— Подойди-ка поближе. Ты должен это увидеть.
Крохотный скелетон в безразмерно больших розовых тапках оглянулся назад и неуверенно наклонил голову. Высокий скелет в белом халате улыбнулся ему — этой пугающей улыбки испугался бы кто угодно, но не его малыши — и поманил сына рукой.
— Не бойся.
Они стояли у края Ядра, у самого входа в него, на маленьком балкончике. Санс обычно ждал здесь отца с работы в компании маленькой корзиночки — в этой корзиночке, старательно спелёнатый, лежал его младший брат. Всегда, когда отец заканчивал строить какую-то большую непонятную штуковину, он забирал корзиночку и брал за руку Санса — вместе они шли домой, чтобы поужинать. До места встречи Санс добирался сам, и сам же нёс Папайруса. Их домик в Хотленде был совсем недалеко от того, что отец звал «Ядром», потому идти было недалеко. Санс не боялся. Он привык.
Но сегодня отец не спешил вести их домой, как будто забыв, что обещал Сансу купить доброженое. Его тонкая, прямая фигура возвышалась над перилами балкончика, как будто приросшая к полу, и Санс не осмеливался заговорить уже около десяти минут. И вот наконец — движение, но движение слегка пугающее. Там внизу — лава; а перила достаточно широкие, чтобы маленький монстрёнок пропал в ней навсегда. И всё же любопытство победило: Санс, оставив ненадолго спящего Папайруса в кустиках, затопал к отцу. Тот улыбнулся и, дождавшись, пока сын дойдёт до перил, поднял его на руки.
— Смотри, сынок, — его всегда чуть хрипловатый голос полнился гордостью. Радостью. — Я закончил его. Ядро обеспечит энергией всё Подземелье. Теперь мы заживём совсем по-другому.
— Ты сам его построил? Оно такое большое, — Санс завороженно глядел на непонятную конструкцию, тёмной внушительной громадой возвышающуюся над лавой.
Отец только рассмеялся.
— Не сам, но с помощью очень хороших ребят. Когда-нибудь я познакомлю тебя с ними. Но если тебя когда-нибудь кто-то спросит, кто спроектировал Ядро и сделал всё, чтобы оно работало — ты сможешь с гордостью ответить, что это был твой папа.
«…это был твой папа».
«…твой папа».
«…папа».
Фигуру отца окутали помехи, белые глюки закрыли его лицо, голос исказился. Чёрные тени окружили Санса, теперь он уже находился не в крепких руках родителя, а в лапах непроглядной тьмы, и только знакомые белые-белые ладони с дырками посередине единственные притягивали взгляд среди этой бездны. Они ложились на его лицо, длинные костяные пальцы ласково гладили его по скулам, а бездна и тьма уплотнялись, складывались в два черных-черных глаза и в такую же улыбку, знакомую своей чернотой и родную в своей жути.
Здесь Санс обычно просыпался. Просыпался абсолютно разбитым — в левой глазнице что-то жгло (известно, что и почему), а по костям как будто основательно прошлись молотком. В такие моменты ему сводило всё, что можно, а голос пропадал куда-то. Ночной сон был опасен, и всё же Санс каждый раз пытался — хотя бы ради Папайруса. Однако после таких кошмаров мысль спать по ночам надолго отвращала и вызывала только нервную усмешку. Днём почему-то было куда проще. Это не был сон, лишь дрёма, но эта дрёма позволяла не увязать по самую черепушку в тёмной жиже кошмаров прошлого.
Поднявшись кое-как, скелет накрыл ладонью лоб и тяжело выдохнул. Раз уснуть не получится, пора заняться делом.
Подвальная мастерская, как всегда, встретила его тишиной. Здесь никогда не бывало шумно; в этом царстве пустоты правил бал только один монстр — Санс, и в этой бесконечно маленькой холодной комнате не было место его шуткам. Только длинному, с чужого плеча халату и сломанной машине, накрытой тканью. Только нескончаемым бесплодным попыткам.
***
— Где он? Альфис, где мой сын?
— Который? — жёлтая ящерка подросткового возраста оторвалась от изучения чего-то в микроскопе и подняла взгляд на доктора. — Санс? Не знаю, только что тут был. Может, в соседней комнате…
Скелеты бледнеть не могут — куда ещё больше — но королевский учёный умел дать понять, что что-то не так. Как именно? Ну, например, ринуться в соседнее помещение, в голове прокручивая все варианты возможных катастроф…
Санс тогда так и не понял, чего испугался его отец, но в тот раз его подхватили на руки и, крепко прижав его к себе, запричитали что-то о безопасности и о том, что без папы сюда ходить нельзя.
