— Ну вот и чё ты молча пришёл и лёг спать? — первое, что слышит Шастун, ещё даже не разлепив свои сонные очи. — Я тебя спрашиваю.

— О… Лёвушка, — тянет мальчишка, принимая сидячее положение. Но глаза всё равно оставляет закрытыми. — Доброе утро, мой самый любимый лучший друг.

— Ты вчера тяпнул и без меня? — Бортник удивлённо выгибает дугой бровь, стараясь понять, в каком агрегатном состоянии его друг.

— Вчера — нет. А сегодня… может быть. Точнее, завтра, — Шастун крайне серьёзно задумался, прикидывая, когда поехать к дедушке. — А не. Сегодня. Пятница, как никак.

— Вау, — усмехается Лёва, разглядывая сонный комочек, сидящий перед ним. — Неужто великий фигурист окажет мне, грешному плебею, честь отведать со мной спиртосодержащей продукции?

— Ну… ты не плебей, это раз, — более бодро произносит подросток, выпутываясь из тёплого, мягкого одеялка. — А во-вторых… Я так по тебе скучал, придурошный ты мой, — Антон поднимается с кровати, ступая босыми ногами на ледяной пол, и заключает Бортника в кольцо своих рук, прижимая паренька к себе. — Я почти месяц жил с этим евреем в одной квартире.

— Как же ты не умер? — шокированно спрашивает Лёва, обнимая достаточно стройное тело.

— Он… разрешил мне курить прямо в доме. Прикинь?

— Ничё се, — вот этого Бортник точно не ожидал. Он знает, что Попов, вроде как, смирился с тем, что его ученик курит… Но чтоб настолько.

— И в новогоднюю ночь мы целовались, — мечтательно, но в то же время тоскливо говорит Шастун, утыкаясь носом в плечо Лёвы.

— А вот с этого места поподробнее! — парень от неописуемого шока переходит на крик, перекладывая руки на чужие плечи. — Когда это ты успел?

— Да мы были почти в щи… там буквально ещё пару стаканов и мы уже валялись в пьяном угаре на полу, — парень начинает рассказывать историю из жизни, глядя куда-то в пол. — Ну вот… решили выпить на брудершафт. Ну и… да… Поцеловались. А потом ещё раз… Когда мы были в конкретные щи.

— Ничего-о-о себе-е-е… — тянет парень, немного сильнее сжимая плечи друга. Глаза Лёвы расширяются, а брови медленно ползут вверх. Что-ж, его шипперский план удался, уже хорошо. — И каково это было?

— Очень классно… — перед глазами Антона появляется момент, где они с Поповым сидят достаточно пьяные, чтобы противиться своим желаниям. Да, перед глазами всё плывёт, ибо вертолёты — штука жёсткая, но, в общем и целом — было круто. Очень. — У него губы такие мягкие. И кожа нежная… Да и целуется он круто, что уж таить, — мальчишка вздыхает и переводит взгляд на окно. Уголки его губ опускаются вниз, глаза становятся более грустными, а нижняя губа чуть выступает вперёд. У Бортника создаётся чувство того, что ещё чуть-чуть и Антон заплачет.

— Что случилось? — подросток старается заглянуть в зелёные глаза, которые сейчас были чистыми-чистыми, очень сильно напоминая изумруды. — Антош…

— Я такой дурак, Лёв, — фигурист утыкается в родное плечо лбом и начинает тяжело дышать, в попытках не расклеиться окончательно.

— Ну что с тобой случилось? — тёплая ладонь опускается на кудрявую макушку, медленно и нежно поглаживая чужую голову. — Или ты что-то успел натворить, пока меня не было рядом?

— Второе, — мрачно бурчит подросток, мотая головой в стороны. — Я как настоящий дурак наорал на Попова. Да, я был чуточку не в себе… Но… Мы десять лет уже знакомы, и я… Я поверил какому-то американцу, который мне явно не желает добра.

— М-да… ну и ну… Плохо ты поступил, в общем, — соглашается Бортник, сильнее прижимая друга к своей груди. — А Арсений что говорит?

