиплым спросонья голосом, бросает спящему тихое:

— Доброе утро. 

Дверь с мягким щелчком затворяется, и в комнате снова становится тихо.

∘∘∘

Поезд, подрагивая, мчится по рельсам. Вагоны пока не заполнены, но Пак прекрасно знает, что дело не во времени, а в направлении. Мало кто едет из центра куда-либо, кроме других районов центра. И уж точно практически нет заблудших душ вроде Чимина, которые движутся из центра прямо на юг (эдакая альтернативная версия лестницы из рая в ад). 

Перемещаться по огромному городу, а в особенности из яркого, сияющего стеклянной чешуёй высотных зданий центра в градиентно теряющие краски по мере отдаления южные районы, проще всего по системе подземных и наземных поездов. Её паутина окольцовывает весь Вайсо, расчерчивает и делит его на неровные, но очевидные части. Внутри первого кольца — Центр — сосредоточение технологий, высотные здания, офисы, крупнейший университет города… Во втором кольце, где собраны все сливки, — фешенебельные районы, парки, культурные зоны и торговые комплексы; в третьем —уже куда более простой контингент: работники невысоких должностей, не владеющие роскошными апартаментами, но всё-ещё могущие обеспечить детям высшее образование, а себе — хороший отдых. Но чем ближе к границе кольца — тем скромнее становятся здания, тем меньше ухоженных улиц и тем проще и грубее речь. Наконец, третье кольцо позади. Впереди — южное побережье. Окраины, грязным пятном распластавшиеся под боком Вайсо, именуемые (брезгливо — жителями центра и гордо — местными) «Гетто». Ни высоких зданий, ни чистоты, ни стабильности. Самые заполненные маршруты берут своё начало здесь, ближе к третьему кольцу (как раз там, где приличные здания окончательно сменяются плохонькими старыми двухэтажками), а завершаются у самых южных окраин Вайсо. Именно по этому пути жители гетто едут к рабочим кварталам: заводы по переработке, торговые порты и ещё десятки мест, кормящих бедных (хреновой, но всё же) зарплатой, а воздух и воду отходами, о которых СМИ (почему бы?) предпочитают молчать. 

Туда-то Чимину и нужно. 

Через все три кольца, затем ещё несколько станций с пересадками и пробежка до колледжа с надеждой на припрятанную в шкафчике фланелевую рубашку. Перспектива шататься по аудиториям в прикиде, рассчитанном на клуб, совсем не прельщает.

Ему и без того проблем хватает…

∘∘∘

— Где тебя носило? — шипит Тэхён вместо приветствия, когда Чимин с разбегу прыгает ему на спину со звонким «добр-рое утро!» и радостно кусает за ухо. — Блять, слезь с меня Пак.

Блондин даже для себя выглядит слишком счастливым и полностью игнорирует просьбу, ещё крепче обхватывая Кима руками и ногами. Остальные проходящие по коридору студенты опасливо обходят парочку стороной.

— О, Тэ… — щебечет Чимин, — у меня была просто волшебная ночь. Мы танцевали, потом целовались, потом пошли в випку, и это был лучший секс за, наверное, всю мою жизнь, не считая того сна с Ронни Крэем и…

— Избавь меня. — Ким наконец стряхивает друга и, поправив съехавший полупустой рюкзак, направляется к аудитории. — Я из-за тебя весь вечер просидел с тем старпёром, который мало того что вёл себя как пидор, так ещё и пытался меня напоить. — язык шатена невольно проходится по ранке на губе, но о том, что было после «попытки споить» решает умолчать, хотя внутри всё кипит от одного воспоминания.

Чимин, не отстающий ни на шаг, тихонечко прыскает и опускает ладонь на плечо Тэ:

— Дорогой мой, так он и есть пидор. Также как я, и как многие другие люди, которые бы предпочли слово «гомосексуалист», но это пустяки. Ты не голодный?

— Нет. — неодобрительно хмурится Ким: — В отличие от некоторых я ночевал у себя и успел нормально позавтракать.

— Пощади. Я проснулся в шесть и был вынужден потратить кучу бабла, чтобы успеть к первой паре.

