Киё было не привыкать к шуткам, что вытворяли её тело и разум. Очнуться в совершенно незнакомом месте? Нормально. Быть на краю пропасти и чувствовать себя при этом спокойнее, чем под пледом в кресле? Легко. Кто-то бы давным-давно свихнулся от подобного, а она держалась. Принимала как данность, как игры больного подсознания, желающего испытать своего хозяина на прочность.

[У пустоты ужасно много лиц. Возможно, она и сама была таким кукольным лицом.]

Когда Киё вновь открыла глаза, то вокруг была темнота. Она не думала о том, где она и как оказалась в этом странном помещении. Киё сидела на каменном полу, держала в руках витраж, не больше книги размером, протирала его от пыли, хотя той там не было и в помине. В груди томной кошкой мурлыкало чувство покоя.

Всё прекрасно.

Всё хорошо.

Всё чудесно.

Темнота прекрасна для тех, кто устал. Она скрывает недостатки и достоинства, делает всех равными, чем не может похвастаться свет. Для Киё ночь и темнота — это ощущение спокойствия, защищённости, тепла, уюта. Которое, разумеется, не может длиться вечно. Киё чувствует изменения вокруг ещё до того, как их осознает сам мир. Очень тонко, скорее даже не чувствует, а просто понимает в один момент, что пружина сжалась до предела и готова распрямиться.

Закрывала глаза Киё в темноте; когда же открыла их, за спиной разливался неяркий свет. Она видела витраж, который держала в руках. Тёмно-синее небо и звёздный дождь. Мгновение тишины и абсолютной власти. Прекрасный миг торжества неведомой силы.

Киё обернулась на свет, льющийся от кристалла. Огромного, почти в человеческий рост. Люди бы с радостью начали убивать, существуй в мире подобной красоты и чистоты алмаз. Глупая мысль, но она проносится в голове против воли. А кристалл завораживает переливом граней и каким-то абсолютно внеземным светом. Тёплым и нежным, не таким, как солнечный, лунный и тем более искусственный свет.

Когда внутри кристалла появляется червоточина, Киё хочется кричать, будто от боли. Узкая, чёрная, отвратительная червоточина. Она постепенно разрасталась, словно гниль, что пожирает плоть, и от неё исходил зеленоватый свет, перекрывающий кремово-лимонный свет кристалла. Киё подумала о трупах, глядя на зеленоватое мерцание. Мерзкое. Гнилостное. Тоскливое.

Безысходность.

Пустота.

Боль.

Киё чувствовала всё это в тот самый момент, когда кристалл взорвался. Разлетелся на тысячи осколков, словно самая обычная стеклянная ваза, выскользнувшая из мокрых рук. Киё прикрыла голову и лицо руками, не думая, действуя инстинктивно. Ей хотелось бояться, потому что мозг кричал на все лады, трубил об опасности, но тело и эмоции как будто оборвали. Накрыли ничего не пропускающим куполом апатии.

— Так рушатся мечты. Прекрасно, не правда ли? — голос звучал из темноты.

Острые осколки кристалла пролетели мимо, хвала духам. Но слова застыли на губах, когда Киё увидела человека, вышедшего из темноты. Он стоял и улыбался, держа в руке точную копию взорвавшегося кристалла. Маленькую, не больше кулака размером, но точную до мелочей. Киё не видела этого, стоя на коленях и не убирая рук от лица, глядя на гостя сквозь пальцы. Она просто чувствовала, что огромный кристалл и тот, что покоился в руке человека, похожи, словно братья-близнецы.

Каин. Он стоял в двух метрах от неё, если, конечно, тусклый свет осколков позволял правильно определить расстояние. Без чьего-либо украденного обличья, такой, каким он был на самом деле. С тёмными, чуть вьющимися волосами. Упрямым подбородком. Тёмными, почти чёрными глазами.

[Жизнь — вечная пытка, она не закончится так просто.]

Киё хочется сжаться под пылающим взглядом, исчезнуть, испариться. Уйти в спасительную темноту. Не слышать ни слова из того, что говорит Каин. Но каждое его слово против воли впечатывается в разум.

Всё это, всё, что существует, — пытка. И это не закончится так просто. Умрёшь или нет, оборвёшь свою жалкую жизнь сам или терпеливо дождёшься своего часа. Царство кошмаров вечно, а он — Властелин страха — вечный повелитель ужаса в этом безумном, непрекращающемся сне.

Каин сжал в руке кристалл; тот лопнул, кровоточащий кулак охватило зелёное пламя, а одновременно с этим вспыхнули и осколки большого кристалла, освещая огромную залу. Пламя - не менее жуткое, тоскливое и гнилостное, чем свет от червоточины, уничтожившей кристалл.

— Ты не составишь мне компанию, котёнок? — Лицо Каина искажает безумный оскал.

