Дверь со скрипом захлопнулась за спиной мужчины, прежде нечеловеческий вопль прорезал пустоту коридоров и тут же переменился жалостливым поскуливанием, словно бы собаку подстрелили и она рухнула, обессилев и протянув лапы. Экзекутор усмехнулся довольно, не оглядываясь, кожей ощущая нарастающее отчаяние пленного, который остался в комнате пыток и прямо сейчас должен был в шоке поглядывать на отрезанные пальцы. Его срочно вызывало начальство, а потому увлекательное занятие пришлось отложить.

Бесшумные и уверенные шаги периодически выдавало поскрипывание половиц, чужая кровь капала с кончиков пальцев, оставляя бордовые капли на грязном полу; те же самые пятна темнели беспорядочными брызгами на шинели. Рейхс уже ожидал его в кабинете, встретил холодным колючим взглядом, смотря не то в самую душу, не то сквозь лучшего из истязателей Гестапо, и приподнялся после короткого приветствия, сцепив руки за спиной в замок и обойдя массивный стол. «Гавкающий», но ставший таким привычным немецкий грянул уверенным и четким громом.

— Япония усиленно наступает на Корею, — с явным пренебрежением произнес Рейсх и повел плечом, облизывая пересохшие губы. — И им не хватает людей. У нас достаточно сил, поэтому мы одобрили возвращение на родину некоторых примкнувших к нам японцев. Ты оказался среди них.

Впервые за долгое время на лице Чонгука промелькнуло искреннее и неподдельное удивление. Япония еще не бросила свои попытки? Возвращение на родину? Занятно.

— Сдай форму и оружие. И забери отчет о своих действиях во время службы, — мужчина подчеркнуто неохотно выпрямился и перехватил со стола папку, протягивая в руки подчиненного и окидывая его очередным оценивающим взглядом. Пропадал хороший кадр, его эффективные пытки позволяли быстро заполучать нужную информацию или наказывать предателей. Прямо-таки и не скажешь, что японец. — Этот отчет определит твой чин в вооруженных силах Японии. Похвастайся перед начальством заслугами.

Немец насмешливо хмыкнул, представляя лицо тех, кому доведется увидеть «заслуги» Чон Чонгука. Этот человек создан, чтобы быть палачом — жестоким, беспощадным и равнодушным к чужой судьбе, уверенным в каждом своем действии. У него большое будущее на войне, но что еще больше, так это простор для реализации всех самых изощренных пыток, какие только могут появиться в его голове. Величайшей и непростительной потерей станет его ущемление в чине.

***

— Почему мы должны уезжать?! — возмущался юноша, упорно пытаясь разгрести небольшую сумку всего самого необходимого, которую в суматохе собирал старший омега.

Пальцы наставника детства подрагивали от волнения, бледные и искусанные губы он упорно поджимал в тонкую линию, пытаясь скрыть усиливающуюся панику. Омег и всех тех, кто не был способен выступить против японцев, до последнего отсылали все дальше и дальше, в маленькие города Кореи, надеясь уберечь от плена, бессмысленных пыток или смерти. После последнего переселения и длительного затишья, казалось, что все — они отстояли, они сделали это, скоро каждый нагло вторгшийся японский ублюдок покинет территорию их страны, а они вернутся в крупные города, помогая исправить разруху на родных и хорошо знакомых улицах. Но противник следующим ударом четко дал понять — им еще долго не увидеть родные дома и ту страну, что твердо стоит на ногах.

Тэхён тосковал, возмущался, протестовал. Его отец был в рядах тех, кто ушел на войну, и от него не было ни весточки с тех пор. Оно и неудивительно, когда их писать? Но омега лелеял отчаянную и светлую надежду, что скоро он вернется на родные улочки Тэгу, отремонтирует вместе с отцом наверняка покосившуюся ограду, сотрет пыль со старых полок, уберет бардак в доме, если тот еще цел. «А если и не цел, то не жаль! — оптимистично подумал юноша, кивнув для верности и улыбнувшись сам себе. — Дом давно нуждался в обновлении и хорошем ремонте! Мы займемся им, когда все закончится».

— Тэхён, прекрати это, — обернулся Сокджин, окинув упрямого младшего серьезным и непоколебимым взглядом. — Мы должны ехать, от нас мало проку. Или хочешь мешаться альфам, да? Хочешь, чтоб в попытках защитить нас погибло больше людей!

— Меня не надо защищать! — вспылил Тэхён, подавшись всем корпусом вперед, заглянув в лицо старшего. — Отец учил меня, перед войной он готовил…

— Это не обсуждается. Приказ, понимаешь? Через час автобус увезет нас в следующий город, судьба этого неизвестна. Говорят, что он слишком маленький и его могут просто разбомбить, без вторжения войск. Ты собрался против бомб с оружием выступать?

— Я уйду на фронт, — заупирался Ким, пытаясь вытащить из небольшой походной сумки теперь только свои какие-то вещи. Сокджин схватил его за запястье, с силой сжал. — Отпусти, Джин, я готов, я буду воевать, я помогу нашей стране и все быстрее наладится!

— Одного человека мало, чтобы исправить все это. И что ты будешь делать через два… ах, уже через один месяц, м? Когда начнется течка в разгар битвы? Ты собьешь наших солдат, а если окажешься в плену, то что, решил быть изнасилованным? Привлекательная перспектива, я оценил, Тэ, ты чертов гений! — взорвался старший и отвесил Тэхёну смачный подзатыльник, заставляя парня ойкнуть, поморщиться, схватиться за ушибленное место и одарить обиженным и отчаянным взором.

От отца не было вестей и младший сходил с ума — Сокджин видел это. Отрицал происходящее, когда иной раз жуткое грохотание бомб, пронзающий душу насквозь свист доходили до них здесь. Все тараторил вечерами о возвращении в Тэгу, о ремонте дома, об умелом отце, что все-все починит. Старший видел, что Тэхён не хочет принимать такую действительность, не готов смириться с ней, осознать, что многие прямо сейчас погибают: под пулями, под разорвавшимися гранатами, в плену от длительных и беспощадных пыток. Он боялся представить своего отца с пробитой выстрелом грудной клеткой или с оторванной рукой, ногой… или, не приведи Господь, просто с разорванным на клочки телом. Боялся допустить в голове его образ после пыток. Каким бы он был? Исхлестанный? С отрезанными пальцами? Выжженными глазами? Множественными порезами или ожогами? И не только отца, он никого таким не представлял, потому что если кто-то мог выглядеть так ужасно, так потрепано войной, то и его отец мог, и он может. Тэхён настолько бежал от настоящего, что переносился в далекое будущее, где кровопролитная война закончилась, где все отстраивают здания, ярко светит солнце и жизнь начинается заново, без жутко парящих над головой самолетов.

