Арсений.
Такое красивое имя, да и человек тоже неплохой. Правда, холодный и замкнутый снаружи, но в целом… Весёлый мужчина. Если настроение у него хорошее.
Шастун, у которого организм решил, что проснуться в четыре утра — идея прекрасная, смотрит на Попова уже минут десять. И отрывать взгляда от спокойного, неестественно расслабленного тренера ему отчего-то не хочется. Поэтому мальчишка продолжает рассматривать иногда подрагивающие ресницы старшего в свете луны.
Антон конкретно залип. Слишком уж Арсений красивый. Он и так-то Аполлон, сошедший на землю с не пойми какой горы, правда, напряжённый немного, из-за чего около глаз появляются небольшие морщинки, а на руках — голубые вены… А во сне — мечта, наверное, любого человека.
Парень перестал отрицать то, что Попов ему нравится. Даже если это подростковое — пускай. Мужчина слишком прекрасен в жизни, а его идеальные голубые глаза, которых нет ни у кого другого, убивали. Конечно же, в хорошем смысле этого слова.
Глаза у Арсения слишком красивые. Два голубых сафита, с каратностью едва ли не в сотню, каждый божий день выводили подростка из его зоны комфорта. Они заставляли мальчишку зависать на долгие секунды, иногда буквально вынуждали его дрожать… Но приносили такое эстетическое удовольствие — что словами описать будет очень нелегко.
Слишком красивые.
Как и имя их владельца. Такое же красивое и так приятно произносится… Арсений…
Сокращение «Сеня» — какое-то извращение. Ну никакое «Сеня» и рядом не стоит с таким полным, роскошным именем. И, если честно, никакое сокращение не стоит Попова. Только Арсений Сергеевич, не меньше.
Но сейчас мужчина слишком безработный для Арсения Сергеевича, и ему бы пошло сейчас сокращение «Арс», либо «Арсюша». Но Шастун склоняется больше к первому варианту и тихо шепчет эти три буквы в тёплый комнатный воздух.
— Арс, — он улыбается уголками губ, чувствуя какое-то тепло от этих, казалось бы, трех простых букв. Но в них заключено слишком много смысла.
Арсений в глубине своей души улыбается, но на лице сохраняет только маску спящего человека, хоть губы немного, но растягиваются в разные стороны.
Однако Антон этого не замечает и просто снова ложится спать.
Хорошее утро — это когда ты проснулся сам, несмотря на то, что сейчас только семь утра. Главное — сам, без будильника и Арсения Сергеевича, который обычно старается пробудить своего ученика ото сна.
— Доброе утро, — позитивно и бодро тянет Антон, сидя на кровати и попивая кофе из автомата, что стоит на первом этаже. — Как спалось, Арсений Сергеевич?
— Спалось-то прекрасно, а вот вставалось так себе, — сонно бормочет мужчина, проводя по лицу ладонями. Его чёлка упала на лоб, скрывая кончики пальцев и ногти, из-за чего Попов сейчас походил на сонную готку-панка. — Сколько времени?
— Начало восьмого, — спокойно отвечает Шастун, наблюдая картину ещё не до конца проснувшегося тренера. — Я принёс кофе.
— Святой какой человек, — старший сощуренными глазами посмотрел на стаканчик, который стоял на прикроватной тумбочке, и позволил себе короткую улыбку. — Спасибо большое.
— Всегда пожалуйста, — Антон попытался контролировать расползающиеся губы, чтобы не облиться своим амарето, но получилось это далеко не с первого раза.
А мужчина учтиво кивнул и тактично смылся в ванную, чтобы принять ванные процедуры. Дверь за ним захлопывается, а Шастун вновь попадает в зону полного комфорта, из-за чего мозг перестаёт думать.
Парень берет в руки пачку сигарет и вынимает оттуда одну, желая получить долгожданное расслабление. Он даже не выходит из номера — только открывает окно и подходит к нему, чтобы запах не заполонил собой весь номер.
Антон поджигает кончик сигареты старой доброй зажигалкой, хоть и получается это не с первого раза, делает затяжку и выдыхает дым в морозный февральский воздух.
