Летом их приглашают в Италию. В каком-то смысле можно же назвать требование очень настойчивым приглашением, не так ли?

Тсуна рассматривает ничего не выражающее лицо Реборна и понимает, тот явно таким расположением дел не доволен. Савада слегка кривит брови, не понимая, почему от мнения репетитора в этот раз ничего не зависит. Это кажется странным. Хаято же на небольшое изменение мимики босса сразу же зажигает динамит, крича что-то о каре для тех, кто испортил настроение его Джудайме.

И ведь не скажешь, что в этом виноват девятый и отец. Существует огромная вероятность, что такой неаккуратно брошенной фразой он отправит Гокудеру на путь мести и последующего принудительного самоубийства, поэтому Савада лишь качает головой и говорит что-то о страхе перелётов.

В самолёте, напичканный разными успокаивающими таблетками, он сидит рядом с учителем. Мужчина крепко сжимает зубы и натягивает шляпу на самые глаза, но Савада всё равно замечает до сих пор злобно озабоченный взгляд киллера. Поэтому Тсуна, действуя больше интуитивно, чем логически, старается выпустить немного пламени, надеясь то ли отвлечь учителя, то ли успокоить.

Реборн всего секунду рассматривает его острым взглядом, снова поворачивается к иллюминатору, но все же расслабляет челюсть. Большинству не будет заметен результат, Савада же слишком хорошо знает учителя, чтобы не увидеть расслабляющий эффект от его действия, поэтому Тсунаёши гордо улыбается маленькой победе.

Успокоенный, Тсуна засыпает под визг детей. Кто знает, почему они летят не частным рейсом, но он вполне доволен всем воспроизводимым шумом от математической команды их начальной школы. Они не дотягивают до тех децибел, которые обычно воспроизводят его дети в домашние будни.

Просыпаясь уже под самую посадку, Тсунаёши совершенно не удивляется, что его голова оказывается на плече Реборна. Физика, кое как, но продолжает действовать в этом мире, а голова Савады в последнее время ощущалась чугунной. Только вот ощущение согревающего и ласкающего, а не давящего и колючего солнца, действительно заставляют удивлённо приоткрыть рот. Он никогда не чувствовал такой ласковой интенсивности, такого приятного – идеального – прикосновения энергии от репетитора к нему. И всё же, оно смутно знакомое, успевшее стать родным. Что-то подобное он ощущал в тот момент, когда его кошмары в один миг сменились приятными снами. Это же не могло быть простым совпадением?

— L´impossibile e possible, — Реборн смотрит на него, по-шакальи ухмыляясь, но как-то почти беззлобно. Он аккуратно поправляет воротник его рубашки, и волоски на шее Савады встают дыбом. Жест отчего-то казался слишком интимным.

Ужасный ли он друг, если солнце Реборна ему намного ближе, чем Рёхея?

…

Девятый хочет показать его на ежегодном собрании Вонголы и её ближайших сторонников. Тсуне кажется, что его воспринимают одним из породистых скакунов Дино. Правда, ощущает он себя непритязательным пони, который катает маленьких детей на деревенских ярмарках, но кого это волнует?

Реборн же с самого аэропорта уходит под руку с итальянской красавицей с лаконичным «дела», оставляя один на один с очередным испытанием. Ему нужен подходящий наряд и научиться танцевать за один вечер. Ему. Он же умудряется спотыкаться на ровном месте, что же будет при попытке совершить танцевальное па, да ещё и с партнёршей? И с модой он явно не на «ты». Тсунаёши так опозорится, точно опозорится.

С костюмом он умудряется разобраться всего за час. Вернее, разбирается Гокудера, который советуется с Бьянки по видеосвязи. Они ругались на итальянском так громко, что у Тсуны в какой-то момент заложило уши. В итоге они смогли выбрать белый костюм двойку, черную рубашку и белоснежные кроссовки, тем самым добавив небольшой небрежности к образу. Мама, которая за пару секунд успевает рассмотреть его наряд, одобрительно кивает и вытирает слёзы гордости, радуясь каким красивым вырос её сын. Тсунаёши ещё десять минут ходит красный как рак, не помогало и то, что и Гокудера продолжал нахваливать его продавцам.