«А будет ли так? Не окажутся ли они подчинены Японией? Сколько территории Кореи в их власти?».

Сокджин не знал. Не загадывал на будущее, а пытался выживать всеми силами сейчас. И больнее всего видеть рядом с собой упорного Тэхёна, не принявшего происходящего, но рвущегося на войну так, словно чувствуя — отец мертв, и ему жить незачем. А если погибать, то достойно и за свою страну.

— Я хочу пойти добровольцем! — отлип внезапно младший от Кима и рванулся к вошедшему в дом крепкому альфе. Им сопровождающего будто бы специально отправили целого, невредимого, без увечий, не желая пугать войной. Оберегая. Не забывая. Как долго о них будут помнить и упорно спасать?

Солдат бросил взгляд через макушку Тэхёна на Сокджина, младший омега ему до плеча доставал, смотрел серьезно и пристально, уверенно. Джин за его спиной покачал головой, прося не обнадеживать догадливого юношу. Тэхён не дурак, раскусит поддержку — взорвется не хуже бомбы, не успокоить. Будет возмущаться, что его жалеют, что как с маленьким ребенком, а он сильный и гордый воин, храбрый и на него можно положиться. Для Сокджина он и правда был ребенком с этой отчаянной верой в себя и в лучшее, но парень прекрасно знал — Тэхён не такой, ведет себя так, чтобы легче было принять, чтобы его поддержать, чтобы не скатиться в разговоре о войне. Не ради себя такой — ради других.

— Хиленький ты, малыш, — поймав кивок старшего омеги без колебаний заявил альфа и пощупал плечи «добровольца», хмыкнул намеренно высокомерно, пытался отбить симпатию к себе, лишь бы неспокойный перед ним угомонился и оставил мысль бежать на фронт. — Хлопну по плечу и уже развалишься. Нам не нужны плохие бойцы, хоронить зря.

— Я не малыш, — нахмурился Тэхён, захватил солдата под локоть. Мужчина не придал значения, подумал, что уговаривать собраться, а парень провел подсечку, потянул вниз за локоть, восполняя разницу масс, и отскочил назад, тяжело дыша. Альфа стукнулся коленом об пол, замер, вскинул удивленный взгляд. — Видите? Не малыш. Я хочу воевать. Каждый человек полезен.

Солдат вскочил на ноги, отряхнулся и как ни в чем небывало повел плечом. Застал врасплох, а ведь правда хрупким казался. Этаким типичным омегой: слабенький, наивный, уговаривать должен был, а не валить с ног.

— На войне люди ко всему готовы, а ты используешь элемент неожиданности. Тебе разве в разведку, да терпения маловато. Так что помоги стране тем, что останешься жив и оправдаешь ее старания защитить тебя. Я мог сейчас помогать в бою, а не вывозить вас отсюда, — заявил альфа и кивнул на дверь, дожидаясь, когда омеги, захватив сумку, выйдут наружу. Там, немного поодаль, на площади скопилось еще человек пятнадцать, среди которых был и их друг — Мин Юнги.

Тэхён отвел взгляд, растерявшись такой речи, не ожидав напоминания о том, чем сейчас жертвуют те, кто рассредоточился по мелким городишкам вблизи, чтоб отправить их в более безопасное место. Некоторые города буквально граничили с теми, где сейчас проводились боевые действия, это их группа оказалась самой дальней, наверняка и вывозили их в последнюю очередь. Убедились, что японцы переходят к более решительным действиям, и в первую очередь это может коснуться ближайших к боевым действием маленьких городов.

— Я помогу более значимо, чем просто выживу, вот увидите, — пропустив вперед Сокджина и выходя последним, сказал солдату юноша.

Мужчина промолчал, подумав о том, что лучше бы отчаянный и неспокойный парнишка никуда не влез. Не увидел ужаса войны, не услышал выстрелов в считанных миллиметрах от уха, не ощутил пульсирующей и нестерпимой боли от пулевого ранения, обжигающей крови… и не увидел бы, как на куски разрывает тех, в кого попадает граната. Как плашмя ложатся на земь тела своих, чужих, окропляя ее алой кровью. Солдат тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Он вернется к этому, когда выполнит задание здесь. А пока надо жить.

Омег сопроводили к автобусу, убедились в здоровом состоянии водителя, пассажиров, проверили полный ли бак, оставили две канистры бензина. Одну, чтоб добраться до места назначения, другую про запас. Мало ли, куда занесет этих несносных японцев, с какой стороны они подберутся, еще придется огибать, тратить драгоценный бензин.

— Поезжай! — воскликнул солдат, махнул рукой, наблюдая за закрывающимися дверьми, и невольно уловил взглядом движение у окна автобуса. Парень, который недавно рьяно просился на поле боя, показал ему большой палец вверх, подмигнул, а затем прижал ладонь к сердцу и медленно покачал головой. Просил быть осторожнее и говорил, что он справился с заданием. Альфа хмыкнул и помахал ему рукой на прощание.

«Пусть он непременно выживет».

***

Двигатель автобуса мерно и временами, когда попадались неровности асфальта, надрывно шумел, отчасти убаюкивая, позволяя ненадолго забыть о причинах запланированного пути, о попытках узнать, как дела с родными и любимыми, что ушли воевать. Стемнело, трассу освещали тусклые фонари, некоторые давно перегоревшие. Юнги рядом задремал, откинул голову на спинку кресла, даже во сне сжимая пальцы в кулаки. Тэхён, который по воле судьбы вынужден был усесться с ним, поглядывал в окно, пытаясь разглядеть через темноту ночи благодаря свету фонарей хоть что-нибудь. На душе кошки скребли, неприятное предчувствие змеей сворачивалось в узел в низу живота, плечи вдруг стали зябнуть, а от темноты повеяло чем-то пугающим. Средь кромку редких деревьев у дороги мелькнул и погас свет. Померещилось?

Внезапно что-то глухо грохнуло. Автобус занесло на миг, движение выровнялось, а грохот за спиной стал чаще, сильнее, кажется, заскрипели шины. Водитель затормозил, избегая аварии, и сразу же загремели звонко осколками стекла, в салоне послышались крики, омеги сползли с кресел, попадали на пол, прикрывая голову от осколков, сжимаясь. Сидевшего у окна Тэхёна на миг накрыло растерянностью, легким шоком. Один из осколков оцарапал скулу и он машинально закрыл глаза от опасной близости. В сантиметре от макушки просвистела пуля, дыхание перехватило, грудь сдавило и он пришел в себя только тогда, когда Юнги сдернул его вниз, выводя из зоны поражения.

