Никто не осмелился заговорить с Тэхёном, когда его втолкнул в комнату крепкий альфа, мгновенно скрывшись с поля зрения. Большинству, честно говоря, было вовсе не до этого — согнувшись на своих кроватях в три погибели, омеги прятались под одеялами или лежали лицом в подушку, некоторые приглушённо всхлипывали и плечи их заметно подрагивали. Стыд, боль и унижение стойко поселились в сердцах пленных после «щедрого» ужина, но добивала их не сколько разбитая вдребезги гордость, сколько осознание, что если до штаба чудом не доберутся корейские войска, их в буквальном смысле затрахают до смерти. Единственное, чем они могут себе помочь — в следующий раз, оказавшись на кухне, просто всадить нож в горло и захлебнуться кровью, чтоб не проходить через ежедневные мучения.

Джин не тревожил Тэхёна до утра, половину ночи прислушиваясь к нему, но парнишка не издал ни звука. Он не плакал, не скрипел зубами, не злился. Создавалось впечатление, что того и вовсе в комнате не было. Юнги выглядел едва ли лучше вечно нарывающегося младшего — он впал в прострацию после случившегося. Хосок до него так и не добрался, но странные слова Чимина не шли из головы. Неужели его действительно обдурили и запудрили мозги, чтобы он лишний раз не вырывался? А если и нет, разве мог он поделиться ненадёжной информацией с остальными? Да и если что-то пойдет не так… Этой потери никто из выживших не вынесет.

Тэхён лежал примерно в том же состоянии. Ему хотелось плакать: от того, что потерял «лицо» перед Джиханом, что покорно лег под Чонгука, что из-за его бесполезной тушки славному солдату придется страдать хлеще, чем если бы Тэхён никогда не познакомился с Рейсхом, не привлек внимание, а просто сразу встал на колени, как и остальные.

Юнги был прав. Кому станет легче от его трепыханий? Гордость в самом деле спасет их? Позволит продержаться дольше? Или принесет больше проблем?

Ким покачал головой. «Нет-нет, если сдамся сейчас, то проще правда наложить на себя руки. Я хотел на фронт, хотел доказать отцу, что на меня можно рассчитывать. Когда он вернётся… Нельзя его разочаровать», — отдернул себя от гнетущих мыслей юноша и поджал губы в тонкую линию.

Ему не давала покоя мысль о том, что Джихан, наверное, уже мертв. Он не мог поделиться этой болью ни с кем, ведь если омеги узнают, что корейского солдата пленили, пытали и убили — та толика надежды, оставшаяся после вчерашнего кошмара, истлеет подобно мотыльку, угодившему в пламя свечи. Он не выдержит всеобщей разбитости, он не сможет тащить на себе этот груз. Сколько ещё смертей придется пережить и увидеть? Чонгук не отстанет от него. Да, Ким не сомневается, что каждый раз, когда будет пойман очередной солдат, он будет там, в пыточной. Смотреть на ужасающе-кровавые картины, на чужую бескрайнюю жестокость. На то, как кто-то захлёбывается предсмертными криками.

Люди правда… Могут быть так жестоки?

— Тэхён, — негромко позвал Сокджин, не пытаясь подняться с кровати, лишь осторожно проверяя, проснулся ли младший.

— М?

Никто не видел его здесь, на втором ярусе, но мальчишка машинально растянул уголки губ в слабой улыбке и медленно поднялся. Все тело болело, как будто его пару десятков раз приложили об стену. Гематомы ныли, ребра болели при каждом вдохе, поясницу разрывало тянущей болью, а в горле до сих пор першило, тошнотворное ощущение на корне языка хотелось запить несколькими стаканами с водой, но надзиратели до сих пор не принесли ничего. Оно и неудивительно, вчера был большой пир. Кормить кого-то вроде них невыгодно, возможно, им предстоит есть в лучшем случае раз в день, если не в несколько.

— Больно?

Вопрос звучал глупо и жалко, но Тэхён почему-то улыбнулся ещё шире и спустился вниз, усаживаясь на край кровати Сокджина. Карамельный взгляд его потускнел, под глазами залегли темные круги, но слабые искорки продолжали сиять.

— Ни капельки, хён, — заверил младший и потянулся, неуловимо стиснув зубы от прошившей насквозь боли. — Кажется, грозный командир вымотался и потерял все силы, пока толкал грозные речи.

Старший невольно улыбнулся, он едва ли верил в речи Тэхёна, но те явно слегка приободрили проснувшихся омег — никто не смог удержаться от тихого смешка. Было бы просто бесчеловечно вот так публично прервать потуги младшего, стоивших немалых усилий, дать затрещину и попросить наконец выплакаться и прокричаться.

— Такада принес немного лекарств, чтоб обработать раны.

Джин тактично умолчал о том, что дары были преподнесены со словами «будет печально, если вы, хлипкие корейские омежки, откинетесь так рано, не доставив толком удовольствия», и добавил:

— Снимай юкату, я помогу…

— Не нужно, — неожиданно резко произнес младший Ким. — Я в порядке, будет глупо зря растратить лекарства. Вы же не думаете, что они станут охотно тратить на нас ресурсы? Используйте при необходимости.

