Арсений поднялся с кровати подростка ровно в пять утра. Одежда неизменно лежала на спинке кровати, сложенная пополам, чтобы не задевать две пары ног. И Попов подходит к ней, чтобы начать одеваться, а потом ещё успеть забрать чемодан из дома.
— Уже уходите? — сонно тянет Антон, стараясь рассмотреть физиономию своего тренера при свете уличного фонаря.
— Да, Антош. Прости, что разбудил, — шёпотом говорит мужчина, стараясь застегнуть пуговицы на рубашке, что не хотели поддаваться немного растерянным, но всё ещё ловким пальцам.
— Да не переживайте, всё равно вставать надо, разминка скоро. И в школу идти надо, — вздохнул парень, поднимаясь с кровати. — Как же я без Вас тут буду, — он подходит к преподавателю, чтобы обнять его со спины, а носом уткнуться в широкую спину.
— Не переживай, это всего лишь на три дня, — Арсений поглаживает чужие руки, прижимая их ближе к себе. А ещё очень хочет раствориться в этом моменте, чувствуя, как тёплое дыхание вызывает волны мурашек по всему телу. Но через два с половиной часа самолёт, поэтому надо собираться, причём в ускоренном темпе. — И ты у меня мальчик взрослый. Я надеюсь, что ты не устроишь вечер с бутылкой чего-нибудь алкогольного.
— Лёвы нет, — усмехнулся Шастун, притягивая тёплое тело ещё ближе к себе, всем своим видом показывая, что Попову нельзя уезжать. Вот от слова совсем. — А без него пить… ну не то уже. И я обещал, что буду тренироваться. Я сдерживаю обещания вообще-то!
— Ладно, ладно, верю, — улыбнулся старший, расцепляя изящные руки, сложенные на его талии. Но только для того, чтобы взять нежные ладони в свои и повернуться к подростку лицом. — Но пообещай ещё, что не будешь сидеть на катке с утра и до… утра. Переработки тоже не есть хорошо, договорились? — просит Арсений, заглядывая в чистые, зелёные, словно майская трава, глаза в надежде найти там безоговорочное согласие. Но пока что видит только то, как Шастун эти самые глаза закатывает и отрицательно мотает головой.
— Не могу обещать. Пока на меня давит… всё это, я вряд ли смогу появляться в общежитии. Это выше моих сил, — честно признается мальчишка, чуть сжимая тёплые руки. — Я хочу находиться здесь как можно меньше. Тут такая странная атмосфера…
— Хотя бы спать не ложись прямо на льду, хорошо? — Антон кивнул, соглашаясь со словами тренера. Ведь спать на буквально ледяной поверхности — верх мазохизма. А Шастун далеко не такой. Ну… разве что, немножко. Самую малость, правда. — И у тебя будут групповые тренировки в эти три дня, у Оксаны. Так что не подведи меня, ладно? Ты же знаешь, что им не особо нравится моя тактика преподавания. Будут потом говорить, что я, Ирод такой, извел тебя.
— Ну… что правда, то правда. Но я буду хорошим мальчиком и показывать себя с лучшей стороны, — кивнул он, сдерживая рвущийся наружу смешок, пока старший по-детски дует губки, складывая их каким-то ну очень кривым бантиком.
— Вот и отлично, — мужчина снова улыбнулся, перекатываясь с пятки на носок. — А когда я вернусь — у нас будет выходной. Покажу тебе кое-что очень важное.
— Вы решили меня ещё и озадачить заодно, да? — с наигранной тоской спрашивает Антон, оставляя на чужой шее слабый укус. — Нечестно.
— Ай, — тихо усмехается Попов, поглаживая чужую спину, а носом зарываясь в кудрявую макушку. — Всё честно, не надо тут, — слабо возмущается мужчина. Однако говорит это донельзя нежным тоном. — Ладно, малыш, мне пора уже идти чистить зубки и уезжать. Не скучай, хорошо?
— Я уже соскучился, Арсений Сергеевич, — говорит подросток вслед уходящему тренеру.