— А что он говорит? Он начал курить. Это раз. Второе — стал слишком спокойным, — трагично говорит Шастун и всё же поднимает взгляд на Лёву, который, кажется, его совсем не осуждает. Даже поддерживает. — Честно… я уже скучать начал по его крикам.

— Ну и заварил ты кашу, конечно. Но не переживай, я тебе помогу всё наладить, — он ободряюще хлопает Антона по плечу, внушая последнему, что всё и правда будет хорошо. Через какое-то время.

— Я тебе, конечно, верю. Но как? — губы спортсмена расплываются в неловкой улыбке, а в глазах появляется некий огонёк. Видимо, Шастун всё же поверил в слова Лёвы.

Ещё бы, Бортник ни разу пока не дал тупых советов.

— А вот так, — Лёва, естественно, понятия не имеет, что ему делать. Но ради родного друга он точно что-нибудь, да придумает. — Доверься.

— Доверился, — кивнул подросток, не находя других слов.

— А теперь пошли есть. I'm so hungry!

За завтраком Антон долго гипнотизирует несчастную овсянку, которая расплескалась уже по всей тарелке, стоящей перед ним. Желания есть не было, как ни крути, да и непрерывно ноющий желудок только подливал масла в огонь.

Шастун смотрит на еду, еда смотрит на него, а на эту прекрасную пару уже минуты три пялится Лева, который переживает за состояние здоровья своего друга.

— Ну да, она не такая красивая, как жопа твоего Арсения, но поесть все же надо, — он тяжело вздохнул и подпер руками голову, устремляя взгляд прямо на лоб Антона.

— Бортник, спасибо, конечно, за комплимент, но не трогай мою филейную часть, — Попов опять появился буквально из неоткуда, ещё и в самый подходящий момент. Ну талант у человека такой: прийти в тот миг, когда либо Лёва, либо Антон о нем говорят, да ещё и ложкой по всей столовой машут. Как говорится, вспомнишь солнце — вот и лучик.

— Всегда пожалуйста, Арсений Сергеевич, — кивает парень и вновь переводит спокойный взгляд на Шастуна, уши которого начали гореть. — И скажите Антошке, что надо покушать.

— Легко, — хмыкнул мужчина, опуская тарелку со своим завтраком на стол, за которым сидели парни, и протянул руку к пустому близстоящему стулу, чтобы придвинуть его к столику. — Сам поешь или мне силой в тебя еду засунуть?

— Арсений Сергеевич! Мне не три года! — возмущённо прошептал мальчишка, сводя брови к переносице. — И вообще, я не голоден.

— Верю на слово, — мужчина пару раз кивает, показывая, мол, верю я тебе. Но в ложке всё равно оказывается небольшая порция овсянки. — Теперь у тебя есть выбор. Либо ты открываешь рот добровольно, либо побудешь в роли трёхлетнего ребёнка.

— Очень смешно, — он закатывает глаза, а Попов, поймав такой удачный момент, просовывает ложку через открытые губы ученика, а потом ещё и победно улыбается, хоть и слабо. Но в уголках глаз образуются слишком уж милые, небольшие морщинки.

— А кто смеётся? Как видишь, я серьёзно, — Арсений пожимает плечами, черпая очередную порцию не самой приятной пищи. — Скажи «А».

— Да понял я, понял! Я дальше сам, — мальчишка забрал свою ложку из цепких пальцев тренера, стараясь не опрокинуть овсянку на стол.

— Пока не доешь — не уйду, — поставил свой ультиматум педагог и сложил руки на груди, с лёгкой ухмылкой глядя на то, как Шастун выдохнул куда-то в сторону, стараясь осилить несчастную ложку каши.

— Ну и гадость, — бурчит парень, с огромной неохотой буквально пропихивая в себя еду. — Фу.

— Божечки-кошечки, Шастун ест, — Лёва восхищенно хлопнул в ладони, привлекая к себе взгляды остальных жителей интерната. — И вы такая красивая пара, я прям не могу, — он смахнул невидимую слезу, наигранно шмыгая носом. Казалось, что парень хочет, чтобы Арсений с Антоном начали встречаться даже больше, чем они сами.

А сам Шастун сидит и молится, чтобы его не вырвало. Потому что можно перетерпеть любую боль — но только не объятия с белым другом с утреца пораньше.

