Какое-то время Уэнсдей без движения стояла на линии, разделяющей спальню на две половины, и наслаждалась тишиной. Только включённый свет и присутствие Ксавье нарушали атмосферу… но прогнать парня она не могла. Не так, конечно, ей представлялось своеобразное совещание, хотя она вообще не думала, как это будет выглядеть, но больше вариантов не было. Как ей ни было прискорбно это признавать, но Вещь зачастую предлагал замечательные выходы из всевозможных ситуаций. Умное, хотя и слишком наглое существо. Наверняка не просто так позвал только Ксавье.

      — Долго ещё будешь стоять, будто это не твоя комната? — поинтересовался парень.

      — Буду стоять, сколько нужно, — откликнулась Уэнсдей и не шелохнулась.

      — Вещь рассказал мне, что с клубом произошло, — продолжал он. — Я сомневаюсь в успехе, но я попробую переубедить отца. Это случается редко, но иногда он смягчается.

      Хотя Уэнс продолжала стоять без движения, её обрадовало, что Ксавье решился завести разговор об отце. Мог наконец поведать важную информацию об этом интересном человеке. Хотя и их напряжённые отношения бросились бы в глаза даже слепому, но всё-таки они семья. Уэнсдей вот тоже как бы ненавидела родителей, но при этом и любила. Просто своей особой любовью. Которую остальной люд назвал бы обычным одолжением. Поэтому, вероятно, и парню есть что поведать о знатном родителе.

      — Почему мне кажется, что ты его боишься?

      — Я его не то чтобы боюсь… — тихо признался Ксавье, — но я никогда не знаю, чего от него ожидать, и почти его не знаю. Я в этой школе больше остальных удивлён тем, что он стал директором.

      — То есть он тебя не предупреждал о новой должности? — спрашивала она и исподлобья наблюдала за реакцией парня.

      — Он меня если и предупреждает о чём-то, то только о том, что мне скоро придётся несладко. Вот как сегодня, когда он тебя отослал прочь.

      — И что он тебе сказал? И что остальным?

      — Про остальных я без понятия, он со всеми лично общался, — начал медленно и как-то отстранённо, даже озираясь по сторонам, Ксавье, но продолжил увереннее: — А мне он сказал, что последние года были очень неспокойными, а его видения предвещают, что всё будет только хуже. И поэтому он якобы для моей безопасности хочет временно, или не временно, поработать директором. Понятно, что он лжёт. Ему на меня как-то плевать. Ну а ещё сказал, что раз я сын директора, то мои отметки должны быть отличными, даже лучшими. Академические успехи, все дела.

      — Что-то ещё?

      — Сказал, чтоб я чаще рисовал. Хотя я не очень понимаю, как он хочет, чтоб я стал лучшим учеником, но при этом рисовал ещё чаще, чем обычно. Я предполагаю, что, может, он для этого и закрыл «Белладонну».

      — Думаешь, у него какие-то планы на тебя?

      — Это лишь предположение. Может, причина закрытия клуба либо более глубокая, либо совсем дурацкая, — он неопределённо пожал плечами и тряхнул головой — одна прядь тотчас вылетела из пучка и опустилась ему на левый глаз.

      — А ты не знаешь, почему у него какое-то странное отношение ко мне?

      — Он о тебе наслышан. Говорит, ты интересный экземпляр.

      — Что ж, это у меня с ним взаимно.

      — Он людей воспринимает за фигурки на шахматной доске.

      — Тогда он меня видит сильной фигурой.

      — Но не человеком, — недовольно процедил Ксавье. — Ты меньше думай о нём в положительном ключе. Я уже сказал, что ты не похожа на него. И если тебя так привлекают Торпы, то один сидит перед тобой. И он видит тебя личностью, а не пешкой и даже не ферзем.