— Считай, что я уже приехал, солнышко.
Как же Антон скучал (нет) по этим серым будням в интернате. Вот она — любимая зарядка, на которой надо бежать три с половиной километра, а потом ещё полчаса делать физические упражнения, чтобы «были мышцы». Но с проблемным питанием парня это делалось невозможным. Хотя он считал себя человеком выносливым.
Весело.
А потом не менее «любимый» завтрак, на котором подают всё ту же противную кашу, больше напоминающую клей. И от одного только вида этого ужасного месива становится плохо, что уж говорить о пресном вкусе? Да её ж вообще в рот взять нереально!
Однако соратники Шастуна были другого мнения и съедали всё чуть ли не вместе с тарелками. Странный народ…
Антон уже успел привыкнуть к нормальной, человеческой еде, которую в него запихивал Арсений достаточно небольшими порциями. И это было реально вкусно и съедобно на вид.
А сейчас перед его лицом какая-то стремная жижа, напоминающая непойми что. Ну как так-то, ну…
Самое обидное — парень мысленно приготовился к тому, что сейчас он ка-а-ак поест! А тут… это. Какая подстава…
— Простите, Арсений Сергеевич, но это больше похоже на бумагу, замоченную в мышьяке. Я к этому не прикоснусь, — тихо шепчет он себе под нос. А после встаёт, чтобы отнести тарелку с этим исчадием ада в сторону кухни.
Что ж, всё стабильно — Антон как ненавидел еду в столовке, так и продолжает её ненавидеть. Сори нот сори, как говорится.
Но самое страшное ещё впереди — тренировка. И не с кем-то мимо проходящим и матерящимся на скользкую дорогу, а с тренером, точнее, тренершей Лёвы и её группой. Причём эта самая группа достаточно приличных размеров, а значит, что вокруг Шастуна будут постоянно крутиться люди.
И только после восьми он сможет спокойно покататься в одиночестве. В целом, это не так уж и плохо: есть дополнительный мотив не идти в свою донельзя неуютную комнату.
А сейчас надо собираться на уроки. Какой идиот придумал их вообще пихать в спортивный… колледж. Неужели они свято верят в то, что кто-то решит сменить свой образ жизни и стать нормальным, обычным человеком? Вообще рехнулись.
Ну ладно. Пережить шесть уроков вполне возможно, особенно, если они идут парами — меньше движений — больше сил. Но убивает парня только факт того, что последняя пара — алгебра. О… какую лекцию препод выдаст на это раз? Что без синуса сложно будет встать с кровати? Бред.
Радует, что первые два урока были посвящены английскому. Его парень любит, очень сильно. А все почему? По двум простым причинам.
Первая — Павел Алексеевич, который ведёт этот предмет, очень крутой мужчина. Прям слов не подобрать, какой же он хороший человек! Всегда помогает и понимает. Ещё и пропущенный материал не спрашивает. Лучший.
Вторая — самая банальная: Антон просто знает английский чуть ли не в совершенстве. Спасибо тебе, Арсений Сергеевич, что покатал по миру и привил любовь к этому предмету. Спасибо.
Ну и в целом, с памятью и какой-никакой логикой у Шастуна всё было очень даже хорошо. А это – первый шаг к успеху.
Но все надежды разбиваются о бетонную реальность, когда в воздухе повисает ужаснейшая фраза всех времен и народов:
– Достаём двойные листочки, товарищи! – Павел Алексеевич выглядит достаточно весёлым и счастливым. И то ли это из-за того, что он сейчас выжмет из бедных детей все соки, то ли просто он по жизни чёртов оптимист. Ему бы временами в КВН подрабатывать, а не в школе детишек уму-разуму учить.
Слышится характерный звук подготовки к контрольной. По классу раздаются множественные щелчки, означающие только одно: одноклассники Антона начали вырывать те самые чёртовы листочки. И сейчас начнётся реальный ад.
– Шастунишка, родной мой герой, иди-ка сюда, моя прелесть, – он говорит достаточно быстро, держа руки сложенными за спиной, из-за чего на пиджаке образовались небольшие складки.
