Вернувшись в Невермор, Уэнсдей сорвалась в свою комнату, даже не попрощавшись с Ксавье — ей хотелось никому не попасться на глаза и побыстрее переодеться во что-то приличное. Хоть в балахон, главное — чёрный.

      Ей по дороге никто не встретился — как оказалось, после утреннего происшествия занятия отменили, а учеников разогнали по их комнатам. А новый смотритель общежития Офелия-Холл так и не появился. Только некоторые немолодые вампиры сидели в коридорах — к ним академия всегда имела особое отношение. Они жили в школе просто по своему желанию. Но молодых вампиров так же заставили сидеть в комнатах, как и всех.

      Энид в сообщениях на телефоне Ксавье рассказала, что директор очень обеспокоен повторным убийством и наказал всем не покидать своих комнат. Но сделал серьёзную поблажку — можно было в комендантский час уйти в комнату к другу или подруге. Поэтому Энид позвала к себе Аякса. При директоре Уимс, вероятно, такое бы случилось только при строжайшей секретности и с риском быть пойманным разъярёнными таким поведением смотрителями. Хотя, кажется, директор Торп в обычные часы тоже не одобрял посещение парнями женских общежитий и наоборот.

      Конечно, Уэнсдей не хотела наблюдать за этими сюсюкающимися идиотами, но если она возьмётся за написание книги — а вдохновения у неё скопилось больше обычного — то ей будет совершенно всё равно. Пускай эти двое хоть под одеялом трахаются. Главное, чтоб Энид не пустила парню в шею когти, а тот не превратил её случайно в камень. Уэнс совсем не хотела спасать двух голых идиотов.

      Хотя если их не надо было бы спасать, Уэнсдей даже ждала бы подобное недоразумение. Окаменевшая Энид не докучала бы, а Аякса можно было бы дотащить до зеркала и снять шапку. Парень-статуя был ей совсем не нужен, но это остановило бы кровотечение — сплошные же плюсы, её добродетели скоро люди позавидовать смогут. Ну а там аккуратно молотком снять его окаменевший половой орган. Как напоминание для всяких Ксавье или других ухажёров, что ничего доброго им с ней не светит.

      Но когда она ворвалась в комнату, сладкая парочка просто обнималась, и Энид, шмыгая носом, жаловалась Аяксу, как ей страшно и как жалко погибших друзей. И слезливо клялась, что до конца жизни будет присматривать за осиротевшими пчёлами Юджина. Хотя, вероятно, как только настанет час исполнять клятву — завопит и убежит. Но распиналась подруга искренне.

      При виде Уэнсдей она вскочила, утирая слёзы.

      — Как я о тебе волновалась! Хорошо, что Ксавье мне писал! А то ты же ничего не читаешь! — возмущалась она, кинувшись обнимать Уэнсдей. — И что это на тебе надето?! И ты вся промокла! Бедняжка! — столь жарких порывов девочка не выдержала и отпихнула от себя подругу. Уэнс ценила её заботу, но не в страшных масштабах.

      — Ксавье же тебе всё писал. А это дерьмо я сейчас переодену на нормальную одежду. Пускай только твой паренёк отвернётся, — она кинула Аяксу убийственный взгляд, и парень, искренне испугавшись, натянул шапку по самые глаза и отвернулся к стенке.

      — Я прослежу, чтоб он не поворачивался, — усмехнулась Энид и вернулась на свою кровать. — Я не потерплю, чтоб моя змейка смотрела на других девушек! — она обняла своего парня со спины.

      Уэнсдей не ответила — безмолвно повесила школьную форму сушиться, а после подошла к своему шкафу, где не стала долго хлопотать над гардеробом — достала обычные чёрные спортивные штаны и такую же футболку, но с рисунком — красная надпись обещала убить каждого, кто дотронется до того, кто её носит. И также выудила из шкафа сменное нижнее бельё — ей изрядно надоело бродить во влажных трусах и лифчике.

      С отвращением скинув с себя отданный нормисом наряд и расставшись с красивым, но влажным бельём, она натянула на себя сменное — обычное чёрное, без каких-либо кружев или прочей шелухи. И только она потянулась к футболке, как дверь без всякого стука отворилась: в комнату влетел Ксавье.

      Его взгляд испуганно опустился на её полуголое тело, и он, как чёртов истукан, застыл. Словно какая-то кукла, уставился на неё и не отводил изумлённого взора.

      — Либо ты сейчас поворачиваешься к стене, либо твоя смерть будет долгой и мучительной, — он ещё секунду позволил себе не отводить от неё взгляда, но всё же отвернулся, даже не распинаясь в извинениях.

      С половины комнаты Энид донеслись многочисленные смешки, но стоило Уэнсдей бросить на неё готовый убивать взгляд, как девочка затихла и с невинным выражением лица уткнулась носом в спину Аякса. Когда-нибудь её весёлость должна довести оборотня до могилы. Не от рук Уэнсдей, так от собственных — наивные весельчаки чаще всех очень глупо умирали.

