Лёва встал чётко по звонку будильника. Точнее, выполз из царства Морфея. А продрал глаза через добрых пять минут, когда будильник зазвонил во второй раз.

Парень принял сидячее положение, намереваясь встать и разбудить Шастуна, который сто процентов ещё спал.

Но как только Бортник посмотрел в сторону чужой кровати, то сразу же усомнился в том, что проснулся.

— Какого ху… — многозначительно тянет Лёва, стоя в полнейшем шоке. Но в ответ видит только средний палец, который ему показал тренер. — Ладно, я пошёл, — вздохнул парень, не желая разбираться с сонным Поповым.

Весело день начался. Он только проснулся, а его, офигевшего, послали на три буквы. Жестоко.

— Спи, — сонно бормочет Арсений, прижимая проснувшегося ученика к себе. — Сегодня отдыхаешь.

— Как мило с Вашей стороны, — Антон зевнул, поудобнее укладывая голову на чужом предплечье.

Во второй раз Шастун проснулся уже окончательно. И, к своему сожалению, не из-за чужого голоса или мелодии, а из-за боли в области пятой точки.

Антон гневно смотрит на тренера, который спокойно лежит перед ним и читает какую-то статью из интернета. Честно говоря, парень не понимает, что им двигает, но желание как-то отомстить есть.

Однако, как именно это сделать, подросток ещё не придумал.

— Гутен морген, — сонно тянет младший, усаживаясь на собственной кровати.

— В твоём случае, гутен таг, — поправляет мужчина и поднимается с относительно мягкой поверхности. — Как ты только спишь на этих досках. Ужас-то какой.

— Ну… привык, что уж поделать, — Шастун пожимает плечами и, проведя по лицу пару раз ладонями, чтобы проснуться, следует примеру тренера. А ещё, вставать тёплыми ногами на ледяной пол — штука бодрящая.

— Холодно? — с каплей вины в голосе спрашивает старший, глядя на ученика с сочувствием в глазах.

— Угу, — кивает мальчишка и наклоняется, чтобы натянуть на замерзающие ступни кеды. — Зато бодри-и-ит…

— М-да уж… не завидую такой бодрости, — честно признался Попов, застегивая немного мятую рубашку. — И давай собирайся. От уроков ты, конечно, свободен сегодня. Но тренировку я тебе не прощу.

— Злой Вы человек, Арсений Сергеевич, — вздохнул мальчишка и направился в сторону ванной. — Ну… до встречи в прямом эфире, тогда.

— У тебя полчаса. Надеюсь, тебе этого достаточно, чтобы умыться, одеться и собраться для тяжёлых работ.

— Ну… должно хватить.

Две недели пролетели, как один день. Как очень тяжёлый, долгий, полный пота, крови и боли день. Но больше всего парня тяготил очередной отъезд.

И если эти две недели он смотрел только на сурово-виноватое лицо тренера, который вёл себя как ни в чем не бывало, то теперь добавилось ещё и отражение задолбавшегося лица и подступающей истерики.

Уже завтра вылет. Олимпиада. Страшная, практически самая важная часть всей зимы… И вот она. Уже через пару дней. До неё буквально рукой подать…

И Антону от одной только мысли становится страшно. Даже не так. Ему становится настолько плохо, что начинается паническая атака, и парень снова прибегает к лезвию.

Кровь успокаивает. Её красивый насыщенный алый цвет, что ползёт тонкой струйкой по бледной коже, завораживает. И уже как-то нет дела до какой-то там Олимпиады, к которой Шастун шёл и продолжает идти всю свою осознанную жизнь.

Слава Богу, что в турнире четырёх континентов Россия не участвовала. Да, кто-то хотел запихнуть туда и эту страну… Но остаётся один большой вопрос: нахера?

Но проблема даже не в том, что Антону страшно. Его убивают собственные мысли, которые появляются в голове сразу же после пугающих фактов.

