Арсений проснулся, обнимая что-то тёплое, к чему только сильнее прижимался, не желая отлипать. Он обхватил это что-то руками, утыкаясь носом в нежную, белоснежную кожу, оглаживая чужую талию своими тёплыми руками, получая неестественный кайф от такой близости…

И только потом мужчина вспомнил, что уже год спит в гордом одиночестве.

Он с ужасном распахнул свои голубые глаза, глядя на подростка, лежащего перед ним и совершенно беззвучно спящим. Если честно, то Попов сначала подумал, что ученик либо умер, либо в обмороке, но когда зелёные глаза распахнулись перед его лицом, тренер на секунду успокоился.

— Доброе утро, Арсений Сергеевич, — сонно тянет фигурист, вновь закрывая глаза, которые хочет потереть, но правая рука активно отказывается двигаться, заставляя Попова хмуриться сильнее.

— Да… доброе, — мужчина смотрит на свою руку, молясь, чтобы догадка оставалась только догадкой и не более, но наручник, окольцовывающий его правое запястье, говорит об обратном. — Зашибись.

— Только не говорите, что… — Шастун подскакивает следом, панически желая отстегнуть чёртову железку с помощью святого духа, но, увы, наручникам как-то ровно. — Ну не-е-ет…

— Ну да-а-а, — дразнит его Попов и, увидев гримасу боли на лице своего ученика, протягивает тому заранее заготовленную таблетку и воду. — На, выпей пока.

— Благодарю, — тихо отвечает ученик, а потом закидывает в рот таблетку и запивает её, жадно глотая воду.

— Есть идеи, где может лежать ключик? — слишком уж доброжелательным тоном спрашивает мужчина, немного нависая над мальчишкой. — Ибо, если ты в душе не еб… не знаешь, — поправляет себя он, прокашлявшись в кулак. — То будет очень плохо.

— Арсений Сергеевич… — виновато тянет подросток, боясь поднять на тренера взгляд. — Я бы очень хотел обладать этой информацией… Но я в душе не чаю…

— Фраза, конечно, прикольная. Надо будет взять её на заметку. Но ты уверен? — Арсений всё же до последнего решил побороться за свободу половины себя. — Иначе нам придётся ходить, как двум идиотам и искать ключик по квартире.

— Я знаю, — обречённо кивает Шастун, даже не решаясь посмотреть чуть назад. — И почему мы так по-идиотски сцеплены? Обычно же разноименные руки скрепляют…

— А вот это, Тошенька, большой секрет, — Попов держит интригу, хотя и сам хотел бы знать, какого, собственно, черта творится. — И, к большому сожалению, я сам не знаю, почему.

— Блин… — вздыхает парень. Наверное, хуже уже и быть не может, чем проснуться с собственным тренером в одной постели, да ещё и в обнимку. И со скованными руками. Блеск.

Всё могло бы быть не так грустно, если бы не зазвонил чёртов телефон Шастуна, который, видимо, валялся под кроватью. Почему? Опять же: хрен его знает.

— Прикольно. Лева звонит, — он улыбается уголками губ, рассматривая дисплей телефона ещё пару секунд, а потом, стараясь держать себя в лапках, нажимает на зелёную трубку.

— Антон, ты совсем страх потерял?! — кричит Бортник, причём так громко, что эту фразу слышит даже Арсений, веселясь с каждой секундой всё больше. — Какого, блин, хрена я тебе звоню с часа дня, а трубку ты взял только сейчас?! Ты в этой своей Эстонии совсем башней двинулся?

— Лёв, ну не кричи, — буквально умоляет парень и смотрит на время. Половина четвёртого дня. Зашибись. — Я просто спал.

— Ага. Так долго? А Арсений, блин, Сергеевич где был? Ты хочешь сказать, что он тоже спал?! — всё ещё кричит мальчишка, стараясь достучаться до совести своего нерадивого друга.

— Не поверишь, — хрипло смеётся Попов, поправляя потрепанную чёлку. — Но это так.

— Алкоголики… — цыкает Бортник, и Антон понимает, что тот ещё и закатывает глаза, показывая всю степень своего возмущения. — Один алкаш-малолетка, другой его научил. Фу на вас обоих.

— Ругается он, — тянет Шастун, рефлекторно растягивая в улыбке свои бледно-розовые губы. — Я не пойму, ты завидуешь или беспокоишься?