С танцами всё было куда сложнее. Реборн… такой Реборн, чёрт бы его побрал! Когда в нём действительно нуждаются, когда его уроки важны как никогда, он сваливает в закат с какой-то горячей блондинкой. Тсунаёши тянет себя за волосы, пытаясь придумать что-нибудь на ходу. Может заболеть? Отрезать себе ногу? Савада размышляет, где он может найти пилу в муравейнике, именуемой Вонголой, в шесть вечера, когда слышит куфуфукание позади себя. Двери остаются закрытыми, но его Хранитель материализуется посреди комнаты.

— Ну что, босс, готов отдать мне своё тело?

Тсуна внимательно рассматривает хранителя тумана – щёлк! –, и в его голове появляется гениальная идея. Она должна сработать, другого выбора у него не было.

— Что-то странноватая у тебя улыбка, — Рокудо перестаёт пошловато ухмыляться, даже делает шаг назад, но Тцуна молниеносно реагирует, и крепко хватает его за рукав.

— Ты учишь меня танцевать, — Тсуна не спрашивает, он требует. — Если ничего не получится, я спрыгну с обрыва, и не видать тебе моего тела.

Рокудо ёжится, но всё же не исчезает. За пару секунд молчания он берёт себя в руки и даже заинтригованно наклоняет голову, словно видя Саваду впервые в жизни

— Тебе определённо нужно меньше времени проводить с Реборном.

— Я об этом говорю с первого дня нашего знакомства с ним, но меня никто до этого не слушал, — Савада разводит руки в стороны, словно по-настоящему удивлён итогом.

— Ладно, будешь должен, Тсунаёши, — Мукуро аккуратно, но требовательно хватается за его талию, ведёт дальше рукой по спине, останавливаясь на лопатках. Второй – вытягивает руку Савады, сцепляя их ладони в замок. Он выше его на полторы головы, что не совсем удобно в обычной жизни для Тсунаёши, но хотя бы сейчас ему не нужно смущаться от столь близко расположенного лица. Он примерно узнаёт позу из романтических фильмов, которые так часто смотрит мама по вечерам. Взгляд Мукуро, до этого игривый, трансформируется в более серьёзный и тёмный – похоже, Рокудо решает всерьёз взяться за появившегося ученика.

От обучения танцу любви его учитель отказывается спустя пол часа занятий, предлагая перейти к самым простым движениям танца.

К первому часу, в шутку, он начинает учить его танцу маленьких утят, но даже тут Тсуна умудряется запутаться в движениях и упасть. Кажется, именно тогда надежда в глазах Мукуро погибает окончательно.

На второй час видно, видно как Рокудо доходит до мысли, что вся эта ситуация подстроена Виндечи. Они же наверняка подозревали, что Савада Тсунаёши сможет обезвредить его, что позволит существовать мафии ещё многие столетия. Пасть смертью в роли учителя танцев для будущего босса Вонголы – звучит как отличная ирония и номинация на премию Дарвина.

На третий час он матерится так, что даже Реборн смог бы почерпнуть для себя пару новых ругательств. Танцы – это не талант Тсуны, (как и многое другое), но «не наступать на мои ноги каждый грёбанный шаг – это не вопрос чёртова таланта, Савада».

На четвёртый час Тсунаёши всё-таки может нормально стоять на ногах и даже совершать простые телодвижения. О их плавности не могло быть и речи, но Рокудо чуть ли не рыдает от счастья, и исчезает в тумане так быстро, что Тсуна не успевает сообразить, что же тревожило его с самого начала урока. Пару минут спустя до него доходит, и он вскакивает с кровати, куда успел уже приземлиться:

— Ты же всё это время вёл, как мне с девушкой-то танцевать?

Ему, конечно же, никто не отвечает. Хотя сейчас бы Тсунаёши был бы рад и голосам в голове.

…

Зал, в котором проходит встреча, шикарен. Он сияет золотом, переливается драгоценными камнями и блестит сотнями льстивых улыбок. Савада чувствует себя лишней деталькой, словно оказавшись паззлом в конструкторе лего. И, хотя хранители держатся особняком, контролируя всех, кто хочет поговорить с боссом, он чувствует исходящие от них нервные импульсы. Им тоже здесь не нравится. На пару минут это правда успокаивает, пока паника не наваливается с новой силой на его плечи.