Мир вокруг словно плавился, меняя свою форму под желания Каина. Из ниоткуда появились тысячи зеркал, в каждом из которых были видны сцены, переполненные болью, страхом, ужасом, предательством и смертью. Запах гниющей плоти разливался в воздухе, будто зала в миг стала полна трупов. Может, и была на самом деле, но у Киё не было сил оглядеться. Хотелось убежать, спрятаться, исчезнуть из залы, в которой не было ни входа, ни выхода.

Дикий хохот.

Безумие.

Пляска зелёного пламени на осколках кристалла и отблески на стенах залы. Плач тысячи голосов дополняет хохот Каина, вой раненого зверя примешивается к безумию... Киё самой хочется кричать. Чтобы не слышать происходящего вокруг. Не видеть того, что отражается в зеркалах. Не чувствовать чужой боли, режущей хуже ножа. Не страдать от невидимых порезов, обжигающих плоть.

Когда Каин прочерчивал воздух скальпелем, Киё казалось, будто порезы проявляются на ней. Жжение раскрывающейся плоти. Холод и металл крови, стекающей тонкими струями по щекам и губам. По плечам и рукам. Дьявольская пляска безумного, животного ужаса.

Киё сидела на коленях на каменном полу, усеянном пылающими осколками, когда повеяло могильным холодом. Среди зелёного огня разрастался холод, пахнущий перепрелой землёй, хвоей и мятой. Киё опиралась одной рукой на пол, другую прижимала к груди. Не хватало сил поднять голову от пола, утереть непрекращающиеся слёзы и посмотреть вокруг. Она не столько чувствовала, сколько знала, совсем как раньше, что новый страх — другой, отличный от зелёного пламени и капель крови на руках.

Он появился, как тень. Как отблеск огня на поверхности одного из зеркал. Тёмное пятнышко, постепенно увеличивающееся, обретающее чёткие очертания человеческой фигуры. Тонкие пальцы, вынырнувшие с зеркальной поверхности, ухватившиеся за металлический ободок. Голова с растрёпанными каштановыми волосами, холодный смех карих глаз. Губы, сжатые в подобие улыбки. Опальный принц. Собственной персоной. Он вышел из одного из зеркал, которое сразу после этого разлетелось к чертям собачьим с надрывным, напоминающим плач, звоном.

На трупы вокруг тут же налетели и наползли коу и костянки, верные спутники Опального принца. Его любимые существа, лучшие друзья и хранители тайн. Хруст, чавканье, урчание. Костянки, берущие своё начало из мрачных чувств Принца, всегда голодны. Киё дёрнулась, как ужаленная, когда на её плечи опустился плащ. И в тот же момент сжала пальцы на ткани. Та словно соткана из темноты — прячет от зелёного пламени, даёт ощущение защиты.

Опальный принц шёл на Каина, улыбка медленно расцветала на губах. Его эмоции всегда невпопад, живут будто своей жизнью. Страшное и безумное вызывает у Принца улыбку; как костянки — нескладные существа из костей и мышц, обтянутых кожей, свисающей складками или натягивающейся на животах. Опальный искренне любил этих существ, детей боли, лжи, злости и ненависти.

В глазах Каина плескалась вселенская ненависть. Киё подняла голову от пола и тут же пожалела об этом. Злоба, ненависть, желание уничтожить, и, как ей показалось, немного страха. Каин ненавидел стоящего перед ним Принца. Ненавидел, желал уничтожить и в то же время боялся. Каин говорил о жертве. О человечестве, которое должно было пасть. О собственном праве короле ужаса на тех, кто был отмечен клеймом.

Киё сильнее завернулась в плащ, накрывшись с головой, оставив тонкую щель для глаз. При всём желании, она не могла отвести взгляда от разворачивающейся сцены. До безумия боялась происходящего и того, что только должно было произойти. Но отвести глаза боялась ещё сильнее. Как будто стоит закрыть глаза, и мир обрушится на неё. Разорвёт на части.

— Кыш.

Принц произнёс это легко и просто. Улыбался так, будто говорил это маленькому ребёнку. В этот момент Киё показалось, что она сойдёт с ума от боли и страха. Поглощённая карнавалом безумия. Оказавшаяся волей судьбы между двумя хищниками, где один страшнее другого.

Лицо Каина перекосило от ненависти и он подался вперёд, желая раскроить Принцу лицо скальпелем. Принц вновь улыбнулся, обнажив зубы. Он с радостью принимал правила игры. Киё же старалась отползти к стене, даже если это будет означать соседство с гниющими телами, недовольными костянками и коу. Она прижимала витраж к груди и смотрела, как позади Каина знак за знаком возник рунический круг, из которого вырывались ножи и скальпели.

Принцу было будто бы плевать: он молча уворачивался от металла. А те ножи, что он умудрялся поймать, с шипением дымились и вспыхивали в пальцах. Принц молчал, и лишь губы снова и снова растягивались в улыбке. А у Каина всё сильнее сносило крышу, он уже источал зелёное пламя и ненависть. Он привык быть победителем всегда и везде. С лёгкостью одерживать победы одну за другой. Уничтожать противников. Он должен улыбаться с холодным превосходством. Он, и никто другой.

