Больше всего на свете Коля ненавидел две вещи: День святого Валентина и сводничество. Поэтому неудивительно, что он, сидя в наряженном к четырнадцатому февраля кафе, был весьма недоволен компанией незнакомого парня. Незнакомец же, кажется, чувствовал себя крайне смущённо. Ну конечно: притащился непонятно куда ради симпатичной однокурсницы, а тут вместо Тани-красотки какой-то щуплый лопоухий паренёк. Да ещё и с… Коля едва сдержал желание скрыть лицо в глубине капюшона мешковатого чёрного худи. Щека, украшенная длинными белёсыми рубцами, прямо-таки горела, и потому он приложил к ней холодную ладонь. Танин знакомый наконец отвёл взгляд в сторону, видимо, осознав, что так открыто пялиться — признак дурного тона.
— Наверно, она всё же не придёт, — выдал он, принявшись увлечённо разглядывать деревянную резную салфетницу в виде двух сердец — одно побольше, другое поменьше, оба с витиеватым цветочным узором.
— Спасибо, кэп, — язвительно отозвался Коля. — Я понял это ещё пятнадцать минут назад, когда она перестала отвечать.
— Меня Ярослав зовут, если что, — продолжил тот, выдавив слабую улыбку. — Ты же Коля, да? Успенская много про тебя рассказывала.
— Я про тебя тоже многое слышал, — буркнул Коля. Хотя это было громко сказано: обычно он половину трескотни сестры пропускал мимо ушей, и про Ярослава Савина ничего дельного вспомнить не смог. Кроме какого-то дурацкого случая, когда тот пытался через окно залезть в общагу после комендантского часа и застрял. — Слушай, я понимаю, что у тебя нет никакого желания сидеть с младшим братишкой однокурсницы, и если ты таким образом пытаешься впечатлить её, то не стоит стараться. Я свой кофе допил, — он как бы для подтверждения своих слов опрокинул в рот остатки капучино и излишне громко поставил пустую кружку на стол, — так что, пожалуй, пойду.
— Стой! — воскликнул Ярослав и схватил за руку поднявшегося Успенского. Тот от неожиданности плюхнулся обратно. — Ты всё не так понял. Я не… Она не в моём вкусе.
— Чудесно. Тогда что ты вообще забыл здесь в День влюблённых?
— Ну… — Удостоверившись, что Коля больше не порывается уйти, Савин отпустил его руку. — Таня плакалась, что ей грустно сидеть в одиночестве, пока все массово постят селфи с букетами. У неё ж все подруги в отношениях. Вот и попросила меня провести с ней хоть пару часиков. А мне не сложно, всё равно делать нечего было.
Коля недовольно цокнул. Ему Таня наплела то же самое. А он ведь беспокоился, даже в общагу не заглянул, из колледжа — сразу в кафе. У-ух, и получит же она завтра!
— Ладно, дела это не меняет. Понятия не имею, зачем Таня устроила весь этот цирк, но советую больше не идти у неё на поводу: она вечно веревки вьёт из тех, кто по ней сохнет.
— Да говорю же, всё не так! — Ярослав подорвался со стула и вдруг залился краской до самых кончиков ушей. — Мы с ней просто друзья. Таня отлично знает, что я в жизни к ней подкатывать не стану. И знает, что мне скорее понравится кто-то вроде, ну…
— Ну? — Коля даже думать забыл про какие-то там комплексы и, тоже пристав со стула, приблизился к Ярославу. — Думаешь, раз красавчик такой, Танька тебе не ровня? Мама в детстве перехвалила?
— Молодые люди, — неожиданно прервал назревающую перепалку строгий голос. Официантка с пустым подносом в руках раздражённо тряхнула высоким глянцево-чёрным хвостом. — Вы другим посетителям мешаете, потише себя ведите.
— Извините, пожалуйста, — тут же одарил её лучезарной улыбкой Савин.
Успенский тоже как-то растерял воинственный настрой и опустился, одёрнув рукава толстовки. Девушка, фыркнув, удалилась.