Он вновь вдыхает горький горячий дым, что так контрастирует с температурой воздуха за окном, из-за чего в лёгких ощущается нездоровый жар и, в какой-то степени, пожар. Они горят. Да, это приносит дискомфорт, но Антону хорошо. Надо протрезветь, несмотря на то, что эффект от курения, в какой-то степени, похож на опьянение.
— Ты снова куришь, засранец? — беззлобно спрашивает Арсений, успевший уже покончить с чисткой зубов. — Господи, ну сколько можно, а, — мужчина спокойно подходит к Антону, прижимаясь к его достаточно холодной спине своей донельзя тёплой грудью и, выхватив из его рук тлеющую сигарету, крайне бесцеремонно выбрасывает её в окно.
— Арсений Серг… — решил возмутиться Антон, но его самым наглым образом заставили умолкнуть.
— Не ори, — тихо, почти шёпотом, проговорил старший, мягко уводя подростка от окна. — У меня есть небольшой презент. Но сначала отдай мне сигареты.
— Ну, Арсений Сергеевич… — снова начал младший, укладывая свою руку поверх чужой, держащей его талию.
— Не Арсенийсергеевичай мне тут, — более требовательно протянул преподаватель, протягивая к парню свободную руку. — Отдай.
— Держите, — обиженно протянул мальчишка, но пачку из кармана домашних брюк протянул, крайне обиженно глядя на тренера.
— Моя ж ты умница, — улыбнулся Попов и, отпустив ученика на несколько секунд, что казались Шастуну едва ли не вечностью, протянул младшему коробочку с электронным испарителем, что в простонародье имеет гордое название «под». Мальчишка, естественно, удивился. Но гнев резко сошёл на радость такому подарку. И он теперь еле держался, чтобы не начать распаковку прямо сейчас. — Ты задолбал курить, — поясняет Арсений, опуская свою руку на чужое плечо. — Тебе не идёт этот идиотский запах табака. Ты, может, думаешь временами, что так ты кажешься круче… Но я тут прикинул, и… В общем, запах ягод идет тебе намного больше, — он вздыхает, немного сжимая пальцы рук. — А бросить сложно. Лучше уж в дудку дуди, чем эти чёртовы смолы.
— Как мило с Вашей стороны, Арсений Сергеевич, — подросток аккуратно откладывает коробочку на кровать, а сам делает шаг к мужчине, чтобы утянуть его в свои объятия. — Всегда поражался Вам.
— Ну я ж не изверг какой-нибудь. Да и бросать сразу — вредно. Как бы иронично это сейчас не звучало, — старший прижимает парня ближе к себе, вдыхая ещё не выветрившийся запах дыма. Но радует только то, что чувствуется это в последний раз.
— Изверг. Но не настолько злобный, — поправляет Антон, по-шкоднически улыбаясь. И ради этого даже отрывает голову от тёплой груди Попова.
— Ой, да ну тебя, — цокает тренер, легонько ударяя парня по спине. — Так. Пошли завтракать, а то общая тренировка уже через пару часов.
— Ну точно изверг… — обиженно бормочет Шастун, отрываясь от мужчины.
Завтрак прошёл спокойно. Естественно, причиной тому то, что Шастун на одни грабли трижды не наступает — он уже сломал нос два раза, а третий ему не нужен. Поэтому сегодня он устроил акцию «я спокойно ем и не выделываюсь, не трогайте меня», что не могло не радовать Арсения.
Зато вот Попову сегодня кусок в горло не лезет. Он отчего-то переживает за парня больше, чем за себя во время олимпиады, всякий раз кидая на своего ученика задумчивые взгляды.
Шастун даже пару раз спалил преподавателя за этим делом, но ничего не спросил: видимо, понял, что происходит в голове Попова, и решил не подливать масла в огонь.
Мальчишка лишь спокойно ест свой салат, иногда рассказывая Арсению какие-то истории из жизни. И мужчина иногда расплывается в улыбке, из-за чего на щеках образуются очаровательные ямочки, а в уголках глаз — морщинки.