Им здесь не нравится.

Это же звучит как начало очень плохой истории. Они пока не то, чтобы хорошо контролируют свои эмоции и импульсы, которые этими эмоциями вбиваются в их головы. Что может привести к огромному скандалу, если уж не международному. Поэтому пока его друзья наблюдают за окружением, он старается в ответ приглядывать за ними. На всякий пожарный.

Тсуну постоянно окружают множество незнакомых людей, они смеются, жмут ему руку и не перестают говорить о множестве бессмысленных вещей. Несколько людей знают японский язык, но остальные могут обращаться к нему только на английском или итальянском. Для слуха Савады их болтовня звучит как увлекательная тарабарщина, и никакого смысла не имеет.

Да, Хаято выручал, но эти первые секунды, когда он абсолютно ничего не понимает… Полное ощущение никчёмности и осознание того, что как сильно подходит для него его школьная кличка. Реборн же не удосужился выучить его даже мало-мальским основам иностранных языков, если не брать в расчёт того, что он просто болтал на итальянском, когда не хотел, чтобы Тсуна что-то знал. В последнее время это случалось всё чаще и чаще, при этом репетитор же обращался к нему, явно объясняя важные вещи. Не ужели он так и не понял, что Саваде нужны уроки попроще и желательно в лоб (ощущение пронзающих пуль ему даже начали нравиться).

— Si somigliano come due gocce d´acqua! — ему так говорит каждый второй, встречающийся на пути. Гокудера объясняет смысл этих слов, но Тсуна полностью с ними не согласен. Да, допустим, c Первым он действительно внешне схож, но разве это означает, что он может быть его полноправным преемником? Да и так уж ли это нужно современной Вонголе…

Когда же он замечает до боли знакомые лица, никакой радостью близко и не пахнет. Вария. Но, похоже, те, в свою очередь, по-настоящему довольны их встречей. Луссурия визжит во весь голос, показывая на него ладонью.

— Il bambino piu del Giappone e tornato tra noi! — он кричит ему, посылая следом воздушный поцелуй.

«Всё-таки все Хранители Солнца… особенные», – приходит к выводу Тсунаёши, наблюдая как Рёхей в ответ орёт Варии что-то об экстремальности, спорте и улучшении навыков боксирования.

Зубоскалющий Занзас тоже замечает появление Тсуны и медленно подходит, иронично приседая перед ним в реверансе. Аудитории такое нравится, все взоры устремлены на них.

Савада не успевает и пикнуть перед тем, как мужчина, аккуратно схватив его, тащит в центр зала. Как по команде, оркестр начинает играть первые ноты вальса. На фоне слышны перешёптывания, но их быстро перекрывает шум от его недовольных хранителей.

«Ага, ничего нового, – кисло размышляет он, – кажется, мешок с рисом уважается этим человеком больше».

Они напряжённо вальсируют, не о чём не разговаривая. Честнее будет сказать, что это Занзас вальсирует, а Тсуна напряжённо молчит, иногда перебирая конечностями, да и то, чтобы не наступить на ноги партнёра.

— Ну что, мусор, как тебе Италия? — удивительно доброжелательно спрашивает мужчина. По крайней мере, Савада не ощущает вибраций ненависти в тех количествах, которые раньше разливались от мужчины.

— Я видел только внутренний двор особняка, — замечает Тсуна, но тут же поспешно добавляет, — но он очень… неплох?

Занзас смеётся и крутит его вокруг себя так профессионально, что Саваде на секунду кажется, будто он очутился на одном из аттракционов в парке.

— Территория у них слишком выхолощена и подстроена под нужды защиты босса. Тебе бы наше убежище посетить – вот где настоящие красоты Италии.

Тсуна лишь нервозно улыбается такому предложению, уже насчитывая двадцать причин почему ему точно не стоит посещать логово Занзаса.

В этот же момент открываются центральные двери зала, откуда выходят Девятый с хранителями, его отец и Реборн под руку с той же блондинкой, которая увлекла киллера в первый же день приезда.