Сокджин никак не мог понять, пытался их солнечный мальчик скрыть свое тело или давал дельный, не лишенный логики совет, но он совершенно точно был уверен, что если кому и нужны лекарства, так это Тэхёну. Никто из омег не нарывался на драки, а как только их попытки дать отпор пресекли вчера, практически никто не осмелился трепыхаться. Так что незначительные синяки от цепкой хватки и следы укусов вполне легко можно было пережить. А Тэхён… Взгляд старшего вдруг остановился на одном из порезов на шее. Разве тот не выглядел иначе? Ощущение, что кто-то обновил его.

Страшная догадка поразила сознание. Однако, не успел омега потянуться вперёд, рассмотреть поближе и спросить о случившемся, как дверь распахнулась. Провалившийся куда-то с самого утра Такада Кента возник на пороге и сухо произнес на ломаном корейском:

— На кухню. А ты, — кивок на «закадычного друга», — со мной.

Судя по всему, их надзиратель нашел разговорник и быстро устроил пару самых распространенных фраз, чтоб если и не понимать их речь, то хотя бы без лишней мороки раздавать распоряжения.

— Погодите, так рано? — встрепенулся Сокджин. — Ваш командир изменил время?

Такада терпеливо вздохнул, как некстати этот омега перешёл на японский.

— Слишком много вопросов, — сухое и равнодушное. — Вы же не думали, что здесь санаторий и с вами будут считаться? Если командиру будет угодно — он не выйдет из его покоев вообще. Да и есть ли разница? Кроме готовки и стирки у вас здесь дел нет.

Возмущенный Тэхён собирался было воскликнуть «мы вам что, бесплатная рабочая сила?», пока вдруг не вспомнил, что они пленники и этот вопрос бы выставил его наивным дураком, не знающим жизни. Вздохнув и поднявшись на ноги, он приблизился к надзирателю и поплелся за ним, даже не удостоив Сокджина взглядом. Другой подошедший охранник громко присвистнул, привлекая внимание и направляясь в сторону кухни. Сонные и потрёпанные омеги, что-то бормоча себе под нос, бессильно пошли следом. Лишь только Джин замедлился, глядя в спину уходящему младшему и тяжело вздыхая. Душу его обуяло беспокойство. Даже если младший не станет нарываться, такие частые визиты либо не оставят на нем живого места, либо просто убьют.

— Переживаешь о нем, когда нужно думать о своей шкуре? — послышался рядом охрипший голос Юнги. Самый старший из них выглядел так, словно вот-вот испустит дух. Бледный, безучастный, с пустым взглядом он больше походил на привидение, которое стремилось слиться со стенами, оставив после себя только морозный ветерок.

— Если мы все будем думать только о себе, как скоро нас перестреляют по одиночке, Юнги-я? — невесело хмыкнул Ким. — Если решим бежать, то только у толпы будет шанс хоть на что-нибудь.

— У вооруженной толпы, — веско подметил Мин и кивнул в сторону уходящей шеренги омег, как бы говоря, что им не рекомендуется задерживаться и привлекать лишнее внимание к своей персоне, пока они не повторили участь Тэхёна. — Но только у нашего солнечного мальчика дороги пролегают через весь штаб. Думаешь, он любезно соблазнит командира и вынесет нам оружие?

Сокджин не успел найтись с ответом, заметив впереди широкоплечую и мрачную фигуру, спешно ткнув Юнги в бок локтем.

— Я думаю, тебе стоит быть потише.

Юнги нахмурился и перевел непонимающим взгляд вперёд, малейшие краски схлынули с его лица. Чон Хосок, правая рука бывшего Рейсха, с хищной ухмылкой стоял посреди коридора. Пленники, вжав головы в плечи, прибавили шаг, чтобы обойти его; некоторые невольно нервно сглотнули.

— Так что, Юнги-я, хочешь быть сам за себя? — тихо спросил напоследок Сокджин и прибавил шаг, нагоняя процессию. Этот гость точно не к нему.

***

Дверь отворилась, и перед вошедшим предстала следующая картина: Джихан валялся на полу, на опрокинутом стуле, его руки были в бесчисленных порезах, штанины пропитались кровью, губы и нос были разбиты. Он выглядел куда более живым, чем представлялось Тэхёну. Напротив, за скромным столиком у стены, скрестив ноги и прикрыв глаза, сидел Чонгук — если присмотреться, можно было заметить, что костяшки мужчины разбиты в кровь. Юноша напряжённо оглянулся, но орудия пыток, скинутые минувшим вечером со стола, так и остались лежать на полу. Он что, просто бил его до потери сознания?

— А, птичка, — Чонгук вышел из какого-то своего транса и окинул взглядом вошедшего. От его голоса вздрогнул Джихан, с трудом приподняв голову, пытаясь сфокусировать расплывающийся взгляд на омеге.

Тэхён непроизвольно сделал пару шагов назад, во взоре его мелькнул страх. Он никак не мог понять, к чему его позвали так скоро, что на сей раз пришло в голову этому больному извращенцу?

— Тебе грустно? Можешь подойти к нему, — лениво отмахнулся альфа, лицо его ничего не выражало и из-за того мотивы поступков понять было попросту невозможно.