— И по-прежнему — сам виноват.

Чимин обиженно цыкает, но, в принципе, понимает. Тэхён, с самого начала знавший, что Пак нихрена не успеет, вздыхает, но тормозит у подоконника и достаёт из рюкзака прозрачный контейнер с тремя бутербродами.

— Я говорил, что люблю тебя, Тэ?

— Ешь давай. До пары восемь минут.

В коридоре шумят подтягивающиеся к началу занятий студенты: кто-то громко ругается, кто-то смеётся; молодая преподавательница робко протискивается между курящими прямо во внутреннем дворе третьекурсниками, а заведующий учебной деятельностью сам нервно добивает последнюю сигарету. Последняя пара недель перед месяцем свободы для тех, кто не выберет отучиться дополнительный летний семестр, всегда по-особенному шумная, нервная и насыщенная. Оценки за экзамены здесь мало кого беспокоят, но вот приближающиеся тусовки в честь выпуска четвёртого курса будоражат фантазии доброй половины студентов.

Впрочем, к Чимину и Тэ это никак не относится.

— Между прочим, Джин никакой не старпёр. — снова возобновляет оборвавшийся разговор Пак и совершенно не замечает, как вновь напрягается его друг при упоминании этого имени: — Ему около тридцати, не больше. К тому же, он правда красавчик.

— Так что ж ты его не оседлал?

— Это непрофессионально. Он, можно сказать, мой босс.

— Он хоть в курсе, что ты на него работаешь?

— Думаешь, Стив Джобс знал каждого рядового сотрудника? Вряд ли. Но, между прочим, — Чимин обгоняет друга и поучительно вскинув вверх указательный палец, широко улыбается: — я слышал, что он прекрасный руководитель и лидер, так что уверен, узнай он, что я работаю в одном из его клубов, он был бы очень рад.

— Ага, — кисло отзывается Ким, — подарил бы тебе тачку и абонемент на бесплатную алкашку.

— Ауч. И почему ты всегда такой…?!

В аудиторию входят, успев ровно к восьми тридцати, и сразу занимают места в первом ряду с краю — удобно и для вечно спящего на парах Кима и для прилежного Пака, дотошно фиксирующего в конспектах почти все слова преподавателей. Несколько человек умолкают и оглядываются при появлении парочки, кто-то просто здоровается, кто-то старается убраться подальше. Чимин считает это детсадом. Держащиеся подальше считают это разумным способом избежать неприятностей (а ещё считают Кима — неуравновешенным ублюдком, а Пака — непредсказуемым ёбнутым гомиком).

На самом деле Тэхён ничего специально не делал. То происшествие полгода назад было чистой случайностью, к тому же он честно отбил шестьдесят часов на отработке и даже один раз зашёл к пострадавшему в больницу (конечно, выбитые зубы парню не вернули, но зато он научился прикольно свистеть). Чимин же, в свою очередь, просто никогда не стеснялся того, кто он есть, и никогда не пытался стать частью того общества, где за желание учиться на тебя навешивали ярлык долбоёба. Ну и, разумеется, будучи обладателем сразу двух званий, делающих человека мишенью с огромной печатью на лбу («это я! заднеприводный ботаник! врежь мне!»), Пак не мог не обладать силой поставить на место тех, кто жаждал вбить ему «нормальность». Иначе до своих восемнадцати он не дожил бы.

Преподаватель опаздывает. Взгляд Чимина бегло скользит по прошлым конспектам. Тэхён подкладывает рюкзак под голову и засыпает.

∘∘∘

У Намджуна слабо побаливает голова и ноет левое плечо. То ли он всё-таки вывернул руку вчера на тренировке, то ли тот мальчишка умудрился отлежать её за пару часов (какого было удивление мужчины, когда паренёк после секса потянулся к нему с объятиями)… Ким споласкивает лицо холодной водой и быстро стирает оставшиеся капли полотенцем. 

— Ты как? — Джин, как всегда безупречный засранец, сидит на краю кровати в отглаженном костюме и сияет таким самодовольством, что хоть жмурься.