Пожалуй, так явно шокировано стоять они могут только из-за одной пары, которая продолжает вальсировать даже после завершении музыки. Особенно приятно видеть ничего не понимающего отца, глаза которого с огромной скоростью мечутся от его фигуры до Девятого. Он недовольно пытается тут же что-то объяснить старику, но постоянное кружение мешает сосредоточится на их разговоре. На Реборна он старательно не смотрит. Где-то около желудка разгорается яркое и злое пламя мести, ему жизненно необходимо, чтобы отец страдал ещё больше, поэтому, не раздумывая о последствиях, легко обращается к Занзасу.

— Я бы с удовольствием принял твоё приглашение.

Он чувствует, как рука мужчины крепче сжимает его талию. Лицо его приближается к нему, и Савада ощущает как носом он проводит где-то около виска.

«Это что, такой итальянский способ проявить заинтересованность в разговоре? – вымученно размышляет Тсуна, пока его, вроде как, обнюхивают. — Или это чисто мафиозная фишка?»

Тцуна бы даже спросил, но мешало несколько фактов: во-первых, Занзас его спокойно может убить, а, во-вторых, этот жест замечает отец и хватается за сердце. Только из-за этого Тсуна не останавливает мужчину и даже слегка выгибает шею, надеясь увидеть последующий инфаркт.

— О, так не только у меня здесь проблемы с папочкой? — насмешливо рокочет Занзас прямо ему в ухо. Он похож на кота, который залез в рыбный отдел в отсутствии продавца.

Тцуна лишь беззвучно произносит «что», совершенно не понимая, как реагировать на такой вопрос.

— Ты смотришь на отца так же, как и я. С желанием прибить его на месте, — добавляет мужчина, не видя понимания в глазах собеседника.

«О, — доходит до Савады, — в этом смысле».

Поэтому он лишь слегка кивает, и Занзас, не предупредив, заканчивает танец тем, что голова Тсуны находится почти у самого пола, а его нога обхватывает таз мужчины, что было не совсем классическим элементом вальса.

— Что ж, с таким боссом я смогу ужиться, — шепчет ему Занзас, напоследок по-джентельменски целуя руку, под оглушающий грохот аплодисментов.

Они расходятся так, словно и не устроив шоу, которое богемой будет обсуждаться ещё пару месяцев. Гокудера хлопочет вокруг него, предлагая то выпить минералки, то устроить дуэль с боссом Варии. Мукуро между тем хвастается Ямомото тем, что именно он обучил босса искусству танца, он даже узнаёт, что был прекраснейшим учеником, схватывавшим всё на лету. Тсуна не знает, как умудряется сдержать смешок. Даже отец пару раз пытался поговорить с ним, но его постоянно отвлекали более высокопоставленные личности. Интерес к его фигуре возрос просто до неприличных размеров. Саваде было стыдно и некомфортно, но в то же время это внимание ему невероятно льстило. Правда, спрятаться хотелось больше.

Уже под конец мероприятия, когда алкоголя на столах почти не осталось, а смех стал искренним и на пару тонов громче, Тсуна раскрепощённо сидел рядом с Дино, опоздавшим на пару часов. Савада благоразумно не пил, зная, что его организм вряд ли смог бы осилить даже пару бокалов с шампанским. Он наблюдает как Реборн ведёт свою спутницу в танце, нежно прижимая к своей груди, при этом мило рассуждая о чём-то. Он абсолютно расслаблен, и даже улыбка его кажется искренней и счастливой. Он и не предполагал, что губы учителя могли так складываться во что-то столь обворожительное.

— Прекраснейшая пара получилась бы, а? — замечает его интерес Дино.

— Тут определённо не хватает Бьянки, — сварливо бубнит Тсуна в ответ. Он не знает почему, но вид столь открытого и счастливого Реборна не приносит ничего, кроме раздражения. Вроде бы, сиди и радуйся, зверь нашёл себе новую жертву, но он ощущает лишь что-то похожее на обиду и предательство.

Дино воспринимает плохое настроение парня по-своему, дружески похлопывая по плечу.

— Не переживай ты так, как только Реборн сделает из тебя босса, он отстанет со своими ужасными тренировками, да и свалит по своим делам, — мужчину заметно передёргивает от воспоминаний, — в конце концов, ты будешь благодарен ему за всё, на собственном примере могу подтвердить. Как у нас говорят, a caval donato non si guarda in bocca, всё-таки не зря он лучший из лучших.