— Так вот, — вернулся к разговору Ярослав. Теперь он, правда, говорил куда тише, как бы боясь, что их услышат. — Таня знает, что мне скорее, — глубокий судорожный вдох, — понравится кто-то вроде тебя.
Колины светлые брови взметнулись вверх. Затем опустились, нахмурившись. И наконец до него дошёл смысл сказанного. Ну конечно! Обычно Танька пыталась познакомить Колю с тем, кто хоть как-то подозревался ею в наличии нетрадиционной ориентации, но все догадки и теории обычно оказывались обычными догадками и теориями, и со временем она подуспокоилась. Однако заботливая сестричка не могла упустить шанс обрадовать своего бедного, несчастного, одинокого братишку, когда на горизонте появился настоящий гей. Как будто её об этом кто-то просил! Дорам своих тайских насмотрелась, ей-богу…
— Господи, — простонал Коля, спрятав лицо в ладонях. — За что мне это?
Савин молча наблюдал за его стенаниями, будто бы что-то обдумывая. Затем он потянулся к Успенскому и тронул за локоть.
— Слушай.
Коля поднял голову, все ещё пытаясь принять: и вот это вот голубоглазое русоволосое чудо с чистым лицом — гей? Девушки обычно почему-то сетовали, что все симпатичные парни — геи. Коля же скорее сказал бы, что всё было ровно наоборот, и потому сейчас у него произошёл этакий разрыв шаблона.
— Я понимаю, что первое впечатление обо мне у тебя не самое лучшее, — продолжил Ярослав, то отводя взгляд в сторону, то вновь глядя на Колю, — но, раз уж сегодня День всех влюблённых, может, воспользуемся подвернувшимся случаем?
Теперь покраснели они оба. Коля сперва мямлил что-то нечленораздельное, не зная, что ответить, а потом вдруг вспомнил. Вспомнил, как все обычно пытались не натыкаться взглядом на его левую щёку, будто бы там были не старые шрамы, а гнойная язва. Или как, привыкнув к его лицу, с ужасом отшатывались, увидав похожие рубцы на спине и руках, и начинали как огня бояться любых упоминаний постели и того, чем на ней обычно занимаются. И он тут же решительно избавился от робких мыслей, начинавшихся с «а что, если…».
— Каким таким случаем? — надменно фыркнул Успенский. — Давай просто забудем об этом нелепом недоразумении и разойдёмся.
— Коля, — вдруг умоляюще позвал его Ярослав. Так, словно они не впервые в жизни виделись, а как минимум были женатой парой на грани развода. — Таня ведь не просто так это устроила.
— Конечно, не просто так. Ей надоело смотреть на мою кислую рожу.
— Вот именно! — неожиданно радостно воскликнул Савин, едва не захлопав в ладоши. — Спорим, я сегодня заставлю тебя улыбнуться?
— Улыбнуться? — опешил Коля. — Зачем?
— Как это зачем? Всякие гормоны счастья там вырабатываются, стресс снимается, продолжительность жизни растёт… Или это при смехе? Ну, суть одна.
— А тебе-то это зачем? Тебе ведь выгоды никакой.
Ярослав недоумённо сдвинул брови.
— Коль, ты понимаешь, что я тебя на свидание приглашаю? Какая тут выгода должна быть, кроме хорошо проведённого времени?
— Не знаю… — выдохнул Успенский. А что ещё он мог сказать? Его за девятнадцать лет жизни на свидания звали от силы раза три, и ничем хорошим это никогда не заканчивалось. И уж тем более на него никогда не смотрели вот так — с горящей надеждой в глазах, так, будто Ярославу действительно было важно, чтобы он согласился.
Ярослав накрыл Колину ладонь своей и, скользнув пальцами под рукав, нежно огладил шероховатую полосу на запястье. Успенский чуть дёрнулся, но руку не убрал. Поднял недоверчивый взгляд на Савина. Тот почему-то улыбался.
— Ну? Что думаешь?
Слишком о многом Коля думал, чтобы это как-то можно было выразить немеющим от неловкости языком. И потому он просто кивнул, отчего-то зная, что его обязательно поймут.