— Супер. Смотри, ни во что там не вляпайся. — Намджун к бесцеремонности старшего давно привык, но всё равно не ожидал, что шатен ввалится в восемь утра, чтобы чуть ли не с фанфарами объявить о побеге мальчишки, и без того вполне очевидном.

— Не переживай. Пока ты купался, уборщица унесла бельё со всем вашим срамом.

— К слову, ты говорил, что держишь приличные заведения.

— С каких пор давать возможность сильным мира сего потрахаться после пары коктейлей — неприлично?

— С тех пор, как у таких мест появилось официальное название «бордель».

Джин смеётся, отчего его плечи весело подрагивают, а затем, упершись ладонями в колени, встаёт.

— Ты такой старомодный, друг мой. Собирайся, я подожду в машине. 

Он выходит из комнаты, и каждый шаг гулко отдаётся в стенах кажущегося теперь совершенно другим миром пустого клуба. Как будто близнец-перевёртыш. Там, где вчера была рвущая барабанные перепонки музыка — только спокойствие и тишина. Там, где по чёрным углам жались тени — только пыль и, местами, ошмётки расхлёстанных напитков. Там, где вспышки прожекторов поджигали сияющей белой каймой силуэты десятков горячих танцующих тел — только прохлада проветриваемой залы и запах очистителя, который уборщики уже разбрызгали по краям на стеклянных поверхностях столиков.

Намджун застёгивает безнадёжно помятую рубашку и усмехается, видя на ней следы блёсток (но как же красиво они переливались вчера на плечах и ключицах юноши). 

«А ведь он так и не представился…» — вдруг понимает мужчина, пытаясь воскресить в памяти хоть какие-то факты о мальчишке.

Он очень мило спал. Почему-то, это вспоминается первым. Несмотря на нерасположенность к разговорам в целом и знакомству в частности, на физическом уровне юноша вёл себя так, словно они были давным давно вместе. Тянулся в объятия, целовал то напористо и требовательно, то нежно и моляще, шептал что-то, уже засыпая, уткнувшись в изгиб шеи Намджуна, и всё крепче жался, как будто бы мёрз.

Ким дотрагивается подушечками пальцев левой руки до ладони правой: то же, что сделал вчера мальчишка, когда, обессиленный, упал рядом на подушки. 

«У тебя руки приятные». А потом вдруг приложил ладонь Намджуна к своей щеке и улыбнулся.

Сам Ким ничего особенного в своих руках не находит и, рассеянно качнув головой, опускает их. Оглядывается, предчувствуя, что что-то забыл, но, не понимая, что именно, быстро смиряется и покидает vip-комнату.

∘∘∘

— Реально будешь учиться весь летний семестр? — с сомнением тянет Тэхён, глядя, как Пак, подхватив кипу каких-то бумажек, уверенно движется в сторону деканата.

— Я люблю Ист-сайд, но всю жизнь здесь торчать не собираюсь, — пожимает плечами Чимин. — Чтобы выбраться нужно хорошее образование, а чтобы получить хорошее образование нужно пиздец как пахать…

Он хочет сказать что-то ещё, но внезапная преграда в виде чужого крепкого плеча сбивает блондина с прямой траектории, и бумаги срываются из его рук, разлетаясь по полу.

— Смотри, куда прёшь, урод заднеприводный. — плевком летит в лицо Паку, а Тэхён уже хватает кретина за грудки, но ударить не успевает, потому что мягкая чиминова ладонь ложится поверх занесённой руки.

— Тэ, расслабься. — спокойно и буднично, сразу развеивая натянувшиеся сквозь воздух искры. — Ну честное слово...

Джимми Ли — безмозглый и злой как чёрт двадцать четыре на семь третьекурсник, с самого появления Чимина в колледже не оставлял парня в покое. Влитая в подкорку гомофобия в сочетании с полным отсутствием перспектив на жизнь и острой нехваткой серого вещества делали его основным увеселением Пака на первом курсе, со всеми нелепыми попытками задеть и унизить его, но уже поднадоели к началу второго. Впрочем, ничего кроме скуки и лёгкого раздражения, Ли всё равно не мог вызвать.

