Я в твоей ДНК

Аппарат искусственной вентиляции лёгких размеренно поднимался и опускался, тихо шелестя мехами. Игорь в окружении пикающих и монотонно гудящих приборов выглядел так, словно очень крепко спит. О том, что сон этот явно затянулся, напоминали магистрали из пластиковых трубок, торчащих из рук и носа, и маленькие круглые датчики, приклеенные к обнажённой груди. Цвет больничного постельного белья ещё больше подчёркивал бледность человека, заточённого в одноместной палате.

      — Кто бы мог подумать, Игорёк, — слова с горьким привкусом печали сорвались в пустоту коридора. Прокопенко стоял возле большого окна, ведущего в палату Грома. К глазам подступили непрошеные слёзы, которые так и остались лишь тонкой полоской солёной влаги — тыльной стороной широкой ладони полковник смахнул их, стыдясь минутной слабости.

      Воздух — спёртый, пропитанный запахом медикаментов и дезинфицирующих средств, ненавистный до зубовного скрежета. Этот запах всегда становился напоминанием того, что даже лучшие из людей невечны, все рано или поздно обретают свой покой. Последний раз, когда он так же стоял у дверей реанимации в наброшенном на плечи больничном халате — в далёком девяносто пятом.

      Питер был другим, а вот маргиналы всегда были одинаковыми. Тогда, в лихие девяностые, Фёдор стоял возле палаты лучшего друга — Кости Грома. И видел его в последний раз. Сын вырос копией отца, потому смотреть было невыносимо. Прокопенко будто снова вернулся в прошлое, где близкий человек уходил от него с каждой минутой. Старые раны внутри закровоточили с новой силой. Время не лечит — оно лишь притупляет боль.

      Изо всех сил сжав ладони в кулаки, он очень старался не проводить никаких параллелей и заставить подумать о том, что Игорек — сильный и выкарабкается.

      «Не каркай, дурак старый», — эхом пронеслось в голове, отрезвляя.

      Этот — выживет. Обязательно. Дикий ещё, неосмотрительный, кровь с молоком, вечно на рожон лезет. Из стопок заявлений об уходе по собственному желанию у Прокопенко в кабинете можно было конкурс оригами устраивать во всем отделе. И надо ж было в тот день ему, паршивцу, отдать табельное с удостоверением. Молодой, полный энтузиазма и до краёв набитый обострённым чувством справедливости вперемешку с максимализмом — неидеальный сотрудник, но хороший человек и преданный друг. Только одному Грому могло в голову дурную взбрести без подкрепления, с одним ПМ за пазухой решиться на такое: брать банду, кошмарившую небольшие отделения банков. Вот выберется он отсюда, получит по первое число.

      «Только выберись, Игорёк».

      На ватных ногах Прокопенко поплёлся к выходу из отделения, уже у самого порога обернулся и с грустью выдохнул.

      — Фёдор Иванович, а я как раз вас и искала. Медсестра сказала, вы ещё тут, — лечащий врач, очаровательная Анна Петровна, молоденькая девочка совсем. Глаза цвета крепкого кофе, а волосы что шёлк — белые, как снег. Красавица. Вот бы Игорёк с ней поладил. Глядишь, остепенился бы уже — четвёртый десяток разменяет скоро, а то, как сыч, вечно один, под пули бесконтрольно лезет. — У Игоря обнаружили большое количество тромбов в крови, нужна и операция срочная, и переливание. С донорами у нас, сами понимаете, как дела обстоят, — она бессильно развела руками и продолжила, — на простых смертных и бюджетников никогда не хватает. И операцию ваша страховка не покрывает. — Врач виновато улыбнулась, а у Прокопенко всё внутри похолодело.

      Лицо вмиг вспыхнуло, будто от пощёчины. Гром был человеком эксклюзивным, что на службе, что в жизни, и Фёдор Иванович знал, что «первую отрицательную» днём с огнём не сыщешь. Но ради Игоря стоило напрячься, последнее отдать — найти, занять денег, украсть всё необходимое для него.