Парень поднимается с места, молясь, чтобы его освободили от этой учести. Ведь как бы он хорошо ни знал предмет, после нескольких дней отсутствия практики, особенно в грамматике, сил и мозга писать что-то нет. Особенно, если надо думать головой, а не тем, чем обычно думают люди.
Несколько мгновений, и подросток оказывается сидящим за первой партой первого ряда, аккурат напротив преподавателя. Что ж, осталось надеяться, что сейчас ему не будут торжественно вручать тест на сотню заданий уровня С1. Такое он не переживёт... Ведь с "С1" у него в последнее время ассоциируются только яйца, но никак не уровень знания языка.
В голове рождается наитупейшая шутка про "э-э-эгс", но он каким-то чудесным образом подавляет смешок. И чуть не подавляет себя подавленным смехом, но это уже немного другая история.
— Ну, рассказывай, Антошечка, –довольным тоном произнёс Воля, складывая перед собой руки. А одноклассники Шастуна тем временем опечаленно вздыхают, стараясь на упасть лицом в стол. Да... сегодня преподаватель решил дать какой-то супер-пупер-мега сложный тест, который хрен решишь. – Как поездка?
– Да неплохо. Золото взял, несмотря на весь... э-э-э... на все препятствия, – он бы сказал прямо, что это была жесть и конкретная такая подстава, но решает не выражаться при взрослом человеке. Хотя Павлу Алексеевичу всего тридцать.
– Как там Арсений Сергеевич? – он прожигает ученика пытливым взглядом, как бы говоря, мол, я все знаю, не смей отнекиваться. – А то этот х... хороший человек уехал и ни ответа, ни привета. Ну нормальный, а?
– И не говорите. Оставил тут нас на целых три дня. Ещё и повелел мне тренироваться... – буркнул подросток, складывая руки на груди и немного выпячивая вперёд нижнюю губу. Теперь он стал похожим на какую-то мадам из Instagram, которая сделала себе ну очень странный ботокс.
– На тренировках буду тебя мучить я. Так что не переживай, что останешься без контроля, – усмехнулся мужчина, перекатывая в пальцах несчастный карандаш.
А вот это сейчас было обидно. Эта фраза означает только то, что Арсений Сергеевич не доверяет парню, раз поставил кого-то командовать над его телом.
– Не переживай. Я буду с тобой от силы час-два, а дальше, я думаю, сам справишься, – успокоил он, видя то, как взгляд Антона стал менее дружелюбным. – Ты только Арсению скажи, что мы по семьдесят часов в минуту занимались и всё. Договорились?
– Окей, – кивнул Шастун, становясь мягче. Он даже позволяет себе улыбнуться, но обида на Попова всё ещё сидит глубоко внутри его маленькой души.
– А сейчас... – Воля заговорчески полез куда-то в закрома стола, шурша листками. А после выудил оттуда белый чистый листочек и чёрную ручку, которые протянул Антону. – Дай автограф, а? Мне для друга надо.
Подросток честно старался не засмеяться, всем своим видом говоря, типа "привет другу". Но ручку обхватывает пальцами и подтягивает к себе лист, чтобы после оставить там небольшое пожелание какому-то Олегу и свою подпись. П – популярность.
– Готово, – отчитался парень, откладывая поданные учителем вещи и улыбаясь самой довольной улыбкой из всех, и откидывается на спинку стула.
– Отлично! Я тебе за этот тест пятёрку поставлю, – довольно произносит старший, любуясь аккуратными буквами, написанными чёрными чернилами.
А вот и халява подъехала. День не так уж плох, если посмотреть с другой стороны.
– Могу предложить чай, кофе и... – он сбавляет голос до шёпота и наклоняется к уху подростка, чтобы продолжить свою фразу. – Пойти в учительский туалет. А то курить капец как хочется.
– Я выбираю последнее, – розовые губы растянулись в чуть смущенной, но шкоднической улыбке, норовя дотянуться уголками едва ли не до ушей.