Однако игнорировать его полностью не выходило, и дело было даже не во внушительной комплекции, а в том, что рядом с Чимином всегда был Тэхён — ходячая взрывчатка мгновенного реагирования. В итоге Пак разнимал этих двоих чаще, чем заходил в маркет за сигами. А курил Пак, как любой уважающий (и не уважающий) себя вест-сайдовец совсем не мало.

Кто-то из двух дружков Джимми насмешливо фыркает и выдаёт освежающую фразочку о «паре педиков»

и, о, как же зря он это делает…

Потому что есть темы, на которые лучше не шутить в присутствии а, тем более, в адрес Ким Тэхёна. 

Кулак наглухо влетает в живот шутника, устраивая шейкер-шоу его внутренностям, а уже в следующую секунду, сменив ориентир, вышибает и челюсть. Джимми вместе со вторым прихвостнем остервенело кидаются на Кима, но взбешённому, закалённому куда более тяжёлыми ударами и совершенно бесконтрольному сейчас шатену их перекусить не сложнее, чем обыграть в баскетбол пятилетку. Парень перехватывает Джимми за шею сзади и с силой укладывает мордой в пол, на который мгновенно срываются первые алые капли. Бьёт в скулу второму с левой и, схватив обеими руками за голову, пока не успел сориентироваться, добивает коленом по дых. 

Три скулящих, обливающихся соплями и кровью третьекурсника на ноль покалеченных второкурсников равно скорый реванш с участием большего количества третьекурсников против тех же двоих второкурсников.

Блять. Им только этой возни в песочнице сейчас не хватало...

Чимин устало вздыхает и начинает собирать с пола бумажки. Плевать. Иногда приходиться просто мириться с помехами.

∘∘∘

В высоких стёклах плещется солнечный свет, от неустанно движущейся кругами магнитной установки на столе отскакивают и бегут наперегонки по стенам и потолку солнечные зайчики. В кабинете тихо. Только быстрые мягкие щелчки ударяющихся о клавиатуру пальцев и, иногда, один-два глотка кофе в промежутке.

Справа на столе — документы на подпись: уже утверждённые проекты. На экране — ещё проходящие проверку, но весьма перспективные идеи. Рабочий телефон — под рукой. Личный…

— Ты не берёшь трубку. — с порога предъявляет Сокджин, помахивая в воздухе собственным смартфоном. — Я хотел предложить пообедать. 

— Извини, — улыбка Намджуна слегка виноватая, но больше просто неловкая: — я, кажется, снова его потерял.

— Боже, да как ты это делаешь?

Младший слегка пожимает плечами и вновь возвращает внимание экрану. Джин даёт другу шанс сказать что-то в своё оправдание, выдержав паузу в пару секунд, но, поняв, что ожидание так и останется невознагражденным, скрещивает руки на груди и тяжело вздыхает. Порой заносчивость Намджуна выходит на какой-то сверх-уровень, который Джин не в силах переварить, даже собери он всё своё терпение в одну концентрированную точку. Не то чтобы он не привык к закидонам младшего… просто есть вещи, которые его слишком бесят.

— Окей, господин-вечно-дохрена-занят, — натягивая самую фальшивую улыбку из имеющихся, выдыхает Сокджин, — ты, может, ответишь мне насчёт обеда? 

Его бы взглядом взрывать электростанции, но Намджун даже не дёргается.

— А? — как будто спросонья. — Да, извини. Пропустил мимо ушей. — он рассеянно бьёт в клавиатурную точку и откидывается на спинку кресла. — Я всё думаю о том парнишке из клуба.

— О боже, ты такая проблема. — Джин устало трёт переносицу, буквально всем своим видом выражая самую крайнюю степень утомлённости (а как ещё, если твой лучший друг — профессиональный моралфаг с пунктиком на тему приличий?): — Всего один секс без обязательств. Ты можешь расслабиться?

— Просто я не любитель… — Намджун запинается, думая, как бы помягче сказать «твоего образа жизни», но, ничего не найдя, просто неопределённо ведёт рукой в сторону: — этого.

