Антон лежит на кровати, не имея никакого желания встать с неё. Все мысли занимает Арсений, который стал таким… неоднозначным, что ли. Да. Именно неоднозначным.

Мальчишка лежит, вспоминая свои слова и выражение лица своего тренера. И вдруг становится так неловко…

Антон увидел, как голубые глаза почти сразу стали такими бледными, практически прозрачными. В них не было того синего огня, который был им так присущ.

— Какой же я идиот… — шепчет себе под нос подросток, потирая ладонями лицо. — Но с другой стороны… Разве я не прав? — спрашивает он, видимо, у воздуха. Но последний отвечает тишиной. — Я прав.

На том и порешали.

Однако вставать всё равно не хочется. Он понимает, что не сможет видеть своего тренера таким… подавленным? Да. Парень не может смотреть именно на такого Попова.

Живой Арсений для него был чем-то сверхъестественным. Слишком уж мальчишка привык к этому леденящему тону и превосходной выдержке, что казалось, будто мужчина не человек вовсе, а какой-нибудь робот, у которого есть программа, и он по ней идёт.

Антон пролежал ещё минут десять-пятнадцать, пока не услышал, что в деревянную дверь кто-то постучал. Вариантов было не особо много, поэтому подросток поднимается с такой родной постельки и направляется на выход из комнаты.

Сегодня последний день их путешествия по Таллину. Уже ночью (точнее, рано-рано утром) самолёт, который перенесёт Шастуна в родной Петербург.

Всё же так хорошо начиналось и так хреново закончилось.

— Доброе утро, — спокойно говорит мужчина, глядя на парня сверху вниз. Как и всегда. — Если хочешь, можешь поесть. Завтрак на плите, кофе на полке, чашки сам, надеюсь, найдёшь.

Шастун чувствует этот родной запах табака, кофе и ягод. И он бы в жизни не поверил, что Попов сам страдает этой идиотской привычкой, если бы не знал, как пахнут те самые Мальборо, которые он сам когда-то пробовал. А запах был настолько сильный, что создавалось ощущение, будто мужчина выкурил сразу половину пачки.

Тренер уже думал скрыться за дверью собственной комнаты, как вдруг тонкие, достаточно длинные пальцы обхватывают его кисть, заставляя остаться на месте.

— Арсений Сергеевич… — робко начал Антон, не до конца осознавая, что он делает, а главное, зачем.

— Я тебя внимательно слушаю, — Попов говорит тем же будничным тоном, из-за чего Шастун уже думает отстать от человека. Но пульс, который стал таким глухим, но достаточно быстрым, заставляет подростка остаться на месте.

— С Вами всё в порядке? — уже более уверенно спрашивает парень, чуть крепче сжимая чужую руку. А у тренера глаза красные, с прозрачной радужкой. И, вроде, дождя не было, водоёма рядом нет. Остаётся только один вариант.

— Всё нормально, — у Арсения в груди что-то на секунду теплеет, а в животе появляются чёртовы бабочки. От одного чёртового вопроса. Но мужчина почти сразу же всё душит в себе, вспоминая вчерашний разговор.

— У Вас красные глаза. И от Вас сигаретами пахнет хуже, чем от… — он попытался придумать сравнение, но, как на зло, в голове был только его же образ. — Чем от меня.

— Не бери в голову, — и либо Антон великий слепой, либо Арсений выкурил не Мальборо, а чудесной травки, но парню показалось, что на мгновение Попов даже слабо улыбнулся. — Иди завтракать. Тебе ещё на тренировку.

Старший освободил свою руку из цепких пальцев и крайне быстро скрылся за преградой в виде двери, что ведёт в его комнату.

Антон не понимает, какого чёрта его жизнь состоит из дурацких мгновений. Почему нет чего-то долгого? Почему Попов не может позволить себе банальные человеские чувства? Почему для него улыбка — это нечто сверхъестественное?

Слишком много почему. Но ответы на эти вопросы мальчишка знает. И, к сожалению, его они совсем не радуют.

Шастуну становится скучно. А ещё и плохо, по крайней мере, морально. Но он чувствует, что через пару дней, когда желудок начнёт стонать, будет ещё хуже. Однако сейчас как-то пофиг на то, что его будет бить Лёва. Всё равно на то, что парень просто умрёт на тренировке, которая, к слову, через час.

Он отчего-то чувствует себя виноватым. Хотя здравый смысл и говорит, мол, всё нормально. Да, ты дурак, ибо говорить подобное людям, которые старше тебя на добрых одиннадцать лет, но ты прав. Ага.