— Но, пап, та штука была очень милой и дала мне покататься на ней!
— Покататься?.. — доктор опустил взгляд на огромную костяную голову неизвестного зверя, лежащую за загородкой на полу, и как-то нервно улыбнулся. — Он работает?
— Он отдыхает, — Санс, видя, что отец завис и не отвечает, ткнул его ладошкой в скулу. Тот опомнился и улыбнулся, погладив сына по голове:
— Будь осторожнее в следующий раз, Санс. Это экспериментальное оружие. Когда-нибудь я тебя научу им управлять, если ты пообещаешь мне кое-что.
— Оружие? — монстрёнок внимательно оглядел голову ещё раз. — Но оно со мной не дралось.
— Оно не запрограммировано действовать самостоятельно, — доктор покачал головой и взглянул в глазницы сына. — Санс, послушай. Ты получишь его, когда вырастешь, и сможешь делать с ним, что хочешь, но при одном условии.
— Каком?
— Ты будешь использовать его только для защиты.
Впервые в жизни малыш Санс видел своего отца настолько серьёзным. Он не понимал, чего тот хочет, но, будучи под впечатлением, кивнул.
— Обещаю… Честно-честно.
— Покажи-ка руки, — и только после того, как доктор удостоверился, что Санс не схитрил и не скрестил пальцы, его лицо как будто посветлело. — Я очень рад, сынок. Надеюсь, ты сдержишь своё обещание.
— Я всегда отдаю Папсу свою порцию спагетти, я ему пообещал, — гордо поднял голову мальчишка. Отец взглянул на него с улыбкой.
— Вот как? Что же ты тогда сам ешь?
— Горячий снег, — с улыбкой заявило дитя. Доктор нахмурился, развернувшись, и направился прочь из помещения.
— Знал бы я, где ты его берёшь… Это вредно, Санс, сколько мне тебе говорить?
— Но пап! Это вкусно! Ты точно должен попробовать, — оправдываясь, Санс оглянулся через плечо отца и заметил, как пустые глазницы костяной головы сверкнули синим светом. А может, ему просто показалось…
***
Он и не заметил, как задремал за чертежами. Судя по электронным часам, возвышающимся над беспорядком рабочего стола, уже давно было утро. Он так и не успел за ночь ничего сделать.
Зевнув, Санс поднялся и повесил халат на вешалку. По привычке коснулся пальцами истёртого бейджика на нагрудном кармане. Восстановить имя с него не представлялось возможным — стёрлось напрочь. Как и отовсюду, где значилось имя — с бумаг, где была густо зачёркнута подпись, с чертежей огромных костяных голов, из головы всех, кто когда-либо был знаком с [удалено]. Это и было самым неприятным — Санс чувствовал это на себе: память об отце медленно стиралась из его черепушки. Сначала он забыл черты его лица, затем общий внешний вид, сохранив только какие-то детали и обрывки, а после — имя. Как по-настоящему назывались [удалено]-бластеры, которыми отец просил пользоваться только для защиты? Как звучали инициалы отца, и как была его фамилия? Он мог бы спросить у брата или у кого-нибудь ещё, но знал, что это не имело никакого смысла.
Папайрус не помнил отца. Альфис не помнила своего учителя. Азгор не помнил первого королевского учёного. Всегда, когда Санс пытался спросить о нём у кого-то из них, на их лицах возникало странное выражение отрешённости, тему переводили, а самому Сансу оставалось лишь одно — убеждать себя в том, что он не сошёл с ума. Что эти кошмары — воспоминания, а не плод его воображения. Что он делает то, что возымеет какие-то плоды.
— САНС! Где ты пропадал всё утро? Я один буду вещи собирать?!
Ах да.
Санс замер в дверях своей комнаты, пытаясь вспомнить, какое сегодня число, пока Папайрус ворчал и пытался запихнуть телевизор в чемодан на колёсиках. Получалось… С трудом. Что у одного, что у другого.
— Сегодня что, семнадцатое?
— БИНГО, САНС! Мы уже должны быть на полпути к поверхности! Хорошо, что ты наконец объявился, сейчас мы отправимся, только вот справлюсь с этим упрямым…
— Эй, Папс, давай лучше я, — Санс был уже на полпути как минимум к лестнице. — А ты, эм… Кажется, собирался приготовить спагетти в дорогу?
— Обижаешь! Великий Папайрус давно уже это сделал, нье-хе-хе! — Папайрус с таким довольным видом скрестил руки на груди, что Санс не сразу решился заговорить.