— Этого. — мрачно кивает шатен и прекрасно понимает, что на самом деле хотел сказать младший. — То есть тебе длительные отношения не подходят, секс на одну ночь не подходит… 

— У меня много работы, — уклончиво улыбается Намджун, за долгие годы понявший, что есть вещи, в которых им с Джином не найти компромиссов даже спустя десятилетия. 

— Да, — слишком громко соглашается старший, — и если ты продолжишь пахать в том же духе, то так и помрёшь в компании своих собак и двигателей.

«Собаки и двигатели»… Только Сокджин мог такое сказать. Блондин старательно прячет улыбку.

— А ты, значит, от меня отрекаешься? — как бы уточняет мужчина.

— Я твой друг, а не матушка. — фыркает шатен. — Я не собираюсь сидеть с тобой до самой старости.

— Да, но, знаешь, — почти грустно вздыхает в ответ Намджун, — если продолжишь менять партнёров в том же духе, то так и помрёшь в компании меня, моих собак и двигателей.

Решив, что всё это ниже его достоинства, Ким Сокджин отправляется обедать в гордом одиночестве.

∘∘∘

Чимин не помнит, как засыпает, вернувшись домой. Как только они приходят, Тэхён падает на скрипучую кровать друга, тянет со стола старенькую приставку и врубает что-то невыносимо громкое, а Пак, утомлённый бессонной ночью, выключается прямо за столом, уронив голову на конспект, который планировал перечитать после занятий. 

Когда он просыпается, Тэхёна уже нет. Чимин проходит из комнаты в комнату, избегая только родительской, но друга так и не находит. 

«Куда испарился?» — отправляет он сообщение, убедившись, что поиски тщетны, и возвращается в свою спальню. Проветриться бы…

Чимин выуживает из кармана пачку и достаёт из неё сигарету. Неторопливо суёт меж губ и поджигает. Была б это дурь… Он садится на подоконник и широко открывает окно. Со второго этажа падать не страшно — Чимин уже совершал этот трюк лет пять назад, и кроме этого ещё три или четыре раза. Ни царапинки. 

Иногда он думает, что чертовски везуч. Иногда почти успевает поверить в это. А потом вспоминает, что он в гетто, и наваждение как-то сразу проходит. Наверное, он бы хотел жить где-нибудь в центре, пить дорогой алкоголь и водить крутую тачку, но пока было бы неплохо хотя бы прилично устроиться здесь. Может быть, снять квартирку вместе с Тэхёном, закончить колледж, найти работу серьёзнее танцев в ночном клубе…

Он пихает догоревший окурок в пустую бутылку из-под Pepsi (очевидно, оставленную Тэхёном, ведь Пак избавляется от мусора сразу, не дожидаясь, пока тот накопится хреново пахнущей кучей) и спрыгивает с подоконника. 

На самом деле ему нравится работа в клубе. Там он может показывать всего себя без расчёта на то, что ему в лицо прилетит чей-то кулак, а в почки — чужая нога. Там есть всё то, чего нет в гетто: роскошь, деньги, хороший вкус и… геи. По правде, Чимин любит гетто, но любил бы ещё больше, не будь в нём так много фанатиков, жаждущих выбить из него «эту дурь» вместе с зубами. Клуб — как отдушина, тонкая трещинка в застывшем камне, через которую воздух просачивается в зацементированную яму, служащую Чимину домом. В клубе его не осуждают. В клубе им восхищаются. В клубе его хотят.

Мальчишка берёт со стула майку, на которой по-прежнему — следы тех блёсток, что он небрежно размазывал по плечам в гримерке накануне, пятнышко от неаккуратно оброненной на грудь капли коктейля (нужно бы застирать позже) и… (Боже, блять) запах чужих духов. Тех самых, отдающих приглушенной прохладой лесов, свежестью родников и, почему-то, металлом (так как его звали?). Чимин утыкается в ткань и глубоко вдыхает оставшиеся воспоминания. 