Удивительно, но желания курить нет. Нервы шалят, совесть мучает, а сердце стонет о своей подростковой любви к человеку «постарше», но от сигарет уже тянет блевать.

Хочется чего-то нового. Доселе неизведанного, но чтобы работало как сигареты.

И взгляд невольно падает на раненую ладонь, на которой ещё остались красные, саднящие точки.

— Ну не… я же не такой дурак, да? — тихо говорит мальчишка, надеясь, что никто его не слышит. — Или всё же…

В общем, Антон согласился с тем, что он дурак. Но за лезвиями он сгоняет в Питере, ибо позориться на всю Эстонию с тем, что такой крутой фигурист — гребанный мазохист — даже для Шастуна слишком.

А сейчас он хватает сигареты и открывает окно, намереваясь покурить прямо дома. Арсений же всё равно ничего не скажет, да? У них же что-то из разряда «бойкота». Либо они, как самые настоящие дети, решили поиграть в молчанку.

В целом, оба варианта полнейшая херня, а второй ещё и звучит тупо.

Он достаёт свои ротмансы, на которые так крепко подсел в последнее время и, удерживая одну сигарету губами, поджигает её, вдыхая в себя едкий дым, который развивается по комнате и частично уходит в окно.

Как же хочется повторить судьбу этого дыма. Жаль, что ноги сломает.

Вкус кофе и табака смешиваются, создавая запах своеобразного «комбо для инфаркта», но парню становится легче. По крайней мере, на душе уж точно.

Ну и что, что горло начинает саднить, а пальцы дрожать. Зато совесть затянулась, поняв, что такому… человеку, мало что можно объяснить.

— Через пятнадцать минут жду тебя внизу. Собирайся, — сообщает голос, что раздаётся по ту сторону двери. И Антон прикидывает, что у него целых пятнадцать минут! За это время можно убить человека и успеть скрыться. А Шастуну выкурить ещё сигарету и, чертыхаясь, схватить сумку, чтобы выбежать в коридор.

За всю тренировку, которая длится уже третий час, Попов ни разу не накричал на Антона. Если мужчина и делал замечания, то тон его был слишком уж спокойным, не внушавшим страха или желания вскрыть Арсению вены.

И всё бы и дальше могло быть хорошо, если бы Попов не предложил снова попробовать осуществить идею, над которой они бились уже не первый раз.

— Попробуешь четверной? — предлагает мужчина, наблюдая за тем, как подросток жадно выпивает пол литра воды залпом.

— Можно попробовать, — хмыкает парень, откидываясь на спинку стула. — А во сколько завтра вылет?

— В девять двадцать по эстонскому времени, — отвечает старший и уже было засобирался покинуть раздевалку, но его остановил голос подростка.

— Арсений Сергеевич, — достаточно тихо тянет мальчишка, глядя тренеру в спину, из-за чего последний останавливается. — А то, что сказал Браун… Это правда?

Вовремя ты, Антош. Вот когда-когда, а сейчас то самое время спросить об этом. Гений.

— Пусть будет так, — уверенно говорит он и выходит из раздевалки, заставляя Антона успокоиться.

Но Шастун — тот ещё фрукт. И отчего-то легче ему не стало после этих слов. Вот ни капли. Да, голова говорит, мол, чё паришься? Все же в порядке.

Но что-то внутри говорило о том, что Антон — дурак, и вообще, ситуация — ложь. Но тогда нахера Арсению на себя наговоривать?

Так много вопросов. А ответов нет.

Антон уже вовсю складывает свои вещички, уже предвкушая то, как очень тонкая грань лезвия притронется к светлой коже. Стыдно признать, но, похоже, у парня появился новый недо-фетиш в виде порезов.

Вообще, в жизни надо попробовать всё, верно? Верно. И вообще, он просто попробует. Ну ничего ж не изменится из-за одной царапины, да?

Он складывает каждую вещь так аккуратно, словно они — последнее, что есть у мальчишки. Хотя, если так посудить, то это факт. Но для человека, у которого в шкафу всё сложено так, что потом одежда настолько мятая, как будто её достали из филейной части.

— Не жалко уезжать? — меланхолично спросил тренер вечером, пока пил кофе из своей чашки. — Как никак, прожили тут почти месяц. За это время уже можно привыкнуть к обстановке. Не думаешь?