      Убедившись, что никто больше не нарушает её личные границы, Уэнс торопливо набросила на себя одежду, выждала ещё несколько минут — наслаждалась вновь обретённым личным пространством — и хмуро бросила:

      — Можете поворачиваться. Возможно, я вас не убью, — все недоверчиво обернулись.

      — Я хочу извиниться, — первым выступил Ксавье. — Я не знал, что ты ещё не успела переодеться, — впервые её взгляд опустился на его гардероб: парень явно оказался более шустрым, раз успел и сбегать в свою комнату, и переодеться, и прийти к ней.

      Оказалось, он оделся почти как она — чёрные спортивные штаны и футболка, даже тоже с надписью. Только она оказалась белой и гласила, что время на его стороне. Неужели он так намекал, что не позволит сбыться рисунку с моментом её смерти? Нет, это было бы слишком глупо.

      — От мучительной смерти тебя извинения не спасут, — отметила Уэнсдей и взобралась с ногами к себе на кровать. — Как тебе идея о пытке крысами? Тут их много. Хотя могу предложить четвертование.

      — Я бы предпочёл поцелуй, — отметил парень. — Страшная же пытка, не считаешь?

      — Это в первую очередь пытка для меня. Но могу ещё предложить грушу страданий. Знаешь, что это?

      — А в живых его оставить не хочешь? — спросил настороженно Аякс — он знал её меньше всех в этой комнате и, наверное, слишком серьёзно относился к её угрозам. Хотя если бы Уэнсдей начала ему угрожать, то уже могла бы исполнить обещание. Или, ради Энид, всё же пощадила бы. — Он вот, со всей душой к тебе…

      — Ладно, договорились, задушу ночью подушкой, — и Ксавье громко прыснул, покачав головой.

      Аякс же отрицательно замахал руками.

      — Душить его тоже не надо!

      — Могу и тебя заодно задушить.

      — Я тут вообще не при делах! — возмутился парень.

      — Тогда заткнись.

      Но помимо Аякса и остальные замолчали. Хорошо. Может, им ещё наскучит её общество и они все уйдут? А она спокойно сможет в одиночестве подумать над тем, что делать дальше. Но, похоже, Ксавье хотел и дальше нарушать её личные границы:

      — Предлагаю заняться делом, — ну, хотя бы мысль здравая. — Мы сегодня выяснили с Уэнсдей много интересного.

      — Да, ты писал, что вы в морге тусовались, — поморщилась Энид.

      — У Бьянки кроме рук вырезали глаза. А у Юджина мозг, — пояснила Уэнсдей и невольно приблизилась поближе к друзьям.

      — Какого чёрта?! — Энид, округлив глаза, прижалась к Аяксу.

      — Я теперь думаю, что это точно сектанты. Либо кто-то подобный, — рассудил Ксавье и без спроса сел на стул Уэнсдей.

      Она бросила на него недовольный взгляд, но возражать не стала. Пускай уж сидит. Друг всё-таки.

      — А что насчёт твоего отца? — поинтересовался горгона.

      — Может, он как-то замешан в этом, но после вырезанных мозгов… я в этом очень сомневаюсь.

      — Я думала, ты его ненавидишь, — отметила Энид.

      — Какие бы я к нему чувства ни испытывал, и каким бы он плохим человеком ни был, он великий экстрасенс и не чудовище. Я бы поверил, что он для каких-то своих целей убил Бьянку, но доставать мозг Юджина… нет, он бы до такого не опустился. Разве только он сбрендил от видений и попыток дойти до правды, но… сомневаюсь.

      — Значит, ты склоняешься к сектантам? — спросила Уэнсдей и качнула головой — ей тоже это казалось самым вероятным. Для каких-то ритуалов могло пригодиться что угодно… и если тот рисунок имеет отношение к реальности — сектантам понадобится её скальп.

      Вдруг ей показалось, словно Ксавье прочитал её мысли. С его губ сорвались слова о той проклятой картине. Ещё и красочно, в подробностях. Будто он нарочно хотел напугать Энид, что сидела и дрожала, запустив дёрганые пальцы в волосы и скривив губы в неестественной ломаной линии. Но, наверное, у этого парня и в мыслях бы не промелькнуло пугать кого-то.

      Или это Уэнсдей в нём ошибалась. Он всё ещё мог оказаться даже убийцей. Не просто же так её чутьё подозревало его в том семестре?

      — Я не уверен, что это хорошая идея… — начал задумчиво Аякс, и под его шапкой зашевелились змеи. — Но ты сказал, что больше не подозреваешь отца, почти. Может, его спросить об этой картине? Если он сочтёт дело серьёзным, он может даже защитить Уэнсдей.

      — Меня не надо защищать.

      — Цыц, — фыркнул Аякс. — Я хочу услышать мнение Ксавье.

      Но парень только нахмурился и склонился к коленям. Всё ещё влажные локоны упали пред его лицом, и Уэнсдей больше не могла разглядеть его мимику.

      — С рассказом отцу стоит повременить.

      — Тогда я предлагаю Уэнсдей сменить пижаму! Мы найдём тебе новую классную готическую пижамку, соседка! — громко заявила Энид и даже не стушевалась под грозным взглядом.