(Намджун)

Его звали Намджун, он приехал с личным шофёром на Бентли, расплатился чёрной картой и поздоровался с Ким Сокджином так, будто они старые друзья. А ещё у него не запароленный телефон и это весьма, весьма опрометчиво…

Пак вытаскивает из заднего кармана джинс чужой смартфон. Совсем новый, последней модели; классический программный интерфейс, чёрные обои; практически пустая галерея — только несколько фоток неба и пары симпатичных псов (как мило); приложения в основном — для работы и связи, музыка — преимущественно кантри и что-то из олдскульного рока (а вот это уже настораживает); зато контактов оказывается столько, что у Чимина начинает рябить в глазах, пока он листает кажущуюся бесконечной ленту номеров.

(Ладно, пойдём по другому пути)

Парень открывает настройки, ID и не ошибается. Помимо полного имени и почты на экране сразу высвечивается несколько привязанных номеров. Хоть один точно должен помочь, ну а если нет — можно использовать почту. Но это потом.

Собственный телефон взрывается звонком — Тэ.

— Куда ты пропал? — начинает блондин, но осекается, отчётливо распознав на фоне крик, а сразу с ним — глухую злость в голосе Тэхёна.

— Я недалеко от вокзала. Возле заправки, на пятой.

Пак реагирует мгновенно: суёт украденный телефон в верхний ящик стола, быстро натягивает майку и хватает ключи от дома.

— Тэ, какого…? 

— Здесь западные.

У Чимина мгновенно покалывает кончики пальцев и адреналин разгоняет кровь. Блять Блять блять блять… Он сбегает по лестнице вниз:

— Ты в порядке? 

— Да, но…

— Дождись, ничего сам не делай! Я буду через десять минут.

Он сбрасывает звонок и натягивает первые попавшиеся кроссовки. Выскакивает за дверь и быстрым движением проворачивает ключ в скважине.

Если очень постараться — можно успеть за семь минут. Если Ким попридержит таланты — этого может хватить. 

Но, блять, когда этот придурок вообще кого-то слушал?

∘∘∘

Для любого среднестатистического жителя центра, гетто всегда было диким и мрачным местом. Ровно настолько, насколько богатой и роскошной слывёт жизнь в парадных районах процветающего города, настолько паршивой и никчемной представляется жизнь на южных окраинах. Но, по правде, это всего лишь фантазии бо́нзы (ядовито-насмешливое словечко, которым местные наградили богатеев из центра).

На самом же деле гетто, не имеющее ни покровителя, ни стабильности, не подчиняющееся законам, привычным большим городам, и толком не контролируемое органами правопорядка, живёт полной жизнью, насыщенной самыми яркими, буйными красками и является куда более самодостаточным и самобытным, чем можно представить. Здесь цветёт преступность и устраиваются самые сумасшедшие вечеринки. Здесь презирают вылизанных богатеев и в открытую шлют к чёрту власть. Здесь пьют как в последний раз и строят воздушные замки из дерьма и пепла. Здесь действительно умеют веселиться и никогда себе в этом не отказывают. Грязно-жёлтое Гетто. Репетиция ада, ритм и свободолюбие которого не может не заворожить.

Как заведено — жители центра брезгают неуправляемым сбродом из гетто. Как заведено — «сброд» отвечает взаимностью. Но если для ненависти южан все причины банальны и стары как мир, то для ненависти бонзы есть нечто не вполне очевидное. 

Страх.

Вайсо разделено на части кольцами железных дорог, статусом и, конечно же, уровнем заработка местных.

Гетто разделено бандами. 

Вестсайдские — на юго-западе, Истсайдские — с юго-востока, а посередине меж ними, как кладбище, — Пустошь — несколько старых заброшенных кварталов, где чаще всего вспыхивают самые крупные бойни. 

И ничему их не остановить. Долгие годы Вест-сайд и Ист-сайд грызут друг-другу глотки. За территорию, за честь, друзей или за просто так. По привычке. Как не успевающий затормозить поезд, вражда востока и запада не может остановится, годами летя по инерции, волоча за собой новых и новых людей, подпитываясь их необоснованной ненавистью и насыщаясь их злобой. Ни победить, ни проиграть. И это не тот случай, когда подобное можно не заметить или проигнорировать. Слишком много жертв, слишком пугающие беспорядки, слишком большие последствия… 