— Естественно беспокоюсь! Чёрт знает, что вы там оба делаете. Вдруг вообще на улицу вышли и там решили суету навести? М? А я тут, в Питере! Я твой зад не спасу! — возмущённо предупреждает парень, фыркая носом. — Кстати, потрахаться успели? — говорит он уже более тихо, со своим фирменным смешком. И у Арсения, и у Антона, начинают резко розоветь уши и щёки.

— Лёва! — хором кричат они и даже синхронно ударяют кулаками по бедной кровати, что принадлежит Попову.

— Ой всё. Разорались тут! — пыхтит тот, а Шастун слышит достаточно тихий шорох и женский голос. Видимо, придётся завязывать с разговором. — Ладно, я побежал. Удачи-и!

— Ага, — кивает парень и кладёт телефон на тумбочку. — Круто начался день.

— Да. Но нам с тобой ещё на поиски ключа идти, — умеет же Арсений добить настроение. Прям талант, что уж таить.

— Он лежит прямо на кровати, в моей комнате. Пойдёмте.

Чемпионат Европы. Два слова, куча убитых нервов, боль, кровь и слёзы. А, ещё стертые ноги и чёртово трико, в котором Антон наматывал уже неизвестно какой круг.

— Нет! Шпагат ровнее! — вот они, родные поповские возмущения на тему: «Ты всё делаешь не так, дурак». О, как же Шастун по ним скучал, кто бы знал… — Что это за заход на аксель? Осанка твоя где? — претензия на претензии. И Антону бы начать ныть о том, что он невероятно устал от этого всего… Но результат налицо: он на Чемпионате Европы. А ещё и чемпион России. Это ли не достижение для мальчишки, которому пророчили далеко не удачную карьеру?

К сожалению Попова, сегодня весь день они не могли работать, ибо парню надо бы переодеться и, к тому же, накраситься. Как ни крути, а на соревнования в спортивном костюме и гнездом на голове выйти нельзя.

— Иди уже краситься, — вздыхает Попов, окидывая не особо дружелюбным взглядом своего ученика. — Учти, мы ещё один прогон сделаем твоей короткой.

— Как скажете, — тихо соглашается фигурист, глядя на мужчину снизу вверх. — А Вы не знаете, когда будет произвольная?

— Четырнадцатого числа, — коротко отвечает тренер и покидает пределы льда. Сейчас есть только желание выпить кофе, а лучше, чего-нибудь покрепче. Но ограничится он только кофе, ибо, вряд ли судьи оценят появление нетрезвого тренера.

А Шастун надевает чехлы на свои коньки и, мысленно смеясь с того, что он сейчас со стороны похож на хромую собаку, идёт в раздевалку, стараясь шагать побыстрее.

«–Сейчас переоденусь в гражданскую одежду, мне впихнут костюм и опять будут делать из моей суровой славянской души, какого-то европейского ангелочка. Ужас-то какой, — и всё же, несмотря на такое плотное общение с Поповым, парень умудрялся мысленно шутить локальные шутки, которые поймёт только он. А ещё даже смеялся с них, растягивая на милом лице лёгкую улыбку. — Зато произвольная у меня такая… что выпасть можно. Да…»

Он открывает дверь раздевалки, проходя в неё и видит свой родной костюм небесно-голубого цвета, с лёгкой юбочкой того же цвета. Но больше парню нравились небольшие вставки на плечах, которые отдалённо напоминали крылья.

— Мой красивый, мой родной, — разговаривает Антон со своим идеально выглаженным костюмом, будто эта вещь когда-то спасла ему жизнь. — Как же я рад тебя видеть, — ещё чуть-чуть и, кажется, он его поцелует. Но этого не происходит, а сам парень стягивает с себя надоевшую форму, оставаясь в нижнем белье. — Настал твой час, мой дорогой друг, — и снова он берет в руки костюм, аккуратно его натягивая на свое стройное тело. — Мы с тобой ещё покажем этим людям, кто тут папочка, да?

— Да, — Антон едва не подпрыгнул от удивления, но, восстановив адекватный пульс, взглянул на девушку, которая только что вошла. — Не бойся. Меня зовут Наташа, и я твой новый стилист, который будет с тобой ездить по миру. Если мы, конечно, сработаемся, — она протягивает правую руку вперёд для рукопожатия, и Антон, даже не тупя, её пожимает.

— Ну я Антон, но я думаю, ты и без того это знаешь, вот… — он правда старается приручить свой долбаный язык, который редко слушается просьб своего хозяина и заплетается в косичку. — Я думаю, мы с тобой переживём эти игры. Если ты, конечно, не зануда, как Арсений, — мальчишка говорит это шёпотом, усаживаясь на скамейку.