Если ещё понятно, что с ним будет в случае проигрыша… То что будет, если он победит? Неужели лавры победителя побудут с ним месяцок, а потом что? Снова эта противная рутина, которая стоит поперёк его горла?

Да, за золото отвалят немалую сумму денег. Это факт. Да, он знает, куда их потратить. Тоже факт.

Но голова-то требует другого… Она требует ласки, чего-то нового и приятного… Чего-то, что изменит его рутиннную жизнь российского фигуриста.

Может быть, речь идёт о любви. А точнее, о голубоглазом тренере, который озвучивает его недостатки каждый божий день. Но этот красивый баритон, который разносится по большому зданию, отражается от стен и доходит до покрасневших ушей. Эти волосы, эта манера речи и повадки… Редкие, очень редкие шутки… Да даже та порка, которую Попов ему устроил пару недель назад, была для парня чем-то особенным.

Антон не хочет осознавать, что, вполне вероятно, всё это внимание — плод подростковой фантазии. Это слишком больно, когда твои мечты разбиваются о твёрдую реальность.

— Куда только не заходят мои мысли, — тихо тянет Шастун, глядя в белый потолок.

На глазах наворачиваются неконтролируемые слёзы, которые не приносят и малейшего облегчения. Антону больно, очень больно. Но выхода из этой ситуации нет.

Вообще, конечно, он всегда может признаться Арсению в своих чувствах… Но что, если всё окажется не взаимным? Если чувства подростка и всё, что произошло между ними — просто бред?

Просто бред, вызванный гормонами и переходным возрастом. А вдруг Антон вообще не любит Попова, а просто навязал это себе, чтобы внести в свою жизнь какое-то разнообразие?

Да. Наверное… это именно так.

Шастун даже в своей ориентации не разобрался. Что уж говорить о любви к человеку своего пола? Это ж полная чушь! Да ни один нормальный психолог его не поймёт. Даже простой человек просто выпадет в осадок.

Но заводить отношения с девушкой, чтобы убедиться в своей гомосексульности — тоже херня способ. Как ни крути, а играть на чужих чувствах ради себя любимого — грешно.

— Я идиот, — со вздохом заключает парень и, закинув в рот снотворное, уходит в царство снов.

Подсознание — штука весёлая. Вот ты уходишь в сон, чтобы расслабиться, даже если это выходит плохо. А сон тебе делает ещё больнее. Вот прям сыпет соль на открытую рану.

Это, безусловно, больно. Но выйти ты из этого не можешь до определённого момента.

Пекин. Олимпиада.

Шастун выходит на лёд под крики толпы, аплодисменты и чужие улыбки. Встаёт в родную позу, поднимает вверх руки.

И сразу же падает на лёд. Ног он не чувствует совсем. Появляется паника, парень сидит на льду, стараясь подняться, но конечностей как будто нет.

А потом они начинают уменьшаться, прямо до детских. До таких маленьких, чуть кривоватых и очень не пропорциональных его организму.

Арсений же просто смотрит на это, не двигаясь с места ни на миллиметр. А Антон поворачивает голову в сторону тренера, пытаясь найти хотя бы там поддержку.

Но Попов начинает смеяться. С издёвкой в голосе и показывая пальцем на ученика, пока Шастун пытается собраться с силами и сделать хоть что-то.

Тренер уходит. Антон закрывает лицо руками и просто плачет. Громко, трясясь и всхлипывая. А толпа возмущенно кричит, рассказывая Шастуну о том, что он полное ничтожество.

— Антон, — слышится голос откуда-то сверху. Какой-то знакомый, даже тёплый. — Шастун!

Парень выходит из этого кошмара и старается открыть глаза, чтобы увидеть происходящее вокруг. И, как только эта, казалось бы, простая махинация удалась, подросток видит обеспокоенное лицо преподавателя, который держал его за больное плечо.

— Ай… — тихо шипит мальчишка, убирая чужую руку со своего плеча. — Это всё сон, Боже, — вздыхает он и снова в привычном жесте проводит руками по заспанному лицу.

