«Ёбнет или нет?» – задумывается Тсуна, но тут же поправляет самого себя: «Ёбнет с утра или всё же позже?». С Реборном всегда так: очень травматично. От ребёнка не ожидаешь такой убийственной ауры и жажды насилия, но мир, в котором он теперь существует, игнорирует даже элементарные законы логики, что уж там про такие частности жизни как младенцы и их поведение.

Нелогично, что Савада Тсунаёши, маленький и хилый пацан из Японии, должен стать главой какого-то итальянского преступного синдиката.

Нелогично иметь необъяснимое пламя Неба внутри себя, которое люди хотят либо уничтожить, либо полностью погрузиться в него. Так отведёшь взгляд на пару секунд, и вот ты уже окружён фанатиками разных мастей.

Нелогично жить с маленьким ребёнком в одной комнате, который развлекается тем, что дубасит школьника в любое свободное от учёбы время. Да и для киллера-номер-один, по мнению Савады, такое поведение тоже совершенно не-ло-гич-но.

Но Реборна это, конечно, не волнует. У него есть задние – да что уж, цель, – которую он обязан исполнить. Любым способом. Тсунаёши бы от всего сердца пожалел человека с такими яркими проявлениями ОКР, – он уверен, так часто чистить оружие совершенно не требуется даже для устрашения, – но это было просто невозможно. Не тогда, когда этот мудак получает неописуемое удовольствие, выстреливая в него целую обойму, избивая и приправляя всё это смесью итальянского и японского мата. Поэтому жалеть получается только себя, и только за закрытой на щеколду дверью с приставленным к ней стулу. Отводится на всё это действие не больше пяти минут. Он понимает, что теперь на день Рождения он хочет не новую игру для приставки, а добротную железную дверь. Когда Тсуна слышит первые итальянские слова, произнесённые писклявым голосом, он старается как можно быстрее покинуть ванную. Он совершенно не знает иностранного, но мог интуитивно распознать, когда его учитель – ками-сама, какой учитель, обыкновенный психопат – выходит из себя и начинает костерить его на всевозможных языках мира.

— Che tu sia dannato! — так фраза является сигналом, что Савада задерживается, и его ждёт пара лишних совершенно незаслуженных тумаков.

Он вертится в постели, горестно вздыхает, пытаясь заснуть после очередной изнурительной тренировки. Удобная поза никак не находится: синяки по всему телу ноют даже от лёгкого прикосновения простыни. И всё же. Жизнь становится скучной и банальной, он начинает привыкать ко всему происходящему ужасу. Такой становится рутина. Возможно, у Савады не всё в порядке с головой, – так было или стало совершенно другой вопрос – ведь в этот раз он проигнорировал домашнее задание, которое Реборн обещал проверить. Кажется, он теряет последние крохи страха, лишь беззвучно интересуется: «когда ёбнет?» вместо того, чтобы истошно исправлять ситуацию. Интуиция отвечает лишь кратко: «да», и Тсуна сладко зевает.

Так кто сходит с ума: этот мир или он сам?

…

У Реборна слишком большие глаза для младенца. Пустые, холодные, злые, но чаще безэмоциональные. Тсуна может придумать ещё парочку синонимов, – ужасные, опасные, волчьи, – но ни один из них не может передать тот страх, когда они впервые случайно пересекаются взглядами. Всё-таки совсем не бояться Реборна не выходит, чтобы он до этого себе не напридумывал. Поэтому Савада сначала отводит от них взгляд, а позже учится расфокусировано смотреть на брови или внимательно – на переносицу. Так хотя бы получается контролировать дыхание, не впадая в непроизвольный мандраж.

Всё же Тсунаёши профессионально приспосабливается ко всему и ко всем, что отчасти удивляет его, хоть и не шокирует, (в нём всегда было что-то приспособленческое). Он легко находит нужные слова, по крайней мере, в моменты между жизнью и смертью.

Подбирает идеальную улыбку для Хаято, от которой он успокаивается и даже накапливает силы для поддержания дружеской атмосферы с хранителями, (сталкерство, к большому сожалению, не вылечивается, сколько ни улыбайся). Ламбо успокаивается от лёгких поглаживаний по волосам, а ещё Тцуна подкармливает его виноградными конфетами и позволяет слюнявить свою одежду. С Рёхеем и Ямомото тренируется, поддерживая и хваля за всякие мелочи, Хибари внимательно слушает и старается не нарушать правила, а с Рокудо учится молчать, приходя на подмогу ментально, а не физически. Да даже с Варией налаживает приятельские отношения, то есть, они теперь не пытаются его убить, и на этом большое спасибо.