— Я не такая зануда, не переживай, — тихо смеётся Наташа и ставит сумку на скамейку рядом в парнем. — Ну что, где рисоваться будем?

— Да где тебе удобнее. Мне, если честно, не принципиально, — он кивает, наблюдая за действиями девушки. — А тебе, кстати, сколько лет?

— Восемнадцать исполнилось недавно, — отвечает она, расчехляя приличных размеров сумку. — Ну, если тебе не важно где, тогда начнём работать прямо здесь. Окей?

— Окей, — коротко кивает парень и автоматически поднимает голову вверх. — Ты молодая.

— Есть такое, — улыбается визажист, приступая к работе. — Но, как говорится — маленькая, да удаленькая.

Каких-то пять минут назад завершилась жеребьёвка. Что ж, в этот раз парню не так повезло, и выступать он будет последним. Так сказать, станет своеобразной вишенкой на торте, которую добавляют в самом конце, как самое главное украшение.

И это были единственные слова, которые его утешали.

Нет, он ещё согласен, что его отправляли выступать последним на произвольную. Но это было только после того, как мальчишка набирал самое большое количество баллов за короткую программу, среди своих соперников. Однако, когда ты выступаешь последним просто потому, что ты лоханулся, то становится как-то обидно.

А кататься на льду, на котором, собственно, льда почти не осталось — не очень круто. И этому свидетельствует многолетний опыт Шастуна, принесший ему немало синяков.

Правда, в то время он был ещё достаточно молод и жизнь не казалась таким уж дерьмом.

Он сидел на твёрдой скамейке, упираясь своей костлявой попой прямо в неудобное дерево, отчего сильнее страдал копчик. Да, Антон, несомненно знает, что потом будет ходить как пожилой мужчина, переживший не одну войну и держать себя за горб, а ещё ныть, что у него снова болит жопа… Но Шастун, на то и Шастун, чтобы страдать такой херней.

Мальчишка теребил в своих, слегка покрасневших руках белые перчатки, которые ему заботливо купил Попов первого января.

Хорошая ночка выдалась.

А ведь парень надеется, что Арсений не помнит ничего, иначе, было бы намного сложнее с ним работать. Ну, либо делает вид, что как бы, вроде, не было тех поцелуев и скованных рук… Но в любом случае, Антон рад, что мужчина не задевает эту тему ровным счётом никак.

Выяснять отношения Антон ой как не хочет.

Особенно, перед важными соревнованиями.

— Нервничаешь? — спрашивает Наташа, усаживаясь рядом с парнем.

— Да нет… — честно отвечает Шастун, пожимая плечами. Он открывает глаза, глядя перед собой. — Но очень сильно грустно, что я иду последним. Это знаешь, тоже самое, что танцевать на песке.

— Ты когда-то танцевал на песке? — она смотрит на парня с некой иронией в глазах, пытаясь понять, откуда вообще пошло такое сравнение.

— И такое было в моей практике, — фигурист в умеренном темпе несколько раз кивает. — Ты хочешь услышать историю?

— Ага, — легко соглашается девушка, немного разворачиваясь к Антону лицом. — Очень-очень сильно.

— Тогда слушай, — он перекидывает ногу на ногу и складывает руки у себя на коленях. — Было это как-то в начале сентября, когда я чем-то накосячил перед Арсением. И он, в свою очередь, заставил меня идти на улицу. А что? А я взял и вышел, до последнего молясь, что он блефует, — улыбка на лице парня становится немного шире, придавая словам счастливую нотки настольгии. — А у нас во дворе, или как это называется, короче, есть… э-э… удел с песком. И, короче говоря, этот человек заставил меня встать на этот чёртов песок. А я был в чешках. В общем, понимаешь всю суть катастрофы?

— Обалдеть… Какой же он изверг, я прям не могу, — девушка раздосадованно качает головой, все ещё не переставая улыбаться, показывая, что не особо злится на Арсения.

— Да вообще, не говори, — парень театрально приложил руку ко лбу, наблюдая за эмоциями визажистки. — Так вот… Стою я на этом песке, отрабатываю очередные хореографические элементы из одного номера, пока на меня смотрит практически вся школа, — он вздыхает, тихо хихикая. — Арсений меня потом месяц дворовой балериной называл. Как и лучший друг. Но дело не в этом. Знаешь, как это хреново, когда ты пытаешься сделать гребаную ласточку, а земля буквально уходит из-под ног? Нет? Повезло. Ибо я раз двадцать чуть не шарнулся. А про повороты я вообще молчу.