– Ай-яй-яй... Но пошли, – Воля поднялся со стула, призывая младшего повторить это действие. – Так. Лягушки мои зелёные. Не списывать, мы на... хм... пять минут уходим, ясно? – он смерил учеников строгим взглядом, который вовсе не является угрозой – так, что-то наподобие шутки, которую не всем дано понять.
В классе пронеслось вялое "угу", означавшее только одно – учителя только что послали.
До туалета они шли молча, ибо тем для разговора особо не нашлось. Да и смысл что-то обсуждать, когда в коридоре стоит гробовая тишина и слышно каждый вдох? Естественно, все всё услышат, а им этого не надо.
Воля остановился перед дверью, казавшуюся на фоне бело-голубых стен, покрашенных в стиле обычной советской школы, чем-то невероятно новым и каким-то странным. Мужчина вставляет ключ в замок, несколько раз проворачивает, а потом дёргает на себя ладонь. И нажимает на металлическую ручку.
– Прошу, – он отошёл в сторону, чтобы подросток смог пройти внутрь. Павел Алексеевич даже немного наклонился, тем самым немного подстебывая Шастуна.
Но Антон был не из робкого десятка, поэтому подыграл, делая вид, что он такая вся из себя цаца, и гордым видом сделал несколько шагов, оказываясь внутри относительно большого помещения, отделанного плиткой небесно-голубого цвета.
– Красиво тут у вас, нечего сказать, – подросток осмотрел потолок на наличие сигнализации, которой, как оказалось, нету. Ах они... – А где эта визгалка? – он, ни капли не сомневаясь в своих действиях, достаёт из кармана под, намереваясь поймать нирвану. Но приятным бонусом идёт афигевшее лицо учителя.
– Ты что... Ты предал наше общество великих курильщиков? – обиженным тоном произнёс педагог, доставая из кармана пиджака пачку сигарет.
– К Арсению Сергеевичу вопросы. Он стырил мои последние сигареты и зажигалку, а взамен вручил... это, – парень демонстрирует небольшой девайс чёрного цвета, в нижней части корпуса которого подписано "Brusko". – Вот, развлекаюсь. Зато в общаге можно курить. На улицу тащиться не надо...
– Понятно все с тобой, Шастун, – он покачал головой, поджигая кончик сигареты, попутно делая затяжку. – Но я тебя прощаю, так уж и быть. Это всё только из-за того, что тебя Арсений заставил, не более! Не думай, что я так легко прощаю людей, не думай!
Классный человек. Очень. А главное – капец приятный. Ещё и настоящий фанат своего дела, но имеющий душу и сердце. Идеальный педагог.
– Арсений, кстати, нормально целуется? – этот вопрос стал громом среди ясного неба. Из-за него Шастун давится дымом, не в силах вдохнуть немного воздуха.
Вовремя. Очень.
– Неплохо, если честно, – стараясь отдышаться и как-то остыть, Антон начал обмахивать лицо руками, чувствуя, что его лицо и уши начинают предательски краснеть. – А зачем Вам эта информация?
– Надо было узнать, как там обстоят любовные дела у моего любимого лучшего друга-Арсеньюшки, – Воля широко улыбнулся, делая довольно глубокую затяжку. Казалось, что ещё чуть-чуть – и половины сигареты как не бывало. – Но раз ты говоришь, что всё хорошо, то я спокоен.
– Вот это Вы мамочка, конечно... – задумчиво тянет Шастун, вспоминая о своей "мамочке", коей является Лёва. Только его пока что нет рядом. – Повезло Арсению Сергеевичу с Вами. Очень повезло.
– Шастун, у тебя и так за год пятёрка выходит, – как бы между прочим говорит мужчина. – Не льсти.
– Да я серьёзно! У Арсения Сергеевича есть Вы, а у меня Лёвушка. Два шиппера, блин, – Антон сложил руки на груди, делая крайне обиженный вид. Но долго не продержался – рассыпался в смехе. Все же в актёрское ему дорога закрыта.
– Ой всё. Пошли уже в кабинет, хотя бы чисто для приличия там посидим.