Да только когда чувствует этот колкий взгляд, направленный в его спину, Савада не знает, что делать. Лишь старается не дёргаться, игнорируя голосящую интуицию. Зверю нельзя показывать свой страх. А Реборн был в тысячу раз хуже любого монстра. Киллер чувствует эмоции за милю, выжидая, когда можно напасть на ничего не подозревающую жертву и разорвать её горло острыми, словно бритва, клыками. Тсуна бессознательно трёт шею рукой, и ледяной взгляд учителя прожигает его насквозь.

Читает ли он его мысли или гиперинтуиция киллера настроена на любое проявление слабости?

…

Он отдыхает от бесконечных истязаний репетитора, но большинство в классе воспринимает это как безделье во время учебного процесса. Пусть. Тсуна совершенно не обижается на их косые взгляды и перешёптывания. Да и что можно требовать с людей, которые даже не представляют, что творится у них под носом. Они счастливее его.

На обеде он поднимается на крышу, чтобы не толкаться в столовой, как обычно, набитой под завязку. Гокудера и Ямамото отстают, то ли ссорясь между собой, то ли вместе втолковывая что-то другим. Тсуна особо не вникает, позволяя названным Хранителям делать всё, что их душе угодно, (раз уж сам он такого себе разрешить не может).

Но, неожиданно, вместо отдыхающего Хибари, он обнаруживает Мочиду, за спиной которого маячит восемь старшеклассников. Они ухмыляются и театрально разминают кулаки.

— Ну что, Никчёмный Тунец, без пёсиков вышел на прогулку? — Кенске злится, явно недовольный тем, что привычная жертва давно не попадается ему под руки. Из-за Савады ему самому приходится уходить со школы избитым, чего самолюбие парня совершенно не может выдержать.

У Тсуны слегка дрожат губы, но он лишь крепче их сжимает, тончайше улыбаясь противникам. В конце концов, он ученик Реборна, хоть и не совсем добровольный. И без использования пламени он сможет пару раз ударить одноклассника в ответ, как бы сильно ни противилась совесть.

Он не успевает сказать и слова, когда из-за угла бодро вышагивает младенец в костюме-тройке. Банда ухмыляется, не представляя какую угрозу несёт для них его появление. Теперь Тсуна действительно готов потерять сознание от страха. Он, словно собака Павлова, натренирован реагировать на этого всадника апокалипсиса только таким образом.

— Bau bau, — говорит учитель, и за пару секунд, совершенно не напрягаясь, кладёт на лопатки всех хулиганов. Он лениво рассматривает стонущих и плачущих парней и лишь слегка кривится в отвращении.

— Избивать Тупую Корову и то интереснее. — он переводит взгляд на ученика, знакомо сверкая глазами. – Это испортит моё репутацию, stupido, и за это заплатишь ты.

От шока у Савады округляются глаза. Он не понимает как репетитор может винить его в собственных решениях, но, зная о многих особенностях Реборна, чуть ли не буквально берёт руки в ноги, и мчится обратно в класс, дабы не получить новых увечий от Леона. Киллер не преследует его, и это самое настораживающее в конкретной ситуации.

Конечно, Реборн легко находит возможность отыграться. Ежедневная полоса препятствий сегодня походит на прогулку по Аду. Причём на такую, где ты бежишь, падаешь, уклоняешься, учишься летать, становиться невидимым и неубиваемым в один и тот же момент.

«Это тебе не описывать ад, мило подпиздюкивая Вергилию», – последняя мысль Тсунаёши, перед тем как он получает удар Леоном в форме огромного молота. На одну секунду – лучшую секунду в мире – он видит перед собой Кёко-тян, улыбающеюся светло и ласково, она зовёт его в свои объятия. А потом кружащие перед глазами звёзды гаснут и становится темно.

Тсуна больше не хочет верить в высшие силы, ведь не могли же они позволить страдать бедному невинному созданию, кем он всегда и являлся.