— Я надеюсь, ты их не солил.
— Что?! Почему это?
— Потому что в таком случае… Они сейчас в СОЛЯРИИ, — Санс кивнул в сторону кухни, из-под двери которой уже начинал сочиться дым. Пока Папайрус, вопя что-то нечленораздельное, унёсся реанимировать свой кулинарный шедевр, Санс взглянул на календарь. И правда семнадцатое число, обведённое красным кружком и помеченное как «ПЕРЕЕЗД!!!». Верно. Барьер разрушен. Монстры налаживают отношения с людьми. Фриск присмотрели для них всех настоящий дворец (обычный двухэтажный дом, но по меркам человеческого дитя — дворец) неподалёку от горы Эботт. Общих накоплений хватило на этот дом мечты, и по случаю его покупки Меттатон устроил вечеринку, после которой у Санса гудело в его несуществующих ушах ещё неделю. А теперь настало время наконец въехать в него… Начать новую жизнь.
Санс оглядел их домик. Теперь без таких привычных и милых глазу вещей он выглядел как-то неестественно. Из вечного на полу оставался только носок самого Санса вместе с кучей записок. Ну, и ещё их домашний камень, но и тот уже был заботливо посажен в корзиночку, готовый к переезду. Не та ли самая корзиночка?..
Скелет вздохнул. Деятельный Папайрус в одиночку упаковал полдома, и ему оставалось только собрать свои немногочисленные пожитки. Второй переезд в их жизни… Первого Папс наверняка уже не помнит. Когда они только въехали сюда, это был холодный, неуютный домишко с разбитыми окнами — всё, на что хватило остатков зарплаты отца. Никто не мог о них позаботиться: все забыли о существовании королевского учёного. Никто не могу компенсировать ущерб его детям — никто ведь не знал, что два маленьких скелета когда-то были его сыновьями.
Тут пришлось тряхнуть головой, чтобы выкинуть тяжёлые воспоминания оттуда. Сейчас ему не нужно на последние деньги нанимать стекольщика и покупать кровать в виде машинки. Не нужно думать, как заработать денег, чтобы не умереть с голоду. Не нужно ускоренными темпами взрослеть. Больше нет. Не теперь, когда Папайрус уже такой большой и справляется и сам.
— САНС! Нашей плите пришёл конец!
Ну, разве что иногда у него получается уж очень своеобразно.
— Иду, бро, — Санс, подняв руку, переместил телевизор в одну из коробок с надписью «ИГРУШКИ», так и не коснувшись пыльной поверхности телика ни на секунду, после чего затопал на кухню. Энтузиазм Папайруса в отношении всего, чего он касался, поражал.
Наверное, это компенсировало полное отсутствия желания что-то делать у его старшего брата.
Весь день Папс пробегал по дому и двору, перенося коробки и договариваясь с пришедшими помочь Первым и Вторым стражниками. Изредка он прерывался на то, чтобы растолкать задремавшего на коробке или в коробке брата. Проваливаясь обратно в сон, Санс лениво думал о том, что Папс, наверное, сверхскелет, раз не устаёт от этой беготни. Ну а сам Санс, наверное, недоскелет. Эндоскелет… Или экзоскелет? Хорошая шутка, надо только додумать…
Проснулся он уже на пороге. Маячившая перед ним черепушка Папса, увидев, что он наконец проснулся, поднялась обратно ввысь.
— Санс! Сколько можно спать! Ты так проспишь прощание с нашим старым домиком!
Даже несмотря на свой пламенный энтузиазм, Папайрус был очень чувствительным. И просто не могу вот так бросить их домик. Они оба стояли лицом к фасаду их опустевшего жилища; Санс не помнил, как оказался здесь — видимо, Папсу было не занимать решимости (обычной, монстрячьей), раз он притащил сюда брата и уже только потом разбудил его.
— Мы столько всего здесь пережили, — дрожащим голосом начал Папайрус, стараясь держать лицо. — Я провёл здесь всё своё детство. Я люблю это место и обязательно буду возвращаться сюда! Просто… нам ведь надо двигаться дальше! Я хочу узнать о людях столько всего…
Санс, усмехнувшись, отвёл взгляд. Папайрус говорил, говорил… Когда-то он спрашивал, где их папа — тот самый папа, на чьи деньги, по словам Санса, они купили новый дом в Сноудине. Он, конечно, не помнил своего отца, не помнил о факте его существования — но Санс упорно старался напоминать ему. Дорисовывал в семейные рисунки стиля «я и моя семья» фигуру в белом халате.