Двери распахнулись, японцы хлынули в салон с орудием наперевес, тыча дулом в макушки растерянных и перепуганных омег. Водитель, которого провожавший их альфа снабдил оружием в целях самозащиты, показался из своей кабины. Не прицеливался, пальнул наугад, сам перепуганный не меньше. Попал в одного из вражеских солдат, тот выронил винтовку — впрочем, Тэхён не был уверен, в оружии он едва ли разбирался — и осел на пол, зажимая рану на плече. Не успело японца поразить, как водитель заполучил пулю в лоб и с распахнутым в предсмертном крике ртом рухнул грудой костей. Тэхён схватил чужое орудие и, не смея подняться из своеобразного и ненадежного укрытия, с трудом прицелился в ближайшего японского солдата. А когда нажал на курок, то подметил быстрое движение, ощутил то, как добытое средство защиты тянут на себя, и сфокусировал взгляд. Пуля угодила назад, в другого солдата, его же цель уклонилась в сторону и обхватила сильными пальцами орудие.

— Какой дотошный и глупый мальчик, — на ужасном корейском произнес японец и резко направил винтовку вперед, приложив прикладом в лоб. Тэхён упал на устроившегося за его спиной Юнги, теряя сознание.

***

— Следующий.

— Пристрелить.

— Следующий. Пристрелить.— Следующий.

Тэхён, чуть ли не путаясь в собственных ногах из-за толчка в спину, прошел вперед. Темно-русые волосы его были растрепаны, на лбу виднелось яркое покраснение, на порезанной скуле запеклась кровь. Плечи не дрожали, взгляд прямой, полный ненависти, губы поджаты. Не от страха или волнения, в попытке проглотить ругательства. Однако, как только слышатся первые выстрелы и истошные крики, парень перед главнокомандующим подается корпусом вперед, будто желая приблизиться, и бросает гневное:

— Чертов ублюдок! Нахера привез нас сюда? Зачем забрал всех, если собрался перестрелять половину? Такие мрази, как ты, горят в отдельном котле!

Чонгук усмехнулся, поставил локти на стол, подпер кулаком щеку и холодным взглядом, таким же, как у Рейхса в Гестапо, окинул юношу перед собой. Он недавно вернулся в Японию вместе с одним из своих давних друзей, хорошим товарищем и незаменимой правой рукой, который раскрыл свой «потенциал» с ним в Гестапо, в Германии. По возвращении Чон стал одним из главнокомандующих, обустроил что-то на подобии пыточной, возвращая привычную обстановку, обретенную в другой стране, в свою. И теперь вне военных действий занимался пытками пленных и заполученных омег. Он по опыту понял, что жалеть нельзя никого. Одни вымрут, а другие останутся, как назойливые тараканы, придут мстить не дай бог, прокрадутся и воткнут нож в спину. Врага надо знать в лицо, негодных застрелить, годных — сделать шлюхами. С солдатами не выходит как-то, альфы зажаты, омерзительны, неподготовлены и к концу пыток, как правило, без некоторых конечностей. Вопят бессмысленно, скулят побитыми собаками… Отвратно, в общем. А вот вкусно и сладко пахнущие симпатичные омеги — другое дело. Пусть помогают своей стране тем, что забирают время на жаркий секс у японских солдат. Хотя Корею и это не спасет.

— Симпатичный… Хосок? — Чонгук обернулся и нахмурился, Чон сквозь землю провалился. Мужчина вперил взгляд в одного из солдат, замеревших за плечом пленного омеги. — Куда он?

— Омеги попробовали бежать, — почтительно кивнув, произнес солдат и сглотнул. — Он…

— Не продолжай, — с усмешкой откинулся на спинку стула Чонгук, прекрасно понимая, что ждет всех, кто попытался бежать. Ну почему эти слабые и жалкие отродья не могут принять смерть? Умереть изнасилованным гораздо хуже.

Тэхён резко присел, выхватил кинжал на крепеже у колена солдата. И прежде, чем тот вцепился ему в плечо, опрокидывая на дощатый пол, со всей силы вонзил в живот, вынул и ткнул в бедро второго. Избегая стальной хватки приходящих в себя после ранения солдат, юноша рванулся вперед, запрыгнул на стол и замахнулся кинжалом на Чонгука. Мужчина среагировал мгновенно: отодвинулся назад, ударил ребром ладони по запястью, из-за чего кинжал упал на пол, схватил парня под локоть и дернул со всей силы на себя. Тэхён заупрямился, попробовал вырваться и Чон приземлился со стула прямо на него, придавливая весом своего тела и хватая за горло.

— Умри, сволочь, умри! — воскликнул Тэхён, ему некуда было деть свою ненависть. Он кричал, ругался, вырывался и все пытался столкнуть с себя крепкого альфу. Чонгук усмехнулся, стиснул пальцы на чужой глотке, вынуждая захрипеть и в конец смолкнуть, наклонился и повел носом за ухом парня, втягивая приятный аромат и сильнее вжимая в пол.

— Обязательно, малыш, пенсии моей дождись, иначе никак, — шепнул хрипло на ухо разбушевавшемуся омеге Чонгук и сразу получил сильный удар куда-то под ребра. Больно, но терпимо. «Какая настойчиво трепыхающаяся птичка». — А тебя я не пристрелю. Самолично вознесу до небес и в пучину ада.

Чонгук ослабил хватку, Тэхён судорожно втянул носом воздух и начал осыпать беспорядочными, уже не такими сильными ударами бока мужчины. Тряхнул головой, выгоняя шепот из головы, и зашипел болезненно, когда руки с силой сжали его запястья и пригвоздили к полу прямо над макушкой.

— Ты будешь стонать от наслаждения, — самоуверенно выдохнул в губы юноши японец, отлично говоря по-корейски. Омега рывком подался вперед и укусил его за губу, за что получил удар по лицу наотмашь.

— Я убью тебя лунной ночью, если ты оставишь меня в живых, — неожиданно по-японски произнес Тэхён, потирая горло.

Чонгук усмехнулся и приказал увести его, предварительно связав руки.

— Ну попробуй.

***

Обшарпанные стены и затхлый запах, который хранило просторное, но совершенно пустое помещение, не вызывали такого отвращения, как факт пленения у японцев. Всех захваченных и выживших после жестокого отбора омег завели в одну комнату, особо упрямых — швырнули на пол, как мешок костей. А в углу, добивая и заставляя дрожать от отчаяния и гнева, закинули еле живых после намеренно неудачного в меткости расстрела омег, которым жить оставалось от силы час. Те почти не шевелились, дышали надрывно и хрипло, кто-то слабо откашливал кровь в судорожном кашле, отнимающем последние силы. В глазах умирающих застывало минута за минутой безразличие — холодное и пугающее. Алая кровь лениво вытекала откуда-то из-под тел, впитываясь в дощатый пол, заставляя металлический привкус резать обоняние и кончик языка. Хрипы и всхлипывания перекрыл полный боли вопль, и один из омег, проталкиваясь к груде умирающих, сваленных друг на друга, зарыдал в голос, притягивая к себе брата, бережно устраивая его голову на своих коленях, роняя слезы на бледное лицо, поглаживая по волосам.