Но впервые такая перспектива Тсуну не радует. Он поджимает губы и отводит взгляд от танцующих.

— Ну и пусть теперь спит на диване, только место на моей кровати занимает, — запальчиво обещает себе Савада. В конце концов, и у Бьянки есть постель, не на полу будет спать. А вот Тсуна прекрасно обойдётся без всяких там горячих прижиманий по ночам.

Дино недоумённо смотрит на него, не сообразив о чём именно говорит Тсунаёши. Наверное, он тоже спал с киллером на одной кровати, так и не сумев сказать ему и слова против.

Савада же всё для себя решил.

…

Тсуна никчёмен, мир безумен, а Реборн снова делит с ним постель. Только теперь в итальянских реалиях. Его комната защищена лучше, чем дворец любого императора, но учитель спокойно спит, захватив тело Тсунаёши в почти смертоносный захват.

Савада действительно старается выбраться: пытается ударить, укусить учителя за руку, но тот совершенно не обращает на это внимания. Ну и где эти инстинкты убийцы, молниеносные реакции в секунду опасности? Неужели Тцуна настолько слаб, что Реборн даже не шелохнётся от его действий?

Да что с ним не так? У него же есть отдельная комната, есть подружка, с которой он может преспокойно уединиться, но нет, он пробирается в его комнату. Для чего? Тцуна со всей силы щипает Реборна за бок, но снова не получает никакой реакции. Он уже подумывает закричать, просто чтобы проверить, кто будет быстрее: Гокудера или охрана, но, наконец-то, Реборн прохрипел со сна:

— Ну что ещё?

— Уходи, — требует он, слегка выпячивая челюсть. Может, он наконец дорос до сепарации. В конце концов, Реборна можно считать отцовской фигурой. И он вырос. Теперь он знает, как давать отпор любым невзгодам.

Реборн подносит руку подборку и словно потирает невидимую бородку, делая вид, что раздумывает над его предложением.

— Нет, — в итоге произносит он.

Тсуна, кажется, впервые ощущает такой прилив злости. Его дыхание учащается, он сжимается, то ли копя силы на побег, то ли для полномасштабного взрыва. Он старается сдержать все эти давящие эмоции, но они бурлят, скалят зубы от обиды и отдают такой горечью, что на глазах почти выступают слёзы.

— Реборн, это моя комната.

Киллер на это приподнимает бровь, как бы показывая всём видом, что данный факт ему известен.

— И только моя. Я хочу спать один.

Ему хочется спокойствия. Немного нормальности. Саваде кажется, что он скоро совсем позабудет о жизни до. Инфантильной, детской, не знающей таких проблем, от которых психика начинает раскалываться на миллионы осколков, наполняясь пустотой. Бродящей, живой пустотой.

— Не всё желания имеют свойство сбывается, Тсунаёши.

Ярость Тсуны разгоняет его кровь. Внутренний голос пытается остудить, покрыть эмоции коркой льда, – не надо, нужно разобраться – но Савада игнорирует его. Грудная клетка разрывается от боли, в солнечном сплетении что-то шевелится и расползается по всему телу. Реборн его не понимает, не хочет, не планирует. Ему, видимо, весело ломать всё светлое и наивное. Киллер словно пытается вылепить из него точную копию себя. Но Савада собирается стоять на своём до конца. Он почти взрослый человек, и он может решать, кто будет спать рядом. С кем и куда ему дальше идти по жизни. Он больше не может быть марионеткой в руках демиурга. Тсунаёши не место в театре имени Великого и Ужасного. Он вольный ветер, он пепелище, он сотрёт в прах всех, кто ему будет мешать. Тсунаёши готовится к решающей битве. За себя, за семью, за то, что ещё не сломалось и не надломилось. Он сжимает руки в кулак и ногти впиваются в нежную кожу ладони. Только Реборн одной фразой разбивает весь его боевой настрой, словно проткнув иголкой воздушный шарик в его груди.

— Рядом с тобой не снятся кошмары.

И Тсуна проигрывает, так и начав бороться. Он становится пустым сосудом. Потому что... Ну... Он знает, что такое кошмары. Реборн, ему с ними помог. И как бы он ни был зол и обижен (не важно, почему), он не хочет, чтобы учитель страдал. Поэтому только вздыхает, когда Реборн снова хватает его за талию и прижимает к себе. На него нападает усталость, словно только и ожидая этого момента.