      Хотя в её предложении было рациональное зерно…

      Но вдруг в комнату резво постучали. Уэнсдей нахмурилась: и кого ещё принесло к ним во время комендантского часа? Или все вдруг взяли её в пример и решили нарушать правила?

      Не дожидаясь ответа, некто вошёл. Оказалось, это была худая девчонка лет четырнадцати, которая носила на себе настоящий ужас — ярко-жёлтое, как лживое солнце, платье до колен. Только на ступнях нормальные чёрные ботинки и в руке — строгий чёрный портфель. Но русые недлинные волосы возвышались в двух пушистых хвостах.

      Оглядев её лицо внимательнее, Уэнсдей уловила много черт Ксавье. Словно в комнату зашла девичья версия этого парня, но на пару лет младше. Только её взгляд сильно разнился… не задумчивый, как у него. А весёлый и ехидный, с особым прищуром, как у Винсента Торпа.

      — Что ты тут забыла? — вперил в неё задумчивый взгляд Ксавье.

      — Папа не говорил? — она искренне изумилась. — Он же собрался снимать новый выпуск шоу. Особый. В Неверморе и Джерико. Но эти убийства… они нарушают его планы, — голос девчонки оказался шумным, с сильным акцентом, но с сочащимся через каждое слово ехидством.

      — А в этой комнате ты что забыла? — продолжил он.

      — Папа сказал передать вам не бегать больше в морг во время комендантского часа. Да и поменьше угрожать нормисам… — протянула она со смешком.

      Почему-то Уэнсдей не удивилась. Ну, осведомлённость Винсента о её похождениях ещё сильнее снимала с него подозрения в прямой причастности к убийствам. Наверное, он так же занят расследованием или ему на самом деле всё равно. Либо просто издалека он способствует всем сторонам конфликта. Всякое возможно.

      А кто эта девочка, она уже знала. Никогда её не видела раньше, но это была дочь Винсента Торпа. Но, кажется, у неё с Ксавье были разные матери. Пагсли как-то упоминал, что она жила то ли в Шотландии, то ли в Ирландии. Впрочем, неважно. Но её имя Уэнсдей не помнила.

      — Я Сольейт Торп, — представилась девчонка.

      Скоро Уэнсдей должна проверить, а не умеют ли Торпы читать мысли. Уж больно они все подозрительные.

      — А ты Энид? — удивительно, что на неё эта дурочка в жёлтом платье не обратила вовсе никакого внимания. — Я твоя подписчица. Классные странички у тебя.

      — А я твоя подписчица! — искренне заулыбалась Энид. — Интересно рассказываешь об изгоях Великобритании.

      — Спасибо… — у Сольейт покраснели щёки.

      Две дуры нашли друг друга.

      — Значит, папа пригласил тебя на съёмки? — прервал их сюсюканья Ксавье.

      — Ага, — кивнула она и вдруг опечалилась. — Но пока я со всеми проблемами по дороге добралась, тут уже два убийства! И папа хочет отправить меня домой. А я так по тебе соскучилась!

      — Мы с тобой виделись пару раз в жизни, — отметил Ксавье.

      — Целых пятнадцать, вообще-то! И это не мешает мне по тебе скучать! Не у всех есть такие классные зануды-братья, — она широко улыбнулась, и в глаза бросились два чересчур больших передних зуба. — Пойдёшь вечером со мной в кафе? Ты расскажешь, как у тебя жизнь, а я — как у меня. Идёт?

      — Договорились, — Уэнсдей обернулась и с каким-то удивлением отметила, что Ксавье улыбнулся. А ей показалось, что он был совсем не рад появлению младшей сестры.

      — А эта хмурая мордашка — Уэнсдей Аддамс? Я много про тебя читала. Там такие ужасы… я в восторге!

      — Могу все эти ужасы на тебе вживую продемонстрировать.

      — Знаешь… я не против. Только давай не до смерти? А боль закаляет характер, — она вновь широко улыбнулась и протянула ей руку.

      Что ж, ради сестры Ксавье можно сделать исключение.

      И она неуверенно обхватила ладонь Сольейт в приветственном жесте… тотчас мир завертелся, и пред глазами зарябили обрывочные образы.

      — Я снова это вижу! — под раскаты грома и блеск молний девочка упала с кровати и стала нервно рвать волосы на голове.

      Сразу следом пронеслось:

      — Я вижу это, папа! — дрожащая рука с обгрызанными ногтями протянула Винсенту Торпу рисунок, где изображалась погибшая Уэнсдей.

      — Меньше волнуйся, Сольейт. Видения — это лишь часть правды, — критично заметил мужчина.

      — Но я это вижу каждый день! Но она ведь не должна умереть!

      — Я будущее не изменю, каким бы оно ни было, — печально продекламировал её отец.

      — Тогда я сама!

      И последним пронёсся почти погрязший во мраке момент, где Сольейт прятала свой рисунок в мастерской брата.

      Вернувшись в реальность, Уэнсдей проигнорировала все встревоженные вопросы друзей и холодно спросила:

      — Расскажи поподробнее о своём видении. И зачем ты подложила этот рисунок брату?

      Девочка дрогнула.