…

Кошмары, конечно, снятся многим. Их нельзя предотвратить, только забыть, спрятав за дымкой проблем жизни. Раньше у Тсуны они были примитивными и бесхитростными, описывающие простые будни. В конце концов, издевательства, насмешки и игнорирование – три столпа его мироздания. После пробуждения он находил предлог для матери, чтобы прогулять школу. Эмоционально он и так там побывал, а знаний не приносил и физически находясь в классе, так что ничего Савада по-настоящему и не терял.

Становилось хуже, когда во сне присутствовала Нана: заплаканная и грустная. Такой её можно было увидеть редко, и всегда был виноват отец. Он так и не научился сдерживать обещания (или запоминать их), а мама всегда ждала его приездов домой, или хотя бы звонка с поздравлением от любимого мужа.

Честно сказать, Тсунаёши сейчас только из-за этого и ненавидит отца. Плевать ему, что он чисто номинально интересуется его жизнью, лишь бы больше не делал больно самому дорогому человеку Тсуна, (но всё только обостряется, когда в этом нехитром уравнении появляется мафия, так иронично связанная с отлучками главы семьи).

Реборну словно не хватило того, что он изменяет реальность вокруг Савады, поэтому решает устроить эволюционный скачок и для его кошмаров. Теперь во снах бушует пламя, одинокое и яростное, сжигающее Намимори дотла. Неясные существа, прямиком из фильмов ужасов, пытают его, желая уничтожить тело и личность. Но это не пугает так, как смерти близких друзей, уже почти семьи. И он, слабый и беспомощный, лишь смотрит на последние минуты их агонии. Всепрощающий взгляд Гокудеры, нежная улыбка Такеши, тянущиеся к нему руки Ламбо, горький смех Рокудо, неподвижный Рёхей и глухо рычащий Хибари – всё, что остаётся в его памяти. Он просыпается разбитым, словно потерявшим самые важные частички себя, и даже взведённый курок пистолета репетитора не позволяет взбодриться.

Особенно тяжёлым оказывается период после Конфликта Колец: кошмары преследуют его неделю. Днём он ходит заторможённым, потерянным в своих мыслях даже больше, чем обычно. Его ничего не радует, ничего не интересует. Он смотрит на хранителей, а видит перед собой лишь несостоявшихся мертвецов. Тцуне абсолютно наплевать, чего от него хочет Реборн, мафия и мир в целом. Ему требуется сон, но при этом он не может просто заснуть, осознавая, что там его ожидает. На восьмую ночь – все мертвы, а виноват он, он, он – что-то отгоняет кошмары. Оно начинает сиять где-то под кожей, мягко и нежно расплетая узлы вины и отчаяния. Савада словно оказывается на вечернем пляже, запустив руки в тёплый песок. Тревога перестаёт вгрызаться в его плоть, и Тсуна едва заметно улыбается, погрузившись в состояние покоя, словно в кокон. Утром он вскакивает с постели ещё до того, как его будит Реборн, аккуратно и быстро собирается в школу, успев при этом обстоятельно позавтракать.

Он делает учителю кофе. Чёрт знает, почему, но он чувствует, что именно так и нужно поступить. Возможно, киллер выглядит сегодня слишком измотанным, а это никогда не сулит для Савады ничего хорошего.

…

Когда Реборн исчезает в четверг, Тсуна всё же молится всем богам. Он даже готов придумать парочку новых, чтобы поблагодарить их за такой подарок. Спокойно разбрасывает школьную форму по всей комнате, открывает припрятанную в портфеле пачку чипсов и с удовольствием облизывает жирные пальцы с ярким привкусом десятка специй. Если это Рай, то Тсунаёши всё устраивает.

Напряжение чуть ниже живота даёт о себе знать, и у Савады радостно поддёргиваются пальцы рук. В конце концов, он в самом расцвете пубертата, а подрочить он просто не мог: не хватало времени. Да и при Реборне… Да, тот совершенно точно не был ребёнком, но сознание Тсуны не могло представить, как можно взяться за член под милое посапывание рядом. Киллер наверняка всё понимал и пользовался этим как очередной возможностью поиздеваться. В ванной у него, конечно, имелось пару минут, но дрочить и одновременно жаловаться он пока не научился, проходилось выбирать самое сокровенное и нужное. То есть, да, плакать от тотальной несправедливости.