Без толку.
Спустя максимум полчаса Папайрус снова забывал.
У других монстров это время было значительно меньше — около минуты у Альфис, Санс сам проверял, а другие и вовсе забывали об услышанном через пару секунд.
«Папа? У нас есть папа? А где он? А он придёт к нам? А он купит мне доброженое?»
«О-хо-хо, сколько вопросов, бро… Доброженое я тебе куплю, обещаю».
«Но когда, Санс? Ты ещё неделю назад обещал».
Верно, в этом доме они пережили очень многое. Санс, например, помнил тотальную нехватку денег, недоедание, недосып… Ночные прогулки в Хотленд за старыми чертежами и проектами отца. Помнил, как старался достать для Папса всё самое лучшее и как его маленький братишка впервые сделал для него спагетти; как знакомился со всеми сразу, получая работу, и как представлялся тем, кто его когда-то — в прошлой жизни — знал, но забыл об этом.
А ещё Санс помнил, что сегодня семнадцатое число.
Проклятое число.
Ненавистное число.
[ЗАПИСЬ НОМЕР СЕМНАДЦАТЬ]
[ЭТОТ СЛЕДУЮЩИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ]
[КАЖЕТСЯ]
[ОЧЕНЬ]
[ОЧЕНЬ]
[ИНТЕРЕСНЫМ]
[…]
[ЧТО ВЫ ДВОЕ ДУМАЕТЕ?]
Лично Санс думал, что оно того не стоило, но кто его спрашивал… Особенно тогда, маленького, пусть и сообразительного скелета. Одно только воспоминание — голос, его голос тоже стирается из памяти, остаются только самые низкие ноты, но и они искажаются, превращая шёпот в его голове в жуткий, мерзкий шелест — о том злополучном дне причиняет ему боль до сих пор. Только это воспоминание держит его от того, чтобы бросить тот самый «интересный» эксперимент ржаветь в подвале под покрывалом. Ведь нет лучшей мотивации для починки этой машины, чем возможность вернуть отца и спросить — стоило ли это того? Ты доволен, чёртов маньяк, ищущий только удовлетворения своего эго в бесконечных экспериментах?
— САНС!!!
От крика брата Санс всё-таки сел в снег.
— Незачем так кричать, бро, у меня от твоего крика уши отвалились.
— САНС! НЕ ДУРИ, У ТЕБЯ ЖЕ НЕТ УШЕЙ!
— Так поэтому и нет, хах.
— СА-А-АНС! До тебя иначе не достучишься! Пять раз тебя уже позвал! Я закончил с прощальной речью для нашего дома, теперь твоя очередь!
— Прощальной речью? — Санс задумчиво взглянул на дом. Внезапно ему стало ужасно неуютно. Как будто теперь здание глядело на него пустыми глазницами. Чёрными. Как в его снах. Как будто говорило ему: пытаешься убежать? Забыть прошлое? Думаешь, сможешь забыть свои кошмары — об отце, о золотом зале суда, о перезапусках, сохранениях, таймлайнах?
Не сможет. Не забудет. И будет возвращаться сюда, пока не сделает то, что должен. Не найдет того, кто во всём этом виноват.
— Видишь ли, дом… — прикрыв глаза, Санс расслабился, дав себе говорить всё, что придёт ему в голову. — В тебе было очень комфортно спать. Надеюсь, ты как-нибудь переживёшь ПУСТОТУ в душе, хах.
По костям физически не могут пройти мурашки, но Санс вдруг ощутил что-то похожее — холод на секунду охватил каждую косточку его тела, а в голове вдруг зашумело. Скелет покачнулся и явно бы не устоял на ногах, если бы не Папайрус, привычно поймавший его за капюшон.
— Санс? Ты чего? Ты в порядке? Позвать на помощь?
Улыбка Санса стала менее каменной. Папс обеспокоенно глядел на него, продолжая поддерживать брата в стоячем положении, и Санс почувствовал, как холод отступает, как будто его и не было.
— Я в полном порядке, бро. Кажется, не стоило шутить про пустоту. Наш домик посчитал меня ПУСТОсловом.
Папайрус фыркнул, как будто почти засчитал шутку как не слишком ужасную, и отпустил его капюшон, придерживая за плечо.
— Раз ты в порядке, то скорее идём! Нас все ждут! — убедившись, что брат может идти сам, Папайрус уверенно зашагал в сторону Вотерфолла. А Санс, взглянув на дом в последний раз, хмыкнул.
Шутки о пустоте не любят те, кто в ней сидит, ведь так?