      — И что же делать, Анечка? — голос ослаб, потух, как перегоревшая лампочка. Он по-отечески сжал хрупкое предплечье, силясь не потерять равновесие. Надежда ускользала, таяла с каждой минутой, как снег на весеннем солнце. Они с женой точно на роль доноров не сгодятся — и возраст уже не тот. Влиятельных людей или знакомых у Игоря тоже не было — не такой человек он. Дружил только по зову сердца, а не по рангу и должностям.

      — Может в фонды обратиться? Времени в обрез, но ещё есть. Вот, Сергей Разумовский, например. Он нам в прошлом году всю интенсивную терапию реконструировал. Хороший человек, не равнодушный.

      — Этот тот, который гений компьютерный, что за город радеет? — Анна в ответ оживленно кивнула, мягко дотронувшись до сухих ладоней Прокопенко и чуть сжав в знак поддержки и сочувствия.

      — Вот его визитка, — девушка, вытащила небольшой прямоугольник из нагрудного кармана. — Позвоните. За спрос не платят.

      Фёдор Иванович не стал дожидаться даже вечера — набрал номер трясущимися руками ещё на парковке госпиталя. На удивление, помощница Разумовского, попросив «немного повисеть на линии», через пару минут уже диктовала время, в которое его готовы принять, и продиктовала адрес офиса.

      Следующим утром Прокопенко стоял на пороге кабинета самого молодого и успешного бизнесмена в России. Парень сразу же расположил к себе, участливо выслушав и постоянно делая какие-то пометки у себя в ежедневнике — странность для нынешней молодёжи, но было в этом что-то старомодное, напоминавшее о тех временах, когда люди были человечнее и отзывчивее.

      — Понимаете, Сергей, он мой единственный близкий человек, я ради него всё готов… — Прокопенко осёкся на полуслове, когда встретил взгляд синих глаз, полный тревоги, боли и какой-то неведомой тоски. В них плескалось трагичное понимание всех слов, что хотел, но не озвучил полковник.

      — Знаю, о чём Вы говорите, — парень аккуратно отодвинул от себя всё время покоящуюся под ладонью папку в сторону и снова посмотрел на посетителя. — Есть люди, без которых мы теряем опору под ногами и веру в будущее. Это страшно и больно. Несправедливо.

      Оба умолкли на мгновение, погрузившись в свои мысли.

      Первым вновь заговорил Разумовский:

      — Я улáжу все вопросы с госпиталем, не переживайте, сейчас же свяжусь с руководством, — парень поднялся с места, давая понять, что разговор окончен. Прокопенко в ответ встал, пожал прохладную ладонь, и кажется, готов был кричать от чувства облегчения. Уже уходя, он остановился — его окликнул уставший голос Разумовского: — Вы сказали, у Игоря первая группа крови?

      Когда дверь кабинета закрылась, а в коридоре послышались тяжелые удаляющиеся шаги, Сергей снова обессиленно опустился в кресло, пытаясь не взреветь от опустошающей, выжигающей всё нутро боли, что вернулась и скреблась на краю сознания. Его самый близкий человек, друг детства и тот, кто был важнее всех на свете, значился погибшим на спецзадании в Сирии.

      С того злополучного дня прошло больше года. Копию личного дела тогда прислали спустя пару дней, но Сергей раз за разом открывал чёрно-белые страницы, листая их и надеясь, что метка «погиб» лишь почудилась и всё это — оживший страшный сон. Жить, зная, что Олега больше нет, было невыносимо. До сорванного голоса от собственного крика, до проламывающей грудину боли, до красных глаз, с не просыхающими слезами. Друг стал безмолвным чёрным могильным камнем, к которому Серёжа приходил почти каждый день, пытаясь понять, как существовать дальше. Как заново дышать и заново учиться жить одному.