— Все будет хорошо, — шептал, как заведенный, дрожа осиновым листом и низко склоняясь, целуя в лоб.

Тэхён сглотнул ком в горле, отводя взгляд в сторону и вспоминая отца. Он почти единственный не всхлипывал, не ронял слезы, не дрожал от страха и не прятал лицо в плече собратьев. Где-то в углу, обняв колени и прижавшись спиной к холодной стене, сидел безучастный ко всему Юнги. Взгляд юноши не выражал ничего и был направлен в сторону тел, губы поджаты, пальцами он цеплялся за собственные колени, будто искал опору. Ким отвернулся и от него, не желая наблюдать всеобщую разбитость. Под повисшим в комнате и давящим отчаянием хотелось сдаться, склонить голову, принять участь. Так нельзя, невозможно, пока там, на фронте, воюют за Корею и отдают свои жизни. Пока где-то там родной Тэгу с уютными улочками, таким ярким в памяти детством, ставшими родными соседями.

Тэ скользнул взглядом по комнате: ни лампочки, ни батареи, единственное и расположенное как можно выше окно с поцарапанным стеклом, но крепкой решеткой сразу за ним. Словно бы их палачи говорили «разбейте и замерзнете, но останьтесь в плену». И только дверь возвышалась железной и непреодолимой преградой. Не выломаешь, как ты не навались, только жди когда откроется, когда повеет свежестью из коридоров.

Смеркалось, лишь тела в затапливающей комнату темноте бледно и призрачно мерцали, да хрипы с тяжелым кашлем стихали, оповещая об очередной смерти. В какой-то момент отчаяние несколько схлынуло, омеги из разных концов комнаты подходили к умирающим или уже умершим, аккуратно вытаскивали из общей груды, укладывали на полу мирно, закрывали глаза или гладили по волосам, чтоб те чувствовали перед смертью чью-то теплую близость.

Умирать в одиночестве, чувствуя обжигающую кровь чужих тел на собственном, холодеющем теле — страшно.

Тэхён прикрыл глаза, припоминая лица всех расстрелянных и пытаясь понять, почему они недостойны жить. За что бы его увели? Как их оценивали? Дело было не только в количестве, у ненормальных японцев какие-то свои принципы. От размышлений оторвал очередной вопль, Тэхён резко обернулся, сжимая руки в кулаки и готовясь защищаться, но дверь не отворилась и темноту не колыхнул свет. Шептавший все это время «все будет хорошо» омега потерял брата, попытки остановить кровь прошли неудачно.

Сокджин возник из неоткуда и приобнял за плечи. Ким повел плечом, внезапные объятья показались ему раздражающим утешением, в котором он не нуждался. Не он боялся, плакал и потерял в эту секунду брата. Не его надо обнимать. Но старший ткнулся носом в затылок и обнял уже за талию, прижимая спиной к своей груди, шепча тихое:

— Замерзнешь.

— Мне не холодно, — отрезал Тэхён и взял ледяные руки наставника в свои. Холод его ладоней четко ощущался через тонкую ткань футболки и от этого младший мерз сильнее, чем от прохлады в самом помещении.

Загрохотал замок, пленные отпрянули от умирающих дальше в темноту, натыкаясь друг на друга, падая, забиваясь во все возможные углы и теснясь. Джин тоже потянул его назад, но Тэхён локтем зарядил ему в бок, давая понять, что в этом нет смысла и он останется сидеть на нагретом месте. Высокий и широкоплечий японец возник в проеме грозной тенью, скользнул взглядом по собравшимся, усмехнувшись на разложенные на полу тела и пнув ближайшее к нему носком ботинка, после чего сделал несколько широких шагов вглубь комнаты. Тэхён подобрался, готовый налететь сбоку, но послышался щелчок — еще один японец направил оружие в его сторону. Парень поджал губы, оставшись на месте, и тут же поежился от истеричного вскрика. Из толпы омег схватили одного из старших за волосы, подняли с колен и вытолкали из комнаты. Оставшиеся шевельнулись готовой нахлынуть волной в темноте и дверь с поскрипыванием закрылась, снова грянул замок, а крики в коридоре стали яростнее и испуганнее одновременно. Послышался короткий непонятный оклик и кричать перестали.

За спиной раздались испуганные шепотки и облегченные выдохи. Тэхён нахмурился, резко подорвался с места, подскочил к двери и принялся барабанить по холодному железу кулаками, крича:

— Вы ублюдки! Ублюдки! Никто! Ваше господство возможно под плинтусо…

— Тэхён! — воскликнул за спиной Сокджин, оттаскивая разбушевавшегося младшего от двери и падая с ним на пол. — Успокойся, слышишь? Они убьют тебя или кого-то из нас, если продолжишь. Подумай о нас.

— Молчим или нет, нас все равно пригласили не на круиз! — рявкнул Ким, отбиваясь от старшего, порываясь встать. Тревога внутри разрасталась, словно все новые и новые почки появлялись на ветвях, но снаружи лился гнев неумолимым водопадом. — Они сделают из нас… мх.

Тэхён поморщился, усаживаясь на полу, протестующе цепляясь пальцами за руку Джина, который прижал ладонь к его рту, чтобы заставить замолчать. Свободной ладонью старший омега перехватил его выше локтя и утянул на свои колени, удерживая.

— Не пугай их. Не беспокой умирающих.

***

Юношу вели по пустым коридорам, но тусклый свет, которым они освещались, успокаивал его почему-то куда больше кромешной тьмы просторного помещения. Тот японец, что был повыше, уверенно шагал впереди, тогда как другой цепко держал за плечи и периодически с нажимом наклонял вперед, когда омега начинал вырываться. За многочисленными дверьми комнат слышался смех, непонятные разговоры, но омегу пугали не они, а тишина за стенами некоторых комнат или раздающиеся нечеловеческие вопли и порой следующий за этим плач.

Шедший впереди мужчина толкнул наконец одну из дверей, посторонившись и позволив другому толкнуть омегу внутрь. Юноша только-только полуобернулся, намереваясь броситься вперед, дальше от поджидающей участи, как дверь захлопнулась перед его носом.

— Какой пугливый скот, — холодно усмехнулись за спиной на корейском, из-за чего стало еще страшнее.