Поэтому сейчас Савада ощущает этот день как Рождество, начало каникул и день Рождения в одном флаконе. Подарок он уже подобрал. Он вытирает руки об футболку и опускает их в трусы, нащупывая полувставший член.

Благослови Реборна и его важные, совершенно секретные дела.

…

Тсунаёши прекрасно осознаёт, что счастье не может длиться вечно. В Намимори больше трёх спокойных дней можно считать беспрецедентным явлением: это что-то на уровне катастрофы, не меньше. Возможно, город рухнет, если в нём не будет происходить разнообразной жести с определённой частотой. Реборну, видимо, город нравится, раз он возвращается к вечеру второго дня так, словно никуда не исчезал. Все в порядке, не считая того, что выглядит он подросшим лет эдак на тридцать, если не больше. Он не хочет спрашивать сколько учителю лет: интуиция вопила даже при одной мысли о таком.

Наверное, Тсуне вообще ничего не стоит говорить о Реборне – приходится все слова забирать назад. Так, когда он шёпотом вещал хранителям, что Реборн-ребёнок опасен до безумия, он ещё не знал Реборна в истинном обличье. Вот кто является амбассадором всего существующего ужаса.

— Tis ono mancato? — спрашивает Реборн, подкручивая свои бакенбарды.

Тсуна сглатывает и выбегает из дома на пробежку в том, что носил целый день, прогуливая школу. Он игнорировал все предписания, оставленные киллером на случай своего отсутствия, и старается избежать наказания за это, в прямом смысле этого слова.

Но у уха Савады свистит пуля, вторая, третья, = это что, мимо пролетает чека от гранаты? = и он орёт дурным голосом во всё горло.

…

Мама что-то напевает радостное и весёлое, пока готовит ужин на всю семью. Учитель пьёт кофе, привычно прожигая взглядом. Не моргая. Тсуна делает вид, что на химии им задали превратиться в соляной столб в домашних условиях. Он бы впервые получил «отлично» по этому предмету. Да и атмосфера на кухне бы царила прекраснейшая, если бы их вдвоём тут не было, но мама не замечает, как, впрочем, и всегда.

— Обдрочился, Никчёмный Тсуна? — спрашивает мужчина так, словно интересуется сколько пуль ещё стоит запустить в него сегодня. Ах, старый добрый Реборн, только теперь в двухметровой модификации.

Тсунаёши туповато улыбается и отрицательно мотает головой. Он как бы говорит: «Совершенно не обдрочился, учитель. Мне бы ещё немного времени. Желательно всю жизнь да подальше от всей этой мафиозной чуши». Понятное дело, он не открывает рот – жить всё ещё хочется.

Но Реборн продолжает смотреть. Горячим, едким, сумасшедшим взглядом. Глаза у него дикие-дикие, от безэмоциональности не осталось и следа. Тсуна сглатывает. Реборн следит за движением Адамова яблока с таким интересом, что Тсуна готов снова выбежать тренироваться. Но он продолжает не подвижно сидеть. А Реборн смотреть. Ну и идиллия.

— Sono pazzo di te, — хрипло произносит учитель, Савада же продолжает делать вид, что душа уже давно вылетела из его тела в астрал.

Когда на кухню вбегает орава кричащих и пищащих детей, от которых у Реборна скрипят зубы, Тсунаёши вмиг становится любителем огромных семей. Слава детям! Слава шуму в любое время! Лишь бы не его сверлили таким взглядом. Интуиция предлагает позвать для этого Бьянки, но он так и не понимает, почему же нужна именно она.

…

«Блядь», – в панике думает Савада. «Блядь, блядь, блядь», – продолжает вертеться в голове, пока в постели его прижимает слишком горячее и тяжёлое тело.

— А что, в общем-то, происходит? — звучит глупо, но материться вслух совершенно не хочется.

— Не думаешь ли ты, Тсунаёши, что я буду спать в гамаке? — чужие руки крепко обхватывают туловище, и тащат чуть ли не на себя, прижимая ещё сильнее. Хотя, казалось бы, куда.

Тсунаёши? Савада когда-то говорил, что ему страшно? Всё брехня, в очередной раз для Тцуны открываются новые уровни страха. Всё, что было до этого, ощущается лишь детскими глупостями, теперь его трясёт по-настоящему. Что же ему делать?