      Но когда прошлым утром, в годовщину памяти об Олеге, он услышал просьбу начальника главка Питерского МВД, в голове шальной мыслью пронеслось — это знак, что его собственная жизнь продолжалась не зря, не потеряла смысл, он ещё нужен и во что бы то ни стало поможет.

      Внутри всё звенело, как натянутая струна, а дрожащий голос распоряжался о том, чтобы перевести необходимую для оплаты операции сумму на счёт госпиталя. Тем же днём Разумовский сам приехал в учреждение и подписал согласие на донорство. Какова была вероятность того, что у них с Игорем будет одна группа крови? Разумовский не верил в судьбу до этого момента. Но желал спасти если не себя, то хоть кого-то, кто в этом очень нуждался.

      Уже лёжа в серой, холодной операционной, под светом потолочных ламп, что выглядели, будто инопланетные тарелки, Сергей с интересом наблюдал за работой команды врачей и за тем, как густая тёмно-бордовая кровь бежала по прозрачному катетеру, красной нитью жизни соединяя двух людей. Разумовский не удержался от того, чтобы внимательно разглядеть лицо человека, которого видел лишь в новостных выпусках. Волевой подбородок, поросший щетиной, короткие тёмные волосы, судя по форме, не раз сломанный нос, плеяда синяков и ссадин на лице и крепком теле.

      Простая, неброская внешность, но что-то цепляло. Захотелось посмотреть в глаза, узнать их цвет. Но это потом — сейчас оставалось надеяться на то, что всё это не зря и Игорь будет жить.

      Даже когда в операционной погас свет, а Игоря перевели в отделение интенсивной терапии, Сергей настоял на том, чтобы остаться в госпитале. Устроившись на двухместном диванчике в холле, он решил дождаться хоть каких-то новостей о состоянии Грома. Переодевшись в кричащего цвета сиреневый свитер с совами — на заказ сделанная копия его самой любимой вещи из детства, — Разумовский безучастно смотрел на снующий из стороны в сторону персонал больницы. Через несколько минут в коридоре послышались знакомые тяжелые шаги — Фёдор Иванович Прокопенко летел на всех парах, держа в руке большой цветастый пакет. Завидев Сергея, он поспешил к нему и уселся рядом.

      — Я не знаю, как и чем Вас благодарить, мне Аннушка сказала, что Вы сделали для Игоря, — на глаза мужчины выступили слёзы, но он сдержался и, кашлянув, запустил руку в пакет. — Это Вам, говорят, надо после переливания.

      — Спасибо, — Разумовский не сразу понял, что у него в ладони лежит гематоген. Улыбка сама собой расцвела на пересохших губах. — Меня уже шоколадками накормили в ординаторской.

      — А Игорёк козинаки любит, — Прокопенко с тоской посмотрел на закрытые двери отделения.

       — Я запомню, — буркнул Серёжа и принялся распаковывать презент. Всё-таки обильная кровопотеря давала о себе знать — слабость и лёгкая тошнота с головокружением преследовали уже около часа. — Фёдор Иванович, а расскажите про него ещё что-нибудь, — вопрос застал полковника врасплох, и он на секунду нахмурил седые брови. А затем пустился в пространный рассказ, под звуки которого Сергей благополучно уснул, положив голову на плечо Прокопенко.

      Две последующие недели пролетели со скоростью света: Сергей навещал Грома каждый день в надежде, что сможет познакомиться с героем новостей лично и ближе. После каждого визита он стал оставлять упаковку любимого лакомства майора, что горкой возвышались на столе в отдельной палате. Медсёстры тихо перешёптывались, когда замечали, что Разумовский часами мог сидеть возле кровати Грома, но парню было совершенно плевать. Было глупо, но Серёжа читал ему вслух книги, иногда ставил любимую классическую музыку, рассказывал о своём детстве и очень сильно надеялся на то, что Игорь придёт в себя как можно скорее. Впервые за долгое время Сергей почувствовал себя не одиноким и оставленным. Он обрёл, как ему показалось, новый смысл.