— …А Танька как завизжит на всю аудиторию! — бурно жестикулируя и попутно лавируя на бордюре, рассказывал Ярослав. — Мы все перепугались до смерти, а она, оказывается, приняла какой-то комок ниток за паука. Говорил ведь ей очки носить, а она вечно отнекивается, мол, не идут ей…
Он затих и, остановившись, в очередной раз покосился на Колю. Просияв и чуть не свалившись в клумбу, воскликнул:
— Ты наконец-то улыбаешься!
— А вот и неправда, — заявил Успенский, тем не менее чувствуя, как уголки губ против его воли разъезжались в разные стороны.
— Так и скажу твоей сестре, что тебя веселят только всякие кулстори про неё.
— Да не в этом дело…
Оно действительно было не в этом. Скорее в том, что они уже час шатались по своеобразно симпатичным безлюдным улочкам, разглядывали интересные дома — им обоим нравилась архитектура — и разговаривали. Говорил, конечно, в основном Ярослав, но и из Коли он пытался мимоходом вытащить какие-то мелочи. Они, казалось, были совсем незначительными, но Савиным воспринимались с таким живым интересом, что Коля тайно радовался всякий раз, когда ему находилось, что сказать. Он давным-давно не чувствовал себя так свободно, разговаривая с кем-то, и уже успел позабыть, каково это.
Ярослав спрыгнул с бордюра. Остатки снега, не успевшего растаять днём, задорно хрустнули под его ногами, заставив Колю засомневаться в том, что Ярославу действительно было двадцать два года.
— Тебе очень идёт улыбка.
Коля мотнул головой.
— Из-за неё шрамы ещё заметней становятся.
— А вот и нет, — стоял на своём Ярослав. — Улыбка как солнце — затмевает всё. Да и нет в твоих шрамах ничего страшного, у меня самого на коленках куча. И на бедре есть, и на локтях — любил я в детстве по всяким сомнительным заброшкам шататься.
— Так то ведь на коленках, — вздохнул Коля, пнув какой-то мелкий камешек. — Как будто ты сам в кафе от меня взгляд не отводил.
— В кафе?.. А-а! — Савин смущённо хмыкнул. — Я обычно неловко себя чувствую с незнакомцами. Особенно с парнями. Особенно с теми, что… — Он громко откашлялся. — Расскажешь, как они у тебя появились? Ну, шрамы.
— А Танька тебе ещё уши по этому поводу не прожужжала? — удивился Коля. — Странно. Ну, раз уж тебе интересно… Когда мы мелкими были, я её от какой-то взбесившейся дворняги защитил. Она этим фактом почему-то страшно гордится и при каждом удобном случае старается упомянуть. Все знакомые, кажется, уже как минимум раз десять слышали.
— Тогда и тебе стоит ими гордиться! Это ж как боевые ранения. Я бы на твоём месте всем хвастался. Я вообще всякие байки люблю травить, как ты мог заметить.
Ярослав вновь встал на низенький бордюр и замахал руками в попытках найти баланс. Коля не думая протянул ему руку, и Савин тут же схватился за неё. Выровнявшись, не отпустил, а наоборот перехватил покрепче и переплёл их пальцы. И сделал он это так естественно, словно не было ничего странного в том, чтобы держаться за руки с парнем, которого знал от силы пару часов. Может, ничего странного в этом и правда не было. Иначе почему Коля чувствовал себя так правильно, ощущая ладонью тепло другой ладони?
— Знаешь, Коль… Мне всё-таки кое-что от тебя нужно.
— Что же? — отозвался Успенский. Он сейчас дал бы Савину всё что угодно. Хоть собственное сердце, на котором впервые за долгое время стало так легко, что извечное сводничество сестры показалось неумелой, но искренней поддержкой, а День святого Валентина — вполне себе милым праздником любви.
— Номер твоего телефона, желательно. А ещё ответ на такой вопрос: ты свободен в это воскресенье?
Коля, улыбнувшись, повернулся к Ярославу. Тот в свете уходящего заката и зажёгшихся фонарей выглядел совершенно уютно. Привстав на носочки, Коля легонько потянул его на себя.
Он готов был дать себе ещё один шанс. Дать шанс им.