— Хотелось бы тут остаться, — честно признается подросток, задумчиво глядя в окно. — Но я уже реально скучаю по этой эстетике Питера, а ещё Лёву с дедушкой не видел долго.

— Лёва с дедушкой это хорошо… – кивает мужчина, тупо пялясь в потолок.

Антона там ждут. Он там нужен.

А Арсений что? Его никто не ждёт. Только пустота собственного дома, с настолько тихими соседями, что даже в ночи они не устраивают дебош.

В общем — полнейшая тишина на ивановском кладбище. Не лучше.

— Кстати, можно мне выходные провести дома? — просит младший и даже поворачивается к Арсению лицом. — Реально дедушку не видел черт знает сколько.

— Поезжай, — он машет на парня рукой, фокусируя взгляд на чашке. — Я тебя освобожу от всего. Но с условием, что ты в понедельник будешь как штык. В полной боеготовности.

— Как скажете, Арсений Сергеевич, — улыбается мальчишка, понимая, что у него целая ночь, чтобы выпить. Ну не прекрасно ли? Конечно, прекрасно.

А ещё можно будет плюнуть на комендантский час интерната и гулять по ночному Петербургу с Лёвой и святой бутылочкой белого полусладкого винца.

Давно он о чем-то подобном помышляет, желая насладиться зимой во всех её красках.

— Чем будете заниматься в свои выходные? — неожиданно задает вопрос Шастун, поджигая сигарету, которую закуривает прямо в комнате.

— Не знаю даже. Может, высплюсь, — предполагает он, пожимая плечами. Дело в том, что Арсений — чёртов трудоголик, живущий только работой и фигурным катанием. А тут надо занять себя на двое суток. Чем? Кто его знает! — А вообще, я в душе не чаю. Может, сериал какой-нибудь гляну.

— Как же скучно Вы живёте, — с некой досадой в голосе говорит Антон и, выкинув окурок прямо в окно, разворачивается к мужчине лицом. — У Вас что, вообще никакой личной жизни нет?

— А когда она появиться должна? Я сутками с тобой на льду, — фыркает Попов и откидывается на спинку стула. — Любая нормальная девушка уже бы давно ушла. Да и меня почти месяц в России не было.

— Жесть… как вы так живёте… — искренне удивляется парень, качая головой из стороны в сторону.

— Я пережил стадию пубертатного периода. Поэтому, вполне спокойно, — коротко улыбается мужчина и поднимается, направляясь к раковине. — Ладно, пошёл я. Не все вещи ещё собраны. И спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Арсений Сергеевич.

Антон спокойно сидит на кресле, прикрыв лицо и тело собственной курткой, пытаясь заснуть. Он уже знал, что там, внизу, в его родном городе, его задолбают журналисты, ибо, это было бы вполне логично после Таллина, когда он после программы красиво сбежал вместе с Арсением в раздевалку.

Но как же порой несправедлива жизнь, потому что вряд ли на выходе из аэропорта есть раздевалка, куда можно было бы свалить. Однако мальчишка, опять же, молится на Попова, который должен его спасти от этой мучительной смерти. Умереть из-за того, что тебя, хрупкого парня, задавили дяденьки и тётеньки с камерами и микрофонами — не прикольно. Вот вообще.

— Мы уже скоро приземлимся? — тихо поинтересовался подросток, даже не удосужившись выглянуть из своего укромного убежища.

— Через минут двадцать, — зато Арсений перевёл взгляд на своего ученика, лежащего под слишком уж холодной для зимы курткой.

— Окей, — вздыхает мальчишка и скидывает с себя плотную ткань. Он пытается сдуть со лба упавшую прядь, что так не хочет покидать его лоб. — Там много журналистов?

— Ну… для человека, который едва не побил рекорд по произвольной программе… — мужчина задумался, глядя куда-то вперёд и вверх. — Много.

— И Вы снова будете моим спасителем, который меня уведет от них? — парень неловко улыбается, а его щёки отчего-то краснеют, показывая то, что он немного смущается собственных слов.

— Куда ж я денусь? — хмыкает тренер, собираясь выудить из своей сумки паспорта. — Конечно. Раз взялся за тебя однажды.

— Ну вот и отлично, — фигурист тянется руками вверх, дабы потянуться и размять затекшие кости. — Родной Пи-и-итер…

— Ага. А ещё лужи, слякоть и промозглый ветер, — сразу видно, кто в их компании оптимист. И это явно не Арсений.