Да и, наверное, самое отвратительное в жизни — это когда тебя тошнит. Эти предсмертные судороги, пока ты стоишь на коленях, на плитке из «совка», стараясь не умереть от боли в области желудка и мерзкого ощущения вони. Стоит ещё добавить, что из глаз льются слезы, и сам организм издаёт слишком уж противные звуки.

— Я сыт, — сказал Шастун после третьей ложки дурацкой овсянки, которая, как на зло, не заканчивается. — Правда.

— Ещё четыре ложки и свободен, — скомандовал Попов и, положив одну свою руку на стол, начал постукивать по столу пальцами. — Давай-давай. Вдруг ты опять напиться захочешь. А на голодный желудок бухать опасно.

— Да ну, Арсений Сергеевич, какое пить… ну за кого Вы меня держите вообще? — Шастун нагло врёт, резко роняя ложку в кашу, которая в мгновение ока разлетается в стороны и пачкает идеально выглаженный, темно-синий пиджак и белоснежную футболку тренера. — Ой…

— Господи, доверили ребёнку поесть самому… Лёв, больше не давай ему ложку в руки, я тебя умоляю, — вздохнул мужчина, оценивая ситуацию. Ну вот что за хрень? Всего седьмой час утра, а у него уже грязные пиджак и футболка. Непорядок. — Тоже мне, звезда Олимпа, блин.

Шастун понимает, что надо как-то загладить свою вину. Наверное, именно поэтому он берет в руки салфетку и проводит ей по чужим груди и животу, стараясь уменьшить коэффициент поражения.

— Простите, — тихо говорит мальчишка, стирая несчастной салфеткой идиотскую кашу. — Я правда… я не специально.

— Ну ты ещё заплачь для правдоподобности, — он закатил глаза, показательно вздыхая, но решил, что предоставит Антону шанс, чтобы последний хотя бы частично освободил его одежду от неудавшегося завтрака.

И пофиг, что на них смотрит весь интернат, удивлённо раскрыв свои рты.

— Ну нет, — мальчишка помотал головой в стороны и потянулся, чтобы нащупать ещё одну салфетку и, как на зло, цепляет несчастную ложку рукой, и последняя с характерным звуком падает на пол, а использованная салфетка летит следом, но прямо на спину фигуриста. — Да блин… Последняя чистая кофта! Что ж такое то, ну…

Лёва зашелся в истеричном смехе, падая лицом на стол. Сил сдерживать свои эмоции уже нет. Вот честное слово, кому-кому, а Антону самое место в цирке. Причём, даже делать ничего не надо. Достаточно просто сделать шаг и сразу же всё пойдёт через задний проход.

А Арсений только хрипит и прикрывает рукой рот, стараясь не повторить судьбу Бортника, который активно избивал ни в чем не повинный стол, стараясь спастись от приступа смеха.

— Не вижу ничего смешного, — гневно сообщает мальчишка, стараясь выползти из-под стола, но в итоге бьётся об него головой. — Че-е-ерт…

Теперь не выдерживает и Арсений, которого так же накрывает истерика. Сейчас они с Лёвой вдвоём угарают в стол.

— Боже… Шастун, — в промежутках между смехом Попов пытается что-то сказать, но по итогу решает обратиться к Бортнику, который сейчас выглядит намного адекватнее Антона. — Лёв… Не наливай ему, пожалуйста. Хотя бы сегодня.

— Н… Не буду, — парень пытается разогнуться и сесть по-человечески. Хотя, больше ему хотелось вытереть слёзы, которые проступили из-за слишком интенсивного смеха.

— Или бутылку не давай, — мужчина машет на свое лицо руками, ибо повторить судьбу Лёвы как-то не особо хочется. — А то придётся трезвым остаться.

— Бутылку точно не отдам, — Бортник старается отдышаться, но взгляд снова падает на гневного друга, который сейчас кажется слишком уж смешным. Даже клоуна переиграл.

— Вот и молодец, — тренер вдыхает поглубже и забирает свою и антоновскую тарелки, намереваясь встать. — Я, пожалуй, пойду, отнесу это оружие массового поражения, — он поднялся со стула и гордо выпрямился, хвастаясь перед подростками своей идеальной осанкой. — Приятного аппетита, Лёв. Шастун, ты идёшь только на три урока, а потом жду тебя на тренировке.

