Целая неделя бездействия… вне своего желания Уэнсдей увязла в колесе будничных дел — занятий и безуспешных попыток переделать события в книге. Но как бы она ни пыталась изменить траекторию сюжета, он всё равно упирался в тупик романтики между героями. Прямо как она в реальности билась о стенку неведения, кто же убил Бьянку. А просмотр фотографий и редкие — всего раз в день — совещания с Ксавье, Энид, Аяксом и иногда Юджином плодов не принесли. Нового директора больше никто не встречал, а его кабинет всегда стоял запертым. Да ещё и по-особенному: стоило попытаться взломать замок, как он становился раскалённым, будто по ту сторону двери бушевал пожар.

      Во всех отношениях отвратительная неделя… безуспешная, скучная и полная бессмысленных догадок. Даже вновь ни одного видения.

      Выходные — и того тоскливее: они всей компанией выбрались в Джерико, где посидели в кафе, опустошив по несколько чашек кофе, но мозговой штурм результатов не принёс. По возвращении обратно в школу энтузиазм Уэнсдей совсем поутих. Быть может, она ошиблась, что год будет увлекательным, как в прошлый раз… и она просто сойдёт с ума со скуки, после чего кто-нибудь обнаружит её повешенной в коридоре.

      Удивительно, но друзья заметили, что её хмурое лицо было ещё тоскливее, нежели обычно.

      — Мы со всем разберёмся, соседка! Всё решится! — Энид воодушевлённо приобняла её на ходу за плечи, и Уэнсдей не стала стряхивать её руки с себя. Пускай уж обнимает, раз ей это нравится.

      — Напомню, что я отправил своих пчёлок следить за всеми в этой школе. Кроме директора. Но как только пчёлы его найдут, так глаз не спустят! — заверял Юджин, который сильно изменился за каникулы: заметно подрос, похудел и даже возмужал, его зубы исправились, а очки подобрал элегантные. С ними он словно превратился в какого-то юного интеллектуала с тех картинок, что так любила смотреть Энид в интернете.

      После этого перевоплощения в Неверморе объявилось много любителей пчёл. И почти все почему-то женского пола. Но Уэнсдей ощущала искреннюю радость за друга — у всех начало года не задалось, кроме него. После прошлогодних страданий он заслужил.

      — А мы с Аяксом болтаем со всеми и ищем странности в поведении, — улыбнулся Ксавье.

      — Ага, — кивнул горгона и улыбнулся. — Да и раз ты разобралась со мстительным инквизитором из прошлого, неадекватной нормиской и хайдом, то с единичным убийством уж точно разберёшься.

      — Статистически, серийных убийц ловят чаще. Больше шансов, что тот, кто каждый день кого-то убивает, совершит фатальную ошибку. Да и в прошлый раз мне подарило ответы видение. А не я сама.

      — Всё равно мы справимся! — хором отозвались друзья.

      И даже Вещь взобрался ей на плечо, поддерживая оптимизм остальных. Что ж, спорить с ними Уэнсдей не собиралась, но больше и слова не сказала. Даже прощаясь с ними, только кивнула и ушла с Энид и Вещью в комнату.

      Писать книгу, как привыкла, она не стала — остерегалась, что с таким расположением духа заставит свою главную героиню совершить суицид. Или избить кого-то до полусмерти. А может, сойти с ума и стать маньячкой. Или самое страшное — её героиня будет искать утешения в отношениях и переспит с кем-то.

      Вместо этого она сразу переоделась в пижаму — чёрную майку и шорты — и, не распуская косичек, легла спать. Но сон не шёл: глаза вообще не смыкались.

      Почти всю ночь она лежала и созерцала пустоту. Даже почти не думала… просто впала в апатию. Хотелось уже побыстрее раскрыть дело убийства Бьянки… хоть чем-то интересным заняться в этой поганой жизни, а не топтаться на месте изо дня в день.

      Только к утру её сморило, когда уже первые лучи солнца скользнули через витражи, и удалось ненадолго погрузиться в беспокойный сон. Пред глазами мелькали странные тревожные образы, но распознать их не удавалось…

      Проснулась Уэнсдей от криков Энид, что трясла её за плечо.

      — Соня ты эдакая, вставай уже! Иначе я уйду на уроки без тебя! Вставай! Проснись же!

      — Кх… какой… какой урок пре… первый? — давно её не душили путы сонливости и совсем уж спутанного сознания.

      — Химия! И вставай уже!

      — Скажешь на уроке, что я умерла, — удалось ответить на удивление разборчиво, прежде чем сознание вновь ускользнуло.

      — Мы так не договаривались! Просыпайся уже! Ты меня пугаешь! — в полудрёме показалось, что визг Энид пугающим эхом разнёсся по помещению.

      — Ладно… — и она рывком заставила себя сесть, хотя мысленно продолжала лежать без движения в постели.