Тэхён не стал копаться в этом и отказываться от возможности помочь тому, кто оказался в таком положении, пытаясь их спасти, потому бросился вперёд встревоженной птицей, поднимая с трудом стул и склоняясь над Джиханом, аккуратно утирая кровь с его лица рукавом юкаты, словно вовсе не брезгуя тем фактом, что это единственная оставшаяся у него одежда. Пальцы омеги едва заметно дрожали, но он, словно бы лицо свело, продолжал ободряюще улыбаться. Прекрасно понимая, что ничем не может помочь. Даже будь у него лекарства, обработай он каждую рану на чужом теле — стоит командиру захотеть и он пустит пулю в лоб корейскому солдату, не двинувшись с места.

— Больно? — осипшим голосом поинтересовался альфа, его затуманенный взор скользнул вниз.

Тэхён замер, улыбка застыла на его губах. Почему все сегодня задают этот вопрос? Что они хотят услышать от него? Правду?

Да, невыносимо больно, словно каждую клеточку тела пронзило током. Эта боль прошивает насквозь при каждом вдохе и шаге, сковывает движения, пульсирует. От нее нет выхода и нет спасения. Какое положение не прими — хочется выть и на стену лезть, как воробышек, которому кошка ободрала перья, и он отчаянно пытается взлететь, пока ему не откусили голову.

Больно. Больно. Так больно.

И обидно. Ненависть и отчаяние разъедают душу подобно тлеющему пламени, который после себя оставит лишь пепел. Одно дуновение ветра — и наступит блаженное ни-че-го. Тогда он будет спасён? Тогда груз ответственности за чужие жизни останется позади?

— Ни капельки, — бойко выпалил юноша и в подтверждение своих слов активно покачал головой. — Как ты мог такое подумать? Я же готовился к битве на фронте! Мне не может быть больно из-за таких пустяков.

Джихан протянул окровавленную ладонь к чужому лицу, насколько хватало длины цепей, и провел огрубевшими пальцами по нежной щеке — осторожно и трепетно, стараясь не задеть порез, оставляя кровавый след на медовой коже. Тэхён с трудом удержался, чтобы не вздрогнуть — хватило пары дней, чтоб привыкнуть к избиениям и не ждать ничего хорошего.

— Вот как… Тогда мы лишились отличного солдата. Глупое правило у нас выдумали, верно?

Послышался слабый и короткий смех.

Чонгук почувствовал себя грязным, глядя на эту псевдо-идиллию. Он не знал, от чего его тошнило больше: от корейского солдата, который почему-то находил утешение в одной жалкой и маленькой фигуре, или от того, что эта самая фигура умудрялась так убедительно изображать силу и счастье, когда ей почти свернули шею, что можно было ослепнуть?

Тэхён как гребаная ходячая надежда в сердцах всех, кто оказывается пленен в их штабе. Его за два дня избили, унизили, изнасиловали и растоптали, а он продолжал ползать, как надоедливый живучий таракан. Ему стоило бы вспороть горло, чтоб увидеть наконец, как угасает вера в карамельных глазах, а следом за ней — во взглядах всех корейских выродков.

Но нет, Чонгук не хотел погасить пламя чужого сердца смертью. Тэхён пройдет через ад, опустится на колени сам и будет молить его о пощаде. И голос его будет сквозить отчаянием, а из глаз литься горькие слезы. Тогда бывший Рейсх будет удовлетворен, тогда он насытится вдоволь очередной загубленной жизнью. Тогда никто больше из жалких шлюх не будет смотреть на него с вызовом, будто считая, что они имеют право существовать с ними на равных.

Мужчина подошёл со спины столь бесшумно, что Ким чуть не вскрикнул, когда тот вплел пальцы в пряди пшеничных волос и оттянул рывком назад, разворачивая к себе лицом. Замешательство сменилось неприязнью, юноша привычно встрепенулся, пусть сил у него почти не осталось после безумных и суматошный дней.

— Что, жалость замучила, птичка? К нему или к своей участи? — пальцы сильнее сжали волосы на затылке, заставляя младшего зашипеть. — Может, подаришь ему предсмертный поцелуй, а? Или минет? Ты ведь так ему нравишься.

Ледяная неприязнь, что столь явно ощущалась на коже, стремительно переменилась на удивление, вызвав у Чонгука тихую усмешку. Тем не менее, омега в его руках даже не выказал желания обернуться и посмотреть в глаза тому, кому якобы нравится. И это, казалось, вовсе рассмешило Рейсха.

— Не хочешь? Где же твоя жертвенность? Как же дать то малое, что в твоих силах?

— Хватит манипулировать мной! — воскликнул Тэхён, из последних сил толкнув Чонгука в грудь, пошатнувшись от собственных же действий и чуть не упав. Он не спал этой ночью, события сильно сказались на мальчишке и то, что он не рухнул как подкошенный — уже достижение. — Что ты прицепился ко мне, а? Что ты хочешь? Убить меня? Убей, давай, вспори мне брюхо, вытащи мои внутренности и скорми кому-нибудь! — вместо долгожданного отчаяния в голосе послышалась только звенящая ненависть. — Ты уже поставил меня на колени, уже трахнул. Думаешь, будет так же приятно в следующие разы? Разве не получил все, что хотел? Даже блядские стоны — и те услышал. Что, что, что, черт возьми, тебе ещё от меня нужно? — от гневной тирады омега аж запыхался, воздуха в лёгких не хватало, слов не находилось, он не замечал, как переходил с корейского на японский и обратно несколько раз. — Душу мою извлечь хочешь? Сжечь? Уж извини, что нет таких инструментов!