— До свидания, Арсений Сергеевич, — кивнул Бортник, а потом снова начал смеяться. — Эх… такого клоуна страна потеряла.

— Хватит уже, а.

Антон бездумно накатывает круги по периметру катка. Он смотрит вперёд, не сводя взгляда с какой-то одной точки, которая плывёт прямо перед его лицом.

Арсений смеялся.

Впервые за, наверное, года три мужчина засмеялся. Ещё и в голос, почти истерично.

У Шастуна остался только один вопрос:

— Какого хрена? — он останавливается и мотает головой в разные стороны, желая отогнать идиотские мысли. — Надо бы за те слова извиниться, — парень бормочет себе под нос, а после, тяжело вздохнув, поднимает голову вверх, а в уши вставляет наушники.

Обычно после третьего урока есть перерыв размером в сорок минут, чтобы перекусить, полежать в общаге или что-то повторить. Короче, время полностью свободно и делай ты что хочешь, важно, чтобы это «что» было законным и, желательно, безопасным.

Шастун, например, как самый примерный мальчик, впустую катался по кругу. Очень оригинально.

Парень кладёт телефон на скамейку и отходит на центр льда. Благо наушники сенсорные и, если на них нажать один раз (правда, надо так ткнуть, чтобы аж ухо отвалилось), то заиграет музыка.

И он жмёт по наушнику раз, два, три… А музыка всё никак не включается. Остался только вариант наорать на них и с невероятным возмущением снова ткнуть по гладкой поверхности.

О чудо! Наконец заиграла нужная песня, под которую Шастун собирался катать короткую программу.

К слову, этой песней было ничто иное, как «Стеснение пропало.» Почему бы не удивить всех музыкой Киркорова? Особенно, если характер у Антона иногда схож с ней.

Начинается все с любимой парнем хореографии. Сейчас настроение самое то, чтобы танцевать на льду под Филиппа Бедросовича, однако, какая-то невероятная агрессия и злость на самого себя заставляют делать более резкие движения, чем обычно.

Но Антону как-то ровно. Пока его не видит Арсений — можно делать всё, что угодно.

Парень делает прогон, ещё один, и ещё, пока лёгкие не начинают отказывать, а в горле не образовывается Сахара. И он решает двинуть коньки в сторону бортика, но замечает за ним слишком уж довольную фигуру тренера.

Осталось только ставить ставки, что будет: его похвалят или побьют?

— Ну вот. Можешь же, когда хочешь, — Попов протянул подростку бутылку прохладной воды. — Только в предыдущем прокате ты аксель не докрутил, а так… Мне даже понравилось. Молодец.

— Спасибо, Арсений Сергеевич, — тихо отозвался школьник, держа бутылочку в руках. — Можно я сегодня пораньше уйду?

— Окей. В пять часов я, так и быть, отпущу твою грешную Шастуновскую душу домой. Вперёд, мальчик. Вперёд.

Антон ждал этот день, когда его отпустят домой. Да, он пообещал поехать к дедушке, который, правда, приедет только на следующий день.

Сегодня Шастун с чистой совестью может поехать к Леве, у которого, кстати, дома тоже почти никого нет. Но к вечеру Бортник точно останется дома один. Это факт.

– У меня вопрос сугубо христианского характера, – Антон смотрит на алкогольную продукцию, что так усердно запихивалась парнями в спортивные сумки.

– Валяй, – как-то равнодушно говорит Бортник, аккуратно укладывая стеклянные бутылки, между которыми расположилась одежда.

– Где ты это всё берешь? Я даже не спрашиваю о том, кто тебе это добро покупает. Но деньги-то откуда ты берешь? – удивлённо поинтересовался подросток, следуя примеру друга. Как ни крути, а литр коньяка, водки и мартини, а также три бутылки виски – далеко не дешёвые вещи. Если умолчать о том, что было ещё две бутылки какого-то странного сока. Но последнее вышло рублей в триста.

– Во-первых, мы с тобой скинулись частью призовых, которые нам дали, – начал Лёва, стараясь застегнуть молнию на сумке. – Во-вторых, родители денег на карманные расходы дали. Вот и расходую.