Антон мысленно этому умиляется, несмотря на то, что голубые глаза всё ещё какие-то потерянные и смотрят только в одну точку — в горящие изумруды напротив.
— Арсений Сергеевич, а почему Вы не едите? Вы что, анорексию хотите заработать? — Шастун сужает глаза в попытках не заржать. — Мне Вас что, с ложечки кормить?
— Тебе жить надоело? — едва ли не смеясь, спрашивает мужчина, складывая руки на груди. — Попробуй, если руки не жалко.
А Антон ведь тот самый человек из мема «в смысле нельзя? Я из принципа хлебну». И поэтому берет в руки вилку Попова, привстает с диванчика и, зачерпнув немного салата, подносит вилку к плотно закрытым губам.
— Арсений Сергеевич, скажите «А», — просит Шастун, удерживая равновесие в не самом удобном положении.
— Ан… — мальчишка ловко проталкивает в приоткрытый рот ложку.
— Ай молодца! — радостно говорит младший, крайне широко улыбаясь и немного краснея. — Давайте, Арсений Сергеевич, ложку за… э-э-э… За что хотите есть?
— Господи, Антон, — крайне надменно вздыхает Попов, из-за чего Антон начинает тихо смеяться. — Я не настолько старый, чтобы быть не в состоянии самому поесть.
— Я и не говорил, что Вы инвалид, — младший пожимает плечами и пересаживается на диван к тренеру. — Это просто маленькая недо-благодарность-пере-месть, — фигурист снова набирает немного салата, отправляя в рот к мужчине очередную вилку, полную еды. — Во-о-от. Молодец, Арсений Сергеевич.
— Большое спасибо, — кивает он, стараясь не закатывать глаза. — Давай собираться. Я хочу, чтобы ты парочку элементов отработал.
— Хорошо.
Тренировка проходит для Антона слишком быстро. Да, для человека, который привык практически к жизни на льду, какой-то там час — так, мелочи. Ещё Арсений ничего не говорит, кроме тех самых элементов, состоящих из каскада и парочки выездов. Даже замечаний нет.
Это пугает. Если Попов молчит, значит, вне льда будет полная задница.
Антон подъезжает к бортику, готовый выслушать критику в свой адрес, но получает лишь: «молодец, можешь идти». Ну что это такое? И вот черт знает: молодец Шастун или знатно опозорился.
Однако даже не спрашивает ничего и, подчиняясь спокойном голосу, идёт в сторону раздевалок.
— Антош, — мягко начал мужчина, опуская руки на чужие плечи. — Ты у меня умница. Ты сможешь показать программы так, чтобы даже у меня челюсть отвисла.
— Я знаю, — мальчишка неловко улыбнулся, поправляя свои волосы. — Вы к чему-то определённому клоните?
— Ага, — кивнул Попов, притягивая парня ближе к себе, чтобы крайне нежно и любя его обнять. — Но это ты узнаешь, только если идеально короткую отработаешь, — старший понизил голос, наклоняясь к уху подростка. — Тебе понравится эта информация. Так что, будь добр, не подведи меня. Ладно, Антош?
— Клянусь, Арсений Сергеевич, — фигурист начинает часто-часто кивать, обхватывая своими руками ставшее родным тело. Он прижимается лбом к чужой груди, чувствуя, как тепло растекается по его стройному телу.
— Хороший мальчик, — Арсений коротко усмехается, поглаживая своими руками обманчиво-хрупкую спину.
— Вообще-то, я солнце, — фыркнул Антон, стараясь сдержать улыбку, которая непозволительно широко расползается по его лицу.
— Ледяное, — добавляет мужчина, немного, почти незаметно, краснея. Он хочет добавить ещё одно слово, но сдерживается. Однако у этого самого «солнца» немного иные планы.
— Ваше? — Шастун поднимает взгляд своих больших, крайне очаровательных зелёных глаз на лицо мужчины.
— Моё, — легко соглашается старший, пока румянец становится ярче. Естественно, это не проходит мимо внимания спортсмена.
— А теперь давайте целиком фразу скажите, — как бы издеваясь просит мальчишка, изучая мужчину.