Парнишка обернулся и открыл рот в беззвучном крике, сжимаясь и принимаясь яростнее дергать ручку двери. Та не была заперта на замок, но не поддавалась ему, вызывая большую панику. Прямо перед ним, вальяжно устроившись на стуле посреди комнаты, сидел их утренний «палач», на которого бросился Тэхён. Цепкие и непроницаемые глаза цвета патоки не выражали ничего, даже какого-никакого равнодушия, в них плескалась подавляющая сознание пустота, разрушая надежду кирпич за кирпичиком, оставляя после себя пепел разрухи. Омега видел других солдат, ни один японец не смотрел так и не вел себя так за сегодня, как этот. В их движениях, во взгляде, на лице читалось хоть что-нибудь, мелькало, будто бы книга вдруг падала со стола, раскрываясь во время полета на какой-то миг или окончательно. Но альфа, поднявшийся с удобного места и шагнувший ему навстречу, не выражал ни-че-го. Если он и был книгой, то книгой за семью печатями, в Богом забытом месте, за стальным замком.

Дверь вдруг щелкнула, и перепуганный омега едва не вывалился из комнаты, как его рывком усадили на стул, захлопнув выход к спасительным коридорам.

— Нехорошо так неблагодарно относиться к гостеприимности, — отряхнув демонстративно ладони, будто бы запачкался, Чонгук цокнул и скрестил руки на груди, окинув практически вросшего в стул омегу ледяным взглядом.

Мужчина сделал широкий шаг по направлению к парню и коснулся огрубевшими подушечками пальцев скулы обманчиво нежно, прежде чем сдавил ими подбородок, вздернув голову пленного вверх. Омега вздрогнул и чуть было не отодвинулся вместе со стулом, зажмурившись, ожидая хлесткого удара по лицу, но таковой не последовал. Японец повернул его голову из стороны в сторону, брезгливо фыркнул и бросил насмешливое, с трудом понимаемое:

— И таких шлюх они упорно защищали? Идиоты.

Альфа грязно выругался на немецком после этого, чем вызвал еще большую дрожь у юноши перед ним. Мало кто слышал о том, как поступают с пленными японцы, но все были наслышаны о том, как же сильно измываются над своими жертвами немцы. Омега скользнул робким взглядом за спину Чонгука, подмечая в углу железный невысокий столик: веревка, скальпель, кинжал, шприцы, темный бутылек с неизвестной жидкостью, револьвер. Юноша был уверен, что там есть еще что-то, но опасливая близость и усилившаяся хватка со стороны альфы заставила его перевести смиренный, с нарастающим отчаянием взгляд на врага. За спиной японца и бывшего Рейсха виднелась серая и обшарпанная стена, тусклый свет угнетал, как и созданная обстановка. Казалось, что не существует даже этой комнаты — только темное пространство пропасти и дьявол, сияющий налитыми кровью глазами из тьмы.

Мужчина хмыкнул, похлопал ладонью парня по лицу и отступил, чтобы взять со стола веревку. Никакого страха, что омега налетит со спины, приложив его лбом об железный столик, никакого беспокойства, что рванет в коридор в поисках выхода. Мальчишка сильно напуган одним только его видом и даже инстинкт самосохранения меркнет и забивается в угол, стоит Чонгуку заглянуть в глаза. Чон вселяет ощущение подавленности, отчаянности, неизбежной опасности, гибели. Смотреть на него — убивать свою уверенность шаг за шагом, навечно, сдаваться воли. Война шла не первый месяц, омеги, помогающие в госпитале, и не такие взгляды видели от раненных корейских солдат, но те не ужасали, вызывали сострадание и бесконечное желание забрать боль от увиденного. Взгляд человека перед ним… выражал неповторимую жестокость, исходящую из самой разрушенной, истрепанной и черной души, которая только могла существовать.

— Не надо, п-пожалуйста, — впервые подал голос парень, когда веревки обвили стройную талию, привязывая его к стулу.

Альфа обвязал его талию несколько раз и затянул тугой узел, игнорируя тихую и глупую просьбу, так жалостливо сорвавшуюся с чужих уст. Парня можно было и не связывать, но начни пытать — начнет ерзать, мерзко задергается всем телом, сползая со стула на пол, а так меньше телодвижений и траты времени. Чонгук перехватил длинными пальцами кинжал и лениво-скучающе подцепил острием ворот футболки, пронзая, ведя вниз, до сдерживающих пут. Знающие мизерную информацию омеги, которые не в силах сопротивляться — самые скучные объекты для пыток. Их и резать не надо, только подцепишь одежду кинжалом — шмыгнут носом, слезы на глаза навернутся огромными каплями, потекут по бледным щечкам, капая с хрупкого подбородка, а подрагивающий от неподдельного испуга голосок по всей комнате разнесет все, что известно: имена, даты, вести с фронта, информация из госпиталя, кратко озвученные планы. Это не то, не уровень Чон Чонгука. Ему бы сюда крепкого корейского солдата с пылающим упрямством взором и громкими, самонадеянными речами и пустыми угрозами. Вот тогда и слух приласкан, и руки в действии. А жалкая шлюшка перед ним не более, чем третьесортное развлечение, которое под конец явно короткого допроса можно просто грубо трахнуть. Раз уж пленники так не подкованы информативно, пусть используют на максимум свои дырки.

— Вас выпроваживают солдаты, — подбирая слова на корейском, заговорил вновь бывший Рейсх, чуть нажимая острием под ключицей. Омежка распахнул глаза, нервно сглотнул и обратился во внимание, словно пытаясь заработать расположение им. — С наставлениями, примерным планом дальнейших действий, просьбой наблюдать за какими-то знаками с фронта. Верно?

— Я не знаю! — юноша в подтверждение своих слов активно помотал головой и, заметив, как кинжал медленно стал перемещаться к горлу, торопливо добавил. — Я никогда не говорил с солдатами, загружающими нас в автобус. Только в госпитале!

Альфа поморщился от неприятных восклицаний и чуть нажал лезвием, наблюдая за тем, как вязкая и темно-алая кровь жалкими каплями покатилась по тонкой шее. Такую свернуть — неземное удовольствие. Мужчина облизнул губы и отстраненно поинтересовался:

— Госпитале? Что говорили там?

— Только о своих жалобах.

— И ничего про фронт? Про неудачи? Про ужасных военачальников?

— Я почти не общаюсь с солдатами, я только обрабатываю и перебинтовываю раны.

Чонгук недоверчиво усмехнулся и наклонился к лицу омеги, упираясь холодным острием в скулу и недобро блестя глазами.

— Интересно получается. С провожающими не общаешься, с раненными не общаешься. Отродье решило построить из себя преданного родине?

Японец плавно провел лезвием по скуле, вжимая его в тонкую кожу, оставляя глубокий порез под болезненный скулеж и глухие всхлипы. Неужели шавки способны поломаться?

— Я боюсь слушать о событиях, — залепетал юноша, съежившись на стуле и зажмурившись, будто альфа прямо сейчас мог выколоть ему глаз. — О событиях… на поле боя… поэтому я быстро делаю свою работу и ухожу! — он ощутил, как лезвие скользнуло к уху, и громко и напряженно воскликнул. — Ким Тэхён! Он общался в этот раз с провожающим, я видел! И он всегда в больнице узнает у солдат побольше, потому что волнуется об отце!