– А-а... – с видом умалишенного человека протянул Антон, падая на кровать. – Смотри, не звенят. Я считаю, пранк удался.

– Ага. Ещё бы не удался, – подмигивает Лёва и берет сумку в руки, чтобы прикинуть, столько тонн ему на себе тащить по метро. –Это же метод, проверенный временем!

– Даже спорить не буду, – усмехается мальчишка и, окинув комнату любовным взглядом, встаёт на ноги и хватает две относительно широкие ручки сумки. – Почапали.

– Почапали.

В квартире Бортника тихо и пусто, причём до такой степени, что становится понятно – дома точно никого нет. Что же, оно к лучшему.

Шастун стягивает свою обувь, зажав нижнюю часть одного кроссовка мыском другого. И как-то срать он хотел на то, что к обуви не надо так относиться.

– Ну что, купил янтарную кислоту и анальгин? – спрашивает Лёва, пронося свою сумку в комнату, где раньше жил. – Или маленький Шастунишка ещё не дорос до такого великого поступка?

– Ну ты хотя бы не стеби! – Антон топает ножкой, словно ребёнок, чем заставляет друга тихо хихикнуть, наблюдая за такой умилительной картиной.

– Ладно. Пошли, – парень махнул рукой, приглашая сожителя проследовать в ванную. – Надо бы че-нибудь поесть приготовить, иначе опьянеем быстро.

– Хорошая идея, – соглашается фигурист и выворачивает кран с водой. – Предлагаю просто огурцов разных порезать и бутербродов. Горячих.

– А я так погляжу, что Вы, Антон Андреевич, неплохо так шарите в закусках, – с крайне серьёзным видом сказал Лёва, не сводя взгляда с подростка. – Ладно, ты пока иди раскладывайся и бутылки доставай, а я готовить начну.

Вот она – идиллия. Как же хорошо, когда ваши с другом мнения всегда совпадают, и выбирать совершенно не приходится, да и споров особых нет. И с каждым днем Шастун только сильнее убеждался в том, что с кем, с кем, а с другом ему явно повезло.

Он достаёт бутылки, понимая, что сегодня будет в нереальные щи, против которых не спасёт даже янтарная кислота. Так что, остаётся только молиться, чтобы желудок парня выдержал весь этот алкогольный арсенал. Иначе, можно заказывать катафалк.

– Ты всё, или тебе помочь? – участливо интересуется Шастун, глядя на то, как его друг нарезал солёные огурцы.

– Если ты в состоянии порезать сыр, то будешь умницей, а так, в целом, я всё, – Бортник закинул в рот неудавшуюся дольку, с довольным видом ею похрустывая.

– Да ты задолбал, – вздохнул мальчишка и залез носом в холодильник, высматривая в нем кусочек сыра. – Ща фсё будет. Папочка покажет, как резать надо, ага, – гордо заверяет подросток и, взяв в руки внушительных размеров нож, начал нарезать продукт на достаточно тонкие ломтики. – Ву-а-ля! Зырь, какая красота!

– Да вообще огонь, – Лёва кивнул, показывая этим жестом свое согласие с Шастуном. – Разложи по бутербродам, а оставшиеся кинь на тарелку с закусками.

– Ща, – Антон повинуется приказу своего любимого сожителя, но взгляд его падает на утюг, что всё это время сиротливо стоял в углу. – Лёв... А че это у тебя утюг наказан? – вполне серьёзно говорит парень, глядя на несчастный предмет.

– Что, прости?... – подросток в очередной раз за день захлебнулся в полу-истерическом смехе, а одну руку выставил вбок, стараясь удержаться, чтобы не полететь на пол. – Боже... Только ты мог до такого догадаться! Утюг у него, блин, наказан! Ты совсем дурак, что ли?

– Да! – уверенно крикнул Антон, закидывая в рот кусок сыра. – Ты, вообще-то, тоже.

– Я, конечно, не знаю кто ты, и что ты сделал с моим другом, – Лёва делает вид крайне шокированного человека и даже направляет на паренька острие ножа, а глаза держит широко распахнутыми. – Но верни его... Пожалуйста...