— Что случилось? — тихо спрашивает мужчина и проводит ладонью по кудрявым волосам. — Ты что-то мычал, пока я тебя пытался разбудить.

— Арсений Сергеевич… — начал подросток, сжимая в руках одеяло. — Если что-то случится, то Вы… ну… Не бросите меня? Если я там упаду или ещё что-то… не знаю…

— Та-а-ак, — протянул старший, удобнее устраивая своё тело на чужой кровати. — Что уже случиться успело за ночь? Кто тебя обидел?

— Подсознание, — честно отвечает подросток, глядя на лицо преподавателя. Так хочется просто упасть к нему в объятия и полностью раствориться… Хочется нежности… чтобы погладили по голове и прижали и говорили, что всё будет хорошо.

Но нет. Нельзя. Тупые границы — на то и границы, что очерчивают тебя от внешнего мира. И становится так плохо и холодно, что градус в комнате значительно падает. Антон хочет поделиться своей болью с, наверное, любимым человеком… Но не может. Сам не знает почему.

— Перед Олимпиадой переживаю просто… Она ведь уже послезавтра, — говорит Шастун. Да, отчасти это правда. Но процентов восемьдесят не об этом. — Но на вопрос ответьте. Пожалуйста…

— Конечно же не брошу… Ты мне уже стал родным человеком, — поддерживает Попов, подсаживаясь ближе к ученику. — Даже дороже, чем родным.

— Серьёзно? — Шастун в шоке. Неужели все его мысли — это не подростковый бред? Если так, то утро началось прекрасно. А если он ещё спит — то мечтает о том, чтобы сон не заканчивался.

— Ага. Я крайне редко переживаю о людях. Точнее, переживал раньше только о Паше и Ляйсан. А потом как-то к тебе переметнулся, — Арсений немного покраснел, а на его губах появилась слабая улыбка. — Конечно же, я тебя не брошу. Ты и без меня многое потерял, а разрушить тебя окончательно… Ну… Я себе это никогда не прощу.

— Спасибо, Арсений Сергеевич, — на глазах вновь появилась влага, которую Антон просто сморгнул. И постарался сдержать эмоции, чтобы оставить за собой статус Попов номер два.

— А теперь давай собирайся. Вылет через три часа уже.

— Иду-иду, — кивает парень и, наконец, поднимается с кровати, чтобы пойти умываться. — А… Доброе утро, кстати.

— Благодарю. Тебе тоже.

Шастун счастлив. Да, конечно, это разовая акция… Но на таких «акциях» и строится хорошее настроение подростка на весь день. Хоть и остаётся небольшой осадок того, что он не сдержался и повел себя, как какая-то тряпка.

Но, Боже, какая нахер разница, если тебе хорошо?

Однако этого слишком мало, чтобы заполнить огромную дыру в груди.

Китай. Прикольная страна. Много классных людей с достаточно смуглой кожей и узкими глазами, а также не очень высоким ростом и тёмными волосами.

Короче, стройного Шастуна с большими детскими зелёными глазками, крайне бледной кожей и пшеничными кудряшками потерять в толпе будет сложно. Поэтому по приезде в сам город Попов облегчённо вздохнул.

— Велком ту Пекин, — Арсений пожал плечами, кутаясь в зимнее пальто. — Поехали в гостиницу? Или погулять хочешь?

— Честно говоря, я замёрз и устал. Хочу лечь и валяться до завтра… Если можно, — признался подросток, глядя этими же большими зелёными глазами прямо в душу тренера.

— Как же я с тобой солидарен, — Попов ушёл вперёд, пока Шастун, замедлив шаг, наклонился к небольшому сугробу, чтобы сделать снежок. Как ни крути, а воспоминания об Эстонии всё ещё теплились в юношеской душе. — Ан… — в чёрное пальто прилетел белый снежок, а мальчишка растянул на лице крайне невинную улыбку, мол, это не я. — Ты решил снова в снегу искупаться?