Чонгук отнял руку и отложил кинжал на стол, небрежно вытирая кровь с чужой скулы и слизывая ее с подушечек пальцев. Мерзкая. У этого омеги изрядно омерзительная кровь. Мужчина протянул руки за спинку стула, развязывая узел и наблюдая за тем, как веревки ослабленными путами сползли на пол. Парень выпрямился и неуверенно сдвинулся вперед, сидя теперь только на краешке стула, с надеждой поглядывая в сторону двери, ожидая, когда его выведут отсюда. Уж лучше в комнате с трупами товарищей, чем с этим пугающим на инстинктивном уровне монстром.

— Ким Тэхён? — хрипловато спросил после длительного молчания Чон, он замер меньше, чем в полуметре от омеги, и не спешил обеспечить пространством и отпустить вон.

— Он прыгнул на вас сегодня утром, — осторожно напомнил юноша. А в ответ получил легкую улыбку. Ужасающую и не сулящую ничего хорошего.

— Можешь идти, тебя проведут обратно, — альфа посторонился и выразительно кивнул на дверь.

— Спасибо, господин, — быстро, пытаясь угодить их палачу, протараторил парень, вскочил и метнулся ошпаренной птицей к двери, выпускающей на сомнительную волю.

За спиной с жутким грохотом рухнул стул, тяжелые шаги еле слышно раздались за спиной и, как только он схватился дрожащими пальцами за ручку двери, нагнавший его мужчина сжал пальцами затылок и приложил лбом о нее. Перед глазами на краткий миг появились звездочки, из приоткрытых губ вырвалось непонимающее оханье, в ответ на которое он снова оказался впечатан головой в дверь.

— Я зря потратил свое время, компенсируй это.

— Я н-не…

Чонгук повел ладонь дальше и сжал пальцами глотку, заставляя суку под ним заткнуться, судорожно хватая ртом воздух. Эти беспомощные омеги готовы не только предать сражающихся альф, которые то и дело направляют их из города в город, чтоб не пострадали. Нет, на этом их предательство не заканчивается. Они сдают друг друга, чтобы спасти свою жалкую шкуру.

Мужчина раздвинул коленом ноги омеги, свободной рукой нажимая с силой на поясницу и заставляя парня прогнуться в ней, податься корпусом вперед и выпятить задницу. Он рывком сорвал шорты и боксеры с омеги, оголяя ягодицы, наотмашь шлепая по одной из них, вынуждая парня дернуться, всхлипнуть сдавленно. На тыльную сторону ладони капнуло что-то горячее и, прислушавшись, Чонгук понял, что парень под ним принялся глухо плакать. Узкие дорожки слез виднелись на бледных щеках, юноша подрагивал, судорожно втягивал носом воздух, приоткрыл губы. Альфе плевать на тихие завывания и на дрожащее тельце, он проникает с трудом в сжатое колечко мышц двумя пальцами, упорно растягивая, потому что не желает натереть член из-за чужой сухости и узости. Приятно вдалбливаться в узкую дырку, если на худой конец из той сочится смазка, хотя порвать ноющего омежку привлекательная перспектива.

Парень напрягся, сжал внутри пальцы сильнее из-за болезненных и дискомфортных ощущений, и Чонгук переместил ладонь с поясницы на бедро, стискивая то грубыми пальцами, насаживая омегу на свои пальцы, вырывая сдавленный полувскрик. С хваткой на горле не поорешь, глупый мальчишка сам делает себе больнее, так реагируя на вторжение внутрь. Чон развел пальцы на подобие ножниц, сложил и снова развел внутри, толкаясь ими как можно глубже, добавляя третий. Ослабил сжатие на глотке и заполучил надрывный возглас. Омега ткнулся носом в дверь, царапая ее короткими ногтями, подался вперед, попытался избежать проникновения и зарыдал, вздрагивая всем телом, когда за это Чонгук разбил его хрупкий нос мощным ударом лицом об дверь, в которую он утыкался в поисках спасения.

Парень взвыл, металлический привкус крови почувствовался на искусанных губах и кончике языка, теплые алые струйки, очерчивая аккуратные губы, потекли к подбородку, нос отзывался пульсирующей нестерпимой болью. Японец тем временем приставил головку члена к его анусу и вошел грубым и резким толчком сразу наполовину, замер, прошипел сквозь зубы что-то на немецком и следующим движением бедер погрузился внутрь до упора. Омега заскулил, ободрал подушечки пальцев о поверхность двери, утер ребром ладони кровь и слезы, размазав те лишь сильнее по лицу. Поясница отзывалась тянущим неприятным ощущением, от резких и рваных толчков подкашивались разведенные ноги, между лопатками от склоненного положения начинало неприятно ныть, вдоль позвоночника отзывалось напряжением. Чонгук вбивался яростно, быстро, глубоко, то почти полностью покидая растянутую дырку, оставляя погруженной лишь головку члена, то вбиваясь до самого основания.

Чонгук вплел пальцы в светлые пряди волос на затылке, заставляя юношу разогнуться, и всем телом припечатал его к двери, втрахивая в нее так, будто желал выбить из тела дух или прибить его к ней вместо картины. Омега болезненно простонал, кусая губы и прижимаясь щекой к двери. Он не чувствовал ничего, кроме неприятного трения члена внутри, бьющей тревогу поясницы и режущую боль в низу живота при каждом толчке. Из-за активного вбивания позабылся разбитый нос, кровь под которым подсохла вместе с дорожками слез на щеках. Во взгляде омеги не отражались уже ни боль, ни страх, ни отчаяние. Одна лишь опустошенность и безразличие к происходящему. Он сломался под зверем, сдался, как и все остальные до него. Все, кого пытал Чонгук или трахал в Гестапо, рано или поздно ломались. И «рано» в его практике наблюдалось чаще всего. Сломанные куклы падали у его ног ненужным хламом, этот омега — не исключение.

Мужчина вышел, кончив обильно на поясницу, распахнул несчастную дверь, которой юноше прилетело по щеке. Чон не дал ему и отступить, а потому омега, ослабев и физически, и морально, от очередного удара, рухнул на пол, затылком приложившись о носки чужих ботинок и ударившись копчиком. Парень посмотрел снизу вверх на ухмыляющегося холодно Чонгука, сломленный и разбитый, с запекшейся на губах и подбородке кровью, со слипшимися ресницами и красными от слез глазами.