Тэхён не мог заплакать и закричать, не мог показать боль и отчаяние, страх и сомнения, потому мог только замещать все клокочущей в горле ненавистью, изливая на своего истязателя, молчаливо вслушивающегося в его речь.

Глаза цвета патоки были холодны и бездушны, словно у Чонгука в самом деле не было сердца и ничего у него внутри не билось, разгоняя кровь по венам. Он стоял, безучастный и непоколебимый, как самая настоящая скала, и Тэхёна это злило все больше.

— Неужели в тебе правда не осталось ничего от человека?! — сжав пальцы в кулаки, омега выступил вперёд, бессильно ударив чужую грудь и низко опустив голову, прижимаясь лбом к плечу Рейсха. — Я не хочу верить, что можно быть настолько жестоким. Я не хочу верить, что можно ничего не чувствовать.

«Я не хочу верить, что кто-то точно так же возвышался над моим отцом, убивая его без капли сожаления».

С уст практически сорвалось жалобное «пожалуйста, не будь таким», но Тэхён вовремя пришел в чувства и до крови прикусил язык. Чонгук, так ожидавший этой фразы, замер и замолчал на томительную минуту. Отстранился, немного склоняясь, и обхватил бережно ладонями чужое лицо, глядя в большие и полные бесконечной надежды карамельные глаза. Тэхён как оленёнок, маленький и несмышленый, отказывающийся верить в то, что охотник убил его маму. Он смотрит в глаза бездушного убийцы, тщетно пытаясь найти отголоски чего-то светлого, и может только тонуть в холодной тьме, теряя себя.

— О, птичка, — голос Чона прозвучал сочувствующе, — я бы никогда не солгал тебе.

И эта фраза послужила ответом на невысказанное вслух «пожалуйста, скажи, что тебе не все равно».

Возможно, в глубине души у мужчины что-то слабо ёкнуло. И сердце сбилось с привычного ровного ритма. На долю секунды, неощутимую и мимолетную, не более. Чонгук отстранился и перевел взгляд на притихшего Джихана, который неотрывно смотрел на Тэхёна, и безжалостно произнес:

— Убей его. Точный выстрел в сердце и он не будет мучиться. Ради тебя, птичка, я позволю избежать пыток. В конце концов, мы не приступили к самому сладкому, я всего лишь немножко покромсал его. Разве это не величайшая щедрость? Если не убьешь, я перестану сдерживаться.

Тэхён отшатнулся и помотал головой.

— Нет? Хочешь, чтоб он страдал? Забавно, и ты читал мне нотации про жестокость… Ладно, — Рейсх вложил кинжал в ладонь Джихана, обхватил юношу за плечи и привлек почти вплотную, готовый лично насадить на острие в чужих руках. — Я даю тебе последний шанс. Убьешь эту шлюху — я дам тебе беспрепятственно уйти. К своим, на фронт. Сможешь передать собранные данные, заодно расскажешь, что у нас здесь тьма ваших драгоценных пленных. Как тебе? Информация и спасение стольких жизней в обмен на одну.

До сглотнул, пытаясь избавиться от металлического привкуса крови во рту, и усмехнулся. Чонгук был редкостным скотиной — он не только отлично пытал, но и безупречно играл на чувствах других, стремясь пробудить внутренних демонов и все потаённые желания. Столь грязные игры… Вот чего стоила японская армия.

Тэхён перед ним побледнел подобно полотну. Он не надеялся ни на что и в самом деле мыслил как истинный солдат — любому на месте Джихана было выгодно согласиться на такое предложение. Мало того, что выжить, так и привести спасение. Юноша зажмурился и весь сжался, как маленький комочек, видимо думая, что со спины Чонгук ничего не заметит, а Джихан смотрел на него и думал о том, что не может убить.

— После всех грязных игр, думаешь, я поверю? На войне все средства хороши. Ты убьешь его моими руками, потому что у самого кишка тонка. Меня прикончат твои люди, а если и выпустят, то когда мы придем — все пленные будут мертвы, а вы либо устроите ловушку, либо смените местоположение.

Джихан выпустил кинжал из рук и тот бы упал с глухим стуком на пол, если бы командир не поймал его прямо за лезвие, игнорируя боль в порезанной ладони, резко впечатывая Тэхёна в стену так, что у мальчишки вышибло воздух из лёгких, и вонзая острие прямо… В стену, в паре миллиметрах от чужого уха. Честное слово, у До сердце в пятки ушло и душа вознеслась прямиком к Богу на небеса — все случилось так быстро, что мужчина не сразу понял, что Чонгук «промахнулся». Ким судорожно закашлялся и согнулся бы, если бы его не придерживали за горло.

— Он до сих пор жив только потому, что его ожидает ад на земле. Раз вы оба пренебрегли моей щедростью, то ты, Тэхён, не выйдешь отсюда, пока он не сдохнет. Ведь сам выбрал для него такую участь.

***

Идя по темному коридору, омега четко слышал чужое дыхание за спиной и тяжёлые уверенные шаги. Его персональный палач будто намеренно создавал столько шума только для него; холодный пот прошиб перенапряженного пленника, заставляя тонкую ткань юкаты прилипнуть к спине. Чужая аура давила со всех сторон, что становилось невозможно сделать ни вдох, ни выдох. Наконец они достигли конца коридора и Хосок толкнул плечом дверь в свои покои, пропуская вперёд «гостя» и заходя следом. В полной темноте послышался вкрадчивый шепот и Юнги почувствовал, как холодное лезвие обожгло изгиб шеи.