Антон шепчет себе какие-то проклятия под нос, стараясь не сматериться на херовую погоду и на то, что несчастные кроссовки сейчас просто развалятся к чёртовой матери из-за этой идиотской слякоти, о которой и говорил Арсений. В Эстонии было круче, это факт. Там хотя бы холода, а не целый градус выше нуля, который ну вот вообще нихера не радует подростковую душу.

— Боже, скорей бы в здание попасть, — ворчит мальчишка, в очередной раз наступив в месиво, что состояло из талого снега и воды.

— В какое? — учтиво интересуется старший, для которого ходьба по подобного рода ужасу — настоящая пытка. Ну нельзя же так относиться к обуви, в конце концов!

— В любое, — буркнул Шастун, направляясь к автобусу, который должен отвезти его в сам аэропорт. — Только бы там не было этой херни.

— Следи за языком, — тихо просит тренер, поднимаясь в автобус. — Тут слишком много шальных ушей.

— Да и пофиг. Я сам ещё месяц назад был этими самыми ушами.

— И ты должен понимать, какие последствия несёт за собой распускание рта, — ну вот опять. Попов, неужели нельзя быть менее чопорным?

— Что это была за девушка? — спрашивает Антон, намекая на ту самую мадам, которую Арсений отжал у американца.

— Ты издеваешься? — мужчина в очередной раз вздыхает, глядя на ученика снизу вверх. Ну вот что говорить? А придумывать байку на ходу — не самое прикольное в жизни тренера.

— Она хоть красивая была? — никак не унимается подросток, глядя своими любопытными зелёными глазами на учителя. — Ну, Арсений Сергеевич! Мне же интересно.

— Очень, — Попов всё же решил намекнуть на то, что это была нихера не девушка, а чёртова медаль. Ну а что? Хотя бы не будет в глазах мальчишки выглядеть, как последняя сволочь. — За неё так много мужчин боролись. Со всего мира. Не девушка, а золото!

— А повелась она на Вас? — с небольшой усмешкой на губах спрашивает младший, глядя на преподавателя с долей иронии во взгляде. — Вы были самым красивым? Или талантливым? А может… Вы были асом в постельных делах?

— Я не понимаю, ты сейчас типо стебешься надо мной? — мужчина удивлённо выгнул бровь дугой, показывая, что крайне шокирован поведением подростка. — Ты сомневаешься в моих способностях?

— Ну… для человека, который всю жизнь провел на льду и в спортзале…

— А ещё на косметических процедурах и съёмках, — добавил Попов и даже поднял палец вверх, мол, а-та-та. — И вообще. Тебе не нравится моя внешность?

— Не, ну внешность у Вас огонь, да… Лицо такое… красивое, — мальчишка поворачивает голову в сторону, а его язык буквально понесло. — И волосы у Вас красивые… чёрные такие, мягкие. А глаза… Тоже красивые. Такие голубые… живые. Но в то же время на топаз похожи. На дорогой. Ой…

— Вау… Мне даже жена таких комплиментов не делала… — Арсений улыбается только уголками губ. — А девушка эта… Она не совсем человек.

— А кто же тогда?

— Золотая медаль, Антош.

Шастун чувствует себя полным идиотом. Он, будучи пьяным, наорал на тренера, который, как оказалось, ни в чем не виноват. А Антон, как конченый дурак, выдвинул оскорбления в сторону мужчины. Ну не дурак ли он, а?

Первым делом, после того, как закинуть вещи в комнату, парень идёт в чёртову «улыбку радуги», чтобы купить лезвий. И, если раньше ему казалось, что ходить в маске, капюшоне и очках в реальной жизни — тупо, то сейчас он был убеждён в том, что это вполне адекватно. Не, ну какие слухи о нем поползут потом? «Антон Шастун психически нездоров»? Нет, ну спасибо. Такого ему не надо.

Продавщица смотрит на него с неким подозрением, но всё же продаёт ему «Спутник», что представляет из себя небольшую коробочку с пятью тонкими лезвиями внутри.

Он кидает лезвия в карман куртки и направляется в сторону интерната, до которого идти минут тридцать. Как раз есть время покурить и подумать о жизни.

А план для размышлений таков:

Первое — начать корить себя за то, что наговорил Попову.

Второе — американец ему солгал.

Ну и, конечно, третье — «Мне даже жена таких комплиментов не делала…»

Арсений женат. Антон ведь свято верил в то, что у человека, который всё время проводит на тренировке, не может быть личной жизни. А тут вот оно как всё вышло… ну почему такая херня происходит именно с ним? Боже, жизнь, за что?