На деле, местные жители боятся банд не меньше бонзы, но, в отличии от последних, это страх благоговейный, пропитанный уважением и даже гордостью. Живя в разделённом мире нельзя не принять чью-то сторону, поэтому даже те, кто обходит стороной вспышки конфликтов, здесь знают, на чьём они берегу и кому преданы. По большей части простые люди поддерживают членов банд, помогая, чем могут, предупреждая о «чужаках» на своей территории и укрывая от полиции, иногда пытающейся навести в гетто порядок. Можно сказать, банды служат единственной силой, которую юг признаёт и перед которой склоняется. Быть членом банды здесь почти равносильно тому, чтобы быть героем. Так обычные дети мечтают вырасти и стать космонавтами, учёными или актёрами, а южная ребятня с малых лет сбивается в шайки и воображает себя бьющимися за права своего берега головорезами. Паршиво, конечно, но у всех свои кумиры. Кумирами местных становятся либо заведомо склонные к насилию психи, либо откинувшиеся с зоны преступники. Хотя и порядочных работяг, попросту выросших на принципах своего берега и решивших отдать ему свою преданность, бандам всегда хватало. Главное — умей драться и будь верен.

Как бы там ни было, несмотря на репутацию, гарантирующую уважение и выгоду во многих вопросах, далеко не любой решится ввязаться в это дерьмо. Быть членом банды значит не только иметь пропуск куда угодно, но и быть готовым сдохнуть в любой момент, а на такое не каждый пойдёт. Да и начальство весьма… своеобразное.

Лидер Вест-сайда, занявший свой пост около четырёх лет назад и прославившийся невероятным талантом к продаже наркотиков, по слухам — чертовски мрачный тип, страдающий проблемами с гневом и тягой к холодному оружию. Лидер Ист-сайда — инфантильный, косящий под хиппи латентный шизофреник, вычисляющий предателей при помощи голосов в своей голове и жестоко расправляющийся с теми, на кого они указали.

Всё — слухи. Но даже будь они сотню раз преувеличены, угроза всё равно будет реальна, члены банд всё равно будут подыхать, а непричастные всё равно будут попадать под раздачу. Так было всегда: не успевший вовремя свалить с дороги случайный прохожий или притормозивший поглазеть идиот — любой рисковал быть сбитым этим бесконтрольным лишенным вменяемости монстром вражды. Что уж говорить о непосредственных участниках…

Чимин бежит так быстро, как может. Если западные пересекли границу, то за эти пять минут столкновение уже могло увенчаться серьёзными травмами... О том, в каком состоянии он найдёт Тэхёна, Пак даже думать не хочет. 

Ким всегда имел склонность к коллекционированию всех как близлежащих, так и труднодоступных проблем. Он их будто притягивал. Впрочем, в его защиту — напороться на стычку Вест-сайда и Ист-сайда в районе, где они двое живут, также легко, как найти в гетто бездомного. Слишком близко к границе — условной, но точно известной каждому местному с детства, да и слишком наглыми стали истсайдовцы в последнее время.

Поворот. Второй. Дыхание сбито. Чимин застывает и слышит, как сердце испуганно падает вниз. 

Улица пуста.

Взгляд выхватывает всё какими-то кадрами: разбитая витрина, кровь на земле и лежащий лицом в землю человек, спутанными каштановыми волосами напоминающий Кима. 

— Тэ!

Чимин в два шага подлетает к парню и осторожно его разворачивает.

Выдох.

Не он.

Пак оглядывается по сторонам, панически ища подсказку, но та находит его иным путём: выстрел взрывает воздух соседней улицы.

∘∘∘

Сперва Тэхёну кажется, что пуля вонзилась ему в висок и прошла насквозь — такой оглушительной болью отзывается разорвавшийся меньше чем в метре звук. Мужчина, несколько секунд назад бросившийся на него с ножом, ошалело оглядывается, пытаясь понять, кто воспользовался огнестрельным оружием (редкая роскошь для бытовой уличной стычки), и эта ошибка обходится ему слишком дорого, потому что даже лишённый ориентации Ким отчётливо видит блеск лезвия и выбивает его из рук ублюдка при первой возможности. 

— Сука… — беззвучно шипят губы западного, а опустевшие пальцы сжимаются в кулак.