— И что же тебе вчера такое сказал Чимин, а, куколка? Для хрупкого фарфора ты… Слишком цел.

Сердце Юнги болезненно сжалось.

«Он знает?»

«Действительно хочешь, чтобы каждый был сам за себя?», — прозвучал в голове голос Сокджина, а следом перед глазами возник полный желания жить и воодушевления взор Тэхёна. И только благодаря этому у Юнги не подкосились ноги, заставляя рухнуть на дощатый пол, как выброшенная из реки рыба, отчаянно бьющая по земле хвостом и пытающаяся выжить.

Хосок пугал, пугал ничуть не меньше Рейсха, и даже больше. Потому что если последнему было все равно на его серую и неприметную персону, отчаянно пытающуюся слиться с окружающей обстановкой, то первый замечал его вне зависимости от цветастой круговерти или суматохи вокруг. Юнги был уверен — Хосок бы заметил его, даже если бы омега был в силах стать прозрачным. Осознание этого холодило душу.

— Я ему не понравился, — как можно более равнодушно произнес Мин, сдерживаясь от того, чтобы не опустить взгляд. — Он сказал, что я бревно, с которым невозможно получить удовлетворение.

Хосок усмехнулся, внимательно оглядев в полутьме хрупкую и невысокую фигуру. Зажженные свечи отбрасывали отблески на бледную фарфоровую кожу, так причудливо и столь маняще. Мужчина потянул Юнги за запястье, опрокидывая на кровать, нависая сверху, легко развязывая косихими. Омега под ним не посмел дернуться, затаил дыхание, чувствуя, как тонкая ткань расходится в стороны, открывая обнаженное тело чужому взору.

— И впрямь не единого следа, — констатировал альфа, проводя ладонью по животу юноши. — Знаешь, Юнги-я, если бы меня не устроил куш, то он бы не выглядел так прекрасно. Зачем чему-то быть красивым и целым, если оно не способно удовлетворить? Тебе не кажется, что бесполезные вещи должны оказываться среди мусора?

Мин не шелохнулся, не попытался прикрыться, не вздрогнул от чужих обжигающих прикосновений. Тэхён выступил против Чонгука, чем это закончилось? Теми ежедневными и убивающими физически и морально свиданиями? Ким мог сколько угодно давить из себя улыбку, но Юнги видел, что плечи мальчишки опустились, что искорки в его глазах не такие яркие, а уголки губ порой предательски дрожат.

Его ломали. Ломали потому, что он на весь вражеский штаб светился своей решимостью.

И Юнги не хотел такой участи. Убьют ли его за пассивность или оставят в живых, есть ли разница? По крайней мере, его не будут ломать столь отчаянно и воодушевленно, упиваясь тем, как взор становится безжизненным.

Если Хосоку так противно от его бездействия — он будет бездействовать.

«Сблизься с Хосоком», — прозвучал в голове вкрадчивый голос Чимина, и сердце пропустило удар. Что происходило в этом штабе на самом деле? Кто был на их стороне и был ли? Может, Хосок корейский солдат под прикрытием и надо втереться к нему в доверие, чтобы доказать это и поспособствовать смерти? А может, именно Чимин — шпион корейской армии и ему нужны знания правой руки командующего?

Или они оба завязали замечательную игру с «плохим» и «хорошим» альфой, чтобы дать ему ложную надежду на спасение, а потом наблюдать, как земля уходит у него из-под ног от открывшейся правды.

Стоило ли ему бороться? Имело ли это смысл? Не проще ли всадить самолично нож себе в горло?

Лучше сдохнуть от собственных рук, чем жить так.

— Решил оттолкнуть меня молчанием?

Чон проявлял удивительное терпение, Юнги продолжал молчать, будто ему язык отрезали. Ладонь мужчины скользнула с живота ниже, кончики пальцев мимолетно коснулись головки члена, но не задержались на ней — опустились на внутреннюю сторону бедра. Мурашки предательски побежали по коже, выдавая омегу с головой, но он не покраснел и не встрепенулся, делая вид, словно реакция тела не меняет его позиции в отношении происходящего.

— Если думаешь, что прикинешься мертвым и я отстану от тебя, то тактика неверная, — стальные нотки зазвучали в голосе, не суля ничего хорошего.

— Если я тебе сдамся, что получу взамен? — наконец хрипло проговорил Юнги.

Хосок в легком удивлении приподнял брови, а после сощурился, склоняясь ниже и обжигая дыханием губы напротив:

— Мое покровительство.

***

— Вы, ребята, редкостные идиоты, — разминая пальцы, произнес Чонгук.

Командующий подошел ближе, небрежным и быстрым движением расстегивая ширинку на брюках пленника и стягивая их вниз, а после ухватил Тэхёна за шиворот и рывком потянул на себя. Мальчишка не удержался на ногах и рухнул на колени прямо перед Джиханом, удерживаемый за ворот юкаты как нашкодивший котенок. Бессонные ночи и борьба с дьяволом не могли не сказаться — физически у него точно не было сил выстоять прямо сейчас.

Чонгук усмехнулся и опустился на корточки за спиной у омеги, глядя снизу вверх на напрягшегося Джихана.

