Ноги вязнут в горячем песке, каждый шаг отдаётся тягучей болью. Боль расползается по всему его телу, раскалённым металлом течёт вместо крови, жжёт кожу изнутри. Рукавом он стирает холодную испарину со лба.

Местные предупреждали его об этом месте. Заклинали не соваться сюда, не гневить зло. Теперь ему нет дороги назад, и он больше даже не надеется найти выход.

Джейсон плутает в этих коридорах, кажется, целую вечность. Воздух вокруг плавится, затекает в лёгкие, давит на плечи и колет глаза.

Глаза. Он уже давно не доверяет им. Пустыми глазницами на него со всех углов глядят мертвецы.

Кто-то играет с ним. Кто-то ходит рядом, пока он окропляет своей кровью пол, давая напиться камню.

Он знает, что не один здесь. Он чувствует чьё-то присутствие — всегда незримое, всегда на грани, всегда сокрытое дрожащей тьмой, но всегда рядом.

Джейсон слышит чей-то голос. Хозяина этого места.

Тот что-то шепчет, а он внемлет, точно один лишь голос его способен исцелить саднящее горло, унять боль, насытить, утешить.

Он шепчет. Джейсон слушает.

Тяжёлое дыхание, отражаемое стенами, живущее в самих стенах, находящееся везде и сразу.

Он не помнит, кто он такой, не помнит, зачем пришёл и откуда.

Когда он рыдает – тот слушает.

Он даёт ему напиться нектара, взамен похищая разум.

Он гладит его по мокрым щекам, и Джейсон впервые прикрывает глаза, отдаваясь на милость, растворяясь в мягких тенях.

Он говорит своё имя – Салим – и раны его зарастают, и песок больше не смеет резать плоть; он говорит ещё одно – и он вновь рассечён и беспомощен.

Джейсон остаётся в коридорах навеки, счастливый служить.