— Может быть, — он пожал плечами, глядя на то, как Арсений щурит глаза и медленно присаживается, чтобы самому слепить снежок, который отправляется прямо в Антона.

— Беги, засранец.

И парень бежит. Быстро, но, к своему сожалению, не так быстро, как Попов, который ещё и умудряется запульнуть в подростка пару снежков.

— Пощадите! — кричит Шастун, стараясь не запутаться в снегу и ногах. И в момент, когда он уже собирался повторить свои любимые традиции, его в охапку сгребает тренер, прижимая парня спиной к своей груди.

— Попался, — шепчет мужчина, потому что отдышаться всё же надо. — Ну все. Не убежишь теперь от меня. Понял?

— Да я и не собирался… — мальчишка так же тяжело дышит, стараясь удержаться за чужие руки, которые пролегли поперёк стройной талии. — Куда ж я денусь?

— Это да, — кивает старший, наклоняя голову к чужой шее. — Но а чего убегал тогда?

— Вы сказали. А не слушаться тренера чревато больной жопой, — невозмутимо говорит мальчишка, ощущая чужое дыхание на нежной коже. — А мне того раза хватило.

— Аргумент засчитан, — кивнул Попов, начиная чуть раскачиваться вместе с подростком. — Музычка играет.

— Какая? — интересуется подросток, чтобы вставить свою шутку. — А мы с тобою в белом танце кружимся-я-я. Надеюсь мы с тобой подружимся-я-я…

— Конечно подружимся-я-я. Если не будешь соперникам верить, — он немного сильнее перехватывает чужую талию, прижимая парня вплотную к своей груди.

— Не буду, — фыркнул мальчишка, откидываясь головой на чужое плечо. — Арсений Сергеевич, Вы теперь только на тренировках злой чорт?

— Чёрт? — переспросил тренер, поднимая голову чуть выше, чтобы видеть лицо подростка.

— Не-а. Чорт, — смеётся Шастун, проводя замерзшими ладонями по чужим рукам.

— Сам ты чорт! Я вообще-то великий фигурист! — возмущается он, убирая руки с талии ученика. — И вообще. Ничего я не злой.

— Злой, — кивает парень, убирая руки в карманы. — Очень.

— Возьми перчатки, балда с аллергией на холод, — преподаватель на пару секунд отходит от темы, чтобы надеть на юношеские ладошки свои чёрные перчатки. — Взял, блин, моду. Тебе что, три годика?

— Вообще-то, мне семнадцать через два месяца, — понтуется Шастун, наблюдая за тем, как мужчина пытается натянуть на тонкие пальцы перчатки, что всё ещё хранили на себе тепло чужих рук.

— А что ж тогда ведёшь себя как ребёнок? — учтиво интересуется преподаватель и, покончив со своей работой, продолжил. — Я не злой. Я чопорный, строгий и требовательный.

— Не поспоришь, — кивнул Антон, начиная вновь идти. — Но… мне показалось, или в последнее время Вы стали добрее?

— Не показалось, — согласился Попов, убирая руки в карманы пиджака. — Пошли уже в тепло, балда.

— Я не балда.

Шастун старается удержать глупую улыбку, которая расползается по его лицу. Видимо, он себя реально накручивал в последнее время. Однако считать это признанием в любви нельзя.

Обидно, печально, но ладно.

В отеле тепло. Настолько, что даже жарко. Но Антона это только радует, ибо зимний холод уже начинал знатно бесить подростка. Хочется хотя бы весны, чтобы было не так адски холодно. Но остаётся потерпеть всего месяцок-другой, чтобы, наконец, ощутить себя живым.

— Пошли. Мы живём в одном номере, — спокойно объявил мужчина, направляясь в сторону лифта. — На предпоследнем этаже, в люксе. Скажи спасибо федерации, если что.

— Спасибо тебе, федерация, за красивый вид из окна, — парирует Шастун и начинает разглядывать себя в золотых поверхностях, которые отражали его лицо и тело. — Прикольно у них тут.