— Всегда с тобой так: очень травматично. Мои методы работают с вероятностью броска монеты. Просто... — Реборн, кажется, впервые пытается подобрать для него слова, делясь сокровенными мыслями. — прекрати так настраиваться на всех окружающих. Я сказал тебе сблизиться с хранителями, и ты вместо того, чтобы приоткрыть им дверь в своё сердце, решил снести всю стену. Теперь их эмоции – твои, желания – те же, мысли – идентичны. Ты сегодня впустил Занзаса и чуть ли не сгораешь от его внутреннего мира. Держи баланс. Иначе ты проживёшь недолго.

Правда, после таких слов заснуть Саваде не получается. Он знает, что и киллер не спит, так как он вводит непонятные узоры на его боку. Вторая рука оказывается в его волосах, ласково поглаживая его голову.

Тсуна же делает всё неосознанно. Он не может контролировать, у него нет ни педали тормоза, ни кнопки выключения. Он летит по трассе на скорости под двести без ориентиров, а свет от звёзд не помогает на промёрзшей дороге вписаться в правильный поворот.

— Мой психотерапевт явно такое не одобрит, — чуть ли не шёпотом признается ему Реборн. Тсуна же ощущает нежные прикосновения губ к основанию шеи. — Спи. Я найду способ тебя стабилизировать.

По телу ползут мурашки. Кажется, Тцуна теперь никогда не сможет разделить страх и возбуждение. Но он, всё же, проваливается в сон, словно Алиса в кроличью нору.

...

Италия великолепна, но дома намного лучше. Здесь за ним не бегают, как с золотой тарой, которая, вроде как, и дорога, но что с ней делать, никому не известно. И можно сделать вид, что никакой поездки словно и не было, не существовало этих неконтролируемых эмоций, странных ситуаций, что выбили почву из-под ног Тсуны. Не то чтобы он до этого крепко держался на ногах, но и землетрясения явно не помогали. Если бы он мог, то только так бы и решал все свои проблемы: игнорированием и избеганием. На секунду он даже задумывается, а не этим ли занимается мать, но тут же отбрасывает эту мысль, ужасаясь лишь очертаниями выводимых из этого итогов.

Кухня встречает их тишиной и запиской, что Нана поехала с детьми на пару дней отдыхать куда-то южнее. И, хотя он соскучился по тёплым объятьям матери, он рад, что сможет побыть ещё день без шума.

Он целый день проводит с хранителями, даже Кëя остаётся, следя за несуществующим порядком в доме. Тсуна счастлив, он ощущает себя ребёнком больше, чем когда-либо до этого. У него есть друзья. Это стоит всего, что с ним происходило.

Вечером, когда всё расходятся, Тсуна решает наконец-то полежать в ванне. Реборн пьёт кофе, читая то ли мировые новости, то ли криминальные сводки. Возможно, разгадывает судоку, размышляя о новых способах убийства – с учителем был возможен любой вариант. Они больше не разговаривали, не считая пару кинутых угроз в его сторону, и это полностью устраивало Тсунаëши.

Савада забирает дверь на щеколду, привычно приставляет к ней стул (паранойя, чтоб еë), и ложится в горячую воду. Его облепляет пена и в воздухе витает запах чего-то отдалённо напоминающее сладкий цитрус. Он закрывает глаза и погружается в ванну по самый нос.

Если не думать, то ситуацию можно было бы легко отпустить. Только, по ощущениям, сегодняшний день был последним, когда он мог бы побыть в теле ребёнка. Дальше будет хуже. Поэтому мысли, словно гоночные болиды, наматывали круги у него в голове, постоянно врезаясь в ограждения и сталкиваясь друг с другом.

Его назвали Истинным Небом, этаким эталоном всего, высшей пробой золота, самым ярким брильянтом. Но разве Истинное Небо нуждается в контроле? А ему он точно требуется. Очередной посредник босса, костыль, без которого код не будет работать.