— Лизни. Понравится, — равнодушно кивнул Чон, как бы предлагая. Но омега воспринял это как приказ, сжался испуганно, быстро повернул голову и лизнул носок ботинка пару раз. Снова расплакался, подсознательно понимая собственное унижение, и принялся слизывать капли слез. Альфа брезгливо поморщился и отступил, схватил за плечо, рывком поднял на ноги и вытолкал за дверь к двум поджидающим солдатам. — Он покажет вам парня, приведете мне его, — пояснил он на японском подчиненным и произнес уже на корейском. — Покажешь им Тэхёна.

Омега коротко и еле заметно кивнул, один из японских солдатов подхватил его грубо за локоть, ускоренным шагом прошел до комнаты за железной дверью, распахнул ее. Тьма шевельнулась испуганно, не грозясь нахлынуть — нет, отступая. В пространство, которое заполнилось светом, не попало ни одного омеги, но свет коридора осветил их лица. Другой сопровождающий солдат извлек свечку и зажигалку, зажег, занес в комнату, заставляя пленных на его пути раступиться, и поставил на подоконник у маленького окошка.

— Сюда надо принести стол, — кивнул товарищу, прошел к порогу и выжидающе уставился на парня, слегка пнув его по лодыжке. — Эй!

Омега вздрогнул, напряженно вгляделся в темноту, подошел ближе, заслышал шорох и знакомое, джиново: «Тэхён, черт тебя дери, успокойся!». Вгляделся и показал пальцем на удерживаемого Сокджином омегу, после чего обессиленно осел на пол, обнимая колени и сотрясаясь от слез. Кто-то невесомо коснулся его плеча, настороженно глянул на солдат и едва заметно придвинулся. Тэхёна вырвали из объятий Сокджина, вывели и закрыли комнату на замок. Менее, чем через минуту, вырывающийся и плюющийся проклятьями парень, был затолкан в комнату бывшего Рейсха так же, как ранее другой пленный.

— Эй, вы! Я вам руки оборву и в задницу затолкаю! Только откройте дверь и…

— Хуже жалких и беспомощных омег только омеги-показушники, — послышался знакомый, так быстро ставший ненавистным голос. — Мне птичка донесла, что ты в курсе о планах солдат. Некоторых, конечно же. Рвешься на фронт? Подохнуть ради глупого героизма еще отвратнее.

Тэхён обернулся, напрягаясь всем телом, подаваясь вперед, узнавая лицо японца, который сегодня возомнил себя палачом и приказал пристрелить больше половины его товарищей, и рванулся вперед. В карих глазах полыхнула неподдельная ненависть. Он понимал, что это абсурд — бросаться на взрослого альфу, не пройдя полноценной подготовки солдата, с кулаками. Но каждый отходит от потери по своему. Пока одни плачут в углу, обнимая колени и сжимаясь от страха, у Тэхёна напрочь выбивает остатки рассудка. Придушить, ударить хоть малейшим образом, отыгрываться за каждую жизнь шаг за шагом, подобраться так близко, чтобы отнять. Планы? Этот ублюдок сказал про какие-то планы?

— О да, я в курсе, — делая выпад вперед и целясь точно в живот, прошипел Ким, — но тебе и этих планов не скажу.

— Самоуверенно, — насмешливо обронил Чонгук. Картина и правда забавная: хрупкий на вид и такой утонченный, изящный омега с дико горящими глазами бросается на крепкого и опытного солдата. Чон перехватил тонкое запястье, заломил руку за спину и ударил коленом Тэхёна в живот, заставляя согнуться пополам и фыркнуть от неприятной тянущей боли в плече, а следом закашляться от удара коленом. — Вот сейчас и посмотрим. Скот он и есть скот.

Альфа толкнул пленного в спину, и тот с глухим стуком упал на пол, разминая руку, переворачиваясь было набок, как мужчина уселся сверху, придавливая весом своего тела. Чон перехватил тонкие запястья вместе, впечатал их в дощатый пол над головой омеги. Тэхён заерзал, принимаясь осыпать проклятьями, однако внезапно смолк. Поначалу мужчина подумал, что дело в блеснувшем в свободной руке лезвии кинжала, а потом заметил, как наглый мальчишка собирает во рту слюну. Пара секунд и смачный плевок летит примерно в лицо, но слишком слабо, из-за вжимаемых рук не приподняться даже чуть-чуть, потому попадает в плечо. Ким не расстроился, усмехнулся самодовольно и явно напрягся только тогда, когда лезвие коснулось щеки.

— Убери свои грязные руки, дьявольское отродье.

— Грязная здесь только ты, шлюха.

Чонгук не жалел, резким движением полоснул щеку, оставляя на медовой коже тонкий и такой же изящный, как омега под ним, порез. Кровь собралась меж краев раны медленно, виднеясь маленькими каплями, прежде чем потекла тонкими струйками вниз. Красиво. Тэхён дернулся всем телом, не от боли, напротив, попытался освободиться от хватки, но соотношения сил были неравны.

— Сам ты шлюха, — брезгливо, как ранее неохотно выплевывал слова в сторону предыдущего омеги, словно бы видел в том мусор, вымолвил Тэхён. И снова плевок. Уже в шею. Меткий маленький ублюдок.

Тэхён смотрел на него так, будто не чувствовал пульсирующей и обжигающей боли, пронзающей щеку. Будто не боялся его холодного и непроницаемого взгляда — Чонгук не терял контроль, несмотря на заполученные плевки и грубые слова, только внутренне распалялся сильнее, давненько не было такой занимательно добычи — и все вырывался. И Чон по глазам читал: он не убежать хочет, а врезать ему так, чтоб звездочки у альфы в глазах появились, чтоб у самого костяшки заныли от хлесткого и жесткого удара, чтоб губу разбить. Опрокинуть, сжать блядски тонкими и длинными, нежными пальцами так чертовски грубо его горло. Чон перевел взор на пальцы, короткие ногти которых вжимались с силой в ладонь, оставляя следы-полумесяцы. О да, хочет вцепиться. Лишить кислорода. Убить. Только вот длительный это порыв или шок потери? Пес его знает, но у Чонгука от такой наглости, чрезмерной уверенности и отсутствия страха рвет крышу. Зверь внутри жаждет крови этого омеги. И Чон дает ему ее.

Лезвие обжигает холодом чуть выше ключиц, пульсирующая боль мгновенно оповещает о новом, более глубоком порезе. Тэхён болезненно шипит, стискивает зубы, ежится и испепеляет взглядом. Запястья ноют от попыток вырваться, широкая и сильная ладонь альфы на каждый порыв сжимает их только сильнее, сковывая не хуже цепей.

— Какой план ваших солдат связан с перемещением? Куда вы направлялись и почему?

— Пошел к черту, ублюдок!