– Ладно, пойдемте.
На обед Шастун, естественно, не пошёл. Смысла в этом, по сути, ровно ноль, не больше. Максимум – вода бесплатная. Но Антон уже давно решил, что если брать воду – то свою, либо из автомата. Да, она будет на двадцать рублей дороже, зато привкуса металла и не кипячёная.
Однако сейчас парень не испытывает жажды. Ему просто хочется включить pyrokinesis и кататься, наматывая множество кругов по катку. И, безусловно, отрабатывать короткую и произвольную программы, чтобы к приезду тренера они стали идеальными.
И сейчас у Шастуна есть около сорока минут, пока остальные не пришли на тренировку. Да и благодаря этому чертовому обеду преподавателей на стадионе нет, что, безусловно, прекрасно.
Подросток включает музыку и ставит на повтор одну и ту же песню, вслушиваясь в первые аккорды, а после и в смысл слов. Он выходит на лёд, ощущая некий прилив сил, который растекается по телу сладкой патокой – именно из-за этого чувства Антон ни за что бы не отдал фигурное катание какому-то человеку.
Для начала надо раскататься, потому что навернуться после первого прыжка – как минимум глупо. И непрофессионально. А ещё заденет самолюбие парня, который считал себя асом в этом виде спорта.
Поэтому Антон набирает скорость, описывая почти ровные овалы и оставляя на недавно прозрачном льду белые полосы. И в этот момент из головы уходят все мысли, уступая места песне.
На бледных губах появляется болезненно-горькая ухмылка, а зелёные глаза чуть поблескивают, из-за чего фигурист становится похож на умалишенного.
После двадцатого круга Антону надоело просто так бессмысленно кататься и стирать лезвия коньков, поэтому он приступил к отработке своей короткой программы.
Счастье Шастуна, по ощущениям, длилось не так долго, как хотелось бы. Поэтому после очередного прогона, когда он вновь открывает глаза и становится к трибунам лицом, то его взору открывается группа примерно из тридцати человек, которые ему аплодируют. Вот так сюрприз.
Наушники покидают уши парня, а Оксана Александровна начинает говорить о том, какой же Антон у них умница; что, в отличие от её детей, много-много работает, старается и очень сильно любит своё дело. Приятно, конечно, но он планировал заниматься, а не слушать похвалу в свою сторону.
– Антош, не хочешь провести небольшой мастер-класс? – предлагает Фролова, глядя на подростка своими умоляющими глазами, а ученики начинают что-то беспорядочно кричать, поддерживая своего тренера.
Вот это, конечно, прикольно...
Но препод из Антона ровным счётом никакой. Он ни разу в жизни не пытался кому-то что-то объяснить, потому что просто не мог подобрать адекватных слов, чтобы хоть что-то вымолвить. И тупо заикался.
Короче... педагогика – явно не сильная сторона Шастуна. И он об этом прямо заявляет.
– Оксана Александровна, я не уверен, что смогу хоть что-то донести, – ровным тоном говорит мальчишка, подъезжая ближе к бортику. – Из меня очень фиговый преподаватель, правда. Я могу, максимум, показать что-то, но объяснить... Ну не моё это.
– Антош, не переживай. Им не надо ничего объяснять, просто продемонстрируй что-то крутое, чтобы к них появилось желание нормально тренироваться, – женщина по-доброму улыбнулась, чуть обнажая свои белые ровные зубы.
– Ладно, – вздохнул парень, становясь около выхода. – Значит, без моей биографии, понял.
– Да, вот про тренировки до двеннадцати-часу ночи рассказывать не надо. Иначе они просто убегут отсюда.
– Они же не у Арсения Сергеевича учатся, чего им бояться то? – недоумевая, спросил он, непроизвольно выгибая бровь дугой.
– Но они все стремятся к нему попасть, сам же знаешь. Все смотрят на тебя и думают, что это чары Попова так подействовали, что некогда самый неудачный ученик школы стал олимпийской звездой, – она усмехнулась, но в тот же момент немного смутилась, видя, какие изменения коснулись лица Шастуна. – Прости, я, наверное, не то сказала...