— Антош, ты — моё ледяное солнце, — наигранно вздыхает Попов, оставляя на чужом лбу мягкий поцелуй.
— Спасибо, Арсений Сергеевич, — как-то шкоднически улыбается младший. Вот только оба знают, что эти видимые эмоции — всего лишь маска, за которой прячется искренность, за которую Арсений и любит Антона. — Я побёг собираться. Увидимся после льда.
— Хорошо, моё солнце, — кивнул мужчина, выпуская родное тело из своих рук. — Удачи.
— Спасибо. Она мне пригодится.
Шум, овации, гул, стук лезвий о хрупкий матовый лёд.
Антон плавно выезжает на центр арены, глядя вперёд и улыбаясь. В его глазах горят огоньки какого-то счастья и предвкушения чего-то хорошего, долгожданного… И вряд ли его можно переубедить в созданных картинах.
Но сейчас не об этом. Сейчас надо откатать программу, причём так, словно на лёд он выходит в последний раз.
Нельзя подвести Арсения. Нельзя подвести страну. Нельзя подвести дорогих людей.
Можно только выиграть. Не иначе.
Антон с огромным трудом дожидается момента, когда заиграет музыка. Тяжело. Очень. Но он справляется, встаёт в родную позу, подняв руки вверх и закинув голову назад. Вот так.
Он начинает с относительно простых прыжков и остальных элементов, которые, как и хотел, выполнил идеально.
Осталось самое интересное — аксель.
Парень набирает скорость, чтобы сделать этот прыжок. У него осталось всего несколько секунд, чтобы решить — прыгнуть, как и всегда, в три с половиной оборота, или в четыре.
И сам не замечает, как ноги отрываются ото льда, а его тело подлетает над землёй, становится лёгким, словно пух. Парень делает четыре с половиной оборота, как и мечтал, плавно опускаясь на землю.
Антон и сам не понимает, что произошло, пока ноги не ступают на твёрдую поверхность. Он какое-то время находится в шоке (а точнее, несколько секунд), но потом возвращается в реальность и доводит программу до конца под гробовую тишину.
Вот это он молодец.
— Боже мой! Мои глаза меня обманывают или я только что стал свидетелем четверного акселя? — удивлённо произнёс Гришин, первым разрезав тишину своим голосом.
— Да, да, да! — практически кричит Тарасова, едва не скидывая со стола бутылку с водой. — Это невероятно! Историческое событие в мире фигурного катания!
— Невероятно! Антон Шастун — молодой фигурист, а вытворяет на льду такое! — восхищается Александр, не в силах сдержать радостных эмоций из-за радости за русского чемпиона.
— Это его первая Олимпиада. И такие результаты! Везде первые места, а на короткой программе даже четверной аксель сделал! Это невероятно!
— Да. Сначала мировой рекорд за короткую, теперь аксель. Что же будет на Чемпионате Мира?
— Я в предвкушении. Надеюсь, что Антоша нас снова удивит!
Антон, гордо подняв подбородок, идёт в сторону зоны kiss&cry, чтобы услышать результаты. Наверняка они будут высокими, ведь иначе и быть не может: программа идеальна, трюки сложные, да ещё и этот аксель. Не, ну меньше предыдущего результата это быть не может точно. А значит, он заслужил эту радостную новость.
Однако Арсений хоть и улыбается, но выглядит как-то опечаленно. Он идёт достаточно медленно, с каждым шагом растягивая улыбку на лице всё шире и шире, не спуская взгляда с родного лица.
— Ты у меня умница, Антош, — шепчет мужчина, сразу же обнимая своего ученика. Причём так крепко, так тепло и нежно, что Антону, наверное, впервые в жизни хочет расплакаться. По-детски, словно ему три года.
Но эта нежность, которую подарил ему Арсений одним только жестом, так мягко растекается по телу парня, обволакивая каждую клеточку, каждый сосуд. И Антон даже краснеет от переизбытка чувств, только списывает всё на смену температур и физические упражнения.
Он обнимает сильное тело дрожащими руками, прижимаясь как можно ближе, стараясь получить всё больше и больше. Но вот только через несколько минут должны объявить баллы.