— Птичка, считаешь меня выродком, но думаешь, что он лучше?

Чужая ладонь потянулась вперед, косихими с шелестом скользнул на пол, юката, потеряв поддержку в виде пояса, открыла взору плененного альфы подтянутое юношеское тело. Вчера Тэхёна не били, потому гематом не добавилось, а старые даже выглядели чуточку лучше — впрочем, пускай тело и «подпортили», выглядел он до сих пор более чем возбуждающе.

Чонгук усмехнулся, заметив, как в глазах врага блеснул голод, и повел кончиками пальцев по выпирающим ребрам омеги, выводя одному ему ведомые узоры, другую ладонь опуская на шею, но не сжимая — придерживая. Губами мужчина обхватил мочку уха, прикрывая глаза, чувствуя, как тело в его руках едва уловимо подрагивает.

От страха или в предвкушении?

Джихан сглотнул и попытался отвести взгляд, в тот же миг услышав, как с искуссанных уст Тэхёна сорвался хриплый стон. У альфы перехватило дыхание, он жадно и шумно потянул носом воздух — аромат возбужденного омеги стал слишком ощутим в замкнутом и небольшом пространстве.

Чонгук толком ничего и не сделал, лишь подушечками пальцев обхватил затвердевшие от прохлады соски, а Тэхён уже вздумал своими стонами возбудить всех в четырех стенах. Впрочем, оно и к лучшему. Переместив ладонь с шеи на подбородок, Рейсх повернул голову юноши, заставляя обратить внимание на чужой стояк.

— У всех нас одни и те же инстинкты, только я опускаю момент с праведным спектаклем и сразу получаю желаемое, — насмешливо произнес Гук и подвинулся ближе, чтобы заглянуть в глаза юноши. — Отсосешь ему или поцелуешь меня, м? Последний выбор, птичка.

— Что я получу взамен? — осипшим голосом отозвался Тэхён, поднимая взгляд, и в карамельных глазах его впервые стала заметна неприкрытая усталость. — Ты сказал, что я выйду отсюда, только когда он умрет. Если… я поцелую тебя, ты можешь просто выстрелить в него и закончить все без пыток?

Чонгук хищно улыбнулся. Было кое-что, что он любил больше пыток — манипуляции, которые позволяли затянуть людей глубже во тьму. И Тэхён сделал первый шаг к краю пропасти — он предложил тот обмен, на который Рейсх дал бы добро, согласился на убийство. И пускай пуля в лоб — все еще помилование, но это не отменяет того факта, что руки Тэхёна пусть не по локоть, но окажутся в крови.

— Могу, — Чонгук равнодушно повел плечом, кинув короткий взгляд в сторону пленника. — Но тогда ты должен поцеловать меня так страстно, чтобы дыхание перехватило. Так, словно я смысл твоей жизни. Сможешь?

Тэхён поджал губы в тонкую линию.

— Ты не обязан этого делать, это не твоя война, — негромко отозвался Джихан, не в силах видеть, как солнечный мальчишка все глубже погружается в интриги Рейсха, как угасает его воля.

Ким не слушал его — или же делал вид? — и не смотрел в сторону корейского солдата, опустив голову. Минуло несколько томительных секунд, когда Чон шевельнулся, готовый приподняться и продолжить истязание уже другими методами.

— Я, — Тэхён вдруг обхватил ладонями его лицо, возвращая внимание к своей персоне, и выпалил прерывистое, — без ума от тебя.

Юноша подался вперед и Чонгук, прежде сидевший на корточках, упал на спину, обхватив ладонями тонкую талию. Губы Тэхёна коснулись его собственных, неумело, но очень жадно сминая, пальцами омега сжал его плечи. Альфа притянул хрупкое тело ближе, углубляя поцелуй, и Тэхён поддался, приоткрыл губы, позволяя чужому языку скользнуть дальше. Неожиданный сдавленный стон отозвался покалыванием на кончиках пальцев, Чонгук сделал рывок вперед и перевернулся, вжимая омегу в пол, чувствуя, как изящные ноги обхватили его бедра.

Пускай юноше не доставало опыта, действия его были неловкие и неумелые, кажется, он слишком хорошо и быстро успел понять, что возбуждает Чонгука, следовало отдать ему должное.

— Ты не устаешь удивлять меня, птичка, — отстраняясь от мягких губ, хрипло выдохнул Гук, поднимаясь на ноги и проходя к столу, чтобы извлечь из ящика пистолет. — Уходи, Тэхён.

Юноша услышал уже знакомые холодные нотки, словно бы вот-вот настоящая зимняя стужа окутает с головой, и спешно поднялся, метнувшись к двери. Почти покинув пыточную, он оглянулся на Джихана и увидел теплую улыбку на изможденном и разбитом лице.

— Спасибо, — прошелестел пленный, отводя взор в сторону.

Тэхён внутренне вздрогнул и зажмурился, вылетев за дверь прямо в руки к охране. Грянул оглушительный выстрел, тошнотворный ком подкатил к горлу и юноша почувствовал, как же ему хочется взвыть от захлестнувшего с головой отчаяния.

***

Молодой человек не успел переступить порог комнаты, как кто-то налетел на него со спины. Он как раз подвязывал пояс на юкату, так как не успел это сделать там, в пыточной, когда стремительно дал деру прочь, но тот выпал из его рук, да и сам юноша от неожиданности хлопнулся на пол, больно задев локтем угол кровати. В комнате никого не было, их надзиратель канул в лету и, если так подумать, все они должны были быть на кухне как раз под его присмотром, так как Сокджин оказался здесь совершенно один?