— Спи, bello, — легко отвечает учитель, обдавая горячим воздухом шею Савады, из-за чего он весь покрывается мурашками.

Тсуна со всей силы зажмуривает глаза и пытается представить Кёко-тян. Не получается совершенно, ведь вряд ли любовь всей жизни так странно бы обнюхивала его шею. Да и от неё не пахло бы мужским одеколоном. И пропорции другие…

Что не так с этой вселенной? И что скажет мама, когда узнает, что он спит в одной кровати со своим учителем? Лишь бы не начала радоваться появившемуся зятю – это добило бы Саваду окончательно.

…

Не считая ночных инцидентов, – каждую ночь он становится мягким медвежонком киллера – жизнь остаётся в пределах нормы. Ну, относительно той самой нормы, которая является совершенно нелогичной и неправильной. Только Бьянки теперь вздыхает влюблённо громче обычного, да и у их окон обосновывается фан-клуб имени Великого и Притягательного Реборна, которым так старательно скармливает свои отравленные творения итальянская девушка. Удивительно, но меньше людей у их дома так и не становится.

Реборн тренирует, избивает, таскает Тсунаёши за волосы так же упоённо, как и раньше. В какой-то из таких моментов он задумывается: а существует ли разница между серийным убийцей и киллером? Да, для последних смерть цели лишь выполнение заказа, но учитель же получает истинное удовольствие от любого проявления насилия. Ответа у него не находится, да и думать вообще тяжело, когда зависаешь в одних трусах на краю пропасти. Реборн сверкает зубами – серьёзно, они сверкают так, что почти ослепляют – и протягивает руку. Может ли это быть очередным испытанием и его ожидает недолгий полёт и куча сломанных костей в конце? Может, но Тсуна всё равно протягивает руку в ответ. Жить тяжело, особенно с развивающимся стокгольмским синдромом.

Ах, да. Теперь он не таскает учителя на себе, как это было раньше, они поменялись ролями. Отчего-то носят его в свадебном стиле, хотя можно было бы и за шкирку, словно нашкодившего котёнка, кем теперь и ощущает себя большую часть времени Савада. Он продолжает благоразумно молчать, не задаёт вопросов.

По крайней мере, вслух.

…

В одну из ночей Реборн ставит его перед фактом:

— Тебе необходимо сблизиться с хранителями.

Тсуна лишь удивлённо мычит, разомлевший и почти уснувший. Киллер кусает предплечье Савады со всей силы. Тсунаёши старается выбраться из железной хватки, пытаясь закричать, но не получается – ладонь учителя успевает его заткнуть.

— Ты совершенно не признаёшь их силу. Не только хранители должны принять небо, но и небо должно позволить раствориться в себе. Поэтому, mio Никчёмный Тсуна, найди способ исправить это. Иначе это сделаю я.

Савада затравленно кивает пару раз в ответ, но Реборн не отпускает его, лишь слегка ослабевая хватку на лице.

— Al cuor non si comanda,Сердцу не прикажешь — сварливо признаёт киллер. Жёстко царапает мозолистым большим пальцем его удивлённо приоткрытые губы, и утыкается носом в шевелюру. Сна теперь нет ни в одном глазу, да и тело начинает реагировать достаточно неоднозначно.

Интересно, когда Реборн умудряется дрочить?

…

Как-то по пути в школу он задумывается о своём росте. Его друзья становятся всё выше и выше, а он словно застревает в одном цифровом диапазоне. Такими темпами его и Кёко-тян обгонит. Он не хочет быть ростом с Реборна – это просто невозможно – но прибавить ещё хотя бы пятнадцать сантиметров… Разве это много? Погрузившись в мысли, он не замечает человека впереди себя и впечатывается ему в спину. Уже лопоча скороговоркой извинения, он признаёт в человеке Хибари-сана. Тот, кто должен в это время уже избивать учеников на территории школы, неожиданно стоит на перекрёстке и хмурится, глядя на него привычно опасным взглядом. Тсуне одновременно хочется нервно поправить мятую школьную форму и убежать куда подальше. Его мозг не может выбрать между этими двумя равносильными импульсами, поэтому Хибари успевает схватить за руку и потащить за собой.