— Моё ж ты солнышко, — шепчет Арсений, не желая отпускать из своих рук хрупкое тело. — И нифига не ледяное. А очень даже тёплое.
— Ой, спасибо, Арсений Сергеевич, — Антон расплывается ещё больше, буквально тает в сильных руках, которые никак его не отпускают.
— Ты ж моя умница. Но остальную похвалу услышишь после произвольной, — старший забавно щёлкает ученика по носу. — Пошли уже на телевизоре крупным планом светить.
— Как скажете, — кивнул мальчишка и отстранился от мужчины, вновь идя вперёд к относительно мягким стульям.
— Anton Shastun scores 122.8 points. This is his best result of the season and a new World Record! — оповещает голос из динамиков, и Шастун чуть ли не плачет. Но лишь закрывает рот руками (а точнее, маску) и сужает свои зелёные глаза, немного откидывая голову назад. — This is the best result in today's competition. Anton Shastun takes first place.
— Моя ты умница, — Попов аккуратно сжимает ладонь Антона, что спрятана под тонкой тканью перчатки. — Поехали уже в отель, пока журналисты не очнулись?
— Давайте. Я только за, — кивнул младший, поднимаясь со стула. — Не очень хочу с кем-то общаться.
Антон решил включить телефон только в тот момент, когда перешагнул порог номера. И если бы он знал, какие новости его там ждут, то оставил бы его в таком состоянии до завтра.
На дисплее высвечиваются пропущенные звонки в количестве десяти штук. И все от абонента «Мама Левчика».
Сердце начинает биться чаще, а руки немеют, ведь Лёвина мама звонила Антону раза три за весь период их знакомства. А тут целых десять звонков…
Парень, стараясь унять тремор в конечностях, набирает номер, с которого позвонили ему столько раз за последнее время. Идут гудки, долгие, протяжные… И, наконец, собеседник берет трубку, чтобы объявить Шастуну не самую приятную новость.
— Антош, Лёва… Он, — женщина заикается, её голос дрожит, а слова становятся бессвязными, что их становится сложно понять. — Лёва…
— Анна Александровна, что с ним? — мальчишка опирается о стену плечом, чтобы шансов упасть было хоть немного меньше.
— Леву сбила машина, — немного приведя себя в порядок, оповестила она. Но спустя секунду снова заплакала. — Шансов выжить… Их… Их мало. Что делать, Антош? Что?
— Анна Александровна, я что-нибудь придумаю, правда. Пожалуйста, не плачьте, Анна Александровна, — Антон, скатившись по стене, осел на пол, обхватывая голову руками.
— Антош, пожалуйста, — плачет женщина, сжимая телефон до треска ни в чем не повинного экрана.
— Хорошо. Я постараюсь, — кивнул себе Антон, сбрасывая вызов. Он даже не дожидается того самого «спасибо тебе большое» и лишь закрывает лицо руками, не в силах сдержать неконтролируемых слёз.
Парня трясёт, руки не могут удержать ровным счётом ничего, а тело немеет. Он не знает, сколько времени прошло, есть только душевная боль и треск, стоящий в ушах, по ощущениям, вечность.
Левы может не стать. Нет... Ни за что.
— Антош, я пришёл! — торжественно оповещает Арсений и почти сразу запирает на ключ дверь номера, снимает куртку… И только после завершения всех своих манипуляций слышит тихий плач, доносившийся из комнаты. — Ты чего?
— Арсений Сергеевич, все нормально, — парень трёт лицо руками и шмыгает носом, стараясь хотя бы немного привести себя в порядок. — Так. Мелочи жизни.
— Антош, не ври мне. Я знаю всё про Лёву, — мужчина садится рядом и кладет руку на плечо подростка, прижимая его ближе к себе. — Ты переживаешь, я знаю. Ты очень хороший.