Спросить возможности не выдалось, потому что старший отчаянно потянул полы юкаты в стороны и охнул, завидев жуткие ссадины и гематомы. Одна из самых больших темнела аккурат под ребрами, ни капли не обнадеживая.

— Серьезно, ты что, маньяк-насильник так на людей прыгать? — оправившись от потрясения, выругался Тэхён, спихивая с себя старшего и спешно повязывая косихими. — Я с утра сказал, что все в порядке, это старые травмы, меня не били. Пока еще.

— Пока еще? — горько вторил ему Сокджин, поднимаясь на ноги и выступая вперед. — Что ты сделал, Тэхён?

От такого напора младший растерялся куда сильнее и попятился назад, плюхнувшись на край чужой кровати, когда отступать оказалось больше некуда. Сокджин навис над ним мрачной тенью и голос его сорвался.

— Мне было приказано вернуться в комнату, чтобы обработать твои раны лично, — голос старшего омеги звенел от напряжения. — С каких это пор Рейсху не все равно на то, не свернул ли он тебе шею?!

Признаться честно, Тэхён и сам был в шоке от услышанного. Разве цена поцелуя не выстрел? К чему дополнительная «награда»? Неудивительно, что старший так испугался, от подобного резкого помилования можно было решить, что он в самом деле только что продал душу.

Сокджин вдруг потянул носом воздух и пальцы его сжались в кулаки.

— Он трахнул тебя, да?

Ким едва не подавился воздухом, нервно сглотнув, старший так быстро переключался в своей тираде с одного на другое, что он не успевал даже осмыслить ответ.

— Поэтому ты с утра не позволил мне тебя осмотреть? Он лишил тебя…

— Хён! — воскликнул младший и прикусил губу, шумно выдыхая. — А кого нет, а? Кто вчера избежал этого? Почему меня должно было обойти стороной?

Юноша скрестил руки на груди и устало прикрыл глаза, не в силах вынести безграничное сочувствие и жалость в глазах напротив. Если Сокджин будет жалеть его, он не сможет и дальше держаться.

Старший вдруг подступил к нему, крепко обнимая за плечи одной рукой, прижимая к себе, ладонью свободной поглаживая по пшеничным волосам. Ему хотелось сказать «Я сожалею, Тэ» — сожалею, что не смог защитить, — но он знал, что это оскорбит омегу и от того мог лишь подавленно молчать.

Тэхёну хватило самообладания, чтобы не разреветься в чужих объятьях, почувствовав родное и успокаивающее тепло. С тех пор, как они оказались здесь, едва минула неделя, а по ощущениям — целая вечность, и все это время Тэхёну больше всего хотелось, чтобы кто-то обнял и сказал ему, что все будет хорошо.

Отец всегда обнимал и ободрял его, пока не ушел на войну. И неважно, какой был повод, пустяковой ли была причина его грусти — отец делал все, чтобы вызвать у него улыбку и дать надежду на лучшее.

Но сейчас сам Тэхён должен был стать таким человеком для кого-то, потому что остальные едва держались наплаву, и это истощало его, душило, выжимая капля за каплей кислород из легких. Он боялся позволить себе слабость, потому что знал, когда обернется — не вынесет обреченных лиц и потухших взглядов товарищей.

Только вот он не лидер, а все еще ребенок, который едва успел сформироваться как подросток. Он только поборол страх темноты и та обступила его со всех сторон, словно бы желая загнать обратно в угол.

Ему было по-настоящему страшно. Страшно перестать выдавливать улыбку.

Ему было страшно сдаться.

— Пожалуйста, прекрати, — прошептал Сокджин еле слышно. — Если ты перестанешь бороться, он потеряет интерес. Ты лучше моего узнал, какой он садист.

— Если бы я мог, — тихо отозвался младший. — Но он меня не отпустит, Сокджин-а. Теперь он… он сопроводит меня до самой преисподней.

***

Do you want to meet all my monsters?

Think you′re tough I know they'll drive you bonkers,

Meet them once and they′ll forever haunt you.

— Тебе нужно завязывать с ним, — вздохнул Хосок, наблюдая за тем, как Рейсх залпом опустошает чарку вина. — Хей! Ты пристрелил того, у кого была информация, ради омеги. Рехнулся?!

— Захлопнись, — рыкнул мужчина, отставляя опустошенную чарку на стол и в удовольствии прикрывая глаза, со стороны могло показаться, что он в своеобразной прострации. — Он рассказал мне все еще тогда, когда я впечатывал его лицо в пол ударами кулака.

Выражение лица Хосока неуловимо переменилось, во взгляде мелькнуло едва различимое удивление. Не увидев крови на инструментах для пыток, он было подумал, что до выстрела Джихан ничего не рассказал и Чонгук легкомысленно застрелил его, совсем помешавшись на своей «птичке».

— Тогда зачем ты…

Чонгук самодовольно усмехнулся и издал хриплый смешок.

— Ты так и не понял? Я разрушу его праведность до основания.

Товарищ тактично промолчал, но по мимолетному блеску в глазах было ясно — он не одобряет помешанности на этом буйном парнишке. Тот до сих пор не сломался и это не могло не напрягать, не хватало только, чтобы они настроили надзирателей против своих же и не сбежали с их поддержкой.