      — Увидим, насколько я на него не похожа, — лишь сказала Уэнсдей, хотя где-то в глубине души что-то приятно ёкнуло от слов напарника. — Но не буду врать, он меня разочаровал, когда запретил деятельность «Белладонны». Да ещё и запер проход.

      — Думается, вскоре он разочарует тебя только больше. Хотя, может, это я в нём ошибаюсь. Чёрт знает.

      Она ему не ответила, но поняла, что ей изрядно поднадоело стоять без движения. Да и надо было уже переходить к расследованию убийства Бьянки. А секреты Винсента Торпа как-то сами по ходу раскроются. Особенно если окажется, что он как-то связан со смертью ученицы — такой вариант нельзя было исключать. Отец Ксавье выглядел, как способный на убийство… только почто ему кисти девочки?

      Безмолвно, с опущенной к полу головой, Уэнсдей прошла к своей постели и села напротив парня, последовав его примеру — скрестила ноги по-турецки и опёрлась на них руками. Приподняв голову, она вновь взглянула на него из-под нахмуренных бровей. Его недавно безрадостное лицо, со всё ещё колышущейся пред глазом прядкой, тронула лёгкая улыбка, а в не скрытом волосами глазу заиграли перемешанные огоньки. Частично радостные, а частично напряжённые.

      — Всё-таки решила присесть? — произнёс он ласково.

      — Хочу перейти к делу, — не меняясь в лице, заявила она.

      — Тогда я буду краток, — от его голоса неожиданно завеяло почти таким же холодом, как у отцовского, однако с особыми приятными нотками решительности и праведного гнева. Такое Уэнсдей нравилось. — У меня есть несколько теорий, кто мог её убить. Если бы не отрезанные руки, я бы был уверен, что это кто-то из студентов. Ведь очень многие её ненавидели, и будем честными, было за что. Да и кто-то из её обожателей мог втайне желать ей гибели.

      — На примере Тайлера мы знаем, что люди на всякое способны, — рассудила Уэнсдей. — Даже самые невинные на вид.

      — А Тайлер был таким невинным на вид же… я же тебя предупреждал, помнишь? — от голоса разило ревностью. Странное чувство.

      — Я помню, — кивнула она. — Какие у тебя ещё есть идеи? — почему-то слушать Ксавье было интересно.

      — Вторая ещё банальнее. Её убить мог мой отец.

      — Я тоже так подумала из-за отрезанных рук.

      — Ага, — безрадостно согласился напарник. — А третья, что в этом замешана секта.

      — А поподробнее?

      — У Бьянки были сложные отношения с мамой. Та состояла в некой «общине», которая называется «Песня утра». Бьянка говорила, что особо не знала, что там происходит, потому что сбежала ещё лет в двенадцать, как только поняла, в чём дело. Основателю этой секты, Гидеону, зачем-то были нужны сирены. В прошлом семестре Бьянку постарались вернуть в секту, но не вышло. Возможно, поэтому её и убили. Или тут ещё что-то.

      Уэнсдей коротко кивнула. Стоило поглубже копнуть в это дело. Она много читала про деятельность сект, и хотя редко какие действительно опускались до убийств, обычно лишь потрошили деньги из своих прихожан, но и таких прецедентов история хранила относительно немало.

      Её устроили теории Ксавье, и было даже нечего добавить. Разве только предположение, что лишь какой-то сумасшедший нормис из Джерико решил расправиться с сиреной. Но эта теория уж слишком расплывчатая… а круг подозреваемых и так ужасал масштабами — директор, сотни учеников и ещё какая-то секта.

      — Телефон, — неожиданно для Ксавье заявила она, и Вещь тотчас протянул ей эту мелкую вычислительную машину.

      В её галерее появились первые десять снимков — все были изображениями Бьянки с разных ракурсов. Три фото размазались, но на остальных всё выглядело чётче, нежели вживую. Девочка бегло осмотрела всё, но ничего нового не заметила.

      — Вещь сделал фото, — она положила телефон между собой и парнем, и они вдвоём склонились над маленьким экраном.