      Кое-как Уэнсдей оделась, но приводить себя в приличный вид, переплетать растрёпанные косы и укладывать чёлку не стала: пускай все думают о её внешнем виде что угодно. Ей хотелось просто просуществовать следующие несколько часов, а после заснуть хоть на газоне или тропинке во дворе.

      — Пошли уже! Опаздываем же! — воскликнула Энид и, обхватив Уэнсдей за запястье, потянула прочь.

      — Если я по дороге засну, не тревожь меня, — предупредила девочка, кое-как пытаясь поспевать за энергичной соседкой.

      — Ты меня серьёзно пугаешь, — тихо откликнулась Энид.

      — Я просто хочу спать, — сказала Уэнсдей, и мир на мгновение стал чёрным, а лицо прожгло болью.

      Она подумала, что заснула на ходу, но быстро поняла, что просто упала ничком: подруга почему-то резко затормозила и выпустила её руку. Но зато желание спать пропало — нос жгло болью, и это отрезвляло сознание лучше нашатыря.

      — Прости… — голос у Энид прозвучал так, словно она плакала.

      Вскочив на ноги, Уэнсдей проверила целостность носа — с него не шла кровь, и кость не ушла в неправильном направлении. Обошлось без травм.

      Уэнсдей оглянулась по сторонам и поморщилась от гама вокруг. Оказалось, Энид уже вывела её на улицу, и они стояли прямо в том месте, где неделю назад обнаружили Бьянку. Как и в тот день, на площадке собралось множество взволнованных студентов… и снова в отдалении выла полицейская сирена. А кто-то даже испуганно кричал или плакал… как Энид, чьё лицо стало красным, а на дрожащие от надвигающихся всхлипов губы падали чёрные от туши слёзы.

      По телу от догадки пошли мурашки. И, не имея сил терзать себя мыслями, Уэнсдей вновь стала расталкивать всех, кто стоял на пути, пока не добралась до нового трупа. Она ожидала увидеть там кого угодно — от незнакомца до Аякса или Ксавье. Но толпа окружила лежащего на спине в луже крови мальчишку с чёткими чертами мексиканца, который только недавно начал обретать желанную популярность среди девчонок, а также хвастался, что его пчёлы следят за всеми людьми в школе.

      Разбитые стёкла от очков выкололи ему глаза, а от волос до шеи тянулась длинная полоса застывшей крови. Губы навеки застыли в немом крике, обнажающем ряд ровных зубов… а белоснежную пижаму окропили страшные алые разводы. Но руки мальчика остались на месте…

      И если на труп Бьянки Уэнсдей могла смотреть, на погибшего Юджина — нет. Только не на него… он ведь её первый друг. Первый человек, кроме родителей и брата, о котором ей искренне захотелось беспокоиться. А его убили… навсегда стёрли с его лица добрую и наивную мальчишескую улыбку.

      Смотря на погибшую Бьянку, удавалось держать контроль над эмоциями и думать холодно, как и полагается хорошему детективу. Но смерть Юджина словно что-то убила в её чёрной душе. Она наяву ощутила боль, как от удара ножом в сердце. Тотчас глаза защипало…

      Она не могла смотреть на мальчика, которого во второй раз не смогла защитить. Только на этот раз она уже не могла попросить у него прощения…

      Сглотнув ком в горле, Уэнсдей вновь распихнула всех, кто встал на пути, и убежала прочь. Ей было всё равно, куда. Только бы убежать подальше от Невермора. Прочь от места, где лежал её мёртвый друг. Но как бы далеко она ни бежала, на душе не становилось легче. Лезвие ножа беспощадно кромсало сердце на кусочки. На такую искусную пытку ни один палач в мире не был способен.

      Эта боль оказалась сильнее, чем та, что она испытывала, когда умирала от рук Крэстоуна. Те ощущения просто постепенно спутывали сознание, и она почти ничего не чувствовала, кроме слабости. А боль от потери друга не отступала. И сбежать от неё было некуда.

      Ощутив солёный вкус слёз на языке, она остановилась под каким-то столетним деревом в лесу и обессиленно упала на колени. Её сердце не выдержало пытки — и она заплакала. Чтоб хоть как-то дать всепоглощающей боли выход.

      — Уэнсдей! — кричал кто-то, но она не узнавала голос.

      А с губ сорвался судорожный всхлип. Но следующие удалось подавить.

      — А говоришь, что ты плохой человек. Плохие не испытывают столько боли от чьей-то смерти, — вдруг она узнала голос Ксавье и вымученно подняла на него взгляд.

      Он смотрел на неё с сочувствием и пониманием.

      — Ты позволишь тебя обнять? Честно, это помогает, — Уэнсдей просто опустила голову, но возражать не стала.

      Парень тотчас заключил её в объятия… и от тепла чужих рук на своём теле Уэнс впервые за многие годы, а может, впервые в жизни, дала волю истерике.

      По лесу ещё долго разносились её истошные всхлипы.