— Естественно, — вздыхает старший, опираясь о зеркальную стену. — За такие-то деньги…

— Арсений Сергеевич, не включайте еврея, а, — Антон теперь перевёл взгляд на силуэт мужчины, отражавшийся на металле. — Вы больше на немца похожи.

— Большое спасибо, — усмехнулся тренер, складывая руки на груди. — Хайд э хох.

— Ой, да ну Вас, — фыркнул мальчишка. И в этот момент послышался звоночек, оповещающий о прибытии пассажиров на нужный этаж.

— Пошли уже.

Парень идёт по длинному коридору, ступая чётко за своим преподавателем. Как ни крути, а люди — такие засранцы, ибо даже не удосужились оповестить мальчишку о номере его номера. Идеально звучит.

Но в один прекрасный момент Попов остановился у одной из одинаковых дверей, которые различались только циферками на позолоченных табличках.

— Заходи, — кивнул тренер, открывая перед младшим небольшой обзор на просторную комнату.

— Я сплю у окна! — резко оповещает спортсмен и под недовольное сопение Арсения проникает вглубь номера. — Красиво-то как…

— Скажи спасибо своему злому чорту-тренеру, — в очередной раз за последний час улыбается он, глядя на удивленное лицо своего ученика и его детские глазки, который в один миг стали ещё больше.

— Спасибо, чопорный, строгий, требовательный Арсений Сергеевич, — не сдаётся Шастун, припоминая Попову его же слова.

— Раскладывай вещички, переодевайся и пошли на ужин, — как-то тепло произносит мужчина и подходит к мальчишке с целью потрепать того по волосам. — А то рухнешь ещё и всё. И я поседею на пол головы. Некрасиво выйдет.

— Ну… если Вы так хотите, я упаду и во второй раз. Тогда всё будет ровно и красиво, — за эти рассуждения Шастун получает слабый, даже формальный подзатыльник от Арсения и сразу же замолкает. — Да шучу я, шучу. Сейчас переоденусь и пойдём ужинать. Там же нет тяжёлой еды?

— У фигуристов в принципе тяжёлой еды нет. Давай, вперёд.

И с этими словами мужчина уходит к окну, желая увидеть ночное небо поднебесной.

Удивительно, но за ужином Антон ни разу не возмутился по поводу того, что его заставили есть. Удивительная картина, однако, она тоже имеет место быть. Редко, правда. Но есть.

Потом пошла прогулка по отелю, ведь как ни крути, а в Пекине парень ещё ни разу не был.

Он ходил так где-то полчаса, разглядывая коридоры, двери и убранство гостиницы, состоящее из картин и редких горшков с цветами. Но вскоре и это ему надоело, поэтому подросток решил вернуться в номер. Время всё равно уже позднее, значит, скоро надо ложиться спать.

— Блудный сын вернулся, — вместо приветствия говорит мужчина, наблюдая за парнем, который спокойно, по-хозяйски прошёлся до своей кровати. — Как виды на местность?

— Обычные. Дорогие, прикольные, но… обычные, — заключил он, рассматривая Арсения, который лежал на своей кровати в серых спортивных штанах, не обтягивающих ног, и белой футболке. В целом, выглядит он так уютно, но в то же время держит уровень антоновского идеала. — Скучно. И спать хочется.

— Ну так ложись, – преподаватель рекомендует очевидную вещь и убирает телефон на тумбочку. – Вставать-то все равно рано.

– Вот и собирался, – спокойно ответил мальчишка и, благодаря всех известных Богов, сразу же юркнул под одеяло. Всё же прекрасно, когда в отелях не кладут на кровать покрывал. Нафиг они вообще нужны? Столько геморроя создают.

– Спокойной ночи, – так же тепло и уютно желает парню Арсений и сам следует его примеру, забираясь под тёплое одеяло.

А потом шёпотом добавляет "моё солнце. Ледяное".

– И Вам, Арсений Сергеевич.