Опальному принцу игра наскучивает. Среди вихря кинжалов, он выхватил один, с абсолютно чёрной рукоятью. Внимательно рассматривал находку, легко, словно танцуя, уворачиваясь от ножей и воплей Каина. Сверкающее изогнутое лезвие. Гарда в виде крыльев то ли дракона, то ли летучей мыши.

— А вот это — моя игрушка. Поиграл и хватит, нужно возвращать на место чужие вещи,— произнёс Принц, перехватывая поудобнее кинжал и разрезая воздух перед собой. Яркая вспышка света и оружие Каина просто растворяется, исчезает так, как если бы состояло из тени и внезапно наткнулось на свет.

Киё молча сидела на осколках, свет ранил глаза, но она даже не думала закрыть их. Или не могла. Как не замечала и мир вокруг, и то, что одна из костянок, давно насытившись, покрылась шерстью и внешне стала походить на тасманийского дьявола. Костянка в наглую забралась под плащ и жалась к ногам Киё, недовольно пища.

Внезапно осколки зеркал, разбитых то ли вихрем ножей, то ли силой Принца, вспыхнули пламенем. Не тем, зелёным, что было прежде. Абсолютно чёрным. И сгорали, попутно обращая в пепел кровь с гнилой плотью. Принц замер в метре от Каина. Руны вспыхивали и гасли, не успевая сложиться в узоры.

Когда Киё показалось, что ужас закончился, Каина прорвало. На коже проступали родимые пятна, больше напоминающие засохшую кровь, лицо перекосило: оно потеряло почти все человеческие черты, становясь жуткой маской.

— Моя жертва, моё царство, вечный ужас, бесконечная пытка рода людского...

Каин не желал отступать. Признавать, что в этот раз проиграл. Принц устало вздохнул. 

— Идти против моей воли?

Каин что-то кричал, шипел, шептал, но слов с места, где сидит Киё, было почти не разобрать. Принц моментально сорвался с места, коснулся ладонью лица самопровозглашённого короля ужаса и что-то произнёс на языке столь древнем, что в сравнении с ним весь человеческий мир казался совсем юным; и столь ужасном, что кровь должна была превратиться в ртуть. Киё не слышала слов, но чувствовала их каждой клеточкой тела. Словно удары огненного хлыста - направленные не на неё, они всё равно обжигали.

На лбу Каина проступила печать. Если бы переплетением ненависти и злобы можно было убить, Принц давно лежал бы мёртвым у ног Каина. Но Принц твёрдо стоял на ногах. Над его головой появилось зеркало, разделённое трещиной на неравные части, как две капли воды похожее на те, что использовал сам Каин. Единственное отличие — из этого зеркала лился лунный свет.

И стоило ему только коснуться Каина, как печать вспыхнула ярче, чем кристалл или клинок до этого. Печать расползалась по телу Каина, начинала гореть. Словно адское пламя, а Каин корчился и выл...

Нечеловеческий и неживотный голос.

Дикий, разрывающий душу вой, в котором и безумие, и ужас, и боль, и ненависть, и нечто ещё более древнее, чем сам страх.

Отвратительно.

Мерзостно.

[Зажжённому положено гореть.]

Принц смотрел на муки противника с улыбкой. Холодной и простой.

— Даже король ужаса не имеет права подниматься с колен рядом с тем, чьё имя люди предпочли стереть из мира и навеки забыть, как страшный сон...

Принц взмахнул рукой и пламя печати погасло. Каин лежал, чуть живой, и едва шевелил обожжёнными, кровоточащими пальцами. Принц произнёс несколько слов, то ли приказывая, то ли милостиво позволяя поверженному удалиться. Собственной кровью Каин чертил руны и исчез, напоследок повернувшись туда, где, укрытая плащом, сидела Киё. Она закричала, как безумная, увидев что-то в чёрных глазах. Она кричала, пока в лёгких не стало хватать воздуха, а горло не начало жечь.

Принц стоял и смотрел на неё, как на нечто уже не существующее...

Киё проснулась в холодном поту от собственного крика. Слёзы текли по щекам, хрупкое тело колотило, как в лихорадке. Перед глазами до сих пор горели чёрные глаза Каина. В ушах звучали его крики и шум собственной крови. 

Она бы точно свихнулась, не возникни перед Киё заспанное лицо, так похожее на её собственное. Только с более острыми и упрямыми чертами. Более взрослое, уверенное и спокойное.

— Мне приснился страшный сон.

— Я знаю, Киёмушка, я знаю. Они всем снятся, — произнёс парень, обнимая дрожащую Киё.

Чёрная морда, высунувшаяся из пледа, недовольно засопела, глядя на двух людей, нуждавшихся друг в друге в мире, где каждый день грозил обернуться чередой кошмаров, неотличимых от яви.