— Какая у тебя насыщенная жизнь, я прям не могу, — Наташа смеётся, глядя на то, как её подопечный натягивает на руку одну перчатку и, держа белую ткань в напряжении, шевелит пальцами, натягивая её ещё дальше.

— Да вообще, — отстраненно тянет мальчишка и приступает ко второй руке. — С шести лет у Арсения занимаюсь. Он, вообще, хороший человек. Он мне мир показал и научил кататься по-божески. Нет, лучше, — спортсмен легко улыбается, разглядывая свою ладонь, окутанную белоснежной тканью. — Если бы не он, то я бы тут сейчас вряд-ли сидел. И, скорее всего, вообще бы из спорта ушёл.

— Вау… Арсений, оказывается, сам воспитал олимпийского чемпиона?

— Он же и сам им был? Разве нет? — Антон говорит очевидный факт и, наконец, отрывает взгляд от своих рук. — А вообще, очень хочется в это верить.

— Да ну чё ты! Ты ж обладатель мирового рекорда по баллам за короткую программу! У тебя нет такого выбора, как «проиграть»!

— В целом, ты права. Спасибо за поддержку, — благодарит он и встаёт со скамеечки, протягивая девушке руку. — Почапали.

— Почапали.

Антон стоит около выхода на лёд, осознавая, что настал, наконец, его час. И ему реально страшно, несмотря на то, что до олимпиады ещё чемпионат трех континентов. Он понимает, что даже если облажается, всё равно пройдёт в следующий тур.

Но ему очень не хочется расстраивать Арсения. А потом ещё и получать физическое наказание.

Черт. Как же вовремя.

Мальчишка резко вспомнил, как тренер пообещал выпороть его сразу же, после соревнований в Европе.

«–Даже интересно, какого это… — Шастун молится, чтобы его румянец не просвечивал сквозь центнер тонального крема и остальной херни бежевого (и не только) цвета. — Арсений Сергеевич, вот умеете Вы вовремя всплыть в моем сознании…»

А сам Попов остался стоять за бортиком, пока мальчишка выходил к центру льда. Естественно, мужчина переживает за своего ученика, который стал слишком уж спокойным и тихим в последнее время.

Он догадвался о причине такой резкой смены настроения, но до последнего надеялся, что не угадал. Но музыку сделал более нейтральную, но яркую. Такую, которая, по мнению обоих, подходила парню.

И, несмотря на костюмчик ангела, выступал Антон под ремикс одной из своих любимых песен.

На весь стадион играет "See me fall", точнее, первые, достаточно плавные, аккорды.

Собственно, практически вся первая часть, которая занимает около минуты, состоит сугубо из хореографии и каскада. Остальные прыжки, в виде акселя, тулупа и парочки лутцев, уходят на вторую часть. Зачем? Антон не знает. Но Арсений сказал, что это принесёт баллы.

А если Арсений сказал, значит так надо сделать.

Вторая часть начинается с тройного акселя.

Антон набирает скорость, едет от края бортика до самого центра льда и... прыгает. Высоко. Чисто. Красиво.

– Тройной аксель, господа! – слышится уже родной голос Гришина, который до этого что-то невоодушевленно обсуждал с Тарасовой.

– Да, номер сделан чисто, а главное, грациозно! Как он держит лицо и руки! А осанка! – но Шастун свято старается не слушать их речей, вспоминая слова Попова о том, как и что надо делать.

Мальчика сразу же уходит в зону kiss&cry, попутно натягивая на себя куртку сборной. А ещё мысленно молился, чтобы баллы были достаточно высокими, иначе Арсений его порешает.

– Anton Shastun scored... 111.9 points! This is his best result of the season and today's competition! – с идеальным английским акцентом говорит женский голос откуда-то сверху, заставляя парня радоваться. Очередной рекорд, неплохо.

– Молодец, – тихо хвалит Попов, всё ещё сохраняя на себе маску камня. Но зато Шастун плывёт... Он тоже старается строить из себя не подростка, а матерого такого фигуриста, повидавшего жизнь. Однако, глупая улыбка снова и снова ползёт на бледноватое лицо. – Пойдём.

Парень поднимается следом за своим тренером, который, видимо, решил пойти в раздевалку. Хотя... а куда ещё можно пойти после удачных соревнований? Если только в клуб.

Но после новогодней ночи как-то не особо хочется снова пить.

— Я думаю, Лёва обрадуется твоей победе. Всё же, сегодня он вряд ли видел в прямом эфире твоё выступление, – мужчина говорит вполне логичные вещи, аккуратно удерживая свою руку на чужом плече.