Тэхёну паршиво. Первые пару минут ему казалось, что он и один справится, но чем больше людей прибывало к месту столкновения, тем меньше сил у него оставалось, и этот, хер знает какой по счёту говнюк, норовил стать последним в сегодняшнем списке. 

Их было всего двое. Две поганые западные крысы, решившие, что могут в открытую шляться по улицам Ист-сайда без подстраховки. На стороне Тэхёна была неожиданность. На стороне западных — количество и опыт. 

Когда хозяйка магазинчика, в чью витрину Ким отправил морду первого уродца, дозвонилась до племянника, косвенно участвовавшего в делах банд, Тэхён уже начал проигрывать. Благо, Джихо (известный на восточном берегу как правая рука лидера) покупал дурь недалеко и быстро созвал несколько ист-сайдовских, так что уже через пять минут улица кишела членами обеих банд (Ким упустил момент, когда и тот самый, с кусками стекла в шевелюре, успел известить своих). Потом всё смешалось. На помощь уже не стоящим на ногах приходили новые, кто-то отволакивал рухнувших, кто-то вызывал подмогу… Всего за несколько минут начинавшаяся как мелкая стычка драка переросла в полномасштабный пиздец. Но всё же западных было меньше, и истсайдовцы стали теснить их к границе. К тому моменту Тэхён уже даже не различал, где свои, а где чужие. 

Кулак догоняет его неожиданно быстро и тут же сбивает с ног. Огромная туша приземляется сверху, вышибая весь воздух из лёгких, а удары начинают сыпаться будто со всех сторон разом. Глаза затопляются красным. В ушах до сих пор — только звон. Рот наполняется вязкой слюной и тошнотворным железом, и Ким тонет в боли, рычит, брыкается, но никак не может скинуть с себя весящее, кажется, не меньше центнера тело. 

Тэхён понятия не имеет, когда это стало нормой. Пока он был бестолковым подростком и бежал от всего, связывавшего его с родителями, всё казалось таким простым и очевидным... Киму и шестнадцати ещё не было, когда только ставший лидером Дракон принял его в банду востока, на первое время запретив лезть в настоящие драки. Тэхён тогда бесился, выл от беспомощности, но стискивал зубы и изо всех сил старался быть полезным… Потом — первые серьёзные стычки, после которых костяшки превращались в измятое облезлое нечто; бездумные попытки забыться; риск, бьющий адреналином в мозг хлеще чем кокаин... А потом появился Чимин. Этот мелкий, только кажущийся слабаком пацан, который так и не перестал всюду таскаться с Тэхёном…

Пиздец. Если бы Пак увидел его сейчас, — сам бы прибил.

Чей-то ботинок врезается в живот ублюдка, отбрасывая его на полметра в сторону, и этого достаточно, чтобы Тэхён, вскочив на ноги, вернул сопернику всё, чем тот успел, и чем только собирался наградить Кима. Кровь хлещет из носа мужчины, разбрызгиваясь по рту и щекам, но озверевший шатен даже не думает останавливаться. Только поняв, что ублюдок в отключке, он оглядывается, чтобы узнать, откуда к нему пришла помощь.

Первое, на что натыкается взгляд — лежащее на земле тело. Багровая лужа расползается под головой, и юноша даже сквозь смазанную пелену затёкшей ему самому в глаза крови, видит чернеющее отверстие на чужом лбу. 

Не повезло.

Собрав ошмётки сил, Ким поднимается на ноги и, шатаясь, вглядывается в последние очаги бойни. На радаре — около пятнадцати человек восточных и обглоданные остатки западных, позорно подбирающих хвосты. Трое или четверо вестсайдовцев пинками и толчками гонят крыс к границе. Остальные, покончившие со своими соперниками, собрались кольцом вокруг двух последних дерущихся. 

Тэхён еле переставляя ноги добирается до столпившихся и, опершись о чьё-то плечо, заглядывает внутрь круга. Кривая улыбка освещает искалеченное лицо, как только глаза выхватывают замерших друг напротив друга соперников. 

И Ким точно знает, что Чимин ударит первым.