– Ой дебил.... – мальчишка ударяет по лбу рукой и почти сразу же принимается раскладывать по бутербродам сыр. – У тебя с чердаком всё в норме? – фигурист говорит эту фразу с самым кирпичным выражением лица, какое только есть в его арсенале. Но Лёва все равно засмеялся. – Точно дебил.

– Мои друзья дебилы. Давно пора понять! – запел он и снова засмеялся, не в силах смотреть на серьёзного Шастуна.

– М-да... тяжёлый случай, нечего сказать, – он поставил бутерброды в микроволновку и поставил их разогреваться на полторы минуты, чтобы сыр успел расплавиться. – Ну ты и инвалид.

– Сам такой! Не я сегодня на себя и Арсения кашу опрокинул! – Лёва только успел успокоиться, как снова залился громким, почти истерическим смехом, вспоминая сегодняшнее утро. – И... И я ещё... И-инвалид!

– Ой, иди ты в жопу, – Антон снова закатил глаза и, вынув из микроволновки тарелку с бутербродами, гордо направился в комнату Лёвы.

– Шастунишка... Ну чё ты, ну, – затараторил парень, идя следом за своим другом-недо-мазохистом, который держал в руках слишком горячую тарелку. И лицо, да.

– В жопу иди, я сказал, – буркнул мальчишка и, наконец, поставил на пол бутерброды. И правда. Зачем стол, когда он не нужен?

– Боюсь, что Арсений Сергеевич меня грохнет, – Лёва падает рядом с бутылками и, благодаря своему святому опыту, приземляется на филейную часть своего тела, почти не ощущая боли в области копчика. – Так что... Вынужден тебе в этом отказать.

— Очень смешно, – фыркает Антон, аккуратно усаживаясь рядом, а в руки берет бутылку мартини. – Капец. Предатель. В жопу мою идти не хочешь, – наигранно грустно говорит он, протягивая алкоголь Лёве. – Наливай.

– Какая я сволочь... – казалось бы, что Бортник реально задумался над смыслом жизни. Но, к сожалению или к счастью, только лишь показалось. – Давай свой стакан.

На том и порешили. Шастун дал свой стакан, а Лёва милосердно налил в него мартини. Даже до краёв, чтобы выпить всё залпом и умереть из-за того, что печень нафиг отвалится.

– За нашу с тобой дружбу, – предлагает тост Антон, поднимая сфинктер вверх, чтобы "чокнуться" им с лёвиным.

– Давай, – соглашается подросток и ударяется своим стаканом с чужим, а потом залпом осушает его до дна. – Ух...

Самый лучший способ скоротать вечер – это пьянка. Но только если у вас нет гастрита. А у парней его, вроде, не наблюдалось, поэтому можно и дальше пить спокойно.

Они за добрых пять часов уже успели выпить столько, что стоит просто одному из них дыхнуть кому-нибудь в нос, и этот несчастный человек сразу же захмелеет.

Стоит ещё отметить, что если дыхнет Шастун, то можно будет считать, что тот же самый "везунчик" ещё и покурил. Ибо перекур у Антона был добрых раз пятнадцать. Не много ли, спросите вы.

И он ответит, что да. Много. Даже очень. Поэтому его совсем немножко тянуло блевать.

А ровно в два часа ночи, как по взмаху волшебной палочки, парням приспичило обзвонить своих бывших. Точнее, им звонил Лёва, так как у Антона их просто нет.

– Всё, Свет! Я сволочь! – в трубку ноет Бортник, стараясь не упасть на пол лицом. – И т... ты! Сволочь! – он продолжает распинаться перед бедной девушкой, которая, наверное, уже давно сбросила вызов. – Фу на тебя!

– Й... я тож-же хочу! Д-давай... Давай Арсен... Арсенью С-серг... еичу позвоним? – Шастун опирается рукой о кровать, стараясь взять в руки телефон, который, видимо, не хочет, чтобы его схватили цепкие мальчишкские пальцы.

– А давай! – подддерживает Бортник, оказывая другу всё своё внимание, а взгляд его полон предвкушения.