— И что? Чем мне это поможет? — младший поднимает взгляд заплаканных глаз наверх, чтобы увидеть лицо Арсения. — Я… я устал. Если тогда я потерял мать, то теперь у меня может не быть друга. Единственного человека, который меня хоть как-то любит! Который всегда меня поддерживает! Я могу только ему открыться, понимаете? А его почти нет! Кому я буду нужен? А? Кому? — на глаза вновь наворачиваются слёзы, которые снова катятся по его щекам и, спускаясь до подбородка, падают на штаны и футболку. – Верно. Никому. Разве что дедушке, но ему я не смогу сказать всё то, что говорил Леве!
— Мне, — шепчет Попов, отворачивая голову в противоположную сторону.
— Ч-чего? — Шастун даже перестал плакать, а глаза его округлились и стали похожими на пятирублевые монеты.
— Мне ты нужен, Антош, — чуть громче ответил старший, меняя позу. – Люблю я тебя. Очень-очень сильно, – он сидит на коленях перед заплаканным мальчишкой и берет его руки в свои. – Ты... ты замечательный, Антош. Самый лучший, понимаешь? Даже если никого не останется, я тебя не брошу. И не потому, что ты великолепный фигурист, нет. Я просто тебя люблю. Как... как пару, – мужчина немного теряется из-за неуверенности в том, что его чувства взаимны. Но руки парня не отпускает, прижимая их ближе к своей груди. – Я надеюсь, что ты... Что... что всё взаимно, моё ледяное, но горящее солнце.
Антон всхлипывает, забавно шмыгая носом, но переплетает свои пальцы с чужими. Он начинает немного успокаиваться, стараясь игнорировать неприятные ощущения, что обжигали щёки.
– Арсений Сергеевич, – севшим голосом начал Антон, повторяя позу преподавателя и, наклонив голову, продолжил развивать свою мысль. – Я тоже. Ну... люблю Вас, – и снова шмыгает, стараясь не заплакать. Всё же, две хорошие новости, хоть и немного, но перекрывают плохую.
Однако осадок остался.
– Это прекрасно, да? – на губах мужчины расцвела улыбка. Он освободил одну руку, чтобы взять младшего за подбородок и немного его приподнять. – Чего ты хочешь? – аккуратно и нежно спросил он, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони своего ученика.
– Сейчас – только одного, – кивнул Антон, приближаясь к лицу тренера. – Поцеловать Вас, – мальчишка поднимает робкий взгляд двух изумрудов вверх, сталкиваясь с двумя топазами, блестящими в темноте.
– Тогда открой рот, солнышко, – снова шепчет Попов, обхватывая чужую талию одной рукой, а другую переносит на щеку парня.
Арсений наклонился к немного потрескавшимся губам, на которых образовались небольшие ранки, и крайне нежно, стараясь не опошлить весь процесс, втянул подростка в мягкий, спокойный поцелуй. Он проводит языком по ровным зубам, толкаясь глубже, и сплетает язык младшего со своим, продолжая руками оглаживать чужую спину и скулу.
Антон не отстаёт: подаётся вперёд, прижимаясь к теплому, сильному телу, а руки кладёт за шею преподавателя. Парень отвечает на поцелуй Попова, ни капли ему не уступая. А по телу разливается приятное тепло, что концентрируется внизу живота, даря подростку приятные ощущения.
– Какой же я нехороший человек, — усмехается мужчина, вытирая свою слюну с губ Антона. – Целуюсь со своими учениками, которые младше меня на одиннадцать лет.
– Ну... я же у вас один, – пожал плечами младший, стараясь уследить за манипуляциями учителя. – А один раз не пи...
– Не выражайся. Я по-прежнему твой препод, – Арсений улыбнулся ещё шире и оставил на губах Антона короткий поцелуй.
– Эх, как несправедлива моя жизнь, – мальчишка опечаленно повесил голову, падая в объятия тренера. – Что делать-то будем дальше?
– Я думаю... встречаться. Если ты хочешь, конечно, — Попов обхватил руками спину младшего, прижимая его ближе к себе.
– Естественно, я согласен. Что за глупый вопрос, – мальчишка уткнулся носом в шею Арсения, прикрывая глаза. – Но... что делать с Левой?
– Давай придумаем утром, хорошо?
– Как скажете, Арсений Сергеевич.