Ладно, придётся отступить от плана и пойти в обратную сторону. Если, конечно, он не вскроется раньше, чем закончит свою акцию самобичевания.

А сейчас надо закурить. Если и резать себе кожу — то соблюдая все санитарные требования. Но, пока что, они были нарушены. И очень сильно.

Парень закуривает сигарету. И, к сожалению, не первую за последнее время.

Голова уже не то что кружится — она уже болит. Нехило так болит. А к горлу подступает ком, что отдаёт болью в желудке, который за последние пару дней почувствовал только табак, кофе и воду. На этом скудный список продуктов закончился.

Грустно.

Но мальчишка продолжает пускать кольца дыма в чёрное небо, глядя, как импровизированное облачко растворяется в воздухе.

Антон стоит в душе. На часах уже скоро стрелка перевалит за двеннадцать, поэтому все нормальные люди уже спят.

На всякий пожарный случай подросток взял бинты, вату и перекись водорода. Кто ж знает, вдруг он не сможет остановить кровь или ещё что случится? А подстраховка нужна всегда.

Он опирается поясницей о раковину и снимает со своих плеч футболку, которая летит на стул, что стоит аккурат перед мальчишкой. Потом парень распаковывает лезвие, держа его за центр продезинфицированными пальцами, и, выдохнув, делает первый, слишком глубокий порез под ключицей.

Фигурист едва не вскрикнул от резкой боли, которая острой патокой растекалась по всему телу. Однако это приносило успокоение.

Но ровно до тех пор, пока кровь не потекла из раны.

И тут Шастун понял, что вид этой алой жидкости, которая вот так вот запросто вытекает из твоего тела — очень не прикольно, даже противно.

Но он оставляет ещё один порез, на этот раз менее болезненный.

И мальчишка бы мог ходить как типичная восьмиклассница, но в его светлую головушку ворвалась не менее светлая мысль о том, что можно же начертить руны!

А ведь и правда. Антон же гений, ага. И вырезать на себе руны — верх его гениальности. Наверное, именно поэтому на его руке появляются три руны: тейваз, отал и феху.

Гениально. Просто гениально.

Алая жидкость медленно стекает по ключице, намереваясь ползти всё ниже и ниже, пока Шастун не ловит одну из красных капель пальцем, который решает облизать.

Вкусная. Солёная такая, с привкусом металла.

Он смотрит на израненную ключицу и оставляет на ней ещё несколько довольно глубоких порезов. И, дождавшись, когда кровь наконец хоть немного остановится, приложил ватку, которую намочил хлоргексидином и замотал ключицу бинтом.

Всю пачку отдал. Черт.

— Ну что, Антон. Теперь ты реально тронулся своим чердаком, — вздыхает мальчишка, глядя в зеркало на свое ещё более бедное лицо и, развернувшись, хватает со стула свою футболку, которую решает надеть на свое стройное тело, упаковывает лезвие обратно в бумажку и, завершив свои процедуры, направляется в комнату.

Антон знает, что Лёва уже спит. Как ни крути, а у Бортника ещё и отчетник, который ну никак нельзя пропустить. Вообще никак. А к нему ещё и тренироваться надо.

Печально? Да. Очень. Но ничего с этим не поделаешь.

Однако, Шастун засматривается на такое спокойное, даже красивое лицо своего друга, который явно устал за этот чёртов день. И, решив последовать его примеру, сам падает спать.

Арсений сидит на полу в пустом доме. Из еды осталась только банка солёных огурцов и вода. И ни то, ни другое не вызывали у мужчины желание есть. Поэтому он продолжает сидеть, прижимая к груди колени своих ног.

В голове круговорот, что состоит из одной только мысли – Антон сделал комплимент. Настоящий, по-детски нелепый, но такой честный и откровенный...

У Арсения в голове никак не укладывается тот факт, что Шастуну скоро семнадцать, а не семь. И вообще, его ученик уже взрослый парень, а не ребёнок, которого Попов видит по сей день.

А глаза… Тоже красивые. Такие голубые… живые. Но в то же время на топаз похожи. На дорогой.

Его, арсеньевские глаза сравнили с драгоценным камнем. С единственным, который мужчина так любит... Даже на пару украшений с этим камешком раскошелился.

И тут Шастун. Так чётко попал в цель.

А ведь так не смогла даже Алёна, когда они ещё были вместе...