– Наверное, – уже более отрешенно соглашается мальчишка, глядя в противоположную стену.

– Что-то случилось? – аккуратно спрашивает старший, хотя заранее знает ответ.

– Нет, – Шастун натянуто улыбается, стараясь показать, что всё в порядке. Но оба понимают, что выходит у него это крайне хреново. – Мне надо выйти.

– Опять куришь? – голос у Арсения спокойный, даже, дружественный и располагающий к себе. В нем ни капли упрёка... Но Антону, отчего-то, становится ещё хуже.

– Ага, – слабо кивает мальчишка и, захватив в руки пачку сигарет, внутри которой ещё и зажигалка, накинул на свои плечи куртку и направился в сторону выхода.

Конечно, опрометчиво было надеяться, что он сможет нормально выйти со стадиона. И на это была одна огромная причина – долбаные журналисты, которых хлебом не корми, дай прикопаться к человеку.

Антон бы умер в этой толпе, которая налетает на него со всех сторон, окружая, словно все они – орлы, а парень очередная их жертва, а от этого галдежа уже звенело в ушах. Но на помощь подростку пришёл никто иной, как сам Арсений, который доступно объяснил, что Шастун сегодня не в голосе и вообще, переживут они как-нибудь без интервью.

– Если ты собрался курить, то давай хотя бы где-то около нашего дома, ладно? – заботливо предлагает мужчина, удерживая хрупкие плечи своими руками. – Иначе, от нас с тобой к утру не останется ни-че-го.

– Хорошо, – на выдохе говорит мальчишка и идет к машине, на которой написано "TAXI".

Они выходят около подъезда уже родного дома. И, пока Арсений пытается расплатиться с таксистом, Антон уже вовсю бежит в сторону одинокой курилки, что так кстати стояла во дворе. Парень молился, чтобы там никого не было, ибо наткнуться на людей – особенно, на правоохранительные органы – не очень то и хотелось.

Видимо, удача в последнее время стала верным спутником фигуриста, потому что в небольшом пространстве, огороженном от остального двора несколькими тонкими, металлическими пластинками по бокам и сверху, не было никого. Только Шастун, сигареты и пустота. Прекрасно.

Мальчишка пару раз щёлкает зажигалкой, что-то шипя себе под нос. Как ни крути, а пытаться поджечь сигарету фиговой зажигалкой в мороз – отдельный вид мазохизма. Причём, крайне не адекватного.

– М-м, арбузом пахнет, – слишком весело для себя обычного тянет Попов, пристраиваясь рядом. – Стрельни мне одну, пожалуйста, – он протягивает подростку руку, чуть сощуривая глаза. В общем, всем своим видом Арсений внушал доверие.

– Но Вы же... но... – удивлённо бормочет парень, медленно и неуклюже ощупывая карманы, на предмет полупустой пачки.

– Пожалуйста, – все ещё просит старший. И, когда спортсмен наконец отмирает и протягивает тренеру никотиновую палочку с красной кнопкой, мужчина благодарно кивает и чуть подаётся вперёд, поджигая свою сигарету с помощью другой. – Ай-яй, – он смотрит на красные пальцы своего ученика, которые с каждой секундой становились менее подвижными.

Тренер зажимает сигарету зубами, даже умудряясь делать затяжки, а руками стягивает со своих ладоней тёплые перчатки, что пропахли его же одеколоном и натягивает тёплые вещи на заледеневшие ручки парня.

– Так то лучше, – улыбается старший и обхватывает фильтр сигареты пальцами, выпуская вверх сизый дым.

– А как же Вы? – слишком обеспокоенно для своего меланхолизма спрашивает мальчишка, боясь теперь дотронуться до собственной сигареты. Не хочется, чтобы перчатки Арсения пропахли табаком. – Вы же тоже замёрзнете.

– Я то переживу. И со мной ничего не случится, не бойся, – успокоил Попов, опираясь спиной о тонкую, металлическую стенку. Он немного помолчал, дожидаясь, когда Шастун успокоится, чтобы была возможность спросить прямо. – Ты переживаешь из-за матери?

У мальчишки сперло дыхание. Одна фраза, столько боли и воспоминаний...

Но Арсений угадал. Чётко, прямо в цель.

Однако, младшему от этого легче как-то не становится, а перед глазами всё плывёт. Он ждёт, секунда, две, три... Медленно кивает.

А потом стало резко темно, ноги ослабели и единственное, что парень помнит, это мутный голос тренера и его сильные руки под своей хрупкой, мальчишеской спиной.