      Несколько раз нечаянно стукнулись лбами.

      К счастью, никаких видений за этими прикосновениями не последовало.

      — М-да, смотреть на компьютере было бы удобнее. В следующий раз я принесу ноут.

      — Ладно… — лишь рассеянно ответила Уэнсдей, но потом резко выхватила телефон и поднесла его прямо к лицу — наконец на фото, сделанном откуда-то сверху, она заметила любопытную деталь.

      Она пролистала остальные фото и удостоверилась в своей догадке — на теле отсутствовал кулон, скрывающий силы сирены. Под одеждой также его очертания отсутствовали. А она должна была носить его всегда.

      — Убийца забрал медальон Бьянки, — заключила Уэнсдей.

      — Это любопытно, — Ксавье прикусил губу.

      — Ага.

      Они ещё с полчаса обсуждали догадки, кому и зачем понадобилось это украшение, и под конец Ксавье зафиксировал все их предположения у себя в блокноте на телефоне. Он посоветовал и Уэнсдей так сделать, но та благоразумно отказалась — ей и СМС писать было неудобно.

      Энид не возвращалась, а за окном стихия вновь разбушевалась: загремел гром, свет от молний зарябил в глазах, а стук капель заиграл новую мелодию.

      — Эта погодка для тебя самое то, да? — парень вдруг улыбнулся.

      — В такую погоду книги хорошо пишутся, — она закрыла глаза, вспомнив об образе целующейся парочки, что преследовал её прошлой ночью. Захотелось поморщиться.

      — Я, кстати, жду, когда ты мне дашь почитать.

      — Как раскроем дело, так и дам.

      — Вредная ты, Уэнсдей, — заявил Ксавье и заулыбался как ребёнок. — А я вот летом нарисовал рисунок. Мне часто эта картина снится… не мог не нарисовать… — загадочно протянул он, но морочить голову не стал: сразу полез в сумку и вытянул оттуда большой лист, свёрнутый в тубу.

      Ксавье не торопился его разворачивать, но всё же с каким-то благоговением продемонстрировал своё творение.

      Уэнсдей ожидала там увидеть свой портрет, но не такой… она была запечатлена в полный рост и смотрелась повзрослевшей. Лет на двадцать пять, наверно… её волосы лежали в сложной высокой причёске, выразительное лицо подчёркивали штрихи тёмного макияжа, на приоткрытых алых губах — улыбка, а наряд показался по-настоящему роскошным. Длинное бальное платье с пышной чёрной юбкой подчёркивало фигуру, а глубокое декольте делало её похожей на роковую женщину. Но всё же счастливую… Уэнсдей никогда не представляла себя такой жизнерадостной.

      Взгляд опустился на руки — в них, как оказалось, лежал букет из разноцветных роз. Из белых, красных и даже жёлтых.

      — Странные у тебя видения… — произнесла Уэнсдей, и только тогда поняла, насколько её поразила картина.

      — По-моему, замечательные, — Ксавье хмыкнул. — Когда будешь готова, я тебе оживлю эту картину. Покажу видение целиком. Сейчас я понимаю, что тебе не понравится… но картину я тебе оставлю. Ты же её не сожжёшь? — он улыбнулся.

      — Ничего не обещаю.

      — В любом случае, у меня есть копия, — он хохотнул. — Спокойной ночи, Уэнсдей, — он вдруг вскочил и, продолжая загадочно улыбаться, ушёл.

      Странное чувство захлестнуло девочку с головой — ей не хотелось, чтобы он уходил. Но она не показала этого, а пошла писать книгу. Чтоб выплеснуть всё пережитое за день на бумагу.

      Но первым, что она написала, почему-то оказался тот самый поцелуй, что она придумала вчера. Только после него предмет воздыхания главной героини лишь снисходительно улыбнулся и таинственно исчез во мгле ночного леса.