– Нет, все именно так, – он вновь натянул на лицо улыбку, отталкиваясь от бортика. – Я тогда пошёл показывать детям фокусы.
– Удачи. Они не такие уж и дети. Примерно твои сверстники.
– Тоже факт.
Спортсмен выехал на центр катка, становясь напротив шумной толпы учеников. И, что удивительно, подростки, заметив своего практически кумира, успокоились и встали в пять рядов в шахматном порядке.
Все же, как ни крути, а дисциплина в группе Сурковой была. И нельзя сказать, что у неё учатся какие-то инвалиды, напротив – у Оксаны тренируются только те, кто прошёл огонь, воду и медные трубы, смог пережить переводные экзамены, получить награды на разных конкурсах, а самое главное – имеющие нереальные способности. Потому что, если у ребёнка не было чувства ритма, был плохо развит вестибулярный аппарат, а на льду он стоял, словно корова, то женщина просто не брала таких детей к себе.
И если сравнить её с Поповым, то она – эталон доброты и кнута. Ведь Арсений, во-первых, не берет к себе никого, а во-вторых, даже если бы и брал, то большинство сбежало бы спустя месяц. Вряд ли найдутся такие отбитые мазохисты, как Шастун, который учится у мужчины уже много лет.
– Итак... я думаю, что вам бы хотелось узреть четверной аксель вживую, да? – спортсмены хором ответили громкое "да", чем умудрились развеселить Антона. – Тогда смотрите. Он делается точно так же, как и остальные. Только сильнее надо замахнуться и набрать большую скорость, а так... всё относительно просто, – чуть краснея и слабо улыбаясь, начал объяснять он. И ещё поправил рукава кофты, чтобы чудесным образом об них не споткнуться и не упасть. – Попрошу вас чуть ужаться. И не двигаться, иначе я в кого-то случайно врежусь и, по правде говоря, это будет не очень приятно. Честно.
По стадиону раздались тихие смешки. Но Шастун решил не обращать на них внимания, стараясь набрать максимальную скорость и не поцеловаться с прозрачными ограждениями.
Он сделал почти полный круг и, прикинув, хватит ли ему этой скорости, замахнулся ногой, подлетая вверх на добрых полтора метра. Шикарно.
Хлопки тридцати пар рук разносятся эхом по катку, отталкиваются от стен и заставляют парня чуть смущённо заулыбаться. Иногда он бывает очень стеснительной, как говорят современные подростки, ламповой личностью, начиная краснеть и опускать взгляд от малейшей похвалы.
– Круто! Вы долго пытались сделать этот прыжок? – задал вопрос один из парней, который был достаточно невысокого роста и плотного телосложения.
– Да. Очень. И я много раз падал, пока пытался его сделать, – крайне добродушным тоном поведал он, подъезжая ближе к группе Фроловой. – И какой философский вывод можно из этого сделать?
– Путь к победе полон травм? – предположила Ира Кузнецова, та самая, которая отмечала с Левой и Антоном Новый Год и Чемпионат России.
– Нет. Иногда рождённые летать начинают ползать, – Шастун усмехнулся, наблюдая сначала за удивленными лицами сверстников, а после за тем, как они стараются сдержаться, чтобы не расхохотаться на весь Питер. – Да-да, ребят. Такое тоже бывает, привыкайте.
Ещё около часа Антон что-то объяснял ученикам Оксаны. А после, когда ей надоело просто так стоять и страдать херней, иногда поглядывая за тем, что творит Шастун, она решила, наконец, начать нормальную тренировку, парень ушёл на другой кусок катка, чтобы отработать отдельные элементы программы.
Фролова ушла около шести вечера, захватив с собой своих детей. Так Антон и остался один на один с пустотой, музыкой и спортом.
Он катался практически без перерывов примерно до восьми вечера, но пришёл Павел Алексеевич, чтобы проведать ученика своего друга. Но и Воля долго Шастуну не докучал – только посмотрел его короткую и произвольную программы, сказал несколько слов о том, что стоит подкорректировать и отработать, и смылся туда же, откуда пришёл.