Тсуна полностью погружается в ванну, схватившись руками за плечи. Может, если он не будет дышать, проблемы сами собой. Выныривает Тсунаёши только под грохот отворяемых дверей. Рядом валяется стул, так неожиданно ощутивший себя экспонатом из музея современного искусства: сломанный и так странно смотрящийся на белом кафельном полу. Савада чувствует к нему необъяснимую симпатию.

В проходе стоит Реборн, уже потерявший где-то шляпу и пиджак. Весь его облик источает мощь и несгибаемую волю. Он, словно не совершив ничего предосудительного, прикрывает дверь со сломанным замком, вскользь оглядывает помещение и начинает раздеваться. Словно Тцуны здесь не было. Савада покрывается неравномерными розовыми пятнами, будто полипами, и отводит взгляд от сползающих вниз классических брюк.

— Реборн, ты же знаешь, что я здесь? — неуверенно спрашивает он, боясь то ли, наконец-то дотянувшегося до учителя сумасшествия, то ли новой методики тренировок.

— Si, in bagno, — лениво подтверждает тот, даже на секунду не задумавшись.

Савада снова открывает рот, силясь хоть что-то произнести в ответ, но только растерянно втягивает воздух и вновь смыкает губы. Ему нечего сказать. Всегда может быть хуже, всегда может быть страннее. Не обращая внимания на определенно шокированного ученика, Реборн совершенно голый, преспокойно забирается к нему в ванную. Уровень воды поднимается до критической отметки, и было слышно только как вода спешно выходит из слива. Видимо, ей неловко быть третьей лишней.

Ванну проектировали, не зная о существовании Реборна, и его колени гордо высовываются из воды, словно две вершины айсберга. Киллер хватает его за ногу и тянет ближе к себе, так как до этого Тсуна старательно прижимался к противоположному бортику. Савада панически хрипит.

— Это как-то неправильно.

— Da impazzire, — соглашается Реборн, продолжая массировать его ноги. — но это примерно на том же уровне, что и твои брачные танцы с Занзасом.

— Танец как танец.

— Ах, а что это были за жесты? — Тсуна непонимающе смотрит на репетитора — то, как ты по-лебединому выгнул шею ему на встречу, ваши с ним перешёптывания. Про конец вообще бессмысленно что-то говорить, вместо меня наговорили уже mafiosi idioti-мафиози, которые всё это наблюдали с самого начала.

— И что же они говорят?

— О, балакают, что и партер будущего босса уже определён. Вам приписывают роман, чтобы ты знал. Что-то на уровне Ромео и Джульетты. — Реборн переводит взгляд с ног на пылающее лицо Тсуны, который так старательно пытается не дышать. — Только я бы отвёл для тебя роль Дездемоны.

— Мне, видимо, от всех суждено получать клички, — почти беззвучно произносит Савада. Не то чтобы он не улавливает угрожающего тона, просто не совсем понимает к чему именно это отсылка.

Реборн нежно ведёт ладонью по ноге, от самой лодыжки, останавливая руку где-то под коленом Тцуны. Лицо учителя не читаемо, кажется, он глубоко о чём-то задумался. Он похож на Пигмалиона, увидевшего наконец-то свою Галатею.

— Ох уж эти прекрасные ножки, такие до гроба доведут, — репетитор улыбается пришедшим мыслям. — Закалённая в боях Anima Fragile.

«Кажется», — приходит уже на ум Тцуне, — «у репетитора совершенно особый взгляд на Дездемону».

Он пытается незаметно вытянуть ногу, пока Реборн находится в лирическом настроении, но тот, словно не заметив, беззаботно подносит её к лицу и невесомо целует выпирающуюся косточку большого пальца.

— Ты ведь не даёшь двойных сигналов, а? Потому что тогда мой психотерапевт определённо прав, и мне нужно усилить контроль. Но рядом с тобой это так трудно, mio caro ragozzo.

Реборн резко встаёт, определённо не беспокоясь о свой наготе. За него это делает Тсуна. Когда учитель всё же исчезает из его поля зрения, накинув чёрный халат только перед самым выходом из комнаты, Савада уверен, что его кровяное давление намного выше нормы. Репетитор уже второй раз упоминает психотерапевта. Может быть, это знак судьбы, и ему тоже стоит походить на сеансы?

Ками-сама, храни фигуры итальянских мужчин подальше от детей своих. Один взгляд в их сторону – а столько грехов на душу.