Утро встретило Ксению выкриками под окнами. Вскочив с кровати, она аккуратно приблизилась к окну. Прижалась лопатками к холодной стене, выдохнула. Нужно выглянуть наружу и узнать, в чём дело.

«Опять камин погас посреди ночи…» - подумалось Ксении. Шершавый камень стены был ледяным, а непрогретый пол холодил босые ноги.

Придвинувшись к оконному проёму, она скосила глаза. Мало ли, что там за шум. Бережёную Боги берегут - так говорил отец, и у Ксении нет ни малейшей причины ему не верить.

Во дворе крепости собрались крестьяне. Графиня нахмурилась - в центре толпы на бочке стоял главный смутьян - кузнец Клим. Он что-то выкрикивал в толпу, у Ксении зашумело в ушах, и она не сразу сообразила - поднялся бунт. Случилось то, чего она так боялась. Часами молилась у иконостаса Богине-матери, чтобы уберегла, избавила от беды. Ну что ж, выходит - на Богов надейся, а сам не плошай, так тоже любил говорить отец.

Ксения оттолкнулась от стены, кинулась к сундуку. Достала сложенные вещи, надела рубаху - вышитую, с виду - женскую, но короткую, как у мужчин. Нашла на дне сундука штаны - немного мяты, но ничего, выбора нет. Достала юбку, пристегнула поверх штанов, проверила крепления - снять будет легко. Кто знает, что будет дальше. Под юбку прикрепила ножны с кинжалом. Удобные ботинки, сбоку вставить в потайные ножны скин ду - его привёз дядька Антип из заграничного похода. Волосы подобрать. На палец - кольцо. По краю идёт гравировка - «Jamás te rindas, pase lo que pase»[1] - мамино.

 Живя бок о бок с Иберами, отец давно выучил их язык и научил ему свою дочь. Мать Ксении была Иберийской дворянкой, красивой и неприступной. Отец добивался её внимания долгих три года, прежде чем смог пригласить её на свидание. И даже тогда она не принимала его предложение.

Но стоило ей полюбить упорного графа, не было человека вернее и добрее, чем гордая Луиза де Карраско.

К сожалению, мать Ксении умерла, когда малышке исполнилось пять лет. В то время бушевала чума, и приграничный городок захватило эпидемией.

Отец, Василий Алябьев, долго горевал по жене, но маленькая дочка заставила его продолжать свой жизненный путь. Все свои силы он посвящал маленькой Ксюше, читал ей книги, учил, как не потеряться в лесу и развести костёр. Этикет, танцы, математика, стихосложение - всё, что положено знать молодой леди отец или рассказывал сам, или искал учителей. Так уже к одиннадцати годам девочка говорила на иберийском, галльском, франкском - конечно, на иберийском лучше всего.

Когда Ксении исполнилось тринадцать, им пришлось переехать в Маретинскую крепость, которая выбрала отца своим хранителем. Сейчас юной графине было двадцать лет, и за семь лет она так и не почувствовала себя в крепости как дома. Жившая до этого на юге девочка не привыкла к суровому климату севера, к долгой зиме и вечным тучам…

Год назад дядька Антип уехал в поход, да пока не вернулся… Отец умер полгода назад, сгорел в несколько дней от лихорадки. С тех пор в крепости стало ещё опаснее - крестьяне не воспринимали двадцатилетнюю девчушку всерьёз, морозы зимой побили деревья, долго сходил снег с полей - в итоге, призрак голода хоть и не протягивал к ним костлявые лапы, но мерещился пока нереальной, а всё же угрозой.

Несколько лет назад Ксении пришлось стать сердцем Маретинской крепости. Отец совсем ослаб, а больше никого подходящего крепость не смогла выбрать. Но она не чувствовала себя как защищённой, всё равно эти места оставались чужими юной графине.

И вот сегодня, в этот день, когда небо затянуто серыми, низкими тучами, набрякшими дождевой влагой, в крепости поднялся бунт.

Одёрнув ещё раз юбку, девушка поспешила вниз.

Выйдя во двор замка, она прислушалась к тому, что громко вещал Клим с бочки, размахивая пудовым кулачищем.

- А она, дочка евонная, вовсе нам не указ! Што барышня понимает! Шитьё одно у неё на уме должно быть, да детишки, а тудыть-растудыть - крепостью управлять вздумала! Мы сами с усами, сами как лучше знаем. Вот пойдём, с Еремеем да Якимом, сыном Митрофановым в город-столицу завтрева, да потребуем, значица, всё, что нам, народу, причитается! И платить больше не будем - мы здесь, на землице, что нам платить им, городским?

- А случись неурожай великий, да голод, что ты будешь делать, Клим? - Подала Ксения голос. Она говорила тихо, да везде слышно было голос сердца крепости. - Мы затем налог платим, чтоб в годину лихую помощь нам была. И то, после последней кампании военной платим меньше - крепость оборонная, поблажки нам сделали. Грешно недовольными быть!

- Грешно? Где ж? Вот в этом году, неурожай, а помощь где? Нетути! Так что ты не указывай нам, сами знаем, как нужно! Чай, не первый год живём!

- Прошение подать нужно. Как подадим - так и помощь будет.

Народ зашумел. Но Клим, при всей своей склочности и неуёмном характере имел одно, всего одно маленькое превосходство над Ксенией. Он был мужчиной.

И это решило всё. Одна фраза, брошенная вскользь - «Да что ж, вами, мужиками, девка командует!» - и всё. Вспыхнуло восстание по новой, заиграла кровь ретивая в жилах у народа.

- Что ж вы, окаянные, делаете! - Вышел во двор старик Петрим. - Вы ж на матушку нашу, на сердце крепости рот раскрыли! Грешно, осердится Богиня-мать, так всех заденет местью за дитя своё! Одумайтесь!

- Это ты, старик, думай, что несёшь! А то живо тебя, как колдуна, осудим! Стар ты больно, да языкат!

Петрим схватился за сердце, Ксения во все глаза смотрела на толпу, распалявшуюся всё сильнее и сильнее.

Мужики уже не обращали на неё внимания, бунт полыхал вовсю. Незаметно отступив, она подхватила дядьку Петрима под руку и направилась к флигельку.

Нужно подумать, что она может сделать. Потому что сейчас помочь некому, всё придется делать самой. Можно только спросить совета, чтобы не нарубить дров сгоряча.

Спешка никого ещё до добра не доводила.

[1] Jamás te rindas, pase lo que pase – никогда не сдавайся, что бы ни происходило (исп.)