Ну и хорошо. Никогда не будет доставать Шастуна со своей преподавательской псевдо-заботой и давать советы, которые парень тупо презирает. Дело в том, что он слушает советы только от авторитетных лиц. А авторитетом для него является только Арсений Сергеевич и больше никто.
Примерно в десять вечера Антон набрал Попова, чтобы поговорить с ним о том, как прошёл день, что было интересного, и как он там вообще себя чувствует. А после, конечно же, показать результаты своей восьмичасовой тренировки.
Арсений традиционно выдал подростку несколько претензий по поводу нескольких (почти всех) элементов, сказал, что сделать, как исправить, и приказал Антону поесть и лечь спать. Последнее, кстати, спортсмен проигнорировал, подумав, что он сам решит, что ему делать, а что нет.
– Ну как ты там себя чувствуешь? – спросил мужчина, глядя на парня со всей заботой и любовью, какую только могла передать камера телефона. – Ты кушаешь?
– Я в порядке. Я сплю, ем и лежу днями на кровати, в ожидании тебя. Не беспокойся, – хихикнул мальчишка, наблюдая за тем, как вытягивается лицо его тренера, становясь на несколько секунд строгим и раздражённым.
– Ах ты маленький засранец, а, – наигранно разозлился Попов, прекрасно понимая, что все только что сказаное – чистый сарказм.
– Каюсь, Арсений Сергеевич. Очень сильно каюсь и клянусь, что больше так делать не буду, – улыбается Шастун, бесстыдно пялясь на своего мужчину. – Ты там как поживаешь? Сильно много работы?
– Я тоже неплохо живу сейчас. Да, работы много, но, в целом, терпимо, так что не беспокойся, – успокоил Попов, поправляя телефон. – Но ладно. Дуй спать, я, наверное, и сам скоро пойду. Так что... спокойной ночи, солнышко.
– Спасибо, Арсений Сергеевич, – кивнул Антон, откидываясь немного назад. – И спокойной ночи, а я пойду ещё пару раз прогон сделаю, с учётом Ваших замечаний.
– Ну хорошо, хорошо. Но, если я узнаю, что ты не спал – получишь по своей несуществующей шапке, понял?
– Понял, понял. До завтра, – не отрывая взгляда от телефона, произнёс мальчишка и поднёс ближе к губам экран телефона, чтобы сделать вид, будто он целует своего парня. – Люблю тебя очень сильно.
– И я тебя люблю, Антош. Спокойной ночи, радость моя зеленоглазая.
Вызов завершился, и Шастун, преисполненный эмоциями и счастьем, просидел без дела добрых минут пять, любуясь сделанными скриншотами.
А потом, как самый настоящий чемпион, поднялся со скамейки, вновь включил музыку в наушниках и начал очередной прогон программ.
Антон оказался в общаге ближе к половине пятого утра. То есть, спать ему осталось всего полчаса – но это хоть что-то. Однако, он не рассчитал одной простой вещи – уснуть не так просто. Особенно, когда ты Антон Шастун, и с головой у тебя иногда появляются проблемы. Видимо, ночь все же останется без сна, зато в истории его жизни будет одной из самых плодотворных и трудолюбивых ночей за шестнадцать лет жизни.
Парень уже морально готов к тому, что его отчитает Паша, потом Оксана, потом вся общага и, конечно же, Арсений. Но сейчас, в четыре утра, ему на это абсолютно все равно. Главное, что он доволен своим результатом, а на остальное ему все равно.
Правда, обидно то, что он вспомнил, по какой причине ему не хотелось возвращаться в свою родную комнату: мысли о друге вновь посетили уставший мозг, который никак не хотел успокоиться и уснуть.
– Как там Лева... Когда он уже выйдет на связь, а... – парень опечаленно вздохнул, глядя на едва заметные во тьме разводы, что расположились на некогда идеально белом потолке. – Надо будет к нему съездить. Как только Арсений Сергеевич вернётся...