Чонгук наклонился, прижался губами к новой ране, собрал языком капельки крови. Приятный вкус, яркий, четко-металлический. Для него даже сладковатый, непорочный. Чон скользнул языком меж краев пореза, расширяя их, проникая кончиком в рану, доставляя большую боль. Привкус чужой и такой вкусной крови обволок язык, в голове на миг помутилось, а пленник под ним наконец болезненно выдохнул, промычав и поморщившись от боли, вжался в пол, дернулся. Мужчина отстранился и, глядя в глаза цвета карамели напротив, неторопливо и в неподдельном наслаждении собрал языком кровь омеги со своих губ.

— Я спрошу тебя еще раз: в связи с каким планом действий вас, блядей, переселили и куда? Ты знаешь это. В двух словах, в общих чертах, но знаешь.

Тэхён натянуто усмехнулся и произнес одними губами:

— Что? Ты так тихо говоришь. Не слышу.

Чонгук хмыкнул насмешливо, швырнул кинжал в дальний угол, резко встал и пнул от души парня в бок. Ким промычал что-то нечленораздельное сквозь стиснутые зубы, перевернулся на нетронутый бок и попробовал приподняться. Мужчина, глядя на него с чувством собственного превосходства сверху вниз, не позволил. Еще пинок, сильнее, размашистее, в живот. Омега закашлялся, сгибаясь пополам и обнимая себя в попытке прикрыться и приглушить боль касанием собственных рук.

— Мне испинать тебя до полусмерти? Делать так каждый день? — с ледяным безразличием поинтересовался Чонгук, глядя на Тэхёна так, что любой другой бы сжался в комок и пристыженно опустил голову, дрожа от страха. Взглядом человека, у которого большой опыт по работе с пленными в Гестапо. Взгляд бывшего Рейсха, от вида которого у самых хилых солдат тряслись поджилки, у самых отважных и закаленных — в глазах светилась ненависть, а душа сгорала от желания убить. Но присмиревший в эмоциях Тэхён, пыл которого перебили порезы и пинки, и взор стал яснее, не опустил головы, не смотрел с испугом. Глядел прямо, кусал губы от боли, что также сияла в глазах, не плакал и не сжимался. Терпел.

Чонгук вздернул омегу с пола за шиворот футболки, парень собирался схватить его за запястья, царапая те ногтями, но прежде чем сделал что-либо, был откинут на полметра обратно на пол, о который сильно стукнулся затылком. Альфа возвысился над ним и поставил ногу на грудь.

— Стоит ли мне сломать твои ребра? С врачами напряг. Латать пленных так тяжко, а ты живой полезнее пока.

— Можешь меня убить, труп тебе ничего не расскажет, — прохрипел Тэхён.

— Скучное предложение для шлюхи, которая обязана развлекать.

Мужчина переместил ногу на горло, осторожно нажимая. Он привык использовать полную силу, но в данном случае это бы точно привело к неминуемой смерти. А судя по тому, что перепуганный омега до него выложил все на духу, знал что-то лишь этот паршивец, что не желал поддаваться. Эмоции поутихли, так чего же теперь? Хваленая омежья гордость? Сломать такую недолго, еще день-два развлечений. Корейцы уж точно не думали, что их омег перехватят по пути в более дальний и захудалый городок, но направили не так уж и далеко. Незначительный сдвиг позиций, а учитывая расстояние от места их отправления до поля боя… скорее обеспечение спасения. Значит, кто-то донес, что собираются бомбить города в тылу.

Или враг обратился к высшим силам, экстрасенсам и логике. Японец ухмыльнулся подобного рода мыслям.

— Не надумал пропеть весточку, птичка? Хватит тратить мое время.

Чонгук переставил ногу обратно на грудь, возвращая способность говорить и дышать, а после лениво подпнул омегу носком ботинка. Юноша схватил его рукой за лодыжку, резко подвинулся в противоположную сторону и потянул на себя. Альфа покачнулся, но не упал, наступил опорной ногой на руку парня, вырывая сдавленное мычание, и с легкостью высвободил себя из пут.

— Ну когда же вы, омеги, поймете, — Чон наклонился и схватил Тэхёна за волосы, путая пальцы в прядях, и потянул его за собой к углу комнаты, заставляя едва не на коленях ползти. Слишком сильная хватка и быстрый шаг, чтоб успеть подняться на ноги, — что ломаться вам не к лицу. Природа приказала вам по жизни, — Чонгук приподнял юношу выше, замирая у чего-то с железными стойкими ножками. Так, чтоб светлая макушка была на уровне невысокого стального столика, — раздвигать ноги перед сильными и властными. Во всех ситуациях. Вас ебет сама жизнь, так облегчите ее, — мужчина оттянул голову Тэхёна за волосы назад, а затем со всей силы приложил его лбом о край стола, — встав на колени.

У юноши перед глазами потемнело, вместе с тьмой болезненно запульсировали круги. Дикая и невыносимая, острая и разрывающая боль ударила по вискам. Омега и вскрикнуть не успел, как сознание отключилось и он беспомощно сполз под столик, как через слой ваты ощущая ноющие от пинков бока и живот, и еще горящие порезы на чувствительной коже. Особенно на шее пылал невыносимо, жарким пламенем. От мощного удара и убегающего сознания Киму даже померещилось, что ему поставили клеймо.

— Унесите его, приводите ко мне каждый день в то же время, — с минуты две пронаблюдав за растянувшимся и расслабленным телом самоуверенного омеги, громко заявил Чонгук. Дверь отворилась, подчиненный почтительно кивнул, быстро приблизился к обмякшему телу Тэхёна, подхватил с легкостью на руки и удалился, чтобы вернуть его к остальным пленным.

Альфа лениво потянулся, обошел массивный стол и опустился на свой стул, откинувшись на спинку, закинув ногу на ногу и прикрыв глаза. Занятный экземпляр этот омега. Осталось только проверить будет ли все идти по отработанной схеме: показная ненависть, самоуверенность, выпады, гордость, смиренность, подавление воли, страх и подчинение. Выгоднее было бы, чтоб юноша сломался, поделился малой, но значительной информацией — на войне, как говорится, все средства хороши, — но с другой стороны, зверю внутри Чона хотелось большего, чем сломленной гордости через пару дней. Какое-то время фронт для него недоступен. Недолго, но неприятно-томительно, чтобы терпеть. Нет пленных солдат, которые волей и характером крепче и интереснее легко сдающихся омег. И между планированием хода событий и наступлений, по вечерам было бы неплохо развлекаться пытками над строптивым омегой. Стоило бы достать вещи поинтереснее кинжала, если так продолжится, то придется войти во вкус.

— И все же. Как они узнали о том, что мы планируем бомбить города в их тылу? — задумчиво произнес Чонгук, сжимая пальцы в кулаки. — И в каком же полку засела крыса? Нужно отправить вести начальству, доложить об отосланных и перехваченных омегах, — мужчина расплылся в довольной усмешке. — Корейцы зашевелились, грядет веселье.