***

      Воздух пах весенней свежестью и первоцветами. Солнце уже припекало, проглядывая даже через свинцовый купол облаков. Гром удивился, когда услышал историю своего чудесного спасения, но, увидев на одной из пачек с козинаками небольшую записку на фирменном бланке «Vmeste», позвонил и попросил о личной встрече в день выписки.

      Они встретились в парке, что огибал корпус госпиталя, скрывая неказистое здание под тенью расцветающих деревьев. Разговор как-то сразу наладился, хоть было заметно, что оба нервничали.

      — Спасибо хотел лично сказать, вы мне жизнь спасли, — Сергей секунду помолчал, коротко кивнул и спросил:

      — Вас что-то тревожит, да? — Разумовский ощущал волны беспокойства, что разливались по телу и будто бы передавались от Игоря к нему.

      — Да вот, новости посмотрел с утра, — процедил он.

      — Вы про то, что этого ублюдка выпустили? — голос дрогнул.

      Кирилл Гречкин — убийца детей, который избежал наказания и был отпущен из зала суда. Сергей знал этих ребят — такие же, как и он, сироты из «Радуги». Когда узнал, что произошло, долго не мог успокоиться, крушил всё, что под руку попадалось. Даже отключился на пару часов — что-то подобное уже бывало с ним. В тот день, стало известно о гибели Волкова. Списал всё на сильнейший стресс.

      — Ловишь их, доказуху собираешь, жизнью рискуешь, а эти потом… — Гром зло сплюнул себе под ноги. Желваки зашлись в беспокойном танце на скулах.

      — А как думаете, таких, как Гречкин, вообще когда-нибудь настигнет хоть тень какого-то правосудия? — Разумовский смотрел куда-то вдаль, будто разговаривал сам с собой, но в то же время обращался и к Грому.

      — Для таких чертей отдельный котёл в Аду есть, я уверен, — Игорь устало повернулся к своему собеседнику.

      — Да, наверное только огонь преисподней сможет хоть как-то справиться со всей этой чумой нашего времени.

      — На костёр всех, как в Средневековье? Веток не хватит, — Гром ухмыльнулся, но бросил обеспокоенный взгляд на будто бы отсутствующего Сергея.

      — Иногда достаточно одной искры, чтобы пламя разгорелось, — он встал со скамьи, стряхивая с себя невидимые пылинки. — Поправляйтесь. Этому городу нужен не только такой герой, как Вы, — он повернулся и встретился горящим неестественным янтарным цветом взглядом с внимательными глазами Игоря, — но и человек, способный решить все проблемы жёстко и радикально.

      С этими словами он пошёл прочь из парка, оставляя за собой наэлектризованный воздух и какое-то чувство тревожного беспокойства, клокочущего внутри.

      «Странный он какой-то», — промелькнула мысль в голове, которая всё ещё гудела, как высоковольтная вышка. Гром нахмурился, снова проводив взглядом удаляющуюся фигуру человека, который спас ему жизнь, не требуя ничего взамен. Или Игорь ошибочно принял негласно заключённую сделку за добродетель?

      Через два дня Гром, ещё будучи на законном больничном, из всех новостей с самого утра узнал о том, что одиозный Кирилл Гречкин был найден мёртвым — сгорел в собственном автомобиле, а уже к вечеру на всех аккаунтах «Vmeste» началась прямая трансляция, которую вёл некто под именем «Чумной Доктор». Незнакомое раньше чувство тревоги заклокотало где-то в районе солнечного сплетения. Майор нутром чувствовал, чьих это рук дело, но теперь, когда в нём текла кровь Сергея, всё в разы усложнилось, загоняя некогда решительного полицейского в тупик. Настала его очередь спасти Разумовского. От самого себя.