– Моме-ент, – тянет Антон, в попытках попасть по нужной строке в списке контактов. Но, как на зло, он нажимает на абонента Арсений Сергеевич чертов-блин-трнер раза с двадцатого, под дикий смех Лёвы.

Пошли гудки. Такие долгие, протяжные и очень сильно бесячие. Но парни ждут, да. Как ни крути, а упертости им не занимать.

И, наконец, слышится сонный голос тренера, который, как и все адекватные люди, в это время пребывал в тёплых объятиях Морфея.

– Алло, – севшим голосом отвечает мужчина, в сотый раз пожалев о том, что вообще завёл этот чёртов телефон.

– Здра-а-асте! – весело, но очень пьяно протянул Антон, стараясь удержать в ослабевших пальцах слишком уж тяжёлый телефон.

– Шастун... Ты рехнулся? Ты время видел? – с самого банального начал педагог, видимо устало потирая переносицу. – Если это не что-то важное, то я тебя убью.

– Вы такой жестокий... – подросток за секунду переменился в настроении, показывая через свой голос размеры всего вселенского горя. – Я вообще-то Вам эти... штуки кручу... Ни разу ничего не сказал... А Вы...

– Антон, иди спать, – строго говорит тренер, желая вернуться в родную кровать и снова уснуть. А не успокаивать пьяного ребёнка.

– А что мне за это будет? – мальчишка шкоднически улыбается, зыркая на Лёву блестящими глазками. – В общем. Если Вы к нам приедете, то я лягу спать вот прям сразу. А если нет... То, ну... нет.

Парни смеются и сбрасывают трубку, остатками трезвого разума понимая, что Попов не приедет.

А алкоголь ещё не весь закончился, значит, можно продолжать пить.

Через полчаса в квартире раздалась трель дверного звонка. А ещё через две секунды спор о том, кто пойдёт открывать дверь, потому что двум пьяным в нулину подросткам было, как минимум, сложно встать. А дойти до входной двери – целое приключение.

Но, так как Антон стройнее, а значит, ему должно легче вставаться, то Бортник, придумавший такую тупую отмазку, выпер друга встречать неизвестного гостя.

Дверь с характерным щелчком открывается, демонстрируя фигуристу вид не очень дружелюбного тренера, который реально приехал на другой конец города.

– О... – единственное, что говорит Шастун, перед тем, как мужчина, в мгновение ока стянувший с себя одежду и обувь, за ухо тащит мальчишку в глубь квартиры.

– Где ты спать намеревался? – гневно шипит Арсений, в попытках не придушить ученика здесь и сейчас.

– Т-там, – менее весело отзывается младший, указывая на гостиную, в которой уже разложен диван.

– Отлично, – кивает Арсений и толкает подростка в дверной проем, сразу же направляя к дивану. – Ложись. Быстро.

– А Вы? – Шастун всё же включает ребёнка, глядя пьяненькими, сонными глазами на преподавателя.

– Переоденусь и приду, – злобно кидает мужчина, направляясь в небольшой коридор, чтобы найти улики. – Опа... Лёвушка. Чем ты тут занимаешься?

– А где Антошка? – спрашивает он, игнорируя вопрос старшего. – Он что, потерялся?

– Спать ушёл. И тебе рекомендовал, – Арсений обводит взглядом кучу пустых бутылок, в мыслях прикидывая, как далеко у Антона уехала крыша.

– А я бы рекомендовал Вам предохраняться, – Бортник тихо посмеялся, вкладывая в ладонь мужчины презерватив. – Удачи, – шёпотом говорит он, припадая губами к горлышку бутылки. – И Антон просил Вам передать, что у меня утюг наказан.

– Вы совсем инвалиды?

Арсений насчитал семь бутылок алкоголя и выпал в осадок. Два подростка, которым по шестнадцать лет, просто взяли и купили семь бутылок водки. Ладно, две пачки сигарет, что валялись рядом, мало его удивили.

Но алкоголь...

Отчего-то появилось неестественное желание дать Шастуну по его тощей заднице раз пятьдесят, не меньше. И мужчина уже даже прикинул как это сделает.

Однако сейчас он решил прямо в одежде забраться к Антону на диван, ибо спать особо и негде. Если только с Лёвой.

Но Попов выбирает первый вариант.