— Травоядное, ты идёшь со мной.

Спасибо, это Савада уже понял. Как и то, что количество синяков сегодня увеличится, как минимум, на один. Хватка у Кёя железная.

«Как странно, что люди не хотят называть меня по имени», – замечает Тсуна, пока его тащат неизвестно куда.

Времяпровождение с главой Дисциплинарного комитета удивляет и одновременно совершенно не впечатляет. Его приносят к какой-то мелкой мафиозной семье, объявляют им всем «камикорос» и бросают в самую гущу битвы. Тсуна в спешке натягивает перчатки и, ощущая ласкающее пламя, старается помочь хранителю облака в его деле. Обходятся без убийств, Тсуна радуется и этому.

После они вдвоём сидят в кабинете Хибари-сана и пьют чай. В принципе, всё было не так уж и плохо. Его пламя впервые полностью ощущает присутствие облака, и ему так комфортно, что он расслабленно улыбается впервые за долгое время. Случайный сердобольный ученик, а не Мочида ли это, который явно хочет наябедничать на отсутствие Савады в классе, давится собственным языком и убегает, так и ничего не сказав. Кёя провожает его незаинтересованным взглядом, но все же нежно поглаживает тонфа.

— Птичка будет держать меня в курсе того, что происходит у неё в жизни.

Тсунаёши тожественно кивает. Он чувствует, что таким способом Хибари обещает избить до смерти всех его обидчиков. Наверное, Тцуна бы даже позволил такому случиться, ему не хочется сопротивляться заботе. Он собирает вещи и спокойно уходит со школы раньше времени, весело насвистывая гимн Намимори.

Видя прогуливающих учеников – слухи об отсутствии главного цербера школы расползлись быстро – он неожиданно чувствует набирающее силу едкое раздражение. Он почти ощущает вес тонфа на своих руках, когда гонит испуганных детей в сторону альма-матер. У ворот их уже ожидает Кёя. Он сдержанно кивает в его сторону, передавая травоядных в руки пастыря, и снова поворачивается в сторону дома.

Ну надо же, Птичка. Реборна это точно развеселит.

…

Как он и предполагал, Реборн ухмыляется, когда видит его, определённо узнав о случившемся. Можно считать это высшим проявлением гордости у учителя. Он отправляет накручивать круги вокруг города в неполуголом состоянии. Видимо, в методе кнута и пряника наконец-то появляется тот самый мифический пряник. Лучше бы учитель снова исчез в неизвестном направлении, честное слово. Хотя, наверное, это особая награда, которую получить можно в исключительных случаях. Дино вот совершенно не повезло, Реборн наградил его таким образом только после того, как тот стал полноправным наследником семьи. Тсуна стонет, не представляя, сколько ему ещё терпеть властную натуру киллера. Он же совершенно не хочет становится Десятым боссом Вонголы. Но скорость бега он не сбавляет, зная, что Реборн, словно стоокий Аргус, за ним постоянно следит. И это ещё Гокудеру он называет сталкером?

После он обедает, пару часов висит на телефоне, обсуждая новые выпуски спортивного аниме с Рёхеем, успевает пообещать на грядущих выходных помочь отцу Такеши в суши-баре, и даже позалипать в приставку (Реборн в это время совершенно не прячется от Бьянки, а лишь тактически избегает её любвеобильной натуры в их ванной). Ложась спать, он думает, что слишком уж легко отделался от внимания репетитора – это здорово так тревожит сознание Савады, но откладывать сон из-за этого равносильно безумию.

Просыпается Тцуна неожиданно посреди ночи от сильной боли. Реборн сжимает руку в том же месте, где до этого оставил синяк Хибари.

— Alcune persone hanno troppi arti non necessary, — злобно шипит киллер прямо ему в ухо, нежно очерчивая кровоподтёк.

— Реборн! — требовательно, но смущённо выдыхает Тсунаёши.

На это репетитор лишь ухмыляется такой улыбкой, которую Саваде совершенно не распознать, ещё раз сжимает запястье и неожиданно поворачивается к нему спиной.

Тцуна поджимает губы, баюкая многострадальную руку. Благодаря Реборну синяк на его запястье становится больше раза в полтора.

Законно ли иметь такие большие ладони?