— Тогда почему он все рассказал без пыток? Корейцы теряют хватку?

Рейсх неопределенно пожал плечами, наливая себе еще сакэ, и лениво отозвался.

— Не знаю, какие взаимоотношения его связывали с птичкой, но я бил его больше для удовольствия, чем для информации. Просто сказал, что превращу лицо омежки в кровавое мессиво, если он не удосужится поделиться со мной информацией.

По мере разговора и выяснения всех деталей, дар речи покидал Хосока. Удовлетворенный реакцией друга, потому что сам днем ранее позабавился с редкостной глупости противника, Гук продолжил:

— Он оказался мелкой сошкой, должен был выступать в тылу. О масштабных планах ему неизвестно, но зато я знаю, куда и когда они нанесут следующий удар, — мужчина отклонился на спинку кресла, закинув ногу на ногу, и холодно приказал. — Выдвигайся немедленно в Тэджон со своим отрядом. Убей их всех.

Хосок кивнул, отдал честь и поспешил удалиться. Голос Чонгука звучал на сей раз так непоколебимо, словно он лично решил задушить их всех, если узнает хоть об одном выжившем. Что с ним происходило, в конце концов?

***

We'll never get free,

Lamb to the slaughter,

What you gon' do,

When there's blood in the water?Топот множества ног послышался за дверью, замок на которой щелкнул — кто-то закрыл их внутри на ключ, что означало, надзиратель отлучился. Омеги дружно посмотрели в сторону небольшого окошка, чтобы убедиться, что солнце едва достигло зенита и спать никто не ложился. Обычно их запирали на ночь на случай, если бы надзиратель уснул, тот продолжал караулить под дверью, но сейчас был разгар дня и неожиданный ажиотаж заставил напрячься.

Тэхён на миг допустил мысль, что корейская армия добралась до Пусана, но на улице не слышалось ни выстрелов, ни взрывов, а это значит, что японцы стойко держали свою позицию в первом отвоеванном уголке, не собираясь отступать.

Юноша перевел взгляд на Юнги, незадолго до произошедшего Хосок лично привел его в комнату.

— Что тебе известно?

Присутствующие обернулись на голос младшего Кима в искреннем непонимании. Юнги, почувствовав на себе прямой взгляд, лучащийся подозрением, повел плечом.

— С чего ты взял, что я могу быть в чем-то осведомлен?

— Ты пришел сюда под ручку с… — гневно начал молодой человек, но его грубо оборвали.

— А о твоем здоровье лично заботится Рейсх, может, нам всем стоит опасаться того, что ты и впрямь продажная шлюха? Воодушевлял нас, а на деле давно наслаждаешься перинами того обмудка.

Тэхён так быстро соскочил со второго яруса кровати, что разместившийся внизу Сокджин вздрогнул от неожиданности и едва успел поймать младшего, норовящего ударить Мина по лицу наотмашь. Юнги даже с места не шелохнулся, когда кулак просвистел в паре миллиметрах от кончика его носа, и только сощурился.

— Как смеешь оскорблять меня подобным образом?! Эти порезы — недостаточные доказательства для тебя?! — пытаясь вырваться из хватки старшего, возмущенно осведомился Тэхён.

— Кто знает, какие у вас, извращенцев, игры, — парировал невозмутимо Юнги. — Тебя каждый раз аккурат с готовки забирают под предлогом пыток, но я не вижу тебя, истекающего кровью и страдающего от нелегкой жизни, так может эти сказки и правда предлог?

— Юнги! — повысил голос Сокджин, пытаясь призвать обоих к спокойствию. — Ты перегибаешь палку. Не хватало, чтобы мы все из-за них перессорились.

Воспользовавшись тем, что старший отвлекся, Тэхён вырвался и молнией налетел на Юнги, но тот, будучи готовым к подобному выпаду, отреагировал мгновенно. Смачный удар под дых отбросил младшего в сторону как нерадивого щенка. Может, пару-тройку дней назад это и не свалило бы юношу с ног, но сегодня такое не могло пройти без последствий.

Тэхён судорожно схватил ртом воздух и низко склонил голову, стискивая до боли зубы, надеясь лишь, что мимолетный страх, отразившийся в глазах, остался незаметным. В момент удара в его сознании возникла картинка того, как Чонгук яростно толкает его к стене и вонзает нож в опасной близости к его уху.

В комнате воцарилась мрачная тишина. Все это время Юнги демонстрировал полную апатичность ко всему происходящему, будто бы сдался и смирился со своей участью, и вдруг не только отреагировал на нападки Тэхёна, но и вернул втройне. Нехорошее предчувствие зародилось в груди Сокджина и он опустился на корточки, чтобы помочь младшему подняться, тот, будучи раздосадованным, оттолкнул его от себя, обронив:

— Я сам.

Не глядя на Юнги, младший в полном молчании забрался на верхний ярус обратно, спрятавшись под одеяло, свернувшись клубочком и разжав кулак. Юнги краем глаза пронаблюдал за его движениями, более ничего не сказав, в упор проигнорировав просьбу Джина извиниться.

«Мне нужна твоя помощь», — гласила записка, начирканная спешно и неровно, словно бы кого-